Текст книги "Жмурки со Вселенной"
Автор книги: Анна Орловская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Кот уже не блюет, а Григ шепчет на ухо:
– Сегодня необычное утро, ты даже успеешь позавтракать.
– А-ха-ха, я же встала на 10 минут раньше, а не на полчаса.
Григ после утреннего секса – самый приятный человек в мире. Он убирает за котом, а я ухожу в ванную. Периодически выхожу с щеткой и пеной во рту, чтобы поговорить с ним.
– Поняла, что надо все-таки поменять уже свою жизнь, хочу пройти обучение в известной художественной школе. Подожди, сейчас сполосну…
Григ, судя по кивкам невпопад, половину слов не понимает и в перерывах успевает только сказать: «ага», «угу», «давай!». Зубная щетка в руках сменяется на тушь, карандаш, юбку. Во время диалога каждый занимается утренними делами, поэтому приходится несколько раз переспрашивать друг друга.
– Правда, еще толком не узнавала, так, по сайту немного полазила. Про ценник как-то все сложно написано. Ты не будешь против?
– А сколько лет нужно учиться? Сколько стоит? Мы же хотели пока отложить деньги.
– Да я же говорю, что еще толком не узнала, есть ли у них вообще свободное место. Там несколько направлений и время обучения от года до трех. Сегодня вечером еще обсудим. Кофе попью на работе, я поехала.
Через полчаса пью чай с лимоном. Кофейный аппарат сломан из-за частого использования, уж очень мы любим на работе этот бодрящий напиток.
Офисная жизнь захлестывает заботами, делами, заданиями. Дни, как назло, загруженные, не нахожу время даже на обед, а на звонки, которые могут изменить мир, уж тем более. Начало и конец месяца – сложные периоды для офисных работников. Сначала не вылезают с планерок, а через две недели готовятся к сдаче отчетов.
Бесконечная погоня за отчетами и планами лишают меня жизни. Утро в спешке, офисная болтовня на работе, рабочий «энергоотсос» и любимые 18:00. Дальше ужины. Они проходят молчаливо, мы иногда отвлекаемся от интернета, чтобы показать друг другу какое-нибудь смешное видео, а иногда просто сразу обмениваемся, дабы и вовсе не отрываться. Весь рабочий день не видели никаких новостей или видео про котят, моделей, депутатов, поэтому надо срочно наверстывать. Соцсети снова мешают позвонить Маргарите, но ничего не могу с собой поделать.
– Блин, я опять не позвонила, эти видюшки про разламывание песка или мыла слишком много времени отняли.
– А что тебе мешает начать рисовать без курсов? Просто для себя и сейчас?
– Ну, во-первых, сейчас уже десятый час, а во-вторых, засохли краски, я давно к ним не притрагивалась.
– Чтобы начать рисовать, краски не нужны, и курсы, кстати, тоже. Вон возьми кетчуп да и рисуй.
Григ выдавил прямо на стол кровавую лужу.
– Пфф, ну какой кетчуп…
Вздыхаю и вытираю соус сухой салфеткой.
– Лили, честное слово, ты прямо как мой коллега. Он хотел бегать по утрам, все начать не мог – то спортивного костюма нет, то кроссовки не те, то сумки на руку нет для телефона и ключей. А потом вообще началась зима.
– Ой, да…
– Да вон возьми зубную пасту нашу, она тем более трехцветная. Женщины некоторые месячными рисуют, фу-у-у, надеюсь, такое не увижу. А ты тут со своими красками.
Поздними вечерами обещаю себе, что завтра обязательно позвоню и узнаю о количестве свободных мест. Вообще, последние минуты перед сном самые бодрые, я полна решимости, заряжена мотивацией. Сон ослабляет готовность, и наутро я разительно отличаюсь от вечерней Лили, готовой свернуть горы. Утром же только одна мысль: «Можно еще часик поспать?»
