Текст книги "Как соблазнить декана за 10 дней (СИ)"

Автор книги: Анна Северина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

8 день. Лена (она же – Алька)

Он тянет водолазку вверх, и я напрягаюсь. У нее слишком узкий ворот. Он снимет ее вместе с моим париком!

Я представляю, как вместе с париком спадет моя маска, и умная элегантная библиотекарь Аля превратится в дурочку-студентку Малинину. Я холодею от ужаса.

Он мою реакцию трактует по-своему.

– Прости!

Я вижу в его глазах разочарование и обиду. Мне хочется броситься ему на шею, чтобы он понял, что тоже небезразличен мне.

Хотя вообще – глупейшая ситуация. Еще вчера я считала его чуть ли не монстром, не способным на доброту и прочие нежности, а сегодня схожу с ума от желания его поцеловать.

Он выходит из комнаты и закрывает дверь. А я бросаюсь на кровать и тихонько плачу.

Я понимаю, что из наших отношений всё равно ничего путного бы не получилось. Невозможно долго играть роль другого человека. Можно постричь и перекрасить волосы (чтобы не бояться за съезжающий парик), можно бросить универ, можно даже сменить имя и фамилию. Но сделает ли это меня той Алей, которая так понравилась ему? Вряд ли.

Я долго не могу уснуть – вспоминаю каждое мгновение сегодняшнего дня. Я уже не воспринимаю Дмитрия Сергеевича как декана и преподавателя. Я даже мысленно уже не называю его по имени-отчеству. Дмитрий. Дима. Неужели я на самом деле смогу обратиться к нему именно так?

И сама же себе отвечаю – не смогу. Просто потому, что утром он напоит меня кофе (возможно, даже накормит завтраком) и отправит в Питер на электричке. И умница Аля растворится в шумной разномастной толпе.

Как ни странно, но о пересдаче я совсем не думаю. Мне даже почти всё равно, что меня могут отчислить из университета. Да, будет обидно, и получение диплома бакалавра придется отложить на целый год. Но это кажется таким несущественным, что даже удивительно.

Я даже подумать не могла, как за каких-то полдня почти незнакомый человек может стать таким знакомым и родным.

Я вспоминаю, как он коснулся меня губами. И как мое тело мгновенно на его ласки отозвалось.

И зачем я вообще надела эту водолазку? Была бы в блузке с пуговками, и всё могло закончиться совсем по-другому. Я закрываю глаза и пытаюсь представить ту сцену, которая у нас с ним не случилась.

Так, погрузившись в мечтания, и засыпаю.

***

– Вставай, соня!

Он будит меня, когда за окном уже сияет солнце.

– Что? – я с трудом открываю глаза.

Он улыбается:

– Завтрак готов.

Кажется, он не сердится, и когда я понимаю это, то тоже начинаю улыбаться.

– Пять минут на умывание, – командует он. – В ванной есть новая зубная щетка.

Я появляюсь в кухне несколько позже. На столе – сковородка с яичницей и две чашки кофе. Чувствую себя почти счастливой.

– Твое любимое место в Пушкине? – спрашивает он, когда мы приступаем к еде.

Я, кажется, краснею.

– Не знаю. Я здесь первый раз.

– Первый раз в Пушкине? – удивляется он. – Не может быть! Жить в Питере и не побывать в Пушкине? Ох, Аля, кажется, мне нужно взяться за повышение твоего культурного уровня. Для начала пойдем по тропе, проложенной толпами туристов, – Екатерининский дворец и Царскосельский лицей. Это банально, но для знакомства с городом – самое то.

Я восторженно киваю. С ним я готова идти на край света.

Екатерининский дворец поражает великолепием. Ах, как хотелось бы прогуляться по нему в тишине, без сопровождения экскурсовода и толп говорящих на разных языках туристов!

В занесенном снегом парке гораздо спокойнее.

«Веди, веди меня под липовые сени,

Всегда любезные моей свободной лени,

На берег озера, на тихий скат холмов!..

Да вновь увижу я ковры густых лугов,

И дряхлый пук дерев, и светлую долину,

И злачных берегов знакомую картину,

И в тихом озере, средь блещущих зыбей,

Станицу гордую спокойных лебедей».

Я не сильна в поэзии, но несколько стихотворений Пушкина помню наизусть. И как же восхитительно гулять по тем местам, где когда-то гулял и он.

