Текст книги "Мой самый любимый враг (СИ)"
Автор книги: Анна Шульгина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Шульгина Анна
Мой самый любимый враг
– Поздравляю! – изрек Виталик и пафосным жестом помещика, жалующего крепостного чаркой водки и соленым огурцом, сунул мне под нос ЕЁ.
Все благодарственные мысли, которые я пыталась себе внушить, несмотря на подсознательную неприязнь к дарителю, бесследно сгинули на просторах бесплодной пустыни моего разума. Потому что есть только одна вещь, которую я боюсь больше, чем мышей и нашего препода по высшей математике – небольшая подарочная коробочка, обернутая блестящей синей бумагой. Согласна, несколько странный объект для фобии, но, учитывая предысторию...
******
Арсений с родителями переехал в наш дом больше десяти лет назад. Наши мамы приходились друг другу родственницами настолько дальними, что генеалогические древа все никак не желали сходиться в одной точке, и тогда им (мамам, а не древам) пришла в голову "гениальная" мысль – породниться через детей. Мы с Севкой, пребывавшие тогда ещё в нежном раннеподростковом возрасте, на перемигивания родительниц внимания не обращали, но то, что ему вменилось в обязанность каждый день отводить меня в школу и, соответственно, забирать после уроков, доводило до зубовного скрежета. Меня. Арсений реагировал гораздо спокойнее, наверное, ввиду своей клинической интеллигентности. Смотрелись мы забавно – высокий светловолосый мальчик, с одухотворенностью на бледном челе, и мелкая, постоянно поцарапанная и всклокоченная рыжая девочка, которую хлебом не корми, дай поучаствовать в каком-нибудь развлечении, типа, поплевать с моста в протекающую под ним местную речку-вонючку или, махнув через забор соседнего кладбища, поиграть там в прятки с такими же "цветами жизни".
Севка меня отлавливал и, не обращая внимания на угрозы покусать, отводил домой. К его чести, стоит сказать, что родителям он меня ни разу не заложил. Так продолжалось пару лет, а потом началось то, что медики таинственно называют пубертатным периодом. Что там в это время постигал Арсик – а когда сильно доставал, то Барсик (единственное, что могла вывести Севку из себя, так это, когда я прилюдно называла его этим кошачьим прозвищем) – я не знаю, а вот мне открылись вопросы на такие великие женские тайны, как "Зачем вообще нужен лифчик", и что "Клерасил" помогает от прыщей намного хуже советского огуречного лосьона.
И вот, после летних каникул, на которых мне исполнилось – страшно сказать! – тринадцать лет, во дворе я увидела ЕГО. Нет, никаких соловьиных трелей и порхающих купидонов, но мне впервые в жизни стало стыдно за собственные грязные руки и коленки, сплошь покрытые если не царапинами, то шрамами от них. Сердечко заколотилось, голова закружилась и уже почти упала в обморок, сраженная первой любовью, как объект моего восторга повернулся... И оказался Севкой, который окинул меня немного насмешливым взглядом и негромко (а громко он говорил, точнее орал, на моей памяти только однажды – когда я, на очередном семейном празднике, случайно пролила ему на колени огненно-горячий чай) сказал:
– Здравствуй. Ну, чем ты, Людочка, занималась все лето? С такими же малолетками на речке лягушек через соломинку надувала? – Ну да, был один такой постыдный факт в биографии, но это же не повод сразу думать обо мне гадости!
Я нашла в себе силы презрительно фыркнуть и, не удостоив противника ответом, уйти. Чтобы уже дома разреветься в подушку. Ведь первая любовь – это как первая поездка на море, бывает раз в жизни. Мне не повезло ни в первом, ни во втором. Море было Азовским, а лето – засушливым, так что самыми яркими воспоминаниями стали поцарапанные о гальку локти и живот (нормальная глубина начиналась почти в километре от береговой линии, и мне было банально лень туда чесать), а первой любовью стал ненавистный Севка. За прошедшее лето, проведенное у родственников в Крыму, он ещё больше вытянулся, окреп и загорел. Короче, несмотря на взаимную неприязнь, у меня просто не было шансов.
