Текст книги "Амфитрион"

Поверить в Петла было невозможно. Событие относилось к разряду тех, что осмысливаются только по кусочкам, но не отвлеченно и целиком: единым айсбергом пропихнуть их в мозг так же невозможно, как нельзя продеть таксу сквозь обручальное кольцо. В статусе обладателя свежего подрощенного ребенка Митя, и так-то живущий на втором облачном слое, вообще выпал из жизни: его, как на палубе корабля в шторм, кидало от страха быть пойманным к страху за мальчика, от абстрактного осознания огромной ответственности к не менее абстрактному осознанию неготовности к ней.

Он старался не думать о последствиях похищения, о том, что, может быть, ребенка «не долечили». Да и как можно кого-то долечить за неполные сутки? Вроде доктор Врублевский сказал, что в целом с ребенком все в порядке, что у него, конечно, шок, растяжения, синяки, легкое сотрясение мозга, но квадратный метр Склифа занимать больше незачем: все это, и даже сотрясшийся мозг, лечится лежанием в темноте и покоем. («Наверное, я получил сотрясение мозга прямо при рождении, – подумал тогда Митя, – моя бы воля, я бы все время так…». Параллельно какой-то другой, глубинный, быстрый и решительный Митя, происходивший от охотников, а не от собирателей, уже кивал со сдержанной озабоченностью мужественного отца и направлялся к палате Петла.)

Найти частного врача? Но мистер Уайльд еще не успел в своем благополучии завести такого, не думал, что возникнет необходимость. Подумал было о Садко; допустил, что Садко, если и не выведет Петла из шока лично, то наверняка знаком с дюжиной лучших мозго́логов, или как правильно называются специалисты по землетрясениям в черепе?.. и все же заключил, что не тот случай. Слишком ушлый Садко, пускай и большой профессионал. Не надо, чтоб кто-нибудь такой лечил Петлу голову.

Обратиться в «Гнозис» Митя теперь тем более не мог. На данный момент подлая «консалтинговая компания» ограничила взаимодействие с ним пополнением его банковского счета, и напряженная работа с казусом Пересветова и Ослябина не принесла ему ни кабинета в Пряничном домике, ни приближения к тайнам компании. А они с течением времени стали мучить его только больше. Обернувшийся вокруг дверного косяка маленькой шестиметровой комнаты Рагнарёк понаблюдал за хозяином, задумчиво почесал нос белой лапой, отошел и лег возле входа в квартиру в позу сфинкса, как собака.

– …Алена! – осенило Митю. Женщина придумает. В них же это заложено – они даже если и не знают, что делать, все равно рассчитаны на детей.

Тем временем Пётл спал не как трехлетка, большая часть жизни которого по детскому ГОСТу и так должна проходить во сне, а как зачарованный принц из сказки. Митя опустился на стул рядом с узким диванчиком, куда уложил тяжелого размякшего ребенка, и схватился за голову. Похитил трехлетнего летаргического сироту. Как его кормить? Как за ним ухаживать? А если он не проснется? А если проснется? Что ему сказать: «Здравствуй, Пётл, я твой папа?» Тихо, уговаривая себя, что громкие звуки могут «разбудить парня», Митя прокрался из маленькой комнаты в большую – стоять у окна возле исторической отметины, что осталась от шальной пули, попавшей в стену у подоконника во время осады Белого дома в далеком 1993 году.

Митя никогда не курил, а теперь, при наличии ребенка, и начинать было поздно. Но как всякий человек, который, нервничая, вступает в контакт либо со ртом, либо с руками, он грыз предметы – и не только ручки и карандаши. Глубоко задумавшийся Митя был неоднократно замечен за попытками сгрызть чашку или покалечить корешок своего же любимого Moleskine. Вот и сейчас, набрав Аленин номер и недоумевая, куда она подевалась, в растерянности он уже вцепился было зубами в телефонную трубку, когда у него за спиной издала характерный дорогой «чирк» зажигалка S.T. Dupont. Отвлекшись от согрызания трубки, Митя увидел, как ему с ледяной приветливостью кивнул Заказчик, направлявшийся на обширную кухню чудесной сталинской квартиры.

