Текст книги "Вальсингамские девы"
Автор книги: Анна Морион
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
ГЛАВА 3
– Что такое?
Кристин подняла равнодушный взгляд на Кэтрин – та с неудовольствием смотрела на сестру и на ее глиняную миску, полную каши.
– Эта каша отвратительна, – угрюмо ответила Кристин сестре.
Она солгала: на самом деле, причиной ее задумчивости была не пресная пшеничная каша, а мысли о красивом лендлорде, что пристально и восхищенно глядел на Кристин в церкви, и девушка с упоением размышляла о том, что мог значить его взгляд.
– Отвратительна? – Кэтрин нахмурилась. – Даже Кэсси ест эту кашу, и ей она не кажется отвратительной.
– Само собой, ей не кажется! Дай ей хоть помои, она и их съест, – издевательски пробормотала раздраженная Кристин.
– Как ты можешь? – резко спросила Кейт, возмущенная обидными словами о младшей сестре. – Извинись сейчас же!
– Не буду, – пожала плечами Кристин. Она взглянула на Кэсси: та усердно зачерпывала деревянной ложкой кашу и, увлеченная своим занятием, не смотрела на сестер. – Эта дуреха совсем ничего не поняла.
Лицо Кэтрин напряглось – она не могла смириться с тем, что Кристин так пренебрежительно относилась к бедной Кассандре.
– Не ее вина в том, что она родилась нездоровой! Господь послал ее нам! – процедила она сквозь зубы. – Постыдилась бы говорить такое!
Разозленная нотациями старшей сестры, Кристин сердито бросила ложку на стол и стремительно покинула дом. Кэсси вздрогнула от стука деревянной ложки о такой же стол и вопросительно взглянула на Кэтрин.
– Все хорошо, милая. Кристин захотела прогуляться по полю, – успокоила ее Кейт, привыкшая ограждать младшую сестру от огорчений.
– А можно я тоже пойду погулять? – спросила Кэсси, слизывая с тарелки остатки каши.
– Я же говорила: так делать некрасиво! – увидев поведение сестры, строго сказала Кейт.
Кэсси тотчас прекратила свое занятие и поставила тарелку на стол.
– Кэти, я могу погулять? – вновь с надеждой спросила девушка.
– Мы должны дождаться отца.
– А-а-а, – разочарованно протянула Кэсси. – А когда он вернется?
– В скором времени он уже будет здесь. Знаешь, что? Давай-ка починим твое платье, – сказала Кэтрин, поднимаясь из-за стола и убирая грязные тарелки. – Но сперва вымоем посуду.
Она схватила тарелки, вышла во двор, тщательно вымыла их в бочке с водой и вернулась домой. Затем Кэтрин достала из сундука с одеждой порванное платье Кэсси и принялась чинить его короткими незаметными стежками.
– Откуда здесь такая дыра? – поинтересовалась Кэтрин у сестры.
– Где? – равнодушно отозвалась та. – Не знаю, Кэти.
Кэсси уселась на свой тюфяк и принялась играть с отвратительной соломенной куклой, которую любила, несмотря на уродство последней. Других игрушек у девушки не было.
– Милая, постарайся быть аккуратнее, хорошо? – ласково сказала ей Кейт. – Ты же знаешь, что вещи нужно беречь? Ты постараешься?
– Угу. Можно я пойду погулять?
– Нет. Отец еще не вернулся.
Кэсси грустно взглянула на Кэтрин, отбросила куклу в угол и принялась следить за тем, как сестра ловко зашивает ее рваное платье. Увидев любопытство на лице младшей сестры, Кейт ласково улыбнулась и погладила ее по кучерявым волосам.
«Бедная Кэсси! Она не осознает того, что Кристин не испытывает к ней ни капли сестринской любви! Но, должно быть, так и нужно: Господь нарочно оберегает ее больной разум от обид и сожалений» – с грустью подумала Кэтрин.
