Текст книги "Бизнес-леди и чудовище"

Автор книги: Анна Ольховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 8

Лифт в доме Никишиных был, естественно, скоростным, но в этот вечер он почему-то еле полз. Во всяком случае, так казалось Лане.

А Никишины еще и взобрались на пятнадцатый этаж! Это все Иришка, желавшая встречать солнце на пороге горизонта, а не дожидаться, пока оно выпадет из-за соседнего дома. Лана, панически боявшаяся высоты, на просторную лоджию Никишиных даже не выглядывала. Она и свой третий этаж считала непомерно далеким от земной поверхности, а на колесе оборзения… ох, простите – обозрения не каталась вообще.

Створки лифта мелодично дзынькнули, услужливо раздвигаясь. Интересно, если лифт ожидал чаевых, то куда их ему следовало засовывать?

То ли Олег ждал приезда подруги жены у входной двери, а может, просто проходил мимо по коридору и услышал блямканье лифта, во всяком случае, позвонить девушка не успела, дверь квартиры Никишиных приветливо распахнулась перед ней, приглашая войти.

А вот приветливости на лице хозяина квартиры не смог бы отыскать даже самый позитивный оптимист. Душевную боль – пожалуйста, угрюмость – сколько угодно, злость – вон она, в покрасневших глазах плещется.

Всегда аккуратный и ухоженный, сегодня Олег легко мог влиться в клуб джентльменов «777», заседания которого проходят ежедневно в ближайшей подворотне. Пятна сомнительного происхождения сроднили джинсы от Армани и рубашку-поло от Гуччи с вещицами, сшитыми трудолюбивыми вьетнамцами, всклокоченные сальные пряди живописно обрамляли заросшую неопрятной щетиной физиономию – настоящий красапет из пивнухи.

– Господи, Олежка! – Лана прижала ладони к губам, с ужасом разглядывая мужа подруги. – Что? Что произошло? Все живы?

– Проходи, – посторонился Никишин, – нечего спектакль для соседей устраивать.

Девушка не стала реагировать на очередной укол, к Олегу следовало относиться сейчас как к больному. По ушам за свое свинское поведение он еще получит, но позже, когда все выяснится и успокоится.

Потому что иначе и быть не может.

Лана скинула кроссовки, и, не надевая тапочек, в носках пробежалась по просторной квартире Никишиных: гостиная, детская, кабинет, спальня, гостевые комнаты – пусто.

Чисто, идеально убрано и пусто. Везде, кроме кабинета Олега и кухни. Там компанию хозяину составлял такой же всклокоченный и неопрятный бардак.

С ним, видимо, Никишин и пил. Пусть только пиво, но, если судить по количеству пустых бутылок и банок, его, пива, было очень много.

Девушка прошла в нетронутую бардаком гостиную, села в кресло и выжидательно посмотрела на застывшего у порога Олега:

– Ну, чего встал? Или здесь действие мелового круга от нечистой силы заканчивается? Так я вроде не Панночка, а ты не Хома Брут.

– Я бы не стал на твоем месте отрицать принадлежность к панскому сословию, – проворчал Никишин, устраиваясь в кресле напротив. – Твой отец все же не десятину крестьянскую пашет.

– Рада слышать, что ты опять адекватен. Надеюсь, теперь ты сможешь внятно, без эмоциональных комментариев, объяснить, что, черт возьми, здесь произошло?!

– Не ори, – поморщился Олег. – И так голова третий день раскалывается.

– Меньше пива бы хлестал. Что с Иришкой? Мне кажется, с ней беда случилась.

– С чего ты взяла?

– Душа болит. И не только. Впрочем, это неважно. Рассказывай.

– А нечего особо рассказывать. Я уехал в понедельник в Германию по делам, вернулся, как и обещал, через три дня, в четверг рано утром. Открываю дверь, а тут, – Олег, криво улыбаясь, обвел пространство квартиры, – пусто и стерильно. Я, как и ты, обежал все комнаты, звал, аукал, думал, мои опять развлекаются, Ирка любит розыгрыши устраивать, но… Ни жены, ни детей. Я кинулся звонить Ирине – телефон выключен. Тогда набрал домашний Иванцовых, ответила теща. Она сказала, что мальчики у них, Ирка привезла их накануне, причем сделала это как-то странно – в квартиру не отвела, а позвонила из машины и попросила Тамару Петровну спуститься и забрать внуков. Ей, видите ли, срочно надо куда-то ехать. Дождалась, пока мать выйдет из подъезда, и стартанула, пришлось теще соседского парнишку просить Димкину коляску помочь донести до квартиры.

