Текст книги "Царство черной обезьяны"

Автор книги: Анна Ольховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 9

Сердце вдруг испуганно замерло, а потом понеслось заполошно, словно курица, удирающая от трактора. Что-то не так с Лешкой, там что-то случилось.

– Балуете вы с Алексеем Никочку. – Катерина наклонилась и подняла с пола обиженный пирожок. – Вот и результат: ребенок себя плохо ведет, едой разбрасывается. Отругать за такое надо, а мама сидит за столом как ни в чем не бывало. Неужели выбрасывать придется? Может, возьмете завтра с собой, угостите Мая?

Домоправительница продолжала бухтеж, но я не слушала. Схватила дремавший на столе мобильный телефон и, пытаясь набрать номер Лешки, направилась в гостиную. Пальцы вдруг превратились в переваренные сосиски, на нужные цифры попадать тупо отказывались. Пришлось воспользоваться быстрым набором.

На номер мужа вместо гудков я поставила одну из его песен, и теперь Лешка нежно и чувственно пел мне в ухо. Он пропел всю песню, но живого голоса в телефонной трубке я так и не услышала.

Из угла, гнусно подхихикивая и потирая потные лапки, наползала паника. Мягкой тапкой от нее не отбиться, пришлось задействовать диванную подушку. Запущенная меткой рукой (хотя нет, вру, в таком состоянии я уже не попаду белке в глаз, а вот от нее получить в глаз могу), подушка бухнулась прямо на маковку панике, раскатав злыдню в блинчик.

А я набрала номер Виктора, администратора и хорошего приятеля моего мужа. Здесь были обычные гудки, дрелью ввинчивающиеся в мозг. После восьмого гудка Виктор снял наконец трубку:

– Анечка, привет.

– Что с Лешкой?

– В смысле?

– Вот только давай без художественной самодеятельности, хорошо? Артист из тебя фиговый.

– Я, вообще-то, никакого отношения к фиговому дереву не имею, тут ты ошибаешься…

– Виктор!!!!

– Ладно, сдаюсь, – парень тяжело вздохнул. – Трудно с вами, Майоровыми, ни соврать, ни заболтать. А как ты узнала? Мне казалось, нам удалось избежать огласки.

– Если ты немедленно не расскажешь мне, что с моим мужем, – процедила я, едва сдерживаясь, – следующей твоей работой будет престижнейшее место евнуха в гареме. Я не шучу, учти.

– Понял, понял. Ты не волнуйся, сейчас уже все в порядке.

– Тогда почему Майоров трубку не берет, если все в порядке?

– Ну, почти в порядке. Врач ему убойную дозу успокоительного вкатил, Алексей сейчас спит.

– Врач?!

– Так, теперь по порядку. Только не перебивай, обещаешь?

– Да.