Охваченная обидой на упреки Кэтрин, Кристин поспешила скрыться далеко от дома: она села под большим, покрытым весенними почками дубом, укуталась в свой прохудившийся шерстяной платок и со слезами на глазах принялась размышлять о своей нищете. Вальсингам, что два века назад был большой, цветущей и богатой деревней, но постепенно превратившийся в вымирающую крошечную деревушку, сковывал тщеславную красавицу. Кристин чувствовала себя запертой в темном каменном доме Глоуфордов: глиняный пол, холодные стены, потрескавшиеся рамы единственного окна – все это давило на девушку, лишало радости и покоя. При всем при этом, ее жизнь отравляла младшая сестра: Кристин недолюбливала Кэсси за то, та требовала деликатного ухода, как редкостного вида цветок, и была полна зависти того, что отец любил Кэсси сильнее, чем ее. И Кэсси была так красива, что сердце Кристин истекало ядовитой желчью зависти к красоте больной сестры. Девушка была в отчаянии, и самой сокровенной ее мечтой было сбежать от умирающих вальсингамских руин. Однако ей не хватало храбрости решиться на такой смелый шаг.
«Как поступить? Я засыхаю здесь как растение, лишенное влаги! Что ценного есть в моей жизни? Красота? Лишь меня в церкви заметил лендлорд… Он бросал на меня такие восхищенные взгляды! Он так красив! Но разве может он заинтересоваться простой бедной девушкой? Лишь в сказках! – с горечью подумала Кристин, и слезы отчаяния и безысходности вновь заструились по ее щекам. – Вырвусь ли я из этого темного угла? Когда я, наконец, буду жить в своем собственном красивом доме, кушать сладости и носить нарядные платья?»
Когда стемнело, Кристин вернулась в ненавистную ей лачугу, где ее ждал горячий ужин и молчаливое неодобрение старшей сестры. Аппетит у Кристин отсутствовал, ведь в очередной раз трапеза представляла собой пресную кашу, которой девушка пресытилась давным-давно. Сняв с себя башмаки и повседневное рабочее платье и оставшись в грубом нижнем, Кристин, не обращая внимания на сестер и отца, улеглась на свой тюфяк, лицом к стене, и нарочно скрыла голову под одеялом.
– Ты не приболела? – озадаченно спросил пастор Кристин, заметивший мрачное настроение дочери. – Скоро будет вечерня, и тебе нужны силы. Поешь, дочь моя.
– Я не голодна, – коротко ответила та, не желая вести разговоров.
– Тогда ты сможешь отведать каши лишь завтра утром. Не разделив с нами вечернюю трапезу, ты останешься голодной – Пастор был обеспокоен поведением средней дочери: ранее Кэтрин сообщила ему о том, что Кристин вновь ушла из дома.
– Мне не до каши, папа. Мне плохо, – безразлично солгала Кристин. Она не желала идти на вечерню: проповеди отца о благородии нищеты пресытили ее угнетенную этой самой нищетой душу. Объятая меланхолией и чувством безграничной безнадежности, девушка мечтала остаться одной.
– Вот еще! Ты не можешь пропустить вечерню! – настойчиво сказала Кейт, недовольная упрямством сестры.
– Я не пойду, – тихо, но твердо сказала Кристин.
– Но разве святой Христос прекращал проповедовать, когда его одолевали недуги? – поучительным тоном сказал ей пастор.
– Оставь ее, папа. Бог видит ее сердце и знает, что в нем происходит, – сказала Кэтрин отцу: она разгадала план сестры увильнуть от вечерни, но промолчала, решив, что Кристин пойдет на пользу побыть в одиночестве и подумать над своим «нечестивым» поведением. – Только прошу тебя, Крис, помой тарелки. Я не успеваю.
Ответом Кристин был раздраженный вздох.
Четверть часа спустя, пастор, Кэтрин и Кэсси надели свои лучшие платья и поспешили в церковь.
Кристин долго орошала слезами свою бедную постель, но, успокоившись, взяла глиняные тарелки и, выйдя во двор, принялась мыть их щеткой со свиной щетиной. Вдруг, в очередной раз ощутив горький прилив сожаления о своей напрасно угасающей жизни, Кристин не смогла сдержать порыв злости и, схватив одну из тарелок, с силой бросила ее на землю – та разбилась на несколько крупных кусков. Собрав осколки, Кристин вернулась в дом, поставила чистые тарелки на полку, вновь легла на свой тюфяк и горько заплакала. Когда Глоуфорды вернулась с вечерни, девушка уже спала, утомленная переживаниями и черными мыслями, но Кэтрин разбудила ее, чтобы та послушала отрывок из Писания, что каждый вечер читал пастор Глоуфорд.