Так продолжается примерно до конца февраля, два дня передышки, все облегченно вздыхают и прекращают совещаться. Дожидаюсь того самого дня, который изменит мою жизнь. И опять мечты о «Метрополитене» и о жизни без нудных планерок кружат меня.
До Маргариты невозможно дозвониться, у абонента все время занято. Как должен поступить человек, который хочет изменить свой мир? Узнать другой номер, спросить у консультанта на сайте, да, в конце концов, залезть в яндекс/гугл и найти отзывы бывших учеников, списаться с ними и спросить, как же можно попасть на этот курс, минуя Маргариту.
Вселенная мне дает возможность, а из-за страхов, соцсетей, прокрастинации – все упускаю.
Чудо происходит спустя месяц ночных обещаний – я дозваниваюсь до Маргариты.
Она отвечает сухо:
– Я понятия не имею, что там по обучению, сегодня уволилась, а отбор завершили еще неделю назад. И никто нормальный там уже не учится, Бродееву не угодить. Вообще, он сам ничего не понимает в искусстве. Ни один ученик после него не стал гениальным художником, ни одного шедевра за все время. Я хороших учеников ему подбирала, но таланта у самого Бродеева мало. Всё.
Держу в руках телефон, экран погас, не могу поверить, что так облажалась. Вселенная же меня любит, она так не может со мной поступить. Так верила, что мои курсы от меня за месяц никуда не денутся. Неужели перемены опять не наступят? Почему именно сейчас эта Маргарита уволилась? Неужто не могла подождать, пока я завершу все свои дела? Всего несколько дней назад бы вернуть. Вот так милые видео с котятками, депутатиками, застрявшими в танке, и т.д. зачеркнули мои мечты стать лучшей ученицей на курсе, а потом оказаться в «Метрополитене».
Другие способы попасть на подобные курсы не использую. Как назло, вечером кот роняет телефон, и тот неудачно падает. С одной стороны, расстраиваюсь, но с другой – избавляюсь от соцсетей. Беру себе совсем старый телефон, чтобы не возник соблазн залезать в интернет и тратить время на ерунду.
Меня хватает на неделю. Всего на неделю. Желание узнать новости про звезд, посмотреть выпуски YouTube, почитать блогеров, астрологов вызывает внутренний зуд. Не могу признаться себе, что я интернет-наркоманка. Каждую свободную минуту звоню в ремонтную мастерскую, чтобы узнать, как дела у моего телефона. А когда он попадает в руки, социальный мир вновь возвращается ко мне. И больше меня не отпускает.
Снова ударяюсь в бессмысленные поиски себя, подписываюсь на страницы блогеров о своем предназначении. Все чаще посещают мысли: если не получается с курсами, скорее всего, это не моя судьба и т.п. Надо просто продолжать себя искать. И вот в мои размышления за ужином вторгся Григ со своим мнением:
– Устал тебе доказывать, что ты сама в состоянии себе помочь. У тебя ничего серьезного не произошло. Какая-то тетка уволилась, сто других возможностей, подобных курсов, мастер-классов. Чуть что пошло не так, сразу в кусты на очередные поиски себя. Да, в конце концов, можешь поговорить с моим отцом, как он после трех крахов смог найти в себе силы и сделать еще один бизнес.
– Что мы о нем постоянно говорим? Отец твой – редкий случай. Я не такая, мне нужно, чтобы меня направляли, вели по жизни.
– Лили, ты же не слепая, чтобы тебя вели.
– Хорошо, неправильно выразилась, – чтобы меня хвалили.
– За что кому-то тебя хвалить, если ты ничего пока не сделала. Если сделаешь что-то существенное, то и похвалят. Кто же в начале-то хвалит?
– Всё, потом поговорим, я читаю блогершу, она интересно пишет про исполнение мечты.
Григ закатывает глаза, как незнакомый человек, которому ты не разрешаешь влезть в очередь. Вечный пример его отца как самого главного борца меня раздражает.