– Сейчас мы во Владивостоке, здесь у нас заявлено два концерта. Один сегодня, другой – завтра. Мы прилетели сегодня рано утром и, как обычно, сразу в гостиницу. До обеда у всех было свободное время, а на вторую половину дня запланирован саунд-чек. Алексей обычно отдыхает после перелета, поэтому я его не беспокоил. Но в час дня он не спустился в холл, где нас ждали организаторы, чтобы отвезти на обед в ресторан. Все давно собрались, а Майорова нет. Что, в принципе, на него не похоже, ты же знаешь – Алексей всегда пунктуален, опоздание для него неприемлемо. Я позвонил к нему в номер – трубку никто не взял. Набрал мобильный – та же ерунда. Мы с представителем принимающей стороны и администратором гостиницы поднялись в номер Майорова. Стучали в дверь минуты две – тишина. Тогда администратор отеля открыл дверь своим ключом. Алексей, он… – Виктор на мгновение запнулся, а я – я, как обычно в стрессовых ситуациях, превратилась в сконцентрированного киборга. Страх, растерянность, боль – все это обрушится на меня позже, а сейчас необходима ясность мыслей. – В общем, он лежал на полу, возле кровати, бледный до синевы, рука прижата к сердцу. Я, если честно, перепугался до смерти, слишком уж Алексей походил на неживого. Упал рядом с ним на колени, смотрю – дышит. Еле-еле, но дышит. Мы вызвали кардиологическую «Скорую», спасибо местным эскулапам, примчались быстро. Может, потому, что ехали к Майорову – не знаю. Да и неважно, главное – вовремя. Сразу сделали какой-то укол, синюшность постепенно ушла, Алексей задышал нормально, порозовел. Пока ему снимали ЭКГ, Майоров пришел в себя. И рассказал, что он уже собирался спускаться вниз, в холл, как вдруг в сердце словно раскаленный прут вогнали. Дикая, невыносимая боль – и темнота. Но самое удивительное, что кардиограмма оказалась хорошей, никаких серьезных изменений не обнаружили. Тогда Алексею предложили съездить на обследование в больницу. Разумеется, наш герой отказался. Он даже попытался бодро вскочить, чтобы показать – с ним все в порядке. Но тут же вновь схватился за сердце и рухнул на кровать. В этот раз сознания Алексей не терял, но было видно – ему очень больно. Врач со «Скорой» ничего не мог понять и настоял на немедленной госпитализации. Я поехал вместе с Алексеем, попросив организаторов отменить концерты, не сообщая подробностей в прессу. И опять ерунда какая-то – еще в машине Майорову стало гораздо лучше, и к моменту приезда в больницу он чувствовал себя вполне нормально. Осталась лишь легкая слабость. И знаешь, чего первым делом потребовал твой муженек?

– Догадываюсь, – просипела я, спазм в горле мешал говорить. – Не отменять концерт.

– Муж и жена – одна сатана, – проворчал Виктор. – Устроил мне шеф, короче, грандиозный разнос, позвонил организаторам и сказал, что все в силе, концерты состоятся, а затем, не обращая внимания на увещевания врачей приемного покоя, категорически отказался от госпитализации, написав расписку. Видела бы ты, как обрадовались организаторы! Пригнали к больнице лимузин, чуть ли не ковровую дорожку перед Майоровым расстелили. Еще бы – два аншлаговых концерта, все билеты давно раскуплены, и в случае отмены ребята влетели бы на неслабые бабки. Короче, этот упрямый осел отработал вечером, как всегда, на бис. Единственное, на чем мне удалось настоять, было присутствие бригады «Скорой» за кулисами. Так, на всякий случай. Случая, к счастью, не произошло, но вымотался сегодня босс страшно. В гримерку вернулся чуть живой. И от этого, наверное, очень дерганый. Коробочку все какую-то с собой таскает, заглядывает постоянно туда, улыбается, а через пару минут – срывается, кричит на всех. Явно на грани нервного срыва человек. Я и попросил врача дать Майорову что-нибудь успокоительное. Спит теперь твой ненаглядный сном младенца. А завтра, когда проснется, ввалит мне по полной программе. Мне же велено было ничего тебе не говорить, Алексей поэтому и сам сегодня не звонил, знал, что ты по голосу неладное заподозришь. А попробуй тебе не скажи, когда ты страшную участь обещаешь. Я в евнухи не хочу, я женщин люблю очень. Вот свалилась парочка на мою голову! И кто будет завтра крайним? Конечно, Виктор!

– Не бухти. – Я невольно улыбнулась, слушая причитания приятеля. – Судьба у тебя такая, смирись. Я, конечно, попытаюсь тебя завтра реабилитировать, но барин у тебя вредный очень.

– Ага, сатрап злобный. Слушай, – внезапно оживился Виктор, – в качестве моральной компенсации открой мне тайну – что в той коробочке, которую босс с собой повсюду таскает?

– Пепел его прежнего администратора.

– Я серьезно!

– Там пластилиновый мишка, которого Ника вылепила для папы перед его отъездом.

– Тогда понятно. Как там наша красавица?

– Лучше всех. И вот еще что – скажи Лешке, что у нас тут сюрприз для него имеется, но мы ему ничего не скажем, узнает, когда вернется. И так будет с каждым, кто семье сутками не звонит!

– Мстительная ты все-таки женщина, Анна Лощинина. Не зря я тебя боюсь.

