Текст книги "Кельты анфас и в профиль"

Автор книги: Анна Мурадова

Глава 14. Белый кот Пангур, или Что творилось в монастырских кельях

А сейчас мы узнаем, чем же, собственно, занимались эти самые монахи… О том, как выглядели ирландские монастыри, я уже рассказала в одной из предыдущих глав. А что же там происходило? А вот что:

 
С белым Пангуром моим
Вместе в келье мы сидим,
Не докучно нам вдвоем:
Всяк при деле при своем.
 
 
Я прилежен к чтению,
Книжному учению,
Пангур иначе учен:
Он мышами увлечен.
 

Эти строки написал на полях латинский рукописи ирландский монах, который сидел себе в келье, что-то читал, что-то переписывал, а иногда со скуки то кота гладил, то стихи сочинял. Написал эти стихи он, разумеется, по-древнеирландски, а на русский язык стихотворение перевел Григорий Кружков. Кончается оно такими строками:

 
Кот привык, и я привык —
Враждовать с врагами книг.
Всяк из нас своим путем:
Он – охотой, Я – письмом.
 

Стихотворение, написанное в IX веке ради забавы, милое и живое, совершенно не было предназначено для широкой публики, и уж тем более автор его не мог предполагать, что именно этот «стих про кота» через тысячу с лишним лет станет всемирно известным. Но по прихоти судьбы, как только заходит речь об ирландской монастырской поэзии, абсолютно новом для того времени литературном жанре, все вспоминают этого самого белого кота по имени Пангур.

Если бы вы не знали, что этому стихотворению больше тысячи лет, то, наверное, особенного внимания бы на него не обратили. Попадись оно вам распечатанным на отдельном листке, вы бы, возможно, подумали: «Забавный детский стишок», и ничего больше – мало ли сейчас публикуется для детей всякой то более, то менее художественной всячины на религиозную тему?

А ведь когда-то давным-давно такие трогательные стихи были огромной редкостью: если про что и слагали строки, так это про битвы, про правителей и героев. Любовные песни и поэмы – и те появятся через несколько веков на юге Франции (и произведут настоящий переворот в умах). А уж просто сочинить про то, как приятно посмотреть на кота и почесать его за ушком, да еще записать это – такое в той же Франции в IX веке вообще никому в голову не пришло. Но подобные стихи слагали, да еще как! И сочиняли их именно в Ирландии, ставшей на какое-то время центром святости и учености для всей Западной Европы.

Как уже было сказано, изначально поэт, как в Ирландии, так и в других кельтских странах, занимал особое место. Сложением стихов в раннем Средневековье занимались две категории поэтов – филиды и барды. Филиды творили так называемую «ученую» поэзию, в которой действовали невероятно сложные и жесткие правила, а барды не были так стеснены формальными поэтическими ограничениями, но зато стояли ниже филидов на социальной лестнице. Филид – это мудрец, человек, который может общаться с иным миром. До крещения Ирландии святым Патриком филиды были не только поэтами, но и жрецами (я уже говорила о том, что историки не могут четко определить, входили ли филиды в состав друидической корпорации или были конкурентами друидов).

До принятия христианства в Ирландии существовал обряд выбора короля, называемый Бычьим праздником. Вот как рассказывал об этом мой учитель Виктор Павлович Калыгин в книге «Язык древнейшей ирландской поэзии»:

«Этот обряд состоял в том, что из мяса жертвенного быка готовилась похлебка. Ведущий (филид) ел мясо быка и сваренную похлебку, после чего ложился спать. Во сне ему являлся будущий король».

Просто и незатейливо, правда? А если представить, что вот так, в стиле «а теперь поели, можно и поспать», решались судьбы практически всех людей, населявших королевство, а то и их соседей? И что все зависело от того, какой сон филиду приснится? Даже интересно, какие хитрые политические ходы предпринимали кандидаты на пост короля, чтобы явиться филиду во сне…

Понятно, что филидом, да еще таким влиятельным, мог стать не каждый. Для этого требовалось терпение и хорошая память: на филидов учились в специальных школах, по всей видимости, продолжавших традиции школ друидов, о которых писал еще Цезарь. Учеба продолжалась двенадцать лет, правда, учебный год был довольно коротким – от Самайна до Белтейна (то есть с 1 ноября по 1 мая). Впрочем, лучше Виктора Павловича никто о филидах на моей памяти не рассказывал. Поэтому снова приведу цитату:

«Утром учитель вводил учеников в низкое здание с наглухо закрытыми окнами. После объяснения нового правила учитель давал задание, которое проверял вечером. Все это время ученики должны были находиться в темноте. Никаких записей не допускалось. Указания на подобную процедуру, но не учения, а работы, есть в более ранних памятниках. Так, например, рассказывается, что король Кормак мак Арт, для того, чтобы подготовить закон, удалялся в темное помещение. Видимо, привычка сочинять в темноте становилась профессиональной условностью. Среди поэтов было много слепых, откуда часто встречающееся прозвище Dalian от dall – слепой».