– Действительно странно, – задумчиво протянула Лана, – совершенно на Иришку не похоже.

– Вот именно. Мы все, как оказалось, очень ошибались насчет нее, даже мать. Тамара Петровна, как только вошла с внуками в квартиру, немедленно позвонила дочери, но та уже телефон выключила. А часа через два прислала СМСку, в которой просила присмотреть за детьми до тех пор, пока все не устроится. Что устроится, где – никаких объяснений. Тесть с тещей пытались поговорить со мной, но у них не получилось. Я в этот момент направлялся в аэропорт Франкфурта, вполне возможно, что были перебои со связью. Короче, теперь и я был в шоке. Что делать, куда бежать? Хотел уже тебе звонить, но тут позвонил снизу консьерж, сказал, что ко мне почтальон пришел с заказным письмом. Я велел пустить, и мне принесли это.

Никишин тяжело поднялся с кресла, какой-то старческой, шаркающей походкой сходил в свой кабинет и принес оттуда довольно большой конверт. Видно было, что в нем лежит не только письмо, но и что-то еще.

Это «что-то еще» оказалось музыкальной открыткой. Большой открыткой с развеселым мамонтенком из известного мультика. И песня, которую пищала открытка при открывании, тоже была из этого мультика:

 
Пусть мама услышит, пусть мама придет,
Пусть мама меня непременно найдет!
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети!
 

Пропела открытка и заткнулась, глядя на присутствующих несколькими написанными Иришкиной рукой строчками:

«Милые мои лучики, Гошенька и Димочка! Что бы ни случилось в нашей жизни, что бы вам ни говорили обо мне, запомните, родные мои солнышки, одно – мама вас всегда любила, любит и будет любить больше жизни. Ради вас…»

Последние два слова были зачеркнуты.

– Это все, что было в конверте? – Неудержимо хотелось расплакаться, но было нельзя. Ощущение непоправимого сдавливало виски все сильнее, в глазах темнело, потому что дышать получалось все хуже.

– Разумеется, нет, – глухо проговорил Олег. – Там еще письмо было.

– И где же оно? – сколько ни заглядывай внутрь конверта, пустота, как особа последовательная в своих поступках, оставалась на месте.

– Я его порвал сгоряча, – Никишин с силой провел ладонями по лицу и откинулся на спинку кресла. – А обрывки выбросил. Потом пришлось мусор перебирать, чтобы восстановить. Для тестя с тещей, они, как и ты, отказывались верить, что их дочь оказалась дрянью.

– Я хочу видеть письмо.

– Оно у Иванцовых. Хочешь, съезди к ним. Но я, если желаешь, могу тебе воспроизвести, не дословно, конечно, сей образчик эпистолярного жанра, – лицо Никишина странно перекосилось, возможно, раньше это означало улыбку.

– Что значит – «если хочешь»?! А зачем же я, по-твоему, приехала?

– Есть варианты, – как-то гадко хмыкнул Олег. – Ну ладно, слушай. Короче, моя дражайшая супруга сжато и кратко сообщила мне, что встретила человека, которого полюбила по-настоящему. Меня она, оказывается, никогда не любила, а была искренне благодарна за то, что я увидел в жалкой уродине – это ее слова, не мои – женщину и подарил ей радость материнства. Но – сердцу не прикажешь. Она долго боролась со своим чувством, пыталась даже расстаться с хахалем, но у бедняжечки ничего не получилось. И тогда она решила разрубить проблему, как Македонский – гордиев узел. Просто отбросить прежнюю жизнь, словно ящерица – свой хвост, и начать отращивать новый. Хвост. И жизнь.

Черты лица сидящего напротив мужчины внезапно словно закаменели, глаза сузились, в них полыхнуло красным.