Вместо полезных дел застреваю снова в мире чужих людей. Осознаю, что социальные сети – сегодняшнее зло на пути к осуществлению желаний или достижению целей, уже запуталась, что именно нужно. Людям проще окунуться в жизнь каких-нибудь звезд, потратить время на просмотр коротеньких отрывков из фильмов и чтение очередных афоризмов от Эйнштейна или лысого накачанного актера. Хождения по интернету – это наркотик, и у него свои последствия. Для меня они наступят позже. Нельзя мечтать и при этом бездействовать. Транжирить время – значит обрекать себя на однообразную, унылую жизнь.
Я настолько боюсь дня сурка, что стараюсь проводить каждый день по-разному. За обедом в кафе выбираю другое блюдо, общаюсь с новыми людьми, меняю местами папки с записями на столе. Но, несмотря на эти старания, день все равно проходит по обычному сценарию. В этом и состоит парадокс моей жизни: меняю мелочи, надеясь, чтобы они приведут меня к глобальным переменам. За ужином даже прошу Грига убрать телефон, чтобы поговорить, но почти всегда жалею об этом. Мы с ним расходимся во взглядах на политику, искусство, образование, поэтому наши «бестелефонные» ужины заканчиваются спорами. Спорим бессмысленно, долго. Григ хочет, чтобы последнее слово осталось за ним, но я сопротивляюсь. У нас разные мнения по любым вопросам – не представляю наше совместное будущее.
Григ раскладывает деньги в белые конверты: на коммунальные услуги, на куртку из меха, на мощнейший ноутбук, на квадрокоптер и даже на дом. Как будто мы и впрямь семья с общим бюджетом. Мне же хочется путешествий, знакомств с художниками, «жить на Манхэттене и со звездами делиться секретами». Витаю в облаках, а Григ все время меня тянет обратно, тряся своими конвертами, чтобы я сконцентрировалась только на них.
Мысли материализуются, а мечты обязательно сбудутся, ведь я прохожу столько марафонов по исполнению желаний. Нахожу журналы, вырезаю картинки, покупаю ватман, все вырезки соединяю в одну композицию, аккуратным, почти каллиграфическим почерком пишу пожелания себе в будущее, вешаю плакат в определенный лунный день. Карта желаний в самые первые дни меня вдохновляет. Это время наполняется приятными хлопотами, рисунками. Составляю списки важных книг личностного роста, делаю заметки об улучшении своей жизни. Покупаю блокноты для ведения утренних страниц – отчетов о проделанных шагах. Выжимаю сто целей за пятилетний срок. Все это должно качественно изменить мою жизнь.
Работа, обеды, ужины, будильники, бесконечные споры – так может продолжаться долго. Но Вселенная слышит каждое желание, дает столько возможностей исполнить мечту. А если из-за лени, страхов зарыть ее, то Вселенная начнет уже действовать за тебя. И средства, которые она будет использовать, тебе могут не понравиться.
Еще один отрывистый кусок внезапно всплыл в памяти.
09:34. Устраиваю грандиозную уборку. И зачем-то это делаю в воскресенье – в самый неудачный день для разгребания хламья. Наверное, всех настигает такое настроение: ты вроде чистишь зубы, потом замечаешь белые точки от зубной пасты в отражении зеркала, берешь тряпку, вытираешь, моргаешь – и вдруг моешь уже духовку или холодильник.
– Иной раз лучше не моргать. Как я очутилась на балконе?
С каждым годом это место обрастает двумя-тремя пакетами, коробками со старыми вещами и прочтенными книгами. Беру верхнюю коробку, раскрываю, частицы пыли попадают в нос, чихаю. Там лежат открытки от коллег, журналы из аптек, билеты из кинотеатров и тот самый голубой блокнот с моими смешными эскизами, заметками и контактом Маргариты.
Когда мы разгребаем свою жизнь или просто подобные коробки, главное – не впасть в ностальгию.