– Нравится? – тихо спрашивает Дмитрий.

Я киваю.

Мы идем по заснеженной аллее, тесно прижавшись друг к другу. На улице свежо, но я не чувствую холода. Я готова ходить так весь день.

На дачу мы возвращаемся уже к вечеру – уставшие, но довольные – и этой замечательной прогулкой, и друг другом.

– Ты не пугайся, Аля, но через пару часов у нас будет гость, – сообщает мне Дима, прочитав сообщение на телефоне.

– Гость? – я почему-то именно пугаюсь. – Тогда я, наверно, лучше поеду домой.

Я снова хватаюсь за шапку и куртку.

– Вот еще! – он возвращает верхнюю одежду на вешалку. – Во-первых, ты голодна, а я мечтаю накормить тебя ужином. Во-вторых, дядя заедет всего на полчаса – только, чтобы подписать кое-какие документы. А в-третьих, он так хотел, чтобы у меня появилась любимая девушка, что я просто не могу удержаться, чтобы его не порадовать. Ну, скажи, – неужели тебе трудно сделать старику приятное?

– Нет, – хохочу я, – не трудно.

Наши отношения развиваются слишком стремительно, но я этому только рада. Я знаю, что сказка кончится, когда мы вернемся в Питер, и всячески оттягиваю это возвращение.

Степан Николаевич приезжает, когда ужин почти готов – и мясо с сырным соусом, и овощной салат. Остается только открыть вино.

Гость долго и внимательно разглядывает меня, и мое сердце уходит в пятки.

– Ну, наконец-то! – выдыхает он и так же долго трясет Димкину руку. – А вы, Аля, уже будьте к нему снисходительны. Характер у него, конечно, не сахар, но человек он хороший. И мужем хорошим будет, и отцом.

Мы с Димкой смущаемся одновременно. Он, стоя за спиной дяди, виновато разводит руками, – дескать, прояви терпение.

И мясо, и салат Степан Николаевич ест с удовольствием, а вот от вина отказывается – за рулем, – и всю бутылку мы уговариваем вдвоем.

Дядя уезжает в половине десятого. Уже на крыльце он целует сначала Диму, а потом и меня. И только когда его машина выезжает со двора, я думаю о том, что могла бы вернуться в Питер вместе с ним.

Странно, что это не пришло мне в голову чуть раньше. Я настолько прониклась ролью хозяйки этого маленького уютного домика, что забыла, что это – всего лишь мираж.

– Ты замерзла? – пугается Дима, когда я начинаю дрожать. – Пойдем на кухню. Там теплее.

Но я уже пришла в себя, и праздничного настроения как ни бывало.

– Ты сможешь вызвать мне такси? Мне завтра утром на…, – я запинаюсь на слове, – на работу.

– Глупости! – в голосе его начинают звучать знакомые мне по универу властные нотки. – Мы встанем пораньше, и я сам отвезу тебя в город.

Мы убираем со стола и моем посуду. Иллюзия семьи возникает снова. И потому когда Дима обнимает меня и крепко, по-хозяйски целует, я воспринимаю это как должное.

– Аля, если ты еще не готова, – хрипло говорит он, – то скажи это сразу. Боюсь, позже я сдержаться не смогу. Но прежде, чем ты что-то ответишь, выслушай меня.

Я чувствую волнение.

– Прежде всего, признай – это уже не первое наше свидание. Первое было вчера. Так?

– Так, – соглашаюсь я.

– Дядя – мой самый близкий человек. Других родных у меня нет. Так что можешь считать, я познакомил тебя со всей моей семьей.

Это звучит так трогательно, что у меня на глазах появляются слёзы.

– Да, самое главное – я не знаю, как назвать то, что я чувствую к тебе. Боюсь, если я скажу, что это любовь, то ты не поверишь. Поэтому просто ничего не буду больше говорить. Решай сама.

Вместо ответа я закрываю его рот поцелуем. Мне всё равно, что утром карета превратится в тыкву, а принцесса – в Золушку. Я хочу насладиться каждым мгновением этой ночи.

Он подхватывает меня на руки и несет в спальню.

Я снова вспоминаю о водолазке.

– Можно я только приму душ?

Он кивает с серьезным видом.

В ванной я раздеваюсь, принимаю душ и убеждаюсь, что парик находится на нужном месте. Сердце бешено прыгает.