– И что, она так и уехала? – Лана не замечала этих перемен, занятая разглядыванием собственных дрожащих пальцев. – И больше ни единого звонка, даже детям?

– Утонула наша красотка в болоте страсти. – Губы Олега растянула неприятная ухмылка. – И тонкая материнская шкурка слезла с нее вместе с прыщами. Вы же, красотули, к материнству не очень расположены, верно? Вам нужен только качественный секс, без пеленок и памперсов в перспективе.

– Что ты мелешь вообще?! – от злости руки мгновенно перестали дрожать. – При чем тут красотули?

– Опять будешь лепетать, что не знала о «Свежей орхидее»? – саркастически приподнял бровь Олег.

– «Свежей орхидее»? – слегка обалдела Лана. – Но откуда…

– А-а-а, знаешь! Сама небось и подсунула своей подружке эту дорогущую хреновину! А я-то дурак, радовался за жену, глядя, как она расцветает! Прыщи, воспаления, экзема – все постепенно исчезло, кожа стала ровная и гладкая, Ирка просто сияла! Правда, как оказалось, сияла она совсем по другой причине! Трахалась со своим хахалем всласть, вот и порхала тут мотыльком, мадам Баттерфляй!

– Прекрати! Не смей! – Лана вскочила и, сжав кулачки, топнула ногой. – Как легко ты поверил в чушь, написанную женой! А если ее заставили это сделать?

– Зачем? – Никишин поднял на девушку тяжелый, переполненный мутной злобой взгляд. – Ради чего? Деньги?

– Хотя бы!

– Без моей подписи Ирина не может снимать крупные суммы. Так, по мелочи только, на булавки. Да она до сих пор ничего и не снимала, даже не пыталась. Упорхнула к трахателю практически в чем была, благородная наша!

– Тогда тем более ты должен ее найти и поговорить с глазу на глаз!

– Даже и не подумаю, – Олег медленно поднялся. – Унижаться перед бабьем я больше не буду. Вы не заслуживаете уважения, с вами надо, как со шлюхами, кем вы, собственно, и являетесь. Думаешь, не знаю, зачем ты сюда прискакала? О подружке разузнать? Да все ты о ней знаешь, сводня! А вот моего… не знаешь, а попробовать, вижу, хочется! Ничего, сейчас угощу!

Лана с ужасом смотрела на перекошенного от ненависти и нарастающей похоти самца, в которого так быстро превратился спокойный и уравновешенный Олег Никишин.

А тот вдруг резко, без замаха, ударил ее кулаком в живот.

Жуткая боль согнула девушку пополам, а в следующее мгновение она оказалась на полу.

На груди затрещал совсем не похожий на кевларовый бронежилет легкий джемпер.

Глава 9

Абсурдность, невозможность происходящего заменили на короткое мгновение общий наркоз, Лана словно выпала из дурнотной действительности. Но даже короткого, с воробьиный клюв, мгновения хватило ситуации на то, чтобы стать критической.

Ведь, какой бы сильной и гибкой ни была женщина, самец в большинстве случаев физически сильнее. А если совсем уж хилый мужичонка возжелает власти над женщиной, то ему понадобятся убедительные аргументы – нож там или еще что повнушительнее.

У Никишина ножа не было, но он, регулярно посещавший тренажерный зал, в дополнительных аргументах не нуждался. И Лана, вытолкнутая в действительность взбесившимся от бездействия хозяйки инстинктом самосохранения, ощутила себя хорошо зафиксированным пациентом. Ну, тем, который обычно в анестезии не нуждается.

Пошевелиться девушка не могла. Если бы она сразу попыталась сопротивляться, возможно, что-то и получилось бы, но момент был упущен. Почти.

Потому что снова проснулась рысь. Если бы уши Ланы располагались на макушке, они сейчас плотно прижались бы к голове.