– Правильно делаешь. Спать иди.

– Катерине привет передавай. Небось пирожки на ужин были?

– И не только.

– Совсем грустно. Ладно, пока, пошел рыдать от зависти.

– Успехов тебе.

Я нажала кнопку отбоя и только сейчас обратила внимание, что руки у меня трясутся, словно у запойного алкоглота. Понятно, отходняк начался, сдулся киборг. Страшного ничего не произошло, похоже, у Лешки те же проблемы, что и у меня. Тут Виктор прав – мы с Майоровым давно уже одно целое, даже болезни у нас теперь похожи. И на стресс мы, значит, реагируем одинаково.

Я открыла окно и впустила в комнату холодный и влажный февральский воздух, давно уже барабанивший в стекло.

 
Устало, замучилось сердце,
От страха сгорая, кричать,
У злого огня не согреться,
Уж лучше на снег – замерзать.
 

Стихи ворвались вместе с ветром, появившись совершенно неожиданно. Гнать их в форточку я не стала, пусть поживут.

Пока ловила за хвост неугомонные строчки и записывала их в блокнот, куда-то подевался тремор в руках. Теперь можно и ребеныша навестить, пора ее спать укладывать.

Возле двери в дочкину комнату топталась растерянная Катерина. Она дергала дверную ручку и возмущалась:

– Никочка, это что еще за фокусы? Ты зачем закрылась? Немедленно открой дверь!

– Баба Катя, уйди! – Судя по слабому прерывистому голосу, малышка только что плакала. – Я к маме хочу!

– Ну так открой дверь, и я отнесу тебя к маме.

– Нет! Не открою! Мама!

– Катерина, что у вас происходит? – Материнский инстинкт – штука доминирующая. Стоило мне понять, что моему ребенку плохо, и я уже была готова высадить плечом дурацкую деревяшку, ставшую между нами. – Замок заклинило?

– Ничего не заклинило, – обиженно засопела домоправительница. – Это дочурка ваша научилась с ним управляться. Закрылась вот в комнате и плачет. Что ты будешь делать!

– Ты иди к себе, я сама разберусь.

– Да как же, маленькая ведь плачет!

– Пожалуйста!

– Как скажете! – Ну вот, обиделась. Ничего, завтра помиримся.

– Бусинка моя родная, – я подошла поближе к двери, – это я. Пустишь маму?

Замок щелкнул, дверь медленно распахнулась. В проеме стояло маленькое олицетворение горя: мокрые от слез щеки, кудряшки прилипли к вспотевшему лбу, носик покраснел, глаза несчастные-пренесчастные.

Я наклонилась, подняла дочурку на руки и, прижав к себе дрожащее тельце, прошептала в маленькое розовое ухо:

– С папой все хорошо, слышишь? Он в порядке.

– Правда? – Ника, упершись ручками мне в грудь, внимательно всмотрелась в глаза. Потом губы малышки задрожали, глаза снова налились слезами. – Он не умер?

– Нет, глупенькая. – Да что с ней такое? – Папа спит, он очень устал сегодня.

– А я думала… Мамсик, мне так страшно!

Глава 10

Заснула Ника очень поздно, мы, обнявшись, пережили с ней безвременье – когда часы показывают сплошной ноль. Дочка, уткнувшись носом в мое плечо, тихонько сопела и всхлипывала. Я не расспрашивала малышку о пережитом сегодня, и так было видно – перенервничал ребенок здорово. К тому же пытаться что-то узнать у Ники, когда она этого не хочет, – бесполезная трата времени.

Наконец всхлипывания прекратились, а сопение стало равномерным и сонным. Я осторожно, боясь разбудить, переодела дочку в разрисованную медвежатами пижамку и уложила в постель. Веселые пижамные зверята напомнили мне о пластилиновом подарке для папы. Значит, Лешка повсюду таскает коробочку с дочкиным рукоделием? Бедный наш папсик, как же он тоскует по семье! Но и без сцены Майоров не может, это его жизнь, его смысл, его самореализация. Любовь зрителей – своеобразный энергетический наркотик, без которого Лешка перестанет быть собой.