Пролистываю несколько страниц, мечтательные послания себе в будущее. Натыкаюсь на рисунки: портреты коллег и утренних пассажиров, несколько зарисовок зданий города: храмов, музеев. А рядом надпись: «Я все еще хочу стать величайшим художником, чтобы мои картины выставлялись в «Метрополитене». Еще раз перечитываю. Слеза падает на лист. Буква «у» расплывается и соединяется с соседними буквами. Слезы капают и капают, а я все листаю прошлогодний блокнот.
Такие находки должны мотивировать, злить тебя и поднимать с дивана. Я же погружаюсь в «сопли-сожаления».
Достаю телефон, смотрю фотографии в ленте. Вспоминаю, пытаюсь найти ответ. Почему же ничего не вышло? Вроде холсты, время, деньги, идеи были. Вообще, у каждого есть все для того, чтобы исполнить свои мечты, и у меня в том числе.
По соцсетям трудно определить причину, ведь за год мало постов, всего двенадцать фотографий: семь из них с коллегами на работе, два кадра из кинотеатров на фоне афиш, еще три с любимым Григом и котом. Последняя публикация сделана две недели назад, унылые двадцать шесть мы отмечали в узком кругу: я, Григ и Сажа. Мы в веселых колпаках, судя по снимку, коту не нравится праздничный атрибут.
Мила тогда улетела в Италию, еще одни друзья не пришли, потому что у их детей началась ветрянка, а одногруппники перестали уже поздравлять с днем рождения. С коллегами я отмечала на работе. Маму не звала. Заехали только родители Грига, и то погостили всего полчаса. Отец был встревожен из-за слухов о закрытии интернета, и его настроение повлияло на всех. Хотелось бы думать, что причины редких публикаций из-за насыщенной, яркой жизни, когда даже не успеваешь запечатлеть моменты. Но кого я обманываю? Когда живешь в аккаунте чужих людей, звезд, спортсменов, любуешься их счастливыми минутами, поездками, то, конечно, на свои мгновения времени не хватает.
Жизнь меня ничему не учит. И после трех минут самоедства опять утыкаюсь в мир идеальных тел и модных «луков». Чужие жизни захватывают намного больше, чем собственная. В своей нужно ведь решать. А я не могу, у меня отсутствует пространство между жопой и диваном.
Но Таргет (да-да, именно с большой буквы, ведь некоторые считают, что это Бог им отправляет нужную информацию) не дремлет в воскресенье, в отличие от большинства людей. И мне, мечтающей художнице, приходит реклама о новом перформансе художника-факира.
На балкон заходит Григ и обнаруживает меня среди пыльных коробок. Он еще сонный, напоминает слепого котенка.
– Ты чего тут? Наконец порядок решила навести?
– Ага.
Я жадно читаю информацию о предстоящем событии.
– Понятно, а телефон внезапно среди коробок напал на тебя.
– Читаю. В следующую пятницу хочу сходить в музомастерскую.
– Э-э-э, что это такое?
– Это новый вид творческого пространства, прямо в музее посреди полотен рисуют картины, создают инсталляции, перформансы, типа шоу-музей.
– Ой, какая муть.
Григ зевает, но все равно продолжаю ему рассказывать:
– Там открытие, и пригласили художника, он рисует с помощью огня. Соберется вся художественная элита, а это знакомства, новые идеи картин. Пойдешь со мной? Судя по комментам, он создает шедевры на холсте. В основном, конечно, картины леса. Интересно, как за такое короткое время холст не загорается, а, наоборот, преображается?
Григ все еще зевает:
– Ой, не, все эти фокусы скучны, да и к тому же надо костюм надевать, я лучше дома посижу. Могу отвезти тебя, чтобы не тряслась в автобусе.
В детстве папа мне подарил огромный набор для рисования с красками, кисточками, карандашами. Я радовалась ему каждую минутку, а если отвлекалась на другие дела, то все равно продолжала улыбаться. Не столько внешне, сколько внутренне. Я могла забыть, отчего так радовалась, а потом вспоминала и еще больше светилась от счастья. Возможно, вдохновилась мыслью, что мой мир изменится!