– Олежка, – мурлыкнула девушка, томно облизнувшись, – ну зачем же так грубо? Да, ты угадал, для чего я сюда приехала, но я рассчитывала на более качественный секс. Мне всегда казалось, что ты в этом деле настоящий виртуоз. Не заставляй меня разочаровываться, малыш, не веди себя, как мальчишка, впервые заваливший одноклассницу после выпускного. Куда нам спешить? Теперь ведь никто не помешает…

Лана, с трудом поддерживая нужную интонацию, говорила и говорила, надеясь дотянуться до окончательно стекшего вниз сознания Никишина, до того уголка, в котором обычно пыжится хвастливый павиан, хозяин и главный самец. Которому совсем не безразлично, что думают о его сексуальной мощи остальные самки.

Порода самца и размеры вольера, в котором он содержится, могут варьироваться в зависимости от степени цивилизованности носителя, но присутствует он у всех. У некоторых, правда, там сидит самочка.

У Ланы получилось, павиан Никишина услышал-таки сексапильное воркование девушки и горделиво заухал, стуча себя кулаками в грудь:

– А я знал, знал! Все вы, бабы, одинаковые! Не выеживалась бы изначально, ничего не случилось бы.

Хватка ослабла, появилась возможность дышать. И двигаться.

Оставалось терпеливо (это самое сложное!) дождаться, пока багровый от перевозбуждения Никишин пусть немного, пусть чуть-чуть, но – приподнимется. А еще лучше – решит перебраться в более подходящее для сексуальных игрищ место.

Но, судя по всему, павиан остановиться уже был не в состоянии. Или, наоборот, в стоянии?

Подавив рвущееся на волю рычание, Лана оскалилась, надеясь, что это сойдет за возбужденную улыбку, и с придыханием прошептала:

– Милый, не надо рвать на мне джинсы, я сама их сниму. Приподнимись чуть-чуть, мне так неудобно.

Ура! Получилось! Победно ухмыльнувшись, Олег немного отстранился, позволяя «бабе» снять портки.

Лана частенько наблюдала, как подобное происходит в кино, но самой выполнять удар ниже пояса до сих пор как-то не случалось.

Но все когда-то происходит впервые. Времени на вычисление правильного алгоритма действий не было, рассчитывать оптимальную траекторию и точку приложения силы тоже было некогда. Единственное, что не вызывало сомнений, – точка приложения. Вон она, торчит.

Конечно, нога, обутая в кроссовку, справилась бы с задачей гораздо эффективнее, но Никишин отстранился не настолько далеко. Пришлось задействовать колено.

Лана вложила в удар всю свою злость на вконец ополоумевшего от ревности и боли мужика, который за какие-то пять минут перестал им, мужиком, быть.

Злости, видимо, накопилось много. А может, лягалась посещавшая два раза в неделю бассейн Лана профессионально – во всяком случае, результат получился вполне киношным. Кажется, там даже что-то хрустнуло, словно скорлупа.

Никишин как-то утробно булькнул, выпучил глаза так, что Лана брезгливо отвернулась, опасаясь выстрела в лицо двух скользких шариков, и, вцепившись руками в самое дорогое, медленно завалился на бок.

И остался корчиться, сучить ногами и сдавленным, странно высоким голосом делиться с Ланой накопленным багажом матерной лексики.

– Урод ты все-таки редкостный, Никишин, – брезгливо процедила Лана, разглядывая жалкие лохмотья, оставшиеся от верхней амуниции. – Не ожидала, что ты окажешься таким непробиваемым болваном. Как ты мог?! Впрочем, разговаривать я с тобой больше не желаю. И видеть тебя – тоже. Я сама разберусь, что случилось с Ириной, а ты продолжай жалеть себя и обвинять всех баб. Так гораздо удобнее, правда? Можно оправдать любое скотство. Открытку, присланную Иришкой детям, я забираю.

– Не смей! – просипел Никишин, пытаясь подняться, но Лана, вспомнив пару уроков брата, воспользовалась, наконец, преимуществом кроссовок, смачно впечатав правый в солнечное сплетение Олега:

– Посмею, еще как посмею! После твоей выходки я почему-то сильно сомневаюсь, что Гошка с Димкой когда-нибудь увидят письмо матери. Ты же уничтожишь открытку, мстительный псих, как сделал это с письмом.