В спальню возвращаюсь в махровом банном халате. Он слишком большой для меня, но зато легко снимается. Что Димка и делает с ним через секунду.

Мы сплетаемся на кровати в каком-то диком вихре, что захватывает нас обоих. Я чувствую Димкины губы на своих губах, шее, плечах. Он спускается всё ниже и ниже. Мне стоит немалых трудов сдерживать рвущиеся наружу стоны.

Я не очень опытна в постельных делах и боюсь сделать что-то не то. Но когда Дима входит в меня, все мои страхи отступают. Он двигается медленно, и я неожиданно легко подстраиваюсь под него. Он тяжело дышит, а когда я вижу его затуманенные глаза, то испытываю почти что восторг. Восторг от того, что доставляю радость любимому человеку. А он доставляет такую же радость мне.

А потом мы долго лежим, обнявшись.

– Аля, а представляешь, если бы ты не пришла вчера на игру? – почти шепотом спрашивает он.

И эти слова возвращают меня в реальность. Он думает, что наша встреча – случайность.

Я чувствую себя гадиной, расчетливо ворвавшейся в его размеренную спокойную жизнь. Что ощутит он, когда узнает правду?

Нет, только не сейчас! Он не должен узнать эту правду. Мы вернемся завтра в Питер и расстанемся. Я продиктую ему наугад какой-нибудь номер телефона, и он не сможет по нему дозвониться.

Отвернувшись, я глотаю слёзы. Я не хочу с ним расставаться.

А может быть, когда-нибудь мы встретимся вновь? Когда я уже не буду учиться в его универе. Когда смогу рассказать ему всё без утайки.

Сможет ли он тогда меня простить?

9 день. Лена

Утром мы отправляемся в Питер, даже не позавтракав. Мы проспали! Не удивительно, если учесть, что ночью мы еще дважды занимались любовью. Мы не могли друг другом надышаться, и я заснула на его плече.

Когда на подъезде к городу мы застреваем в пробке, Дима берет мою ладонь в свои руки, и я чувствую и его тепло, и его волнение.

– Аля, всё хорошо?

Я киваю. Да, всё хорошо. Пока хорошо. Ровно до той минуты, пока я не выйду из его машины.

– Если ты опаздываешь на работу, могу отвезти тебя прямо в библиотеку, – предлагает он, и я хватаюсь за эту идею.

Так, по крайней мере, не нужно придумывать случайный адрес, рискуя назвать тот, которого не существует вовсе.

Мы подъезжаем к станции метро «Парк Победы». Мое сердце бешено отсчитывает секунды до нашего с Димкой расставания.

– Диктуй свой номер телефона, – требует он, останавливая машину почти у самой библиотеки.

И я диктую. Но не случайный номер, как хотела раньше. И не тот, на который телефон откликается сейчас. Я называю ему тот, которым пользуюсь, когда приезжаю домой. Это уже не совсем ложь. Это что-то вроде полуправды. И это та тоненькая ниточка, которая дает мне надежду на выход из лабиринта, в который я сама себя загнала.

Возможно, когда-нибудь, когда я вернусь в родной город, я услышу в трубке его голос. Если, конечно, к тому времени он не отчается до меня дозвониться. Если я всё еще буду ему нужна.

– Созвонимся вечером, да? – он целует меня в губы и долго не выпускает из своих объятий.

– Да, созвонимся, – откликаюсь я.

Я выхожу из машины и медленно бреду ко входу в библиотеку. Димка нажимает на сигнал, и я вздрагиваю. Оборачиваюсь и машу ему вслед.

В библиотеке я провожу не меньше часа. Беру какие-то книги, но даже не пытаюсь их читать.

– Девушка, с вами всё в порядке? – интересуется интеллигентного вида старичок.

Должно быть, выгляжу я неважно.

Я благодарю его за беспокойство, возвращаю книги и отправляюсь в общежитие.

***

– Лена, ну нельзя же так! – набрасывается на меня Наташка. – Мы тут с ума сходим от беспокойства. Два дня не можем дозвониться – у тебя телефон вне зоны действия сети.

– Прости, он разрядился, – вру я.

Она не отступает:

– Где ты была? Ты с ним была, да? – теперь ее голос уже полон неприкрытого любопытства. – Целых две ночи?

Но я отрицательно мотаю головой:

– Нет, не с ним. Мы вообще с ним не встретились. Он не приехал на игру. Наверно, появились более важные дела.