– Алло, Лили. Ты чего так заулыбалась? Где место-то находится?
– На Тургеневском. Это бывший «Гараж». У меня просто поднялось настроение. Слушай, шампанское с моего дня рождения еще осталось, давай его откроем?
Григ ворчит, подходит к холодильнику, смотрит на часы:
– Еще утро совсем. Ты чего?
– Ай, отойди тогда, сама открою.
Толкаю Грига, он не отходит, но раздает советы:
– Не тряси ее, это же тебе не сок. Давай, утренний алкаш, сам открою.
После несколько мучительных попыток шампанское фонтаном выливается на пол, капли попадают на стену, где карта желаний, на растения и немного на кота.
– О, это к счастью.
– Ага, к счастью, тащи тряпку быстрей, пока кот тоже не присоединился к утреннему пиру.
После выпитого шампанского энтузиазм насчет уборки падает, а вечер заканчивается просмотром очередного сериала и серфингом в социальных сетях.
06:33. Пятница, утро, долгий выбор наряда. Приготовленный с вечера костюм мне уже не кажется удачным вариантом для сегодняшнего мероприятия. Красное платье слишком вычурное, серое – только для обеда с монахинями, оранжевое с птицами – хороший вариант, но к нему нет пояса. В итоге выбираю классическое черное платье, чуть ниже колен и с открытой спиной в качестве тонкого намека на то, что я совсем не монашка, правда, дышу в нем с трудом – узкое настолько, что лучше в нем не садиться.
Кофе, пробки, еще один кофе, офисная болтовня, волнение по поводу предстоящего события, и наконец время на телефоне показывает любимое сочетание чисел: 18:00. Переодеваюсь в офисном туалете. Заезжает Григ, и нас ждут очередные пробки.
Как будто смотрю на себя в ускоренной перемотке, все мои движения и движения окружающих увеличиваются.
Толпа людей хаотично движется на парковке. Григ моргает фарами, чтобы они разошлись, высаживает меня возле входа. Вывеска «Время» с вензелями переливается.
Но внезапно появляется надпись с громоздкими, толстыми буквами «ГАРАЖ», и эти две вывески начинают чередоваться с удвоенной скоростью. Не могу разобрать, почему это происходит, и звук в голове, словно мозг – это Windows, который оповещает об ошибке.
С трудом открываю серую дверь, пугает отражение в зеркале: на меня смотрит панк с моими глазами, а сверху со злостью глядит старуха. Прохожу вперед, снимаю шапку и пальто, подхожу к гардеробу. Здесь звучит шепот маленькой девочки. Знакомый голос. Звуки раздражают, кричу, чтобы она заткнулась. Но тик-тик-тик-тАк-тик-тик-тик-тАк продолжает раздаваться в моей голове. Затыкаю уши и кричу что есть силы.
Глава 4 Заново
Гул в ушах, крики, сигналы скорой или пожарной машины, не разобрала. Мне казалось, что возле меня тысяча людей, воздуха не хватало, люди орали, чтобы прекратили снимать и убрали телефоны. Мы живем во времена блогеров, фотографов, безымянных комментаторов в соцсетях, но не среди врачей, учителей или продавцов мороженого из старого парка детства. Не знаю, почему мне тогда это пришло в голову. Вокруг витал запах горелых волос, а так хотелось именно туда – в тот парк. Там мы часто гуляли с папой, съедали по пять стаканчиков: каждому по два, а пятое делили пополам, папа съедал верхушку, а я доедала. Обожала набухшую вафельку, которая таяла во рту. Пломбир из детства самый вкусный. Дети в парке смеялись. Папа звал меня к себе, он покупал нам мороженое. Побежала к нему, наконец-то я его обниму. А продавщица почему-то грозно посмотрела на меня и сказала: «Ну уж нет, только не в мою смену, давай, девочка, возвращайся».