Если резюмировать все, сказанное Никишиным в ответной речи, опуская не несущие смысловой нагрузки эпитеты и пожелания, получится слово «нет». А еще – «ты не права» и «а не пошла бы…». Хотя нет, последнее затесалось ошибочно, поскольку место, куда настоятельно рекомендовалось отправиться Лане, в данный момент посетителей не принимало. Слишком уж значительными оказались повреждения.

Лана, не обращая внимания на звуковой фон, сходила в спальню, выкопала там среди Иришкиных вещей более-менее подходящую по размеру трикотажную кофточку и оделась.

Так, теперь открытку – в рюкзачок, обрывки одежды – туда же. Вроде все. Больше в этом доме ей делать нечего. И, пока не вернется Иришка, ноги Ланы здесь не будет. Впрочем, руки тоже, она в принципе против расчлененки.

Теплого прощания с Никишиным не получилось, слишком уж велик был соблазн пнуть подружкиного мужа еще раз. Как строить с ним отношения дальше, когда вернется Ирина, девушка не знала.

Но в том, что подруга обязательно вернется, не сомневалась ни секунды. А иначе и быть не может, есть ведь Гошка и Димка.

Нервное напряжение, державшее Лану в тонусе, отпустило вдруг резко и неожиданно. И хорошо, что произошло это в машине, едва она села за руль. Случись такое парой минут раньше, когда она спускалась в лифте и шла по гостевой стоянке, либо немного позже, где-нибудь в дороге, и проблем добавилось бы.

Потому что руки и ноги внезапно стали ватными. Вернее, тряпичными и набитыми ватой, как у старых кукол. Ни ходить, ни управлять машиной этими подушками было невозможно.

А еще Лану вдруг затрясло, да так сильно, что она едва не откусила себе кончик языка. Нормальный, между прочим, кончик, не раздвоенный, как предполагали некоторые сотрудники холдинга и деловые партнеры.

Видимо, тряска каким-то образом спровоцировала слезные железы на ускоренный темп работы, и те зафонтанировали с кретинским энтузиазмом.

Так вот ты какая, истерика бабская! Ни разу мы еще с тобой не встречались, и не сказать, чтобы я расстраивалась по этому поводу, очень уж противно, оказывается. Колотишься, как припадочная, слезами и соплями заливаешься, руки вместе с ногами бастуют, поэтому даже толком лицо вытереть не получается. А это дурацкое «ы-ы-ы», прерываемое судорожными всхлипами? Рысь, с отвращением осмотрев невразумительную груду, в которую превратилась хозяйка, негодующе фыркнула и ушла в логово. Умывать лапы.

Успокаивающе гладить по плечу, предлагая стакан воды, было некому, так что пришлось справляться с пакостью самостоятельно.

В первый раз, что ли?

Испытанный способ отправки волнения в астрал – глубоко вздохнуть и задержать дыхание – не действовал, не получалось качественно вздохнуть. Мешало все то же дурацкое «ы-ы-ы».

Но ничего, каких-то полчаса – и невразумительная груда постепенно снова стала походить на человека. Правда, местами – ватные подушки вдруг вспомнили свои непосредственные обязанности, усовестились и решили снова заработать. Истерика, наплясавшись до одури, блаженно курила на диване, оставив, наконец, Лану в покое.

Но полностью ассоциировать себя с человеческой особью было пока рано, о чем с грустью сообщало отражение в зеркале, транслируя вместо лица бесформенный кусок теста с прорезанными щелочками. Это могло, в лучшем случае, претендовать на роль Колобка во втором актерском составе постановки удоевского ТЮЗа.

– М-да, милочка, – проклекотала Лана, разглядывая себя в зеркале заднего вида (еще какого заднего!), – запомни сие великолепие и впредь, как только возникнет желание поистерить, вытащи из кладовки памяти эту харю. К родителям, разумеется, возвращаться в таком виде не стоит, мало того что одежда чужая, так еще и физиономия, словно у начинающего пчеловода. – Она выкопала из рюкзачка мобильник и набрала номер отца, зная, что он, в отличие от матери, всегда носит телефон с собой, а не кидает его где попало. И где не попало. – Алло, пап? Привет, это я.