Есть упоминания о том, что некоторые поэты специально ослепляли себя, причем часто лишали себя левого глаза: считалось, что именно этот глаз, перестав видеть окружающую действительность, созерцает иной мир, и таким образом его обладатель получает поэтический и провидческий дар. Насколько живуче воспоминание об этом среди интеллигенции кельтских стран, мне довелось узнать на собственном печальном опыте. Когда я вот-вот готова была получить диплом о втором высшем образовании, мне сильно не повезло: в результате несчастного случая я ослепла на левый глаз. Современная медицина сделала чудо, зрение восстановили, но на какое-то время читать и писать мне запретили. Я и до этого баловалась сочинением стихов, в том числе и на бретонском языке, а тут хочешь не хочешь надо чем-то себя занять… Ну и родилось нечто про тьму и поэтическое вдохновение. Едва получив от врачей «добро» на сидение за компьютером, я отправила стихотворение в Бретань своему редактору. Бретонцы мне хоть и сочувствовали, но каждый из них считал своим долгом напомнить, что для человека, пишущего стихи, ослепнуть на левый глаз – это что-то вроде обряда посвящения, так что в каждой гадости есть доля радости. Результатом всего этого стала литературная премия, торжественно врученная мне в городе Сен-Мало, в том числе за то самое стихотворение, написанное прямо-таки в духе древнейших кельтских традиций. Хотя, честное слово, я бы с удовольствием избежала такого опыта…

Но вернемся к филидам, добровольно погружавшимся во тьму. На протяжении всех двенадцати лет обучения им предстояло выучить наизусть множество поэм. Учебная программа нам известна, так как она с бюрократической скрупулезностью задокументирована в средневековых ирландских трактатах.

Первоклассник обязан был выучить 50 знаков местного алфавита огама, 20 произведений, называемых не совсем понятным словом drecht,и 6 поэм. Третьеклассник должен был полностью освоить огамический алфавит, чтобы в четвертом классе приступить к изучению законов. Чем дальше, тем, по всей видимости, сложнее становились поэмы, которые предстояло выучить наизусть. В шестом классе преподавался особый поэтический язык, не похожий на тот, который использовали, когда говорили или писали прозой. Те из моих коллег, кто переводил с древнеирландского саги, то есть прозаические истории с поэтическими вставками, с огромным трудом могли понять эти самые вставки: настолько странным, темным и путаным языком они были сложены. Невольно задаешься вопросом – а все ли ирландцы этот поэтический язык понимали? Наверное, нет, раз ему приходилось обучаться.

Все перечислять не стану, скажу только, что выпускник поэтической двенадцатилетки должен был знать, кроме сотен поэм, ритуалы и заклинания, главные саги, а также «предания о старине мест», объяснявшие, откуда пошло то или иное название долины, горы или поселения. Не последнее место занимало знание своих прав и расценок за услуги: тариф на поэтические сочинения был, по преданию, установлен легендарным поэтом Аморгеном еще в незапамятные времена.

Среди филидов существовала четкая иерархия, закрепленная законами: в их организации было семь ступеней. Высшую ступень занимали те, кого называли ollam —высочайшие. Но при этом все филиды, независимо от ступени, считались людьми благородными: «Есть три благородных сословия, – гласит один из средневековых ирландских законов, – епископ, князь, филид».

Как видно из этого закона, филиды после крещения Ирландии неплохо уживались с представителями церкви. После исчезновения друидов филиды в какой-то степени заняли их место. А поскольку, как мы помним, многие из них становились служителями церкви, стоит ли удивляться тому, что среди ирландских монахов было столько поэтов?

В отличие от филидов барды таким почетом не пользовались. В Ирландии, как в свое время и в Галлии, и в Британии, они были придворными сочинителями, и на них смотрели немного свысока, хотя и жаловали, и милостиво одаривали. В средневековом Уэльсе, правда, бардам повезло больше: филидов там не было, и с тех пор, как друиды в Британии перевелись, барды отчасти заняли их место.