Вернулась, но ощущение, что нырнула в лаву. Воспоминания вечера из «Времени» остались для меня разорванными: спрашивали мое имя, как связаться с родными, следователи приходили, но им не давали даже договорить. Пропасть в памяти, долгий сон, но уже без путешествий к отцу, без парка и без ускоренной прокрутки жизни.
Первое воспоминание в реальности – это разговор с врачом и куча непонятных медицинских слов. Операция прошла, удалили некротизированные участки. Ожоги кожных покровов, деформация чего-то там. Слова врача вносили больше сумбура, чем ясности.
– Ваше текущее положение сейчас не приговор, а просто ограничение. Надо подождать пару месяцев. Держитесь.
Дверь захлопнулась, доктор, видимо, вышел. Мы остались вдвоем с Григом, хотя точно не знала, кто еще находится рядом.
– Держитесь? Он это серьезно?
Я не стала отвечать на вопрос Грига, после он еще добавил: «Ага, держитесь там».
Врач не объяснил, что со мной, но Григ немного перевел с медицинского на простой: у меня сотрясение мозга, синяки, ушибы, рваные раны и, главное, проблемы со зрением. У меня пострадали ресницы, веки, слезные железы, деформировалась роговица. Григ задал самый дурацкий вопрос:
– Ты как?
Меня словно окатили ледяной водой. Ненавидела этот вопрос. Лютая неприязнь началась после папиной смерти. Похороны бабушки же удвоили ненависть. Никогда на него не отвечала, хоть и понимала, что люди просто проявляли учтивость. Григ следом задал другой вопрос:
– Тебе что-нибудь нужно?
– Не знаю.
В палате воцарилась тишина. Григ, видимо, не знал, что еще спросить, а я не знала, хочу ли отвечать. На автомате руки щупали тело, лицо. Не верила, что находилась в больнице, еще буквально пару мгновений я разглядывала дурацкие часы в холле музомастерской, и вот теперь лежала вся перебинтованная. Мир изменился за считаные секунды. В моей голове безнадежно раздавались крики: «Нет, нет, это не со мной, это не я». Григ кашлянул.
– Как будто мы сейчас играем в жмурки, только вместо шарфа на моих глазах повязки. Может, это всего лишь сон?
– А еще доктор сказал…
– Как там кот?
– Кот? Нормально, что ему будет. Я сегодня утром к нему ездил, за эту неделю похудел. Его кормила наша соседка.
– Хорошо. Хочу поспать, наверное, эти капельницы со снотворным.
Натянула одеяло до плеч. В ушах слышала какой-то гул, шумел ли это Григ или нет, но звука закрывшейся двери не слышала. В палате меня раздражал еле слышный шепот и ужасно громкие часы, кто, вообще, в палатах вешает часы?
Не верила поставленным диагнозам. Потеря зрения? Такое не могло случиться со мной. Хотелось просто накрыться одеялом, как в детстве. Казалось, что все происходило во сне или с какой-нибудь героиней фильма. Вселенная так не могла поступить, ведь я столько визуализировала, столько посылов отправляла в космос. Это все не со мной, точно, а как же мои мечты?
В первые недели после больницы много спала. Мне казалось, только и делала, что спала. Меня мучили кошмары: огонь, толпа, крики о помощи. Запах гари так и не уходил. Как будто не просыпалась, не проживала день, и со мной говорили только сквозь сон, давали какие-то таблетки, снова и снова по мне бежали острые шпильки. Ела я тогда вообще что-нибудь, кроме лекарств?
Терла уши, чтобы убрать шум, но с каждым днем звук увеличивался: тик-тик-тик-так-тик-тик-тик-так. Как будто та девочка сидела рядом со мной и в ухо мне шептала. Григ часто толкал меня и говорил, чтобы я закрывала глаза и спала.
Люди раздражали меня болтовней, ненужными вопросами, причитаниями: «Что же теперь будет с молодой девочкой?» Когда организм стали меньше пичкать всякой дрянью, пришло осознание, что я ничего не могу увидеть. Если точнее, все предметы выглядели расплывчатыми на сером фоне, словно мои глаза зашторили серой тканью и наложили много-много искореженных фильтров.