С сентября начался мой личный кошмар – вокруг Арсика начали толпиться наши местный красотки, что меня тихо бесило, но, пытаясь сохранить лицо, я всячески над ним издевалась. Севка никак мне не отвечал, видимо, считая, что обращать внимание на выходки семиклассницы ему, почти выпускнику, не с руки.
Апофеозом всему стало 14 февраля. Каким именно боком святой Валентин отвоевал себе место в нашем пантеоне, вопрос интересный, но в тот момент мне бы совсем не до него. Я придумывала, какую бы гадость устроить объекту своей страсти, чтобы он понял, что я – та самая, единственная. Мамочки все также заставляли теперь уже не мальчика, а парня провожать меня в школу, что служило предметом постоянных насмешек Севкиных друзей и заставляло мое сердечко замирать от восторга, когда он подходил ко мне после уроков и, взяв под руку, вел домой.
Итак, 14 февраля. Как говорится, ничто не предвещало беды. Я ради такого случая даже вылезла из обожаемых джинсов и надела юбку, чем едва не довела маму до слез счастья:
– Ну, наконец-то ты на человека похожа! – умиленно охала она, а я не стала уточнять, на кого же я тогда смахивала раньше.
Первые два урока прошли в рабочем режиме, старый почтовый ящик, на который, для создания нужной атмосферы, кто-то приклеил рисунок крылатого мальчика, страдающего средней степени тяжести ожирением, брали штурмом. Я тоже украдкой кинула в него неподписанную "валентинку" и теперь с нетерпением ждала ответного шага. Если бы я знала, что случится дальше, прибила бы Севку ещё во время большой перемены, на которой он, проходя мимо, мне подмигнул.
Мы с Пашкой, моим соседом по парте, увлеченно играли в настольный теннис, используя вместо ракеток учебники по истории, когда в наш класс, в сопровождении троих друзей, вошел Севка. Тишина воцарилась такая, что было слышно, как в коридоре тихонько ругается наш электрик, проклиная неуемную энергию подрастающего поколения, бьющего лампочки через день, а ему, дяде Жоре, приходится рисковать, балансируя на стремянке.
Арсик подошел ко мне, встал в пафосную позу и, пробормотав что-то вроде:
– Держи, это подарок от меня, – протянул ту самую коробочку. Я от привалившего счастья почти потеряла дар речи и застыла на месте, сумев, правда, намертво вцепиться в презент. Поскольку за нами наблюдал весь класс, а я сгорала от любопытства – что же он там преподнес, то открыла коробочку сразу.
Первым ко мне вернулся голос. Я заорала так, что не только Севка, но все присутствующие от меня шарахнулись, а из коридора раздался громкий матерный крик и грохот.
Второй обретенной способностью стало умение прыгать в высоту – меня, зареванную и несчастную, смог снять со шкафа физрук, и то спустя полчаса.
А посреди класса валялась коробочка с выпавшей из неё дохлой мышью, перевязанной красной ленточкой.
На следующий день мы с Арсением и нашими родителями стояли в кабинете директора, которому клялись и божились, что больше никогда подобного не сотворим. Потом Севка просил прощения у меня, а затем мы оба – у дяди Жоры, гневно трясущим гипсом на правой ноге. Парадоксально, но именно во время отмывания актового зала (это нам директор устроил трудотерапию, чтобы дурью поменьше маялись), мы с Севкой помирились и даже подружились. Немного. Моя первая любовь понемногу сходила на нет, и уже через год, когда Арсик заканчивал школу, я вовсю страдала по своему однокласснику и рыдала на груди Арсения, описывая нечеловеческие муки от неразделенной любви. Он меня утешал по мере сил, но, при этом пообещал, что если Славка (мой новый обоже) будет делать нехорошие поползновения в сторону моей девичьей чести, он ему морду набьет.