Я еще в Пушкине решила, что ничего не расскажу подруге. Никто не должен знать, что у нас с ним что-то было. И использовать эту связь для получения зачета я не стану. Я вообще на пересдачу не пойду.

– И где же ты ночевала? – Наташкино любопытство сменяется разочарованием.

– Я вспомнила, что в Пушкине живет мамина подруга. Позвонила домой, узнала адрес. Она предложила остаться на выходные, посмотреть город, парки, дворцы. Там так красиво!

Но разговаривать о красотах бывшего Царского села подруга не хочет.

– Ты лучше скажи, как ты зачет собираешься сдавать? – негодует она. – Вместо того, чтобы по экскурсиям ходить, лучше бы учебники читала!

– А я не пойду на пересдачу, – сообщаю я ей о своем еще вчера принятом решении.

– Как не пойдешь? – не понимает Наташка. – Это же официальная пересдача, комиссия. Не придешь без уважительной причины, будет третий незачет. А это – отчисление!

Я это прекрасно осознаю.

– Слушай, – не унимается она, – а может, тебе на больничный сесть? Андрей сегодня с утра уже в поликлинику сбегал. Всё-таки целая дополнительная неделя для подготовки. Не хочешь? Ну, как знаешь! Но на пересдачу всё-таки сходи. Ты же знаешь предмет. Опять же – там не только Горыныч будет, а еще два преподавателя. Если будешь хорошо отвечать, может, и сдашь.

Прозвище «Горыныч» уже режет слух, кажется чем-то вопиюще неправильным. Никакой он не Горыныч!

Но слова Наташки всё-таки заставляют задуматься. Может, и правда, сходить на пересдачу? Хоть какой-то шанс остаться в универе и получить диплом. После этой сессии – только преддипломная практика и защита выпускной работы. А в магистратуру я попробую поступить в другой университет – благо, вузов в Питере много.

Нужно только чтобы сегодня Дима меня не узнал. Распущу волосы, не буду краситься и надену что-нибудь невзрачное. Итоговая пересдача – письменная. Нам даже разговаривать с ним не придется.

Когда я останавливаю свой выбор на стареньком мешковатом платье, Наташка одобрительно кивает:

– Правильно! Дави на жалость.

На пересдаче нас оказывается семеро. В аудиторию запускают всех сразу. Беру билет дрожащей рукой и сажусь за парту подальше от стола экзаменаторов.

Преподавателей трое – незнакомые мне седой мужчина и женщина средних лет и мой Димка. Хотя какой он мой? Он не удостаивает меня даже взглядом.

Пытаюсь сосредоточиться на билете. Вопросы не трудные, и рука сама быстро скользит по листу, выводя строчку за строчкой.

На мгновение отрываю взгляд от парты. Не могу удержаться и не посмотреть на Димку. На одно только мгновение.

9 день. Дмитрий Сергеевич

Половина хвостистов на пересдачу не пришли. Наверняка, потом справки из поликлиники притащат. Опытные уже, раз до четвертого курса добрались.

Хотя зря они сегодня не пришли – комиссия как раз лояльная. Да и у меня настроение мирное.

Те, кто пришел, берут билеты. Вижу, как у некоторых дрожат руки. Может, стоит ободряюще улыбнуться? Нет, только напугаю еще больше. Горыныч улыбаться не может.

Минут на десять отвлекаюсь от переэкзаменовки – с планшета захожу в почту, отвечаю на письма. Потом оглядываю аудиторию.

Кто-то строчит ответы, кто-то думает, кто-то смотрит в окно. Встречаюсь взглядом с той девицей, что однажды приходила в деканат с вопросами. Малинина, кажется.

Взгляд у нее по-прежнему испуганный. Опять не выучила?

Хотя глаза у девушки красивые. Зеленые.

В то же мгновение холод сковывает тело. А на лбу выступает пот. Вот так вот – холод и пот.

Отчаянно пытаюсь убедить себя, что этого не может быть. Но уже понимаю – это она! Моя Алька!

Нет, совсем не похожа, ничего общего. Только глаза.

Мне почти удается поверить в то, что я ошибся, когда в этих зеленых глазах появляется ужас. Она поняла, что я ее узнал!

У нее дрожит уже не только рука – трясутся губы, плечи. Даже подслеповатая Дарья Никитична это замечает.

– Девушка, вам плохо?