– Понятно, что ты, – нарочито возмущенно заворчал Мирослав. – Интересно знать, как долго нам еще ждать дорогую «это я»? Мать уже раза три принималась ужин разогревать.

– Папуль, придумай что-нибудь, чтобы мама не обиделась, – Лана очень старалась говорить бодро, но получалось, если честно, не очень. – Я к вам не поеду, устала очень.

– С Ириной случилось что-то серьезное?

– Да. Только давай я тебе завтра подробности расскажу, сейчас сил нет. Ну вот ни капелюшечки.

– В двух словах – что там?

– Иришка пропала.

– То есть?

– Папуль, ты же просил в двух словах.

– В милицию заявили?

– Там все сложнее. Олег уверен, что жена сбежала с любовником.

– Но…

– Папочка, миленький, давай завтра, а? Я утром приеду и все-все расскажу. На объяснения с мамой Леной у меня сил уже не осталось, помоги, ладно?

– Веревки ты из меня вьешь, – вздохнул Мирослав. – Не порол вот тебя в детстве, а теперь уже поздно.

– Я тебя обожаю. И маму, так ей и передай.

– Подлиза. Жду завтра с отчетом, и не вздумай обмануть, стрекоза!

Глава 10

До своего дома Лана добралась без приключений. Возможно, потому, что не неслась ведьмой на помеле, как пару часов назад к Никишиным, а ехала медленно и осторожно, максимально сконцентрировавшись на дороге. И вовсе не из-за бестолковости железного стада, автомобилей в субботний вечер было как раз немного. Просто не хотелось сейчас думать о происшедшем. Об Иришке, о кретине Олеге, об их малышах…

Огромный кусок жизни вдруг покрылся трещинами и грозил отколоться, словно айсберг от материка. И это было больно. Очень больно.

Потому Лана и ехала, словно в первый день после получения водительского удостоверения. Нет, на руле она не висела и нервным потом не обливалась, но быстрее шестидесяти километров в час свой «Лексус» не разгоняла, что для большинства московских водителей являлось нонсенсом.

Но – мало ли кому что является? Кому зеленые чертики, кому синие гуманоиды, а кому и нонсенс. Бессмысленная такая клякса в крапочку.

Мобильный телефон Лана отключила, поскольку прекрасно знала свою мать. Она вряд ли удовлетворится объяснениями отца и непременно примется названивать своей взбалмошной (по версии мамы Лены) дочери. А сил на очередные объяснения не было.

Спасибо папе, подарившему Лане возможность уединения, свой, личный, при желании закрытый от всех и вся угол! Куда можно приехать и, избежав мучительных «Что случилось? Почему? Как? Зачем?», нареветься всласть.

А потом набухать в ванную пены, пустить воду, погрузиться в ароматный сугроб и смыть, наконец, весь этот длинный трудный день.

В идеале следовало бы после принятия ванны хряпнуть снотворного и отправиться в объятия Морфея (раз уж других объятий не случилось), но снотворного у Ланы не было. Как-то обходилась без него, выматываясь по работе в ниточку. А утром с постели вставал свежесмотанный клубок и снова начинал выматываться. И так каждый день.

Но сейчас ни о каком сне и речи быть не могло! Бедняга обиженно шебуршился в подушках, делая их еще более мягкими и призывными. Хватит тебе торчать в гостиной, иди сюда, посмотри, как тут славно, пушисто и уютно! А я такой сладкий, такой крепкий, цейлонский чай по сравнению со мной – бурда бурдовая! Ну иди же!

Но гипнотизирующую колыбельную сна коварно отгоняло вновь нарастающее беспокойство. То самое, что гнало накануне к Никишиным.

Лана вытащила из рюкзачка музыкальную открытку и решила еще раз перечитать Иришкино послание детям. Может, там, в квартире подруги, она что-то упустила, не заметила от волнения?

Так, сначала следует хорошенько рассмотреть саму открытку, вдруг подруга оставила знак?

«Какой, на фиг, знак? – возмутился голос разума, привыкший к трезвомыслящей и уравновешенной хозяйке. – Самая обыкновенная музыкальная открытка, нечего ерунду выдумывать! Это ведь предназначалось детям, не забывай. Если Иришка и хотела о чем-то тайно сообщить, то сделала это в письме!»