– Здесь не хватает одной тарелки, – заметила Кэтрин, бросив взгляд на полку.
– Она выпала у меня из рук и разбилась, – угрюмо сказала ей Кристин.
Кейт села рядом с ней на тюфяк, усадила рядом с собой полную радости от возвращения домой Кэсси, и семья принялась внимать строкам Писания, которые с чувством читал пастор Глоуфорд. Голос пастора то затихал, то наполнялся силой, то мягкостью, то грозным предупреждением о тщетности бытия и ужасных последствий грехов. После прочтения очередного отрывка пастор отложил книгу. Семья взялась за руки и помолилась, но сердца двух из четырех были безразличны к молитвам: сердце Кристин было уязвлено темными мыслями и чувствами, а сердце Кэсси совершенно не внимало молитве, и девушку больше занимали мысли о завтрашнем дне, ведь она и местные мальчишки сговорились ограбить яблоню старого ворчливого соседа. Во время молитвы Кэсси с восторгом следила за пауком, ползущим по стене и скрывшимся в одной из щелей.
– Завтра, после утрени я пойду к нашему новому лендлорду, – завершив молитву, сказал пастор.
– К графу Дрэймору? – воскликнула ошеломленная новостью Кристин. – Зачем?
– Чтобы иметь с ним разговор о нашей церкви. Я подошел к нему сегодня после службы, но он торопился, однако пригласил меня на аудиенцию в свое поместье.
– Но разве он не в силах приехать собственной персоной? – Кристин надеялась вновь увидеть этого лорда и смутно чувствовала необходимость ввергнуть его в еще большее восхищение ее красотой.
– Граф Дрэймор – высокородная особа. Думаю, мы никогда больше не удостоимся чести увидеть его в Вальсингаме, – с легкой усмешкой ответил ей пастор.
Сердце Кристин упало: ее вдруг охватило непреодолимое желание увидеть графа, но слова отца разочаровали девушку.
– Надеюсь, во время моей аудиенции вы не будете предаваться лени, а приберетесь в церкви, – объявил пастор дочерям.
– Когда ты вернешься? Ты успеешь к ужину? – забеспокоилась Кэтрин: она ревностно следила за тем, чтобы отец не голодал.
– Думаю, да. А теперь нам следует отдохнуть от дневных трудов.
Семья улеглась на свои убогие постели.
Первой всегда засыпала Кэсси, но в этот вечер она была полна энергии, и ей отчаянно хотелось затеять шалость.
– Кэти, давай споем песенку? – вдруг раздался в темноте ее звонкий голосок.
– Уже поздно, милая, нам нужно спать, – ответила ей Кэтрин.
– Но мне не спится. Давай споем!
– Боже, Кейт, успокой ее! – раздался недовольный голос Кристин.
– Крис, тебе следует быть сдержанней, – строго сказал ей отец. – Кэсси, мы обязательно споем, но завтра.
– Но я хочу сейчас! Это такая веселая песенка про курочек…
– Да замолчи ты, наконец!
Громкий окрик Кристин испугал бедную Кэсси – она тут же замолчала и глубоко задышала от страха.
– Бог накажет тебя за это! – прикрикнула Кейт на Кристин, осведомленная о том, что означает это тяжелое дыхание Кэсси. – Ты напугала ее! Кэсси, иди ко мне.
Кэсси быстро перебралась на тюфяк Кейт и обняла сестру за шею. Она никак не могла отойти от испуга и не могла понять, чем же она так рассердила Кристин – ведь ей всего лишь хотелось спеть песенку про курочек!
Но Кристин было совсем не совестно: она закрыла уши ладонями и пыталась не слышать вздохи Кэсси, которые лишь раздражали ее.
Утром Кэсси стало дурно: ее лоб горел и был покрыт обильной испариной, а кожа была горячей и влажной. Девушка не пошла на утреню. Кэсси долго ворочалась на своем тюфяке, но все же смогла уснуть. Узнав о том, что Кэсси плохо, соседи Глоуфордов пообещали принести для нее немного молока.