Пётл повернулся на бок, пробормотал «тяп-тяп» и сладко засопел. Митя рванулся в кухню. Заказчик стоял спиной к нему и озирал открывающийся с одиннадцатого этажа роскошный вид на задворки посольства Великобритании. Хотя Заказчик, где бы ни появлялся, отвлекал все внимание на себя, Митя фоном успел зарегистрировать две вещи – изменившийся ритм дыхания Петла и по-прежнему закрытую на цепочку дверь (цепочка осталась еще от бабушки, и накидывалась на шпенек скорее как оберег от нехороших людей). Но из всего, что ему хотелось сказать, он каркнул только:

– Не надо курить… при ребенке.

Заказчик обернулся, как будто только сейчас обнаружил Митю в его собственной квартире. А Митя, стоявший в дверях, мог видеть, что Заказчик по-прежнему спокойно дымится, не изменив даже выражения лица, а дым, к этому времени наконец выбравшийся змейкой из кухни и неровной пеленой красивых туманных волнышек подобравшийся к открытой двери в «комнату Петла», натыкается на проем, как на стеклянный щит… и с позором уползает назад, на просторы прихожей, а оттуда на кухню.

– Прошу прощения, I’m sure[27], – сказал Заказчик легким тоном человека, от которого ждешь, что он сразу после извинения начнет методически откручивать собеседнику конечности, вдумчиво фиксируя нейрофизиологические реакции. Митя смешался. Пётл… сладко зачмокал губами. Заказчик стряхнул пепел в китайскую пиалу, которую обычным непостижимым образом добыл из недр Митиного хозяйства. Рагнарёк, предусмотрительно развернувшийся от нетронутой входной двери к Заказчику, теперь сидел в такой же сфинксовой позе, в какой раньше лежал. Если бы он был солдатом, то, наверное, отдал бы лапой честь; по крайней мере, такой невероятно приглаженной шерсти на стройном (а не шарообразном, как только что выяснилось) теле кота Митя еще не наблюдал. Но при этом Митя заметил странное: Заказчик бросил на кота удивленный взгляд, как будто не мог понять, кто это.

Попросив таким образом прощения, Заказчик двинулся на Митю. Глядел он прямо куда-то между Митиными бровями, и все-таки Митя был напуган и месмеризован этим взглядом не менее, чем читатель, представивший эту простую картину, а потому соскочил с траверза Заказчика только в последний момент, когда взгляд гостя готовился уже бурить заднюю стенку Митиного черепа и, оставляя обугленные края, рваться на свободу.

Но все обошлось. Посетитель прошел мимо Мити в большую комнату, разрезав растерянные дымные кружева, а те пропали. Митя, «давший себе зарок ничему не удивляться», проследовал за ним, Рагнарёк же переместился к входу в комнату Петла, по-видимому, твердо решив и далее исполнять функции охранного кота.

– Украли ребенка, Митя? – спросил Заказчик. И уточнил: – Мальчика?

Митя просто кивнул. Потом с трудом проглотил слюну и почему-то сказал:

– Не отдам. Это мой ребенок.

– Вы уверены? – спросил Заказчик с некоторым любопытством.

Митя опять кивнул. Он откуда-то знал, что в общении с Заказчиком неважны «связки». Сейчас не надо было говорить: «как вы вошли», «откуда вы знаете», «что мне с ним делать», «почему вы спрашиваете», «смогу ли я его вылечить», «кто, в конце концов, будет с ним сидеть» и «как его прятать дальше». Заказчик, оценив лаконизм, улыбнулся, а Митя быстро успел подумать, что не зря не хотел видеть этой улыбки: красный цвет, проявившийся на тонких губах, был похож на кровь в ране.

– Смотрите, мистер Дикий, – предупредил Заказчик, продолжая лениво высверливать пробы грунта в Митином мозгу, – дети детям не игрушка. Это ведь на всю жизнь: и его, и вашу. Переведите его в большую комнату.

Совершенно неожиданно изронив это скупое практическое указание, Заказчик двинулся в сторону выхода. Митя не стал заботливо затворять дверь за гостем: что-то подсказывало ему, что тот ушел так же, как появился.