******
А теперь, ровно восемь лет спустя, я смотрела на клон той самой памятной коробочки и понимала, что ни за что её не открою. Одногруппники, привлеченные выражением ужаса на моем перекошенном лице, взяли нас в плотное кольцо и с нетерпением ждали, что же будет дальше.
– Бери, – прошипел Виталька, он же староста нашей группы, пытаясь почти насильно меня облагодетельствовать.
– Не надо, – жалобно попросила я, пряча руки за спину.
Виталик покраснел и начал на меня наступать, а я соответственно – пятиться. Народ оживился и начал делать ставки, на то, что победит – его грубая сила или моя козья упертость. До этого они спорили, буду я с ним встречаться или нет. Не то, чтобы Виталька мне совсем не нравился, но как-то что-то... Не мое, короче.
Наконец, Виталику надоел этот фарс, и, быстренько ухватив меня за локти, он сунул-таки синюю гадость мне в руки. Не знаю почему, но мне показалось, что внутри коробочки что-то двигается. Если дохлую мышь я ещё и смогла пережить, но при мысли, что мне подарили живого грызуна, даже орать не стала – просто шваркнула со всей дури коробку об пол. Что-то звякнуло, брызнуло, и нас окутало настолько едкое ароматное облако, что вся группа, чихая и кашляя, за считанные секунды эвакуировалась в коридор. От нас с Виталиком все старались держаться подальше, потому что мы благоухали так, что глаза слезились.
– Это что было? – просипела я, пробиваясь к распахнутому окну. Пофигу, что на улице минус пятнадцать, лучше замерзнуть, чем задохнуться. – Ты мне газовый баллончик подарить решил?
– Дура!!! – заорал Виталик. Все, кого не отпугнуло наше амбре, шарахнулись от его вопля. – Это духи были. "Опиум"!
– А, их ещё моя бабушка любит! – вякнул кто-то со стороны, и я поняла, что, если не хочу проходить свидетельницей по уголовному делу, нужно быстренько отсюда уходить. Староста нехорошо раздул ноздри и пошел искать самого говорливого, а я поспешила сбежать из этого бедлама. Оставалась всего одна пара, лучше уж потом отработаю, чем буду объяснять преподу, почему от аудитории несет, как от мыловаренного завода. Да-да, духи оказались настолько ммм... запашистыми, что тут скорее можно было сказать о ядреной вони, чем о приятном аромате.
При попытке влезть в маршрутку, я заметила, что остальные пассажиры пытаются отодвинуться подальше и дышать через раз. Это показалось мне обидным, потому добираться до дома пришлось пешком. А поскольку жила я не так, чтобы близко от универа, то в родной двор я заходила замерзшая и злая. За прошедшие полчаса я поняла – во всем виноват Севка. Нет, а что? То, что его уже несколько лет в городе нет, потому как он отправился учиться в столицу, где и остался работать, ничего не значит. Это он меня напугал, значит и в сегодняшнем виноват тоже Арсик! Так, он приезжал пару недель назад, значит, явится ближе к восьмому марта. Нужно придумать для него какой-нибудь сюрприз... Мысленно выбирая для Арсения наиболее болезненный вид казни и беззаботно шагая по дорожке, я не обратила внимания на высокого парня, который при моем появлении замер и начал подкрадываться к беззащитной жертве.
– Попалась, рыжая! – гаркнул кто-то мне на ухо и схватил за талию.
Я медленно повернулась, уже зная, кого увижу. Насмешливые серые глаза внимательно осмотрели меня с головы до ног, и, сжав меня так, что аж ребра хрустнули, Севка прошептал, почти прижимаясь губами к шее:
– Не поверишь, но я по тебе соскучился!
– Я тоже, – с трудом просипела, пытаясь выбраться из его хватки. – Пусти, медведь, задушишь ведь! – А у самой, как тогда, сердце заколотилось и коленки затряслись, когда его увидела. Севка выглядел настолько сногсшибательно, что я расплылась в счастливой идиотской улыбке и даже забыла, за что пару минут назад хотела его прибить. Но парень сам напомнил, отодвинувшись и брезгливо принюхавшись:
– А чем от тебя так воняет?