После утренней службы пастор Глоуфорд направился в поместье графа Дрэймора – Риверсхольд, в котором за все время своего пребывания в Вальсингаме не был ни разу, так как старый лендлорд никогда не интересовался судьбой своих крестьян. Пастор шел пешком: он любил пешие прогулки, и в такие моменты чувствовал себя полным сил. Лошади у него не было, а беспокоить прихожан своими проблемами он не желал, да и лошадь в деревне была лишь одна. Поэтому, переодетый в свой лучший костюм, давно затертый и подлатанный руками Кэтрин, пастор Глоуфорд шел по пыльной дороге в Риверсхольд. По пути пастор молился о том, чтобы Бог внял молитвам его прихожан, повернул к ним сердце лорда Дрэймора и внял их нуждам. С собой он нес большой пожелтевший ватман со старым чертежом церкви, желая показать его графу, с целью возможной ее реставрации. Как ни странно, пастор верил новому лендлорду и считал, что сам Господь привел его в Вальсингам. Но вдруг пастор вспомнил о болезни Кэсси и разволновался: как чувствует себя его сокровище? Однако знание того, что за ней присматривает Кэтрин, успокоила его: лицо пастора просветлело, и он с новыми силами и надеждами в сердце твердым шагом направлялся в поместье.
ГЛАВА 4
Два лорда расположились в большой роскошной гостиной, обставленной дорогой мебелью в английском стиле, пили бренди и обсуждали вчерашнюю поездку в Вальсингам.
– Как в начале девятнадцатого века могут существовать такие убогие места? Я думал, что все они исчезли еще пару веков назад! – удивленно сказал лорд Дрэймор и саркастически усмехнулся. – Ох, дядюшка Бак, какую обузу ты взвалил на мою шею, в обмен на это поместье!
– Но почему твой дядя даже не обмолвился о деревне, когда передавал тебе свое завещание? – спросил его виконт Уилворт.
– Понятия не имею. Возможно, он даже не подозревал о том, что на его земле есть эта деревушка. Я и сам узнал о ней от своего секретаря.
– Но, друг мой, при твоем богатстве, ты можешь сделать для этих крестьян много добра. Ты же видел, насколько они бедны, как кривы их домишки, как бедно они одеты… Нищие, убогие люди.
– Да, Доминик, видел. Но в этой грязи мои глаза узрели не только бедность, но и прекрасный цветок, – сказал Колин Дрэймор, вспоминая красивую скромную дочь пастора – Кристин.
– Будь серьезней. Тебе не следует думать о той девушке, – нахмурился виконт. – Пусть этот цветок останется неоскверненным.
– К чему эти нравоучения? У меня нет желания иметь дело с этой красоткой. Она крестьянка! Я просто отдаю должное ее красоте, – насмешливо усмехнулся граф.
– Тогда следует сказать, что младшая Глоуфорд намного прекраснее твоей красотки, – заметил Доминик Уилворт, и его сердце сжалось от жалости к Кэсси.
– Да, безусловно, но она больна, и это ее портит.
– Но речь идет только о внешности.
– Да, эта малютка с дивными кудрями просто чудо. Мне даже жаль ее, – пробормотал Колин, не желая распространяться о своем негативном мнении о ней.
В тот момент, когда он увидел Кэсси, в его разуме мелькнули те же темные мысли, что и тогда, когда он увидел ее сестру Кристин. Но слабоумие Кэсси оттолкнуло его. Виконт Уилворт, наоборот, проникся к Кэсси искренней симпатией и жалостью. Его очень удивило то, что пастор не лечил ее в детстве и то, как спокойно относился он к болезни дочери, как к должному.
– Я помогу этим крестьянам. Пора показать им блага цивилизации и Просвещения. Я отстрою их дома, церковь, мельницу, другие здания, дороги, заборы… Не сразу, конечно: для начала нужно разобрать все документы, что остались после дяди. Нужно осмотреть сад и избавиться от уродливых скульптур. И откуда у дядюшки была такая любовь к античности? Обновить парк, сад, конюшни. Мне мало одной конюшни, следует построить еще одну, – задумчиво сказал лорд Дрэймор, представляя, как изменит обличие Риверсхольда.