Если уж речь зашла об Уэльсе, то надо упомянуть о валлийской поэзии. Валлийские барды вошли как просто в историю, так и в историю мировой литературы. Об Анейрине, авторе поэмы «Гододдин», уже было сказано. Еще одним бардом, чье имя осталось в веках, был Талиесин. Он служил – иначе не скажешь – при дворе короля Уриена, которого и надлежало прославлять и увековечивать. Сложенные этим бардом поэмы вошли в знаменитую «Книгу Талиесина», которая предположительно была составлена в шестом веке: Уриен возглавлял королевство Регед до 570 года. Время, как мы помним, было неспокойное, поэтому в книге Талиесина речь идет о сражениях Уриена и его сына Овейна с саксами.

Читая книгу Талиесина вслух, невольно поражаешься – как же прекрасно подобраны слова: рифмуются не только последние слоги, но и слоги внутри строки! Барды использовали особую систему стихосложения, основанную на внутренних рифмах: мало того что внутри каждой строки повторялись созвучные слоги в определенном порядке, так еще и между строками существовала своеобразная перекличка. А все вместе создавало завораживающую звукопись. Эта система внутренних рифм существовала не только в Уэльсе, но и в Корнуолле и в Бретани; схожая система аллитераций (созвучий) использовалась и в ирландской поэзии: у ее истоков явно стояла общая традиция. И традиция эта не прерывалась довольно долго: в Бретани барды исчезли рано, но в пьесах народного театра XVIII века персонажи произносят длинные монологи, буквально напичканные внутренними рифмами (не всегда удачными, но народная поэзия – это все же любительское творчество). И хотя этим пьесам далеко до настоящей «ученой» поэзии предшествующих веков, такая верность традициям впечатляет. Когда сложилась такая непростая система рифм, точно неизвестно. Но то, что ее создавали профессионалы, – несомненно. Без обучения и подготовки написать поэму, неукоснительно соблюдая все правила сочетания слогов, невозможно.

Валлийские барды – пожалуй, единственная бардическая корпорация, дожившая до Нового времени. Они просуществовали аж до XVIII века, сохранив старые традиции: бродячие барды, жившие то у одного, то у другого знатного господина и сочинявшие ему хвалебные и прочие стихи, образом жизни мало чем отличались от своих коллег по цеху VI века.

Так что в то самое время, когда, согласно школьным учебникам истории, над Европой сгустился сумрак невежества, кельтские окраины были озарены светом учености и искусства. И когда, по прошествии веков, потомки варваров и покоренных ими римлян слегка цивилизовались и потянулись к прекрасному, это прекрасное они тут же нашли у своих западных соседей.

Глава 15. Про короля Артура, дохлую птичку и викингов

Еще не начав писать эту главу, развлечения ради забила в интернет-поисковике слова «Тристан и Изольда». Нашлось 334 тысячи страниц. Потом набрала в строке поиска «король Артур»: нашлось аж три миллиона страниц. Но Артура с большим отрывом переплюнул мудрый Мерлин – набралось аж 5 миллионов страниц с его упоминанием. По этой причине нудного вступления в стиле «всем известно, что такие персонажи кельтских легенд, как Тристан, Изольда, король Артур, рыцари Круглого стола и все остальные, кто с ними за столом сидел, стали чрезвычайно популярными в Западной Европе, начиная с XII века, и остаются таковыми по сей день», не будет за полной ненадобностью.

Наверное, каждый из читателей видел как минимум один фильм про этих выдающихся персонажей или читал многочисленные фэнтезийные и пародийные произведения с их участием (первым из них, наверное, стоит считать «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена). Поэтому пересказывать содержание артуровских легенд и стоящей немного особняком легенды о двух влюбленных, которые погибли из-за этого самого чувства, не стану.

Расскажу о другом. Почему именно кельтские легенды вдруг сделались так популярны у ближайших соседей и произвели переворот в сердцах, умах и в культуре французов, англичан, а вслед за ними и жителей других стран? Да потому что, как уже было сказано, в XII веке на территории современных Франции и Англии у богатых и знатных людей только-только начинала зарождаться потребность в литературе нового типа, где говорилось не только про героические подвиги и судьбы народов, но и про личные переживания, например, про любовь. Интереснее стало узнать не про то, как кто-то кого-то проткнул копьем в жаркой битве, а про некий мистический поиск. И тут-то оказалось, что все это уже есть, причем под самым боком! Кельтские окраины уже давным-давно создали литературу, где главные действующие лица были озабочены не только тем, как снести кому-то голову (без этого, понятно, ни одно интересное произведение не обходится), но и испытывают друг к другу разнообразные чувства, которые могут толкнуть человека на самые неожиданные поступки.