И вот тут я вспомнила все. И тогдашний свой позор, и сегодняшнюю вынужденную прогулку, и то, что он вообще гад редкостный...
– Ты! – гавкнула я, ткнув пальцем ему в лицо и чудом не оставив без глаза. – Это ты во всем виноват! Да если бы не тот тупой розыгрыш, уууу... – Мне не хватало слов, чтобы высказать всю степень своей обиды, поэтому я подло поставила Севке подножку и толкнула. Парень, не ожидавший такого коварства, хотя и насторожившийся после моей проникновенной речи, послушно грохнулся спиной в сугроб.
– Эй, Милка, ты чего? – довольно миролюбиво поинтересовался он, не торопясь подниматься. Правильно, между прочим, я бы его снова туда свалила, просто из принципа. Немного отдышавшись, я четко и по существу, опустив все рвущиеся с языка эпитеты, изложила суть своих претензий. И знаете, что сделала эта, не побоюсь этих слов, сероглазая сволочь?! На середине моего повествования он начал хихикать, а к концу, так и вовсе уже ржал в голос. Это показалось до того оскорбительным, что я не раздумывая плюхнулась на него сверху и, зачерпывая ладонями снег, начала запихивать его Севке под куртку, приговаривая:
– Это тебе за мышь! – Ещё один снежок за шиворот. – А это за синюю коробочку! – Тут мои руки перехватили и зажали в теплых ладонях.
– Я все понял. Значит, во всем я виноват?
– А кто же ещё?! – в моих словах было столько изумления, что Севка просто не нашелся, что ответить. А я балдела. Как бы не убеждала себя, что все – забыла и вспоминать не собираюсь, а, оказывается, первую любовь так просто из сердца не выкинешь. Поэтому, пользуясь случаем, я просто тихонько сидела на нем, любуясь такими родными глазами, чуть резковатой линией скул, пухлыми губами... Ой, что-то меня совсем не туда понесло.
– А ты к нам надолго? – по-любому нужно начинать светскую беседу, пока мне не пришла блажь исполнить мечту детства и узнать, как он целуется.
– Вообще-то да. Я теперь здесь буду и жить, и работать, – хмыкнул он, внимательно наблюдая за выражением моего лица. И что же ты там увидеть-то хочешь? Радость? Да, я рада. Наверное. Только, если начнешь водить к себе домой девиц, я тебя прибью!
– Неужели так достал всех в Москве, что тебя из столицы домой бандеролью отправили? – ехидно спросила я, пытаясь встать. Сидеть на Севке мне очень даже нравилось, но, все-таки, на улице холодно, а я ему снег под одежду пихала...
– Узнаю свою буренку, – хихикнул он, удерживая так, что я не то что встать – шевельнуться не могла..
– Какую ещё "буренку"?! – И ведь вспомнил, зараза, от какого прозвища я все время бесилась. Если то, что он меня называет Милкой (кстати, единственный из всех знакомых), ещё и можно стерпеть, то это... – Не нарывайся, Бааааарсик.
По тому, как сузились его глаза, а поняла, что все – капец мне, молодой и красивой. Сейчас он меня тихонько удавит и прикопает здесь же, в сугробе. И найдут мое скрюченное тельце месяца так через полтора. А что, погоды нынче стоят холодные, до самого апреля трупик не стухнет... Не знаю, о чем думал в том момент Севка, но через секунду мы поменялись местами – теперь в снежку лежала я, а этот бугай сидел на мне. Причем, уселся он так, что его веса я вообще не чувствовала, но и сбежать не могла.
– Мне тяжело, – демонстративно просипела я, ерзая в попытке намекнуть, что пора бы ему слезть с меня. Эта дума отдавала некоторой двусмысленностью, отчего я начала медленно краснеть.
– Не ври, я тебя не придавил, – отмахнулся он, наклоняясь и ставя ладони около моего лица так, что и отвернуться теперь было невозможно. – А почему ты покраснела?
Ага, прям сейчас отвечу, разбежался!