Оно понятно, но письмо сейчас у Иванцовых, на него можно будет посмотреть только завтра. А открытка – вот она. В общем-то, обычная музыкальная штукенция с толстенькой спинкой, из которой, собственно, и звучит песенка мамонтенка.

Несколько строчек, которые Лана перечитывала снова и снова, никакой новой информации не принесли. Но и той, что пульсировала в нежных материнских словах, было достаточно, чтобы понять – никогда, ни при каких обстоятельствах Ирина не оставила бы своих малышей по доброй воле и без принуждения. Какой еще, к нехорошей бабушке, любовник?!

Пора прекращать выискивать то, чего здесь нет и не было никогда. Лана закрыла открытку и хотела отложить ее в сторону, но внутри вдруг предупреждающе рявкнула рысь.

Минуточку, а это что? Кажется, место, в котором прячется музыкальный чип, толще, чем положено. А еще, если хорошенечко присмотреться, видно, что бумага там слегка отклеилась. Совсем слегка, на первый, да и на второй взгляд все в норме. Если намеренно не искать в открытке что-то необычное.

Да и то пришлось очень постараться.

Хотя… Вполне возможно, что это просто небольшой производственный брачок, обычная ведь ширпотребовская дешевка, а не авторская ручная работа.

Или все-таки авторская? И ручная?

Руки вдруг, второй раз за этот день, повели себя самым свинским образом – затряслись, словно у страдающего болезнью Паркинсона. С таким тремором пытаться аккуратно вскрыть Иришкино послание не стоило и начинать, открытке грозила бы участь письма.

Что? Картон порвать сложнее? Глупости! Хорошему, качественному тремору и не такое по плечу. Вернее, по рукам.

А испортить мамино письмо для сыновей не хотелось. Мало ли как все повернется, может, оно последнее?

Фу ты, дура, что мелешь-то! Ничего не последнее, вернется мама, обязательно вернется, но и портить письмо не стоит.

Лана мрачно посмотрела на десять гнусных вредин, продолжавших разучивать тарантеллу. И что теперь? Тупо сидеть и ждать, пока эти красапеты угомонятся? А открытка с возможной разгадкой подружкиного исчезновения – вот она, растопырилась, выставила издевательски зачипованную спинку.

От злости руки затряслись еще больше. Выбить, что ли, клин клином? Ведь отчего еще руки трясутся? Правильно, от выпивки. А значит, надо выпить. И тогда руки либо, срезонировав, совсем пойдут вразнос, либо новая дрожь погасит старую.

Мда, железная логика. Монументальная просто. Наверное, именно такую называют женской. Это ж надо такую чушь придумать!

А вот насчет выпить чего-нибудь приятственного – это правильно. Любимый мартини вполне может выступить в роли релаксанта. Роль для мартини привычная, не один раз сыгранная, главное, чтобы заветный бутылец в мини-баре не оказался пустым.

Не оказался. А забавно все-таки наполнять такими руками бокал. Хорошо, что взяла вместо хрупкого стеклянного бокала массивный хрустальный, барабанная дробь бутылочного горлышка ощутимого вреда хрусталю не нанесла. Так, небольшой нервный срыв от долбежки, но аромат напитка поможет и ему.

Главное, что он, напиток, помог Лане, после второго бокала руки угомонились. Правда, засбоила координация движений, но совсем чуть-чуть, делу это не мешало, поскольку проблема сконцентрировалась в ногах.

Лана достала из маникюрного набора пилочку для ногтей и осторожно поддела кончиком уголок бумаги, которой был заклеен чип. Бумага отошла неожиданно легко, и на стол выпал крохотный квадратик.

Кажется, это карта памяти мобильного телефона.

Лана вставила ее в картридер, подключила к ноутбуку и…

«– Милочка, вы, и только вы виноваты в происшедшем, – женский, приторно-слащавый голос, от которого виртуальная шерсть на загривке мгновенно встала дыбом. Потому что под слоем сиропа тяжело колыхался яд.