Через двадцать минут Пётл проснулся и попросил пить. Рагнарёк перевел противотуманный взгляд желтых глаз на Митю, проконтролировал, что, услышав голос Петла, Митя должным образом уронил телефонную трубку, споткнулся о ножку кресла и опрокинул стопку книг на стуле, и спокойно ушел в спальню лежать ленивым шерстяным клубком на бабушкиной кровати из карельской березы. А Митя пошел поить Петла водой.

День в хлопотах вокруг Петла прошел незаметно: Митя на пару с серьезным котом отлично обихаживал внезапно обрушившегося на него сына. А Пётл принял отцовство Мити как данность. Как бы хорошо ни жили оранжевые дети под прикрытием цветка циннии, все мальчики и девочки хотели дом, папу и маму. Пётл решил, что все вышло так, как положено: нашел его именно папа, и дело оставалось за мамой. Конечно, ему было немного обидно, что папа не появился раньше, но память у трехлетних детей не такая уж долгая: большая часть их жизни все равно проходит где-то между космосом и землей.

– Где мама? – с бескомпромиссностью трехлетнего человека спросил Пётл.

Мамы не было. Уже давно наступил вечер, и Митя привычно для себя заволновался. «Где же? Где же наша Аленушка? Отчего молчит телефон?»

Алена появилась через двое суток. Мы не будем терзать читателя описанием Митиного состояния… разве что чуть-чуть. Из его жизни разом пропали все. Ожидаемо молчал Заказчик: он-то по крайней мере достал Петла из небытия и осуществил его легальную передачу Мите (назавтра после памятного визита Митя, отправившись «за молоком для ребенка», в почтовом ящике нашел вощеный пакет с настоящей сургучной печатью, набитый полностью оформленными документами на усыновление Митей Петра Павлова; Алена в документах не значилась). Молчали желтые и синие: «Солдаты Гламура», наслаждавшиеся уик-эндом, немногочисленные общие друзья Мити и Алены – все как воды в рот набрали.

Но главное, конечно, что молчал Аленин телефон. Кконцу дня, после того как воскрес Пётл, Митя сдался, уложил ребенка спать, строго-настрого велел коту за ним приглядывать и сорвался в круглосуточный «Омнитек-салон», знаменитый тем, что дороже пунктов продаж омни в Москве не существовало. Но Мите было не до экономии (и не до андрогинных девушек со стразами во лбу). Вотивный обет – это когда ты приносишь божеству жертву или подношение, чтобы оно выполнило твою просьбу. Поэтому Митя ворвался в салон и ткнул сонно-манерного «менеджера зала» носом в потребность: найти два самых надежных омнитека из тех, что подают сигнал бедствия в состоянии полной поломанности, будучи украденными, отключенными и сброшенными с самолета и т. д.

Митя не звонил родителям и знакомым. Почти всем, вобщем, было наплевать. Алена жила одна, они с Митей не афишировали свои отношения, а трясти Алениных родителей якобы потому, что он собирался создать с ней – вслучае обнаружения, конечно, – счастливую семью образца 2020 года, Митя не хотел (пусть это было и правдой). Если читатель вдруг сомневался, намекнем: в 2020 году людям в мире было еще более наплевать друг на друга, чем нынче. Видимо, осознавая подобное положение дел, инкогнито типа основателей «Оранжевого агента» и откупались от глобального обледенения души благотворительной деятельностью. Все это сути не меняло: Алена – взрослая девушка, живет отдельно, у нее свои дела, а связь… Ну что ж, связь. У всех садятся аккумуляторы, все забывают таскать с собой «зарядки», а если бы что-то случилось, уже давно стало бы известно: не в средние века живем. Винить было некого.

Митя вернулся на Новый Арбат, аккуратно выложил на журнальный столик три новеньких омнитека – два взрослых и один детский, результат коммерческой смекалки хищного продавца, – и принялся ждать. Он сказал себе: волнение и предчувствие – разные вещи, и то, что он волнуется, не означает, что что-то случилось. Ну, сел телефон. Ну, поехала к подруге (что за подруга, у которой по телефону поговорить нельзя?..). Лишь бы нашлась наша мама. Пускай бы даже с кем-нибудь, лишь бы нашлась живая.