Так началась первая волна моды на кельтов. Во Франции стало даже престижно учить бретонский язык для того, чтобы насладиться изысканной поэзией в оригинале. Так, об одной прекрасной даме говорили:

«Ее красота была совершенной с любой точки зрения. Умная и приветливая, она одинаково хорошо говорила по-бургундски, по-франсийски, по-фламандски и по-бретонски…»

Пересказы бретонских песен во Франции были чрезвычайно популярны. Мария Французская, выдающаяся поэтесса того времени (то есть второй половины XII века), занималась не сочинением собственных произведений, а переводила (или скорее пересказывала) бретонские лирические песни, называемые лэ. Оригиналы, то есть сами средневековые бретонские песни, до нас не дошли, но сюжеты, которые сохранились в пересказе французской поэтессы, дают представление о том, над чем плакали чувствительные дамы того времени.

Например, одна из историй была такая. В бретонском городе Сен-Мало жил-был один рыцарь. И у него была жена. А эта жена любила другого рыцаря, и он ее тоже. И вот второй рыцарь приходил по ночам под стены замка первого и смотрел на окошко, у которого стояла его возлюбленная: она вставала ночью, чтобы посмотреть на влюбленного красавца. Встречаться они, понятное дело, не могли: у замка стены толстые и охрана бдит денно и нощно. Но ночные отлучки из супружеской постели здорово поднадоели мужу дамы. Он стал приставать к ней с расспросами – с какой такой радости она торчит у окна? «Там соловей так приятно поет, вот я и слушаю», – отвечает жена. Муж бурчит в ответ что-то типа: «Был соловей – нет соловья, так что спи, как все люди» и подстреливает ни в чем не повинную птичку, после чего швыряет трупик жене. Жена, забрызганная кровью, понимает, что теперь никакого предлога простаивать ночи напролет перед окном нет. После недолгих раздумий дама решила сделать прощальный подарок возлюбленному: она завернула мертвую птичку в вышитую тряпочку и отправила несчастному рыцарю в знак того, что муж все прознал и теперь смотреть друг на друга по ночам не получится. Влюбленный в память о прекрасной даме заключил дохлую птичку в шкатулку и хранил эту шкатулку в память о великой любви до самой смерти, всюду нося ее с собой.

Конечно, у современного читателя ношение дохлятины в коробочке вызовет некоторую брезгливость, но понятия о гигиене в Западной Европе в Средние века были весьма далекими от современных. Развивать сию тему не буду – кто знает, может быть, вы эту книгу за столом читаете…

Кроме соловьев и отчаявшихся любовников, в лэ Марии Французской встречаются Тристан и Изольда, которым посвящена «Песня о Жимолости», а в песне «Ланваль» рыцарь, носящий это имя, служит у короля Артура.

Про Артура надо сказать особо. Как литературному персонажу ему здорово повезло: он был героем летописей по обе стороны Ла-Манша (как британских, так и бретонских), валлийских легенд, позже – рыцарских романов в Англии, Франции и Германии и более поздних произведений, включая современные фильмы и компьютерные игры. Впервые о нем упомянул в 800 году валлийский монах Ненний, автор известной летописи «История бриттов» (Historia Britonum).Позже, в XII веке, об Артуре несколько более подробно рассказал Гальфрид Монмутский в «Истории королей Британии» (Historia Regum Britanniae):он поведал читателю подробную биографию героического короля. Несмотря на свое наукообразное название, эта «История…» похожа скорее на сборник валлийских легенд: уж очень много там фантастического и сказочного.

При чтении «Истории королей Британии» создается впечатление, что, несмотря на всю фантастику и сказочность повествования, король Артур – лицо историческое. Однако на сей момент никаких исторических лиц с таким именем и хотя бы с отдаленно схожей биографией не обнаружено. Скорее всего прототипом легендарного короля был кто-то из реально существовавших бриттских правителей, сражавшихся с саксами. Среди возможных претендентов на роль Артура – бритто-римский полководец Амвросий Аврелиан, давший в свое время саксам серьезный отпор. О нем пишет и уже знакомый нам святой Гильда, и ныне почитаемый святым Беда Достопочтенный, и Гальфрид Монмутский. Последний, правда, считал Амвросия дядей Артура.