А то, что мы с ним редко видимся, не позволяет нам надоесть друг другу. Каждый раз у нас как первый, и дело вовсе не в склерозе.

Утро началось замечательно, потому что будильником стал Лешкин звонок:

– Привет, зайцерыб! Прости, вчера не смог позвонить, какие-то проблемы со связью были, я…

– Алексей Викторович, – надеюсь, тон получился достаточно ледяным, всю ночь ведь пролежал в морозилке, – ваши попытки выглядят не менее жалко, чем три волосины, приклеенные к лысине и изображающие прическу.

– Это в смысле? Извольте объясниться! – мгновенно подхватил эстафетную палочку Майоров. – Ваши намеки, Анна Николаевна, подозрительно напоминают необоснованные инсинуации в мой адрес!

– Вот теперь мне все ясно.

– Что именно?

– Кто является автором прочитанного недавно объявления: «Кларнетист Карл познакомится с коралловедом Кларой для совместных клептоманиакальных утех». Вы, сэр, не только брехун, оказывается, но и маньяк!

– Нет, ну маньяк – понятно, – возмущенно завопил Майоров, – согласен, но брехун-то почему?!

– Потому что. А еще трепло, враль и лгун. Вот. Проблемы у него со связью, ага.

– Понятненько, – голос мужа позитива Виктору в ближайшем будущем не обещал. – Раскололся, гад, да? А ведь хотел ему рот зашить суровой ниткой, так нет же, разнюнился негодяй – есть он, видите ли, не сможет!

– А не фиг людям невыполнимые задания давать! Ты что, меня не знаешь? Виктор просто из двух зол выбрал меньшее.

– Это меня, что ли?

– Ага. Маленькое такое, пакостливое зло.

– Ну вот, муж тут чуть не помер, а добрая супруга его еще и добивает!

– Это мы тут с Никой чуть не померли, между прочим, малышка смогла уснуть только в первом часу ночи.

– Из-за меня? – папин голос дрогнул.

– Конечно. Ты же знаешь – дочка чувствует все, что происходит с тобой.

– Знаю. И, черт возьми, ненавижу эту ее способность! – Сколько же боли в твоем голосе, родной. – Неужели так будет всегда?!

– Не знаю, может…

– Мамсик! – Дверь распахнулась, и в спальню ворвался маленький тайфунчик в медвежатах. – Ты с папой разговариваешь, да?

– Да.

– Дай мне, дай мне! Я тоже хочу! – Я протянула дочке телефон, Ника запрыгнула в мою постель, забралась под одеяло и весело затараторила: – Папс, доброе утро! Ты сегодня выздоровел, да? Я знаю!.. Ага… Папчик, а как там Бака? Ты его не выбросил? Да? Слушай, я тебя спросить хочу, ты же сам песни поешь, так?.. А почему бывают такие дурацкие песни?.. Ну вот сейчас баба Катя слушала песню про какую-то Любовь Каксон. И чего про нее петь? Не знаешь такую песню?.. Ну как же – они там все время нудят, что эта тетенька, Любовь Каксон, стороной прошла. И что такого?.. Ходит тетя боком, в стороне, стесняется, наверное… Папуленций, ты чего хохочешь? Мам, – Ника с недоумением посмотрела на меня, – чего он смеется? Ой, и ты тоже!

– Я потом тебе расскажу. – Наш милый тайфунчик разогнал по углам все вчерашние страхи и проблемы. – Отпусти пока папу, ему пора. И нам тоже. Только, Никусь, – я перешла на шепот, – папе про Мая пока ни слова. Пусть сюрприз будет, хорошо?

Дочка хитренько улыбнулась и кивнула.

Оказалось, что, пока мы спали, а потом болтали с папой, Катерина успела съездить на рынок, купить, как и обещала, парной телятины и приготовить нам – котлетки, Маю – тефтельки без соли и специй.