– Это от удушья, – прошептала я, закатывая глаза и уже почти прямым текстом говоря, что буквально пара минут, и этот мир осиротеет, лишившись будущего маркетолога и просто прекрасного человека. Ничего, что я так самокритично?
Но вместо того, чтобы ответить, Арсений наклонился ещё ниже, и я наконец-то узнала, как он целуется. Хорошо, даже, скорее – отлично! Прохладные губы легко коснулись моих раз, другой, а потом...
Короче, отвлекла нас старушка из соседнего подъезда, которая, проползая мимо, тихонько постучала клюкой по Севкиной спине (если бы не теплая куртка, подозреваю, у него была бы пара ребер сломана, а так только синяк остался) и вежливо спросила:
– Это что же вы, ироды, белым днем у детей на глазах непотребством занимаетесь?!
Мы ошалело оглянулись, но, кроме нас двоих и добродетельной бабушки во дворе вообще никого не было.
– Да вы вроде уже лет восемьдесят, как не ребенок, – ещё не отойдя от поцелуя, вякнула я. Старушка поджала губы и ухватилась покрепче за свой костыль, а Севка, буркнув что-то среднее между: "Извините" и "Чур меня, чур!", поволок меня к подъезду, петляя по снегу так, словно боялся, что пенсионерка метнет нам вслед клюку, как копье.
Уже в тамбуре до меня дошло, что буквально минуту назад я целовалась с Севкой, а сейчас он стоит рядом и... Что "и", додумать не успела – Арсений открыл дверь и я, воспользовавшись его джентльменским пропускание вперед, взлетела по лестнице, как бешеная белка по сосне.
– Милка, стой! – с досадой крикнул он снизу, но я уже юркнула в прихожую, судорожно хлобыстнув входной дверью и привалившись к ней спиной. Фигасе день святого Валентина!
– Доча, это ты?
– Угу, – отозвалась я, разуваясь и привычно вздрогнув, встретившись взглядами с Жутью Страшной. Эту хреновину приволокла на прошлый день рождения моя лучшая подруга, со словами:
– Держи, говорят, она деньги приносит! И не стоит благодарности.
Увидев, что именно мне протягивают, я едва не стала заикой и осторожно попробовала отказаться от такой необходимой в хозяйстве вещи, мол, тебе нужнее, но Надюшка была неумолима. Проснувшись на следующее утро и наткнувшись похмель... заспанными глазами на трехлапую жабу размером с заварочный чайник, я чуть не обнялась с Кондратием и поняла, что, если не хочу помереть раньше времени, в комнате это диво держать нельзя. Жуть, как её окрестил папа, долго кочевала по квартире и, в конце концов, прижилась в прихожей, приманивая деньги прямо на пороге и пугая до дрожи сантехников и контролеров горэлектросети. А после того, как гостившая у нас на Новый год пятилетняя племяшка накрасила ей глаза красным фосфорицирующим лаком для ногтей, Страшную можно было начинать за деньги показывать алкоголикам – повальная трезвость гарантирована!
Разувшись и показав Жути язык (это у нас с ней традиция такая), в коридоре я столкнулась с удивительно нарядной мамой, которая, пританцовывая под хит Дана Балана, лакировала прическу. Судя по густому облаку папиного одеколона, которое с ходу перебили мои, благоухающие "Опиумом", джинсы, родители на пару куда-то намылились.
– Ты куда, такая красивущая собралась? – Вряд ли они день святого Валентина идут отмечать, может, я про чей-то день рождения забыла?
– Так Лидочкин Арсений приехал, мы к ним в гости собираемся. Пойдешь с нами? – мама продолжала крутиться перед зеркалом, проверяя симметричность укладки.