Григ негодовал, что в новостях мало говорили о произошедшем, никакого резонанса в соцсетях. Трагедия унесла лишь одну жизнь, и то самого главного злодея, с точки зрения обывателей, читающих информацию своей пятой точкой. Погиб только сам директор мастерской. Он помогал девушке подняться, ее удалось спасти, но его тело нашли возле скульптуры. Все пользователи интернета – они же самые главные эксперты по трагедиям – посчитали, что одна смерть – это уже хороший итог. В основном все гости того вечера отделались испугом или рваными ранами. Но только у меня из всех из них застрял в голове чертов шепот, который сводил меня с ума, «затуманилось» зрение и маячила инвалидность. И за слово «черт» даже не просила прощения, потому что феями там и не пахло.
Мысли об этом меня разрушали, мной овладевала злость, которую выплескивала на окружающих: соседей, гостей, коллег. Спрашивала у них, почему я, а не тот жирный мужик, который нас всех распихивал. Я не контролировала свои действия и швыряла стаканы с водой, предназначенные для запивания лекарства, в разные стороны, попадала в людей. Мне хотелось кричать, чтобы заглушить тиканье и чтобы меня наконец оставили в покое со своим любопытством и поддержкой.
Когда люди перестали ко мне ходить, я слезла с дивана. Мучила ужасная головная боль, словно мой собственный организм истязал, пытал себя же.
Сделала пару шагов. Как будто здесь и не жила, натыкалась на углы, кота, мебель. Мне всю жизнь бабушкина квартира казалась малюсенькой, но путь до окна занял вечность. Дрянная девчонка продолжала шептать мне в ухо: тик-тик-тик-так. От дивана я насчитала восемь маленьких шагов. Шла с вытянутыми руками, дурацкое тиканье не утихало, моя голова как наковальня, а тот тикающий шепот бил и бил по ней.
Невозможность его заглушить, слепота, отчаяние, внутренние голоса подталкивали меня к окну. Зацепила кресло, шаг вправо, больше не надо, иначе упрусь в горку с сервантом.
Воздухом бы надышаться, соскучилась по свободе. Шепот не утихал, наоборот, громкость его нарастала, удар по вискам, больно и пронзительно. Нащупала подоконник, дверной замок, открыла первую створку. Раскрыла окно полностью, и в комнату ворвался холод. Дышала и дышала, бабушка говорила, что перед смертью не надышишься, а мне только этого и хотелось. Надышаться, умереть и больше не слышать дрянное тиканье. Свежий воздух наполнил легкие, на улице было промозгло, а весной и не пахло.
Залезла на подоконник, сердце билось сильнее, тиканье тоже увеличилось стократно. Через секунду меня бы уже ждала тишина: заткнется девчонка, исчезнет головная боль, прекратятся мучения. Тик-тик-тик-так – и шаг вперед. Следующий шаг приблизил бы меня к грязному асфальту, к серому снегу на клумбе или что там у нас в марте. Каково это летать? Скоро узнаю. Везет же птицам. О, нет, я говорю как та ноющая баба из «Грозы», которую мы когда-то читали в школе. Терпеть не могла таких героинь, а теперь сама размышляла о полетах. Мысли проносились быстро, не цепляясь друг за друга. Прикрыла окно, я же сильная, не та ноющая.
Тик-тик-тик-так продолжали бить в виски. Хотела, чтобы все стало прежним, чтобы проснулась снова зрячей. Мне стоило, как в старых играх, сбросить эту жизнь. Сделала бы шаг, и игра обнулилась. Дети орали, надоели их вопли. Хотела, чтобы все заткнулись. Пожалуйста, жизнь, начнись заново, я все-все поняла. Вселенная, я тебя услышала. Пусть все будет сначала, с моего детства, пусть буду там, где мой папа, бабушка. Открыла окно – и шаг.
Григ схватил меня за руку. Он кричал, он даже заглушил тиканье, а я всего лишь хотела тишины.