На исходе третьего дня Алена открыла дверь своим ключом и вошла. Митя выскочил в прихожую и успел даже прокричать что-то невразумительное, перед тем как Алена не очень аккуратно сложилась в бесконечных ногах, как зонтик, и повалилась на пол. Что это было, ни Митя, ни сама она, похоже, не поняли. Наверное, нервное истощение, решил Митя позже с некоторой досадой: можно подумать, сам Митя не истощился нервно и физически за эти дни, особенно с учетом похищенного Петла! Однако судя по тому, в каком поломанном состоянии валялась сейчас возле входной двери обычно непотопляемая Алена, привести ее в порядок надо было срочно.

Последовали хлопоты, собирание Алены в кучку, раздевание-закутывание, усаживание в кресло, чай, решительный отказ от коньяка (сопровожденный судорожным содроганием всей Алены) и просьба о простой водке. Митя с облегчением извлек откуда-то из дальних закромов холодильника честный напиток, поспешно вытащил из него разбухший женьшеневый корень, настаивавшийся в бутылке с широким горлом со времен визита в СГ дружественной делегации газеты «» («Лундунь Жибао»), налил в стакан для виски приблизительно половину и осторожно вручил Алене. Она благодарно отпила, как будто ей дали воды посреди пустыни. Затем Митя осторожно подставил на журнальный столик наивное холостяцкое ассорти из маринованного огурца, пары кусков ветчинной нарезки и холодной овсяной каши, оставшейся от Петлового ужина, но Алена продолжала задумчиво пить прозрачную жидкость, как будто это был кислородный коктейль, а краска постепенно возвращалась на ее щеки.

– Валентина, – сказала Алена и вся налилась слезами, как будто была не высокой стройной девушкой, состоявшей из костей и какого-никакого мяса, а тонким пузырем с жидкостью, только и готовящимся прорваться. Ничего подобного Митя не видел не только в исполнении вечно позитивной Алены, но и вообще никогда.

– Валентина чуть не выперла меня из «Гуся», – выговорила Алена, – но как!

Тут пузырь лопнул. Оставим наших молодых людей вдвоем восстанавливать события, связанные с хозяйкой «Резинового гуся» Валентиной Святаевой, и расскажем часть этого эпизода так, как увидела его Алена.

13. Аленушка

…была чиста перед Митей. Просто хозяйка «Резинового гуся» Валентина Святаева отдала ею часть долга хозяину клуба Jizнь Хорхе Кэндо.

Чем именно некогда прекрасная Валентина была обязана Хорхе, никому не известно, но слухи ходили разные: от денег (само собой) до, собственно, jizни – ее, Валентиновой. И вот – то ли, чтобы выпутаться из тенет этого долга, то ли просто из общечеловеческой признательности – она периодически и поставляла одноглазому Хорхе самых своих красивых танцовщиц. Даже реноме скромницы и недотроги не помогло бы тут Алене, ибо условия работы в «Гусе» были простые: сказано – делай. Правда, никто бы не погнал ее против воли исполнять «эскорт-услуги» с каким-нибудь щедрым гостем, но, скажем, потанцевать топлесс там и тогда, когда укажет Vale (как звали Валентину редкие друзья), было ее прямой обязанностью.

Тут повествование, доселе бывшее почти исключительно митецентристским, должно впервые разместить в свете софитов Алену. Автору по-прежнему неизвестно, какого маринада ей не хватало в университетско-фрилансерском существовании. То ли она училась быть женщиной, то ли зарабатывала на заколки, то ли клубные танцы были для нее хорошим способом держать себя в форме в отсутствие спорта, а может, заставляли помнить о своей отдельной жизни… К этому вопросу мы еще вернемся.

Пташки в джизненных клетках сменялись раз в четверть часа. Вокруг плясали, как будто «завтра не наступит», Алена танцевала как положено: задирая на прутья клетки ноги в двадцатисантиметровых шпильках, медленно извиваясь и вращая узкими бедрами в розовой газовой юбке. Публике не было до нее особенного дела – завсегдатаи привыкли к висячим клеткам с «пташками», и наибольшее возбуждение вызывали у них не красотки с обнаженной грудью, а негритянский мачо Игорь в золотых трениках с красными лампасами. Ему и предстояло сменить Алену в левой клетке. Алена немного подумала об Игоре, но ничто не забилось в ней при этом ни слева, ни снизу, а вот стоило вспомнить о Мите, и сразу ощутился привычный прилив нежности. Как-то он там со своими старыми и новыми коллегами? И она продолжила извивы.