– Нет, я устала. К тому же, мы уже виделись, – проскрипела я, чем вызвала удивленный мамин взгляд. Внимательно осмотрев мое лицо, она хихикнула:
– Оно и заметно. Ладно, мы пойдем. Сереж! – без перехода закричала она, но я даже не вздрогнула – к этому уже привычная, потому не пугаюсь. – Пойдем, нас ждут уже. Ключи мы возьмем, а ты иди умойся пока. Странно, у нас что, опять в подъезде тараканов морили? – вполголоса удивилась она, принюхиваясь к тянущемуся за мной парфюмному шлейфу. Я только заскрипела зубами и ещё раз выругалась в адрес Витальки. А когда увидела себя в зеркале, теплые слова достались и Севке – этот маньяк всю помаду, которую не съел ("стойкая", как было написано на этикетке!), размазал по моему подбородку. То-то мама так хихикала...
Отмывшись до скрипа и избавившись наконец от въевшегося аромата, я с удовольствием читала какое-то фэнтези на компе, когда благополучно отрубилось электричество. Такое бывало довольно часто – дом старый, а сейчас холодно, вот и не выдержала проводка такого количества включенных обогревателей. Обычно свет снова включался уже минут через пять, но сегодня прошло уже почти полчаса, а как было темно, так и осталось.
– Вот блин, – высказалась я, зажигая свечу и понимая, что вместо приятного вечера за книгой с кружкой чая, меня ждет унылая ночь – времени только половина одиннадцатого, и сна ни в одном глазу.
Какие-то звуки и шорохи, ещё минуту назад добавлявшие уюта, теперь казались странными и пугающими. Половицы тут же заскрипели, радиатор батареи как-то интригующе щелкнул, в стекло поскреблась ветка старого каштана. А ещё – в прихожей раздался звук поворачиваемого ключа, потом Севкин голос громко сказал плохое слово, что-то загрохотало, и снова тишина...
Сначала я не поняла, что там произошло, но потом в голове начала складываться логическая цепочка – ночь, прихожая, Севка, раз свет отключили, то фонарик... И Жуть со светящимися к темноте красными глазами.
– Барсик, я бегу! – заверещала я, понимая, что бедный парень на нервной почве мог уже отбыть в Страну Большой охоты. Но Арсений сидел на полу, очумело разглядывая осколки фонарика и жизнерадостно скалящуюся Жуть. Похоже, что в противоборстве со "светлячком", победа досталась именно жабе. – Эй, ты как?
Я плюхнулась на колени рядом с сидящим Севкой и попыталась понять степень его поражения – отпаивать коньяком или хватит чая?
– Это что? – он ткнул пальцем в сторону керамического зверя.
– Это подарок от подружки.
– Да?! – удивился Арс. – А ты у неё, случайно, парня не уводила? Ну, или, может, купила как-то платье, такое же, как у неё?
– Не-а, это чтобы деньги водились, – просветила я этого темного, понимая, что без коньяка никак. Но сейчас главное – собрать осколки фонарика, а то так и порезаться недолго. – А ты чего пришел? И где ключи взял?
– Твои родители дали. Я с тобой спать буду.
Аккуратно собираемое битое стекло впилось мне в ладонь, когда я от неожиданности сжала пальцы.
– Ай! В каком смысле – спать со мной?!
– Пошлячка! – Фыркнул он, разжимая мне руку. – Ещё и неуклюжая к тому же. Пойдем руку промывать.
– Пока не ответишь – не пойду! – я уперлась ногами, для верности вцепившись здоровой рукой в дверной косяк.
– Они там отмечать остались, а я с дороги, спать хочу, вот теть Лена и предложила, чтобы я сюда шел, заодно и тебе не так страшно будет. А ты что подумала?
Что я подумала, вслух можно было не произносить, все и так ясно. Прихватив свечу, Арсений промыл мне боевую рану, внимательно осмотрев на предмет заноз и осколков и, воспользовавшись тем, что я ушла проверять, закрыл ли он дверь, развалился на моей кровати.
– А ну брысь! Иди в гостиную, на диван, – зашипела я, увидев, что этот котяра тискает мою любимую подушку.