Плотно позавтракав и плотно упаковавшись гостинцами для собакевича, мы с Никой спустились в подземный гараж. Джип, как и говорил Артур, стоял на месте, но после поездки за город его блестящие бока мрачно глядели на меня сквозь слой грязи и соли. Ладно, ладно, не надо на меня давить! Отвезу я тебя на мойку, обязательно отвезу, но позже. А сейчас спи дальше, мы поедем на «Тойоте». Золотисто-бежевый элегантный седан был моей личной машиной, Лешка на нее никогда не претендовал, он у нас любитель внедорожников. Я же, наоборот, джип беру крайне неохотно, куча комплексов разовьется, пока в него вскарабкаешься.

В ветеринарной клинике пришлось подождать около получаса, пока освободится лечащий врач Мая. Но Ника совершенно не скучала, наоборот, от избытка впечатлений глаза малышки сияли, щеки раскраснелись, она перебегала от одного лохматого пациента к другому, совершенно не обращая внимания на размеры и вид животных. Хозяева, поначалу испуганно закрывавшие своих, скажем так, немаленьких питомцев, опасаясь, что большой зверь травмирует девочку, вскоре с изумлением наблюдали за беседами Ники с кошками и собаками. Именно беседами, без всяких кавычек. Дочка подходила, например, к здоровенной, свирепо посверкивающей глазами среднеазиатской овчарке с загипсованной лапой, гладила ее огромную башку, что-то шептала в купированное ухо, и вот уже пес радостно метет хвостом, поскуливает и норовит лизнуть сквозь намордник маленького человечка. Кошки переставали дичиться, включали свои мурлыкалки и норовили боднуть Нику головой.

– Надо же! – всплеснула руками бабуля в мохеровом колпаке 1973 года выпуска, глядя, как ее вздорная, гавкучая болонка суетливо мельтешит возле малышки, выпрашивая ласку. – Моя Пышечка терпеть не может детей, рычит всегда, а тут – поди ж ты, сама ластится к вашей девочке! Чудеса! У вас очень славная малышка.

– Спасибо.

– Знаете, у меня такое чувство, что я вас уже где-то видела. Вот только не помню где.

– Да здесь, наверное. – Так, пора отсюда уходить, не хватало еще, чтобы нас узнали. – У нас здесь пес лечится.

– Нет, не здесь, – задумчиво протянула бабуля, вглядываясь то в меня, то в Нику все пристальнее.

Ой, пристанет сейчас! Скорее бы появился врач Мая!

Он что, телепат, что ли?

Дверь в конце коридора распахнулась, и до сидевших в ожидании приема людей и зверей донеслись скулеж и мяуканье тяжелых пациентов. Но вышедший доктор быстро закупорил страдающее пространство, чтобы не нервировать вновь прибывших.

Заметив меня, он кивнул, улыбнулся и приглашающе поманил рукой.

– Мам, это нас зовут? – Ника цепко ухватила меня за руку и потянула навстречу ветеринарному врачу. – Пойдем скорее, я хочу видеть Мая!

– Идем-идем, не тяни так, а то уронишь маму.

Мы прошли уже половину расстояния, дорожкой линолеума, протянувшегося между нами и доктором, когда за спиной раздался радостный вопль:

– Вспомнила!

Я вздрогнула и, не оборачиваясь, прибавила скорость. Только этого не хватало!

– Вы знаете, кто эта чудесная малышка? – голос бабули украсился частыми вкраплениями привизга. – Это же дочка Алексея Майорова! Да-да, я видела их фотографии в журнале! И ее, и матери ейной! Дамочка, постойте! Подождите!

– Ника, быстро! – Я подхватила дочку на руки и, пробегая мимо слегка обалдевшего ветеринара, скомандовала: – За мной! Дверь желательно запереть.

– В смысле? – притормозил врач, вряд ли он привык к подобным условиям бытия.

– Бабку в шапке видите?

– Которая с болонкой? Да, она почему-то бежит за вами. Это ваша знакомая?

– Доктор, заприте дверь, пожалуйста! – пришлось применить меры физического воздействия и втолкнуть ветеринара в клинический блок.

Да что ты будешь делать, а! Стоит, возмущенно сопит, очки с носа сдернул – на меня, судя по всему, сейчас опрокинут обличительную речь.