– Нет! Да! Простите, можно я сдам ответ и пойду?

– Конечно, пожалуйста! – энергично кивает Дарья Никитична. – Но вы уверены, что ответили на все вопросы? Может быть, стоит проверить?

Но Малинина кладет и билет, и свой листок на наш стол. Листок исписан почти полностью. И когда только успела? Шустрая девочка.

Снова схлестываемся с ней взглядами. Она смотрит умоляюще. Я – надеюсь, равнодушно.

Она вздыхает и выходит из кабинета.

Возникает мысль выйти в коридор вслед за ней – чтобы сразу же сказать всё, что я о ней думаю. Сдерживаю себя. Наверно, этого она и ждет – нашего разговора. Чтобы предъявить ультиматум. Как это называется в дешевых романах? Шантаж?

И всё-таки рывком поднимаюсь со стула. Так и есть – стоит у окна напротив аудитории.

– Дмитрий Сергеевич, я… Мне очень жаль.

Я обрываю ее на полуслове:

– Хочу предупредить вас, Малинина, – я сделаю всё, чтобы вы получили незачет. И дело, как вы понимаете, вовсе не в вашем ответе. Вы можете угрожать, можете пойти к ректору с заявлением, можете вывалить эту жалостливую историю журналистам, но я добьюсь, чтобы вас отчислили из университета.

Возвращаюсь в кабинет. Громко хлопаю дверью. Студенты вздрагивают.

Кажется, она не только шустрая, но и умная. Провернуть такую многоходовку не каждая бы смогла. Ведь для того она и приехала в Пушкин – чтобы получить на меня компромат. Вот только как она узнала об игре? Может, Куница на своей странице в «контакте» написал? Он любит афишировать каждый свой шаг.

Небось, гордится собой. Как же – ловко расставила сети и поймала в них преподавателя. Преподаватель лохом оказался – есть, чем похвастаться перед подружками.

Наверняка, была уверена, что после этого я уж точно поставлю ей зачет. Не решусь не поставить. А иначе – предание истории гласности, скандал на весь универ. Комиссия по этике сразу ухватится за этот случай.

Нечего сказать, доработался – вступил в интимную связь со студенткой. И попробуй докажи, что ты не знал.

Изучаю ее листок. Грамотные, подробные ответы на оба вопроса билета. Она бы получила зачет и без этого маскарада. Зачем???

Елена Малинина. Она даже имя себе придумала.

Думаешь, всё схвачено, девочка? Как бы не так! Хочешь скандала? Пожалуйста! Да, возможно, меня вышвырнут из университета за несоблюдение кодекса этики. Но сначала из него вылетишь ты!

Кисть правой руки сама сжимается в кулак.

Дядя будет рад, если я уйду из университета.

На место гнева приходит боль. Красивая история любви оказалась пшиком. Наверно, я заплакал бы, если бы был один. Запрещаю себе думать о ней, вспоминать наши с ней выходные на даче, но память – ясная как никогда. Я будто снова ощущаю вкус ее поцелуя – мятный от жвачки и клубничный от остатков помады на губах.

Что же ты наделала, Алька?

10 день. Дмитрий Сергеевич

Ответы хвостистов мы обсуждаем на следующий день – накануне у каждого из экзаменаторов нашлись другие, более важные дела.

Из семи человек двое сдали почти пустые листки – им мы ставим незачеты единогласно. Еще четверых обсуждаем мирно – из них двоим ставим положительные оценки. А вот по Малининой дело доходит почти до скандала.

– Дмитрий Сергеевич, помилуйте, ну какой же тут «незачет»? – возмущается Дарья Никитична. – У нее очень хорошие ответы. Если бы это был экзамен, а не зачет, я поставила бы если и не пятерку, то твердую четверку.

Я почти спокойно указываю на те небольшие неточности, что в ответе всё-таки есть. Делаю из мухи слона.

– А я согласен с Дарьей Никитичной, – вставляет свое слово доцент Кузнецов. – Сегодня это – лучший ответ из всех. Если мы поставим двойку ей, то это же придется сделать и с остальными.

– Послушайте, коллеги, давайте не будем либеральничать! Малинина – прогульщица и весьма безответственная студентка. Не удивлюсь, если ее хороший ответ объясняется умелым использованием шпаргалки.