– Мне и тут хорошо. Ложись рядом, – предложил он, приглашающе похлопав по кровати. Я выразила свое мнение на этот счет подниманием брови и показыванием фиги. Наверное, в дрожащем свете свечи это выглядело особенно круто. – Да что ты как маленькая! Не буду я к тебе приставать. – Я подумала и, дернув плечом, улеглась на самый край. – Сегодня, – добавил этот гад, подтягивая меня к себе.
Я попыталась уцепить руками в тумбочку, но силы были неравными, потому уже через минуту я лежала рядом с ним, положив голову на плечо Арсика и почти не дыша. Вот тебе, матушка, и почти сбывшаяся эротическая фантазия.
– Ну, рассказывай, какие у тебя дела? – мурлыкнул он, а сам зарылся носом мне в волосы. И как тут отвечать прикажете?!
– Нормально, – выдавила из себя, чувствуя, как его губы спускаются мне на шею. – Так, кто-то тут обещал, что приставать не будет, – напомнила я, хотя очень хотелось промолчать, а там будь, что будет. Он тяжело вздохнул, но отодвинулся. – А все-таки, почему ты вернулся? Ведь у тебя хорошая работа в Москве. Ради чего все бросать там, чтобы начинать заново?
– Да так, – неопределенно отмахнулся Севка и резко сменил тему разговора. – А ты замуж ещё не собралась?
– Все тебя жду, – съязвила я, обиженная, что он отмахивается от моих вопросов.
– Да хоть завтра! – улыбнулся он, а я поняла, что сейчас разревусь. Потому что он никогда не будет воспринимать меня всерьез, потому что он унизил меня перед всей школой, потому что я его до сих пор, оказывается, люблю, а он издевается. А ещё – сегодня это долбанное 14 февраля! – Эй, ты чего? – он попытался меня развернуть, почувствовав, как на его руку падают горячие капли. – Ты чего плачешь?
Арсений тормошил меня минут пять, пока я не рассвирепела и не высказала ему все, о чем до этого думала. Он меня внимательно выслушал, не перебивая, даже когда назвала его козлом и сволочью. А когда я замолчала, тряхнул за плечи, так что я язык прикусила:
– Значит так, чтобы ты больше ерундой не страдала, объясняю по пунктам. Во-первых, ещё раз прости за тот прикол в школе. Во-вторых, хватит реветь, у тебя уже нос распух и глаза красные. А в-третьих, я тебя люблю, причем, давно.
– Ага, скажи ещё, что в детстве влюбился! – не поверила я, шмыгнув напоследок носом. Н-да, ещё и опозорилась перед ним, признавшись в чувствах. Молодец, Людочка, осталось только повеситься для полного счастья.
– Да я тебя ненавидел в детстве! – Вот спасибо, хороший мой! – Ты же такой заразой была, что прибить хотелось.
– А когда же страстью воспылал? – издевательски подколола я, не веря в сказку про белого бычка. – Прямо сегодня в сугробе?
– Не знаю когда, – прошептал мне в губы Севка. – А понял – когда ты по тому уроду плакалась. Думал, я его прибью, еле сдержался.
– А что же не сказал? – смогла через несколько минут спросить я. К этому времени я уже лежала на нем. А ведь так и привыкнуть недолго.
– Я тогда уже поступил в институт, а ты в девятый класс перешла. И что бы у нас было? А теперь я тут, и весь твой, – он подмигнул, предлагая оценить, какой мне подарок достался. – Квартиру я уже купил, там сейчас ремонт, поэтому ближайший месяц у родителей жить буду. А потом я хочу, чтобы ты переехала ко мне.
– А больше ты ничего не хочешь? – обалдела я, чувствуя, что хочется завизжать от радости.
– Я много чего хочу, – интимно прошептал Севка, прикусывая мне ушко, отчего у меня внутри все задрожало. – Но, как и обещал – завтра. А сейчас хорошим маленьким девочкам пора спать, – закончил он, заворачивая меня в одеяло.
– Тогда мне можно пока не ложиться, – пробормотала я уже в полудреме. Последним, что я услышала до того, как провалиться в сон, было:
– Я тебя очень люблю, но эту хрень красноглазую оставишь у родителей...