Пришлось и дальше заниматься самоуправством, благо, что ключ торчал в замке. Я повернула его – и буквально в следующее мгновение с той стороны забарабанили в дверь:

– Дамочка! Как вас! Жена Алексея Майорова! Я хочу спросить! Узнать! А правда, что…

Престарелая почитательница Лешкиного таланта продолжала кричать на дрожавшую под ее натиском дверь, а по физиономии ветврача медленно, но верно, словно бензиновая пленка по воде, начинало расползаться понимание:

– Во-о-от оно в чем дело! И часто с вами так?

– Бывает, – как можно непринужденнее пожала плечами я. Надеюсь, на нервный тик это не было похоже. – Прошу прощения за некоторые вольности, но, поверьте, если бы эта дама до нас добралась, отделаться от нее было бы тяжковато. Слышите, не угомонится никак?

– Да уж!.. – Очки вернулись на обжитую переносицу и добродушно сверкнули. – А это, если я правильно понимаю, маленькая хозяйка большого пса?

– Дядя доктор, – Нике явно надоело ждать, – идемте скорее к Маю! К нему ведь можно, да? Он ведь уже проснулся?

– Можно, – улыбнулся доктор. – Он вас с самого утра ждет. Удивительный пес! Дополз до разделительной сетки вольера, уткнулся в нее носом и смотрит, не отрываясь, на входную дверь. Терпеливо переносит все процедуры, уколы и перевязки, даже не рыкнул ни разу, а ему ведь очень больно.

– Так чего мы тут стоим? – Дочка от нетерпения бегала вокруг нас.

– Все-все, идем.

Собственно, идти почти и не понадобилось, вольеры с прооперированными собаками находились в левом крыле клинического блока, в правом жалобно мяукали кошки. Дверь же, над которой издевалась шапконосная бабуля, вела в небольшой холл, разделявший эти два крыла.

И мы пошли налево.

Глава 11

Вольер Мая располагался в самом дальнем углу обширного помещения. Наверное, потому, что это был самый большой вольер, оборудованный по собачьему VIP-классу. Во всяком случае, подстилка под псом по составу напоминала памперс – попка вашего малыша всегда сухая.

А наш «малыш» почувствовал нас издалека. Когда ветеринар открыл дверь, ведущую в собачье отделение, в уши мгновенно ввинтился громкий, восторженный, какой-то щенячий визг. Товарищи по несчастью тоже не молчали, но крик-плач Мая перекрывал все звуки.

– Слышите? – усмехнулся доктор. – Это он вас почуял. Молчал ведь все время.

– Май! – Ника рванулась было к вольеру, но я успела подхватить дочку на руки:

– Малыш, тут бегать нельзя, ты нервируешь больных животных.

– Мама права. – Эскулап поправил очки. – Шуметь и бегать здесь запрещено. Если честно, детей мы в это отделение вообще не пускаем, но для тебя решили сделать исключение. Ты нас не подведешь?

– Я буду слушаться, – пообещала дочка, – честно. Только… Мам, ну почем мы опять стоим? Май же плачет!

Пес действительно скулил все громче, к визгу добавились странные скребущие звуки.

– Идемте быстрее, – ветврач взял меня за локоть, – а то ваш мальчонка разнесет сейчас вольер. Слышите – это он лапой сетку порвать пытается.

– Маюшка, маленький, не плачь. – И мы заторопились к нашему найденышу.

Чем ближе мы подходили, тем плотнее становилось поле безумного восторга и бесконечного счастья. Лежавший, как и говорил ветеринар, возле самой сетки пес, больше похожий сейчас на древнеегипетскую мумию, скреб передней лапой разделяющую нас преграду, стремясь побыстрее дотянуться до любимых хозяев.

– Парень, не суетись, тебе по породе не положено, – шутливо ворчал доктор, открывая дверь вольера. – Мы сами к тебе войдем.

– Май! – Дочка ужом вывернулась из моих рук и бросилась к загипсованному другу. – Я так соскучилась! Где ты был?