После ситуации с окном Григ перешел на удаленную работу, все время проводил рядом со мной. Даже в туалет ходила под его присмотром. Не стала ему говорить про тиканье в голове, все еще просыпалась среди ночи с криками о пожаре, змее и шпильках. Квартира превращалась в помойку, вонь от невыброшенного мусора меня раздражала. Пообещала Григу, что не буду выходить в окно, лишь бы запах исчез. Оставалась одна на пять минут, а вонючий запах от мусора сменился на прежний: с лекарствами и какашками кота.
Ожоги зажили, а вот «крыша» с каждым днем все больше съезжала. Когда мы беседовали, давящее тиканье уходило из головы. Григ винил себя, горе-начальников музомастерской, тех, кто дал разрешение на эксплуатацию помещения, и, конечно же, власть.
До трагедии мои водные процедуры ограничивались холодным душем с утра и теплым – вечером. Пена, шампанское, соли, свечи – это не моя тема, прохладно относилась ко всему романтическому. Но после случившегося полюбила принимать ванну. Опускала голову в воду, исчезал шепот, а когда выныривала, то продолжала разговаривать с Григом о политике и расследовании пожара.
В очередной раз слушала журчание набирающейся воды и гневного Грига. Он сердился, что мы не могли получить компенсацию. Компания продала «Время» за день до трагедии, а новый директор музомастерской как раз погиб под «Плащом времени» – скульптуру плохо прикрепили, ведь спешили к открытию.
– Мне они не дали рассмотреть договор с ее фамилией. Чудова, Чудинова или что-то в этом роде, до этого была содиректором или организатором, а инициалы Н.В.
– Надежда, Нина, Настя. Вариантов много.
– Настя-то нет, она же Анастасия.
– Да, точно. Мой мозг совсем отказался думать. По-моему, телефон твой звонит.
Он ушел разговаривать на балкон, а я осталась одна, ванная все наполнялась. Я не отключала и медленно погружалась в воду по миллиметру все дальше и дальше. Вода добиралась до носа, немного щекотно, не хотелось совсем всплывать. Чем больше самоубийц – тем меньше самоубийц. Не помню, откуда это выражение, но наконец-то я могла слышать мысли – какое блаженство. Теплая вода, приятное журчание, я словно растворялась, еще чуть-чуть, и наступила бы эйфория. Где-то далеко, не в этом мире, послышался крик.
– Что ты творишь?
Григ бешено вопил, мое лицо хоть и было мокрым, но все равно он меня всю заплевал своими слюнями.
– Мне надоело тебя спасать, слышишь? Все, вставай, сейчас тебе помогу, обопрись на меня.
Не видела его глаз, но они наверняка выражали негодование и упрек. Григ ненавидел жалких людей. Суицид и любое проявление жалости к себе вызывали у него отвращение, он презирал нытиков и трусов. И в тот момент мой поступок олицетворял все, что он так ненавидел в людях.
Я пыталась его успокоить и прекратить уже эти вопли. Пыталась ему объяснить, что просто хотела послушать свои мысли.
– Ничего не говори, не хочу тебя слушать, зачем так со мной?
Мы легли спать, Григ удивительно быстро уснул. Внезапно до меня дошло, что я давно не ощущала боль в животе, ту ежемесячную, которую чувствовала на протяжении пятнадцати лет. О беременности мне бы сказали в больнице, вряд ли врачи бы пропустили. Разбудила Грига, он сонно пробурчал, что не заметил никаких луж крови. Постаралась самостоятельно сделать тест, насколько возможно в моих условиях. В тумбочке под ванной у меня был целый склад из тестов, настолько боялась забеременеть, что накупила их впрок. Ворчливый Григ посмотрел результат – не беременна. Мне стало легче. И не потому, что так не хотела детей, но после литров лекарств, которые в меня влили, ничего хорошего бы не вышло. Кому нужна незрячая, еще и съехавшая с катушек мамашка? Григ, или это был кот, засопел.