– Но я же… – а это Ирина. – Я же не пользовалась другим кремом, я всего лишь голову вымыла несколько раз прежним шампунем, от вашего у меня волосы начали выпадать.

– Следовало сообщить об этом консультанту, у вас ведь Диана, кажется?

– Да.

– Очень грамотная, между прочим, сотрудница. Один из лучших наших консультантов. Диана подобрала бы вам другой шампунь.

– Просто… – Иришкин голос задрожал, она жалобно, как-то по-детски всхлипнула. – Я волосы очень аккуратно мыла, старалась, чтобы пена на лицо не попала. Три раза все было в порядке, а потом вдруг – этот ужас! Вы меня не предупреждали о подобных последствиях! Диана говорила только, что в случае пользования кремами других брендов все усилия пойдут насмарку и моя кожа станет прежней. Прежней, вы слышите, а не такой!!!

Подруга горько расплакалась, а незнакомка с плохо скрываемым раздражением продолжила:

– Теперь поздно причитать, милочка! Я не знаю, что там говорила Диана, но вы нарушили главное условие договора. Надеюсь, вы не забыли, что подписали его перед тем, как стать клиенткой нашей фирмы? Вы обязались строго соблюдать рекомендации консультанта! И в случае несоблюдения этого пункта вся ответственность за последствия ложится на вас. Слышите – на вас!

– Но как, как мне жить теперь с такой мерзкой мордой?! Ведь это даже лицом назвать нельзя! Я, когда утром увидела свое отражение в зеркале, едва в обморок не упала! Хорошо, что дети еще спали, не успели испугаться. Я сразу же позвонила Диане, а она…

– Направила вас ко мне. Все правильно, ведь я – юрист компании.

– Но мне нужен врач, а не юрист! – закричала Ирина. – Ольга Павловна, вы что, не видите ЭТОГО? Ситуация ухудшается буквально каждый час. Еще утром, когда я собирала сыновей к моим родителям, я смогла кое-как скрыть кошмар под тремя слоями пудры, платком и очками. Малыши не обратили внимания на мамину физиономию и благополучно отбыли к бабушке. А сейчас, сейчас… – Ирина словно задохнулась, слышно было, как она судорожно глотает воздух, но ее собеседница почему-то на помощь не спешила, даже воды не предложила. Через какое-то время подруга, похоже, справилась с эмоциями и сухо закончила: – Ну что ж, раз вы отказываетесь мне помочь, я обращусь к официальной медицине. Думаю, в кремлевской больнице мне смогут оказать помощь.

– Вряд ли, – Лана словно видела холодную усмешку на лице слащаво-ядовитой дамы. – Официальная медицина здесь бессильна. Помочь вам смогут только в нашем закрытом медицинском центре, но при соблюдении определенных условий.

– Опять условия? – возмутилась подруга. – Какие могут быть условия, если вы виноваты в том, что я превратилась в чудовище!

– Еще раз напоминаю – не мы, а вы. Вы лично виноваты в создавшейся ситуации, и юридической ответственности мы за это не несем. Но чисто по-человечески, мы вам, безусловно, сочувствуем. Поэтому и предлагаем лечь в нашу клинику.

– Что это за клиника?

– А вы думаете, одна у нас такая непослушная? Говоришь вам, говоришь, в договор носом тычешь, и все равно – то одна, то другая нарушит главное условие. Вот и пришлось для вас стационар открыть.

– Так почему Диана меня сразу туда не отправила?

– Потому что это могу сделать только я. Но только после того, как вы подпишете новый договор, в котором написано, что вы согласны выполнять все, подчеркиваю – все рекомендации лечащего врача, а также необходимые условия строгой секретности. Никто не должен знать, где вы находитесь. Кстати, кто-то из близких в курсе, что с вами произошло?

– Нет. Муж в командировке, а родителям я собиралась сказать позже, когда вернусь домой.

– Но вы же понимаете, что вернуться в таком виде не сможете?

– Да, конечно, я позвоню и…

– Нет, – жестко оборвала Ирину собеседница, – никуда вы звонить не будете. Для ваших родных мы придумаем подходящую версию вашего отсутствия, а когда поправитесь, расскажете им правду».