Малышка присела перед псом на корточки и ласково прикоснулась к торчавшей из бинтового кокона мордуленции. Радостный визг перешел в нежное поскуливание, Май, дрожа от счастья, лизал маленькие ручки, не сводя восторженных глаз с лица девочки.

Наконец-то все уладилось! Наша семья опять вместе, в полном составе, самое страшное позади. А болезни? Ну что болезни – справимся. И с приступами нашими непонятными, и с травмами Мая – со всем справимся.

И вдруг…

– Осторожно! – завопил ветеринар и подхватил Нику на руки.

Дочка пару мгновений удивленно смотрела на окровавленную правую ладошку, а потом ее глаза переполнились обидой, болью и слезами, и малышка расплакалась. Нет, она не ревела громко и самозабвенно, малышка плакала тихо и горько. Очень горько.

А внизу, на подстилке, хрипло рычал зверь. Именно так – преданный пес, друг и нянька, внезапно превратился в свирепо скалившегося волкодава. Май по-прежнему не сводил глаз с Ники, но сейчас во взгляде пса не было и тени любви, только клокочущая ненависть.

Теперь я, кажется, поняла этимологию слова «ступор» – тупо таращиться. Именно этим я и занималась первые секунды, превратившись в произведение скульптора-авангардиста. Почему авангардиста? Потому что глаза мои разъехались в самые неожиданные места, уточнять, в какие именно, не стану.

А Май тем временем пытался подняться, захлебываясь рыком. Но сделать это, будучи закатанным в гипс, как в бетон, достаточно сложно. Но пес тянулся и тянулся к ноге доктора. Он не мог достать Нику, поднятую на недосягаемую для него высоту, и, обезумев от злобы, хотел вцепиться в любого.

Правда, гораздо ближе к гиганту стояла я, но на меня Май совершенно не обращал внимания. А и правильно, чего реагировать на чугунную болванку? Был бы пес здоров, он, вероятно, снизошел до поднятия лапы и орошения болванки, но сейчас искомая задняя лапа была плотно упакована в гипс.

– Мама, почему он так? – Жалобный голосок моего ребенка, плачущего не от боли, а от обиды, стал волшебным пенделем, выкинувшем меня из ступора.

Я выскочила из вольера следом за почти бежавшим ветеринаром:

– Доктор, с рукой что-нибудь серьезное? Он не прокусил кость?

– Кажется, ничего страшного, но следует осмотреть в операционной. – Эскулап озабоченно рассматривал окровавленную ладошку Ники.

– Почему в операционной? Швы накладывать надо?

– Не знаю, сейчас увидим. А в операционной – потому что там нужный свет, медикаменты и инструменты.

– Но лекарства ведь собачьи? – Да уж, моя способность задавать кретинские вопросы, вижу, никуда не исчезла. Жаль.

– Йод, зеленка и перекись водорода применимы ко всем. Людочка! – Из какого-то вольера вышла медсестра с капельницей в руках. – Запри, пожалуйста, вольер с ирландским волкодавом и будь осторожнее, с псом что-то неладное. Надо взять анализ на бешенство, причем срочно.

– Вениамин Сергеевич, так мы же еще вчера, перед операцией, взяли. – Девушка испуганно смотрела на руку моей дочери. – Это что же, пес ребенка укусил? А ведь такой спокойный был!

– Людочка, сделай, что я тебе сказал, и бегом в операционную, надо девочке рану обработать.

Бешенство? Май – бешеный? Этого не может быть! Хотя… Нет, не хотя. Совсем не хотя. Я потом разберусь, что тут к чему, сейчас главное – моя дочь.

Мне очень хотелось забрать ее у доктора, прижать к себе, утешить. Но пока нельзя. Господи, хоть бы ничего серьезного! Клыки волкодава легко могли раздробить нежную ручку.

Но не раздробили. Май лишь слегка прокусил кожу на ладошке. Словно в последний момент сдержал стальной захват челюстей.