Многие авторы полагают, что на должность Артура уместнее было бы назначить римского военачальника Луция Артерия Каста – у него хотя бы имя созвучное. Одна неувязка – этот человек жил на свете на несколько столетий раньше битв с саксами, во втором веке. Куда лучше звучит версия, согласно которой «исторический Артур» – это Артуир мак Айдан, король Дал Риада, сражавшийся на территории современной Шотландии против пиктов как раз в шестом веке. Есть и другие претенденты среди бриттских королей V–VI веков, так что фантазировать можно сколько душа желает. Но мне все же проще сказать: мы не знаем, кто был реальным прототипом короля Артура и был ли таковой вообще. В конце концов, вполне возможно, это некий собирательный образ идеального короля, до которого ни один человек по определению не дотягивал. И артуровские легенды от такого утверждения хуже не становятся.

Но не будем останавливаться на том, как именно кельтские народы повлияли на куртуазную литературу. Это уже другая опера, в которой кельты не принимают непосредственного участия.

Нам придется перейти к теме, печальной как сама смерть Артура. А именно: в тот самый момент, когда уже более или менее просвещенная Европа начала зачитываться рыцарскими романами, мир кельтских окраин стал шатким и хрупким.

Началось все несколько раньше, когда над кельтскими странами нависла первая серьезная угроза: место полуголых ирландских пиратов заняли викинги. Теперь уже они стали наводить ужас на мирных мореплавателей. Но не только на них. Викинги высаживались на побережьях, убивали, грабили, жгли монастыри и, как филолог не премину заметить, уничтожили при этом массу ценнейших рукописей как на латинском, так и на кельтских языках. Так и хочется этим разбойникам руки-ноги оторвать, но уже поздно. Впрочем, если бы у кого-то была возможность противостоять викингам, то и без меня бы им конечности поотрывали и головы снесли за милую душу. Но, по всей видимости, противостоять им на тот момент никто не мог. Последствия набегов викингов на кельтские окраины были плачевными: на протяжении более чем двухсот лет береговая линия подвергалась периодическим разорениям, а кое-где викинги проникали и дальше и захватывали земли кельтов.

В 839 году скандинавы основали свое королевство на севере Ирландии, и только в начале XI века ирландцы под предводительством короля Бриана Бору смогли их победить.

Разумеется, укрепившиеся на Изумрудном острове скандинавы стали наводить там свои порядки: так появились в Ирландии первые города и замки. До того даже Темра (или Тара), королевская резиденция, была просто большим поселением и на город никак не походила. Даже столица современной Ирландии, город Дублин, тоже был основан викингами. Так что с известной натяжкой можно сказать, что и от викингов была какая-то польза, но вреда и для Ирландии, и других кельтских стран было гораздо больше. Бретань, например, до скандинавских набегов была вполне процветающим государством, наводившим страх на соседнюю страну франков. Но после разорений прибрежных городов и поселений (а Бретань омывается морем с трех сторон, и фактически полстраны там жило и до сих пор живет на побережье) что-то надломилось, и дальше началась многовековая история постепенного подчинения все более и более сильной Франции. Уэльсу, Корнуоллу, Шотландии и острову Мэн, а позже и Ирландии пришлось иметь дело с хитрым и сильным врагом – Англией и тоже расставаться с независимостью.

Французы и англичане, воспитанные на чтении артуровских романов, совершенно не задумывались о том, что покоряют наследников того самого великого короля. Как обычно бывает, соседей, потерявших независимость и былую славу, со временем стали считать диковатыми, недалекими и некультурными. И уже веке в пятнадцатом ни одной придворной даме не пришло бы в голову хвастаться знанием бретонского языка.

Так что придется закончить эту главу на печальной ноте и процитировать «Смерть Артура» Томаса Мэлори в переводе И. Берштейн: «И более про Артура я ничего не нахожу в моих верных книгах, и про смерть его я тоже больше ничего надежного и достоверного не слышал, кроме лишь того, что на корабле, его увезшем, были три королевы: одна была сестра короля Артура королева Фея Моргана, другая – королева Северного Уэльса, а третья – королева Опустошенных земель…

Однако многие люди во всех краях земли Английской полагают, что король Артур не умер, но был по воле Господа нашего Иисуса перенесен отсюда в другие места; и говорят, что он еще вернется и завоюет Святой Крест. Я, однако, не стану утверждать, что так будет, вернее, скажу: в этом мире он расстался с жизнью. Но многие рассказывают, будто на его могиле написано так: "Hie jacet Arthurus rex quondam rexque futurus [5]5
  Здесь лежит Артур, король в прошлом и король в грядущем (лат.).


[Закрыть]"».

Но пока что о возвращении Артура ничего не слышно…