Тут в волосах проснулся наушник и объявил: «Bambi, сменяешься». Алене стало не по себе: только вошла в ритм, только разогрелась, что случилось-то? Поэтому, на секунду отойдя от требований субординации, она громко прошептала: «Я только начала!»

Тем временем с лестницы «Зоны Индиго», занимавшей весь верхний уровень (выше находился только хрустальный скворечник самого Хорхе, и ни гости, ни рядовые труженики туда не допускались), уже спускался златоштанный гологрудый Игорь. Верхняя часть Игоря сливалась с неосвещенными участками клуба, а за ним с приветливыми выражениями сосновых гробов следовали Лав и Хейт[28], два сегодняшних обходчика. «Не суетись под трамваем, детка», – снова вступила в ухе ангельская сталь Валентининого голоса. Что же, Алена профессионально присела в прощальном извиве и спустилась из клетки по хлипкой прозрачной лестнице, беспричинно поддерживаемая Игорем за щиколотки. Поддерживание ей не понравилось, и она, с досадой вспомнив давешние праздные мысли, выругалась сама на себя как-то по-мужски (типа, все бабы – шлюхи, хотя бы в мыслях) и пошла к Хейту, который охранял ее на пути от рабочего места к гримерке. Лав тем временем следил за безопасностью Игоря, что, безусловно, было лишним: Игорь хоть и не прятал в золотых штанах никакого оружия, кроме, так сказать, профильного, но в доджизневом прошлом успел завоевать титул чемпиона Бразилии по фулл-контакту{30}. Однако порядок есть порядок.

И потому же Алена шла по узким коридорам «Jizни», не обращая особого внимания на всхлипы и охи в зонах «Киви», «Авокадо» и «Пюре», как если бы прогуливалась от копировального автомата к шреддеру, а чтобы занять себя, тихо думала, как ненавидит сладострастного Хейта, радовалась длинным волосам (они не позволяли Хейтову чугунному взгляду провертеть дуршлаг дырок в ее спине) и считала шаги до гримерки. Но Хейт, как оказалось, вел Алену не туда. Между зонами Fruitbasket и Duce! он приобнял танцовщицу за плечо и развернул к стене, которая послушно открылась, не позволив ее милому носику вписаться в цемент, декорированный лейблами Campari и Suntory. Алена поняла, что доигралась.

Во-первых, выйдя на крышу, она увидела, что бежать с нее некуда. «Jizнь», бесконечная путаница проходов, переходов, этажей и закутков, оказалась на поверку чем-то вроде аккуратно сложенного кишечника: она была упакована в три строения, соединенных обманчиво временными переходами лагерного типа. Положим, в зданиях были подземные уровни и искусно нанизанные на коридоры гроздья карманов для парочек, но с крыши клуб предстал перед Аленой двумя кубиками, присоединенными к основному бруску. Здесь-то на плоской крыше и громоздился хрустальный офис Хорхе. Мрачный комплекс был обнесен забором с вышками – на них, судя по всему, гнездились настоящие автоматчики из плоти, крови и металла. Иначе непонятно было, кто выгуливал на территории ленивые красные точки лазерных прицелов.

Во-вторых, Алене, оказавшейся на этой крыше в декабре, тут же стало холодно, и согреваться было нечем: на ней была дурацкая розовая пачка, серебряные стринги и серебряные босоножки из прозрачных каблуков, подошвы и усаженных стразами ниточек (подтвердим для внимательного читателя: выше пояса Алена была обнажена).

Хейт побубнил в комлинк и буркнул, что надо ждать, а если Алене холодно, то он поможет ей согреться. Девушка судорожно пожала плечами и кивнула на дверь, откуда они вышли, – мол, почему бы не подождать в тепле. Хейт вежливо сообщил, что двери из зоны «Скворечник» открываются на выход только тогда, когда разрешает господин Кэндо, а господину Кэндо нет дела до Алениной гусиной кожи ни сейчас, ни вообще.