Вот теперь меня затрясло. Когда доктор промыл перекисью водорода ранки и я увидела лишь небольшие дырочки на коже Ники. И представила, что осталось бы от руки, грызани волкодав в полную силу…

Кровь больше не шла. Врач наложил на ранки марлевую салфетку с какой-то мазью и аккуратно забинтовал, словно надел на ручку белую рукавичку.

На протяжении всей процедуры дочка сидела у меня на коленях. И ни разу не пискнула, хотя приятными врачебные манипуляции назвать сложно.

Ника, сгорбившись, словно старушка, смотрела в окно. И молчала. Лишь горько вздыхала.

– Умница! – Доктор, завязав аккуратный бантик, одобрительно погладил малышку по голове. – Впервые встречаю такую храбрую и терпеливую девочку. Другая орала бы мне прямо в ухо и руку вырывала, а ты – просто молодец!

– Дядя, – Ника перевела на него безжизненный взгляд, – почему Май меня укусил? Что я ему сделала? И почему он так страшно рычал? Ведь он радовался сначала, я знаю! А потом… потом… – Губы девочки задрожали, но она справилась, удержалась от нового плача. – Потом Май вдруг стал чужим! Он… он ненавидел меня! Мама! Почему?

Малышка обняла меня за шею и прижалась из всех сил, словно пыталась спрятаться в маму, как детеныш кенгуру.

Что я могла объяснить, когда сама не понимала ни-че-го. Молниеносное превращение сходящего с ума от радости пса в злобного монстра выбило меня из колеи. Или вбило в нее, в колею, по плечи. Торчу вот теперь в жирном черноземе, непонимающе на ветеринара таращусь.

А ветеринар тем временем пытается протереть в стеклышках своих очков дырку, остервенело полируя их краем халата. Вернее, голубой докторской пижамки. И моих непонимающих глаз в упор не замечает. Швырнуть в него глазами, что ли? Вот только не умею. Глазами швыряться. Стрелять иногда получается, но ситуация не та. Придется снова включить звук.

– Скажите, что случилось с Маем? Неужели он действительно бешеный?

– Если честно, я сам ничего не понимаю. – Очки вернулись на переносицу, но помочь владельцу сфокусировать взгляд не смогли.

Ветеринар смотрел куда угодно, только не в нашу сторону. Наверное, он очень жалел, что отправил Людочку обратно к хвостатым пациентам. Сейчас сделал бы вид, что у него к девушке неотложное дело. А пока вид делал его.

Но отвязаться от меня очень сложно, тем более когда дело касается моего ребенка и моего только что обретенного пса.

– Вы так и не ответили на мой вопрос – это бешенство?

– Не уверен. Воду пес пьет с удовольствием, агрессии до сих пор ни к кому не проявлял, вам обрадовался, это было видно. Может, девочка случайно причинила ему боль?

– Неужели бóльшую, чем вы во время перевязок?

– М-да, вы правы. Не знаю, что вам сказать. Честно.

– Подобное поведение может повториться?

– Знаете, если собака позволяет себе обидеть ребенка один раз, рецидив возможен.

– И что же нам делать?

– Пока будем лечить пса, наблюдать за ним. Посмотрим на его поведение после выздоровления. Но ребенка сюда приводить больше не стоит. Навещайте, если не передумали, сами, без девочки. Или и вы больше не придете?

– Приду. И буду ходить, пока не разберусь в причинах происшедшего. Если вариант бешенства исключается…

– Я этого не говорил! Мы сделаем еще один, более тщательный анализ, и только потом версию бешенства можно будет исключить.

– А могло повлиять на психику пса его участие в собачьих боях?

– Естественно! У людей крыша едет в условиях постоянной агрессии, что же говорить о животном! К тому же, как вы говорили, постоянно избиваемом животном! Вполне вероятны приступы неадекватного поведения. – Ветврач оживился, возможность объяснить поведение симпатичного ему пса вдохновила его. – И я очень рад, что вы не отказываетесь от него, несмотря на то что пес едва не покалечил вашу дочь.

– Если бы захотел – покалечил, но Май сумел сдержать себя. Слышишь, Никусь?

– Да, – равнодушно ответила девочка, ставшая вялой и апатичной. – Мама, я домой хочу.