– Дмитрий Сергеевич, но мы же не уличили ее в списывании, – вполне логично возражает Дарья Никитична. – И не забывайте – это выпускной курс! Давайте не будем лишать девочку возможности получить диплом.

Для меня это – вопрос принципиальный. И дело не только в моих обманутых чувствах. Мне просто хочется, чтобы эта такая юная, но уже такая расчетливая девочка поняла – отнюдь не все проблемы можно решить, запрыгнув к кому-то в постель. Может, это пойдет ей на пользу. Может, даже пригодится ей больше, чем какой-то диплом.

– Она сможет восстановиться в университете на следующий год, – я слегка повышаю голос.

– Дмитрий Сергеевич, – осторожно спрашивает Дарья Никитична, – у вас с ней что-то личное?

Смущаемся мы с ней одновременно. Она сразу же начинает оправдываться:

– Я не имею ввиду ничего такого… Но, знаете, бывает, студент грубит на лекции или пишет что-то неприятное в социальных сетях.

Кузнецов прерывает эту двусмысленную беседу вполне конкретным предложением:

– Выносим вопрос на голосование. Вы, Дмитрий Сергеевич, в меньшинстве.

У меня уже нет желания спорить. Пусть будет так. В конце концов, девочка так старалась. Заработала. Пусть учится, раз совесть позволяет.

В деканате меня встречает секретарша Ниночка с каменным лицом.

– Дмитрий Сергеевич, ну нельзя же так!

– Что нельзя?

Она громко укоризненно вздыхает:

– Двойки ставить направо и налево. Вы же не бревна оцениваете – людей. А у каждого из них – свои проблемы. Ну, ладно, я понимаю, когда студент – дурак. Такому, может, диплом выдавать и не стоит. Но Малинина!

Я, наконец, понимаю, к чему она ведет.

– Ах, вот оно что! Это она вас похлопотать просила?

Ниночка обижается:

– Да с чего вы взяли? Я ее просто вчера встретила в коридоре – бледную, заплаканную. А она, между прочим, до этого повышенную стипендию получала – как отличница.

Честно признаться, для меня это – новость. Но тем более непонятным становится ее поведение. Не Ниночкино, конечно, – Алькино. Нельзя же так себя не уважать.

Хотя, возможно, синдром отличницы как раз и сыграл свою роль. При первой же плохой оценке занервничала, запаниковала. Готова была пойти на что угодно, только бы не вылететь из универа.

Я усмехаюсь:

– Если вы так о каждом студенте радеть будете, никаких нервов не хватит.

Она надувает губы:

– Я не о каждом.

Продолжать разговор на эту тему я не хочу. Тем более, что и повода нет.

– Да не волнуйтесь вы так, Нина. Сдала зачет ваша Малинина.

Ниночка взвизгивает и едва не бросается мне на шею. Этого только не хватало.

– Дмитрий Сергеевич, а можно я ей позвоню? – она хватается за телефон. – Она, наверно, еще не знает. Она, бедняжка, вчера была уверена, что не сдала.

– Конечно, звоните, – я стараюсь говорить как можно равнодушнее. – Только сначала распечатайте мне бланк заявления на увольнение по собственному желанию.

– Заявление? – она откладывает телефон в сторону и морщит лоб. – А кто увольняется?

Скрывать ни к чему.

– Я, Нина.

– Но как же так? – кажется, теперь слёзы на глазах секретарши уже из жалости не к Малининой, а ко мне. – Почему? Терехин из Америки возвращается только через месяц. А, поняла! Вам заявление не на увольнение нужно, а на перевод на кафедру! У вас же там основное место работы!

Но я качаю головой:

– Нет, Нина, я ухожу из университета – по семейным обстоятельствам. Думаю, до приезда профессора вы как-нибудь продержитесь.

Объяснять свои мотивы я не намерен. Не признаваться же в том, что переспал со студенткой? Универ теперь слишком тесен для нас двоих. Рано или поздно о нашей связи узнают. Не удивлюсь, если подружки Малининой уже в курсе. Шило в мешке не утаишь.

Я всё равно собирался писать это заявление – сразу же после приезда Терехина. Но обидно делать это вот так, под давлением.

Эта девочка может многого добиться. Такие идут по головам, не задумываясь.

Я вспоминаю на мгновение ее красивые зеленые глаза, и сердце екает от боли. Чтобы отвлечься, начинаю перебирать бумаги на столе.

Всё было ложью. Вспоминать ни к чему.