Мысли в голове у бедной Аленушки понеслись галопом. Начиная от «говорил же тебе Митя» и «лучше бы ходила, как все нормальные люди, на каток в Митино» (попутно мысли екнули, отметив случайное совпадение имен) до «подороже продать свою жизнь (зачеркнуто) честь» и «дура, а то ты не знаешь, что честь в «Jizни» ничего не стоит, ее не покупают, а берут». Тем временем Хейт вступил в эротическое взаимодействие со своим комлинком и в такт звукам, поступавшим ему в любящее ухо малоамплитудными, но глубокими содроганиями изъявлял желание и счастье угодить. «*****, – подумала Алена с омерзением и страхом, – похоже, это ******». Похоже, это был именно он. Дальнейшее выглядело так.

Хейт закончил слушать, снял с себя пиджак и повесил на Алену. Ту немедленно окутал каляный жар: спецодежда была пропитана готовностью служить хозяину до последней капли какой-нибудь жидкости и сомнительным ароматом Franko Cardini, популярным среди «настоящих мужчин, всегда готовых к атаке». Сразу вслед за этим, как по сигналу, открылась дверь «Скворечника», и оттуда вышел массивный седой старик в бороде, косоворотке и стеганом златотканом кафтане, исполненном явно по лекалам свихнувшегося еще пятнадцать лет назад Sewa Wolkoff. Оглядевшись, старик без лишних промедлений попер прямо на Алену (он врезался бы в Хейта, не сделай тот предусмотрительно шаг назад), ухватил ее за локоть и потащил к выходу. Хейт нажал кнопочку на пульте у пояса, дверь открылась. Алена дернулась и, кажется, даже начала визжать. Хейт, скотина, подскочил и ухватил ее за вторую руку.

Но злу недолго было торжествовать. В дверях старик отпустил Алену, присел, держась за живот, и мягко пополз вниз по ступеням. Его тошнило чем-то зеленым. Хейт тоже отпустил Аленин локоть, а вместо локтя ухватил ее всю, потому что тоже падал: рот его был открыт, глаза закатились, из уха вывалился комлинк и тихо потекла струйка крови. Падая, Хейт стащил с Алены и свой пиджак, и ее розовую пачку. Мудреную дверь заклинило в открытом положении, и Алена, путаясь в ногах и трясясь, как белье в центрифуге стиральной машины, кинулась вниз по лестнице, добежала до теплого коридора, оглянулась по сторонам, увидела, что вокруг никого нет, и остановилась. Увидела себя со стороны – почти голую, замерзшую, в панике, вымазанную кровищей. Вот мечта для любителя аниме с элементами насилия! Ей стало смешно.

Просмеявшись (было в этом, конечно, немало от истерики), Алена, гонимая любопытством и непонятно откуда взявшимся ощущением, что все плохое уже позади, поднялась по лестнице, снова влезла в Хейтов пиджак – то есть оделась по погоде – и осторожно выглянула на крышу. За хрустальной стеной «Скворечника» кто-то стоял, но не Хорхе: виден был только тонкий темный силуэт человека, стоявшего спиной к стене и лицом к офису. Алена аккуратно сняла комлинк с поверженного обстоятельствами охранника и, не без удовольствия обтерев наушник рукавом мерзкого пиджака, поднесла к уху.

Там разговаривали два голоса. Один принадлежал Хорхе и говорил с ленцой, которая звучала бы совсем естественно, если бы не отчетливый призвук страха:

– …я не в позиции отказывать ему и, более того, боюсь кидаться такими клиентами, как Артемий, хотя полностью доверяю вашему…

А второй, тяжкий, принадлежавший, видимо, человеку, силуэт которого был похож на кинжальное лезвие, отвечал с неспешной мелодичностью:

– Ваши отношения с гостями… вы вольны регулировать сами. Но здравый смысл учит не доверять людям с чрезмерной тягой к самобытности. Они, вперясь в родную землю, считают себя Антеями, а на деле, пока они созерцают черные листья и влажных червяков, над головой у них пролетают облака и луна сменяет солнце. Такие люди обычно бывают плохими клиентами.

Трансляция прервалась на какую-то странную музыку. Алена выронила спикер и, тихонько переступая шаткими ногами, пошла в гримерку.

*