– Лучше позаботься о крестьянах, – настойчиво посоветовал ему друг. – Твои замыслы никуда не денутся, но, пока ты воплотишь их в жизнь, умрет с полсотни крестьян.
– Ах, брось. Ведь жили они как-то все эти годы.
– Да, жили, и поэтому их деревня превратилась в «гнилое местечко», а со временем вообще исчезнет с лица земли. Сколько крестьян там обитает?
– Сто пятьдесят один. Из них половина – дети.
– Вот видишь, если ты не хочешь получить кучу голодных детей, когда перемрут их родители, отстрой в первую очередь деревушку, а уже затем свое поместье.
Граф Дрэймор задумчиво улыбнулся, допил свой бренди, поставил стакан на столик, затем встал и подошел к окну. Из его головы не выходил образ Кристин, одетой в скромное белое платье и чепец.
«Иногда полевые цветы бывают прекраснее капризных светских роз, – подумал граф. – Но она – крестьянка, и подобная связь опозорила бы меня»
– А вот и пастор Глоуфорд. И, как я и говорил, один, – с усмешкой сказал он другу, глядя на подходящего к дому пастора. – Этот старик вызывает у меня симпатию, но, кажется, он просто помешан на англиканстве.
– На то он и пастор, – тоже усмехнулся виконт.
Через пару минут дворецкий торжественно объявил о приходе пастора Глоуфорда и тут же получил приказ графа провести его в гостиную. Через минуту пастор стоял перед высокородными джентльменами из Лондона.
– Благодарю за то, что приняли меня, Ваше Сиятельство. – Пастор деликатно поклонился, не забыв о светских манерах, которые все еще помнил, несмотря на долгое пребывание в глуши. – Я польщен вашим приглашением, и это огромная честь для меня.
– Проходите, преподобный, присаживайтесь, – вежливо ответил ему граф. – Хочу представить вам своего доброго друга виконта Уилворта.
– Добрый день, – отозвался тот и протянул пастору руку для пожатия.
– Польщен, сэр, – ответил пастор, пожимая ему руку и думая о том, что этот виконт совсем не так чопорен, как лендлорд Вальсингама.
– Как я понимаю, преподобный, вы пришли по делу? – спросил лорд Дрэймор, указывая рукой на большое мягкое кресло.
Пастора охватила неловкость: он никогда не бывал в таких роскошных апартаментах и был смущен тем, что его пыльные туфли пачкали дорогой ковер, покрывающий полы гостиной Риверсхольда, и оставляли на нем следы. Но лорд Дрэймор и его друг понимали замешательство пастора и деликатно не обращали внимания на это обстоятельство: их вообще мало интересовали такие вещи, ведь у них имелись слуги, которые всегда уберут пыль и грязь.
– Благодарю вас, – коротко поблагодарил пастор Глоуфорд и сел в предложенное ему кресло.
– Чаю, преподобный? А может, вы предпочитаете свежезаваренный кофе? – спросил его граф и позвонил в колокольчик для прислуги.
– О нет, не стоит… – смутился пастор: бедность, в которой он жил, была ближе его сердцу, чем сейчас окружающая его роскошь.
– Не смущайтесь: путь от Вальсингама до Риверсхольда неблизкий, и вы, верно, устали, – отозвался на это лорд Дрэймор и приказал вошедшей горничной принести чаю и тосты для пастора. – Поведайте мне о своих прихожанах. Как лендлорда, меня очень интересует их жизнь. В данный момент в деревне находится мой секретарь, но я хотел бы выслушать того, кто как никто лучше знаком с ее жителями, – обратился граф к пастору, как только горничная покинула гостиную.
– Конечно, Ваше Сиятельство, я отвечу на все интересующие вас вопросы, – сказал пастор, поглядывая на большие настенные часы: он не рассчитывал на то, что граф будет интересоваться подобными вещами, и собирался быстро закончить с делом и вернуться домой к больной дочери.
Граф Дрэймор сел в кресло, напротив кресла пастора. Виконт расположился на близстоящем диване.
– Когда я был в деревне, то не мог не обратить внимания на то, как много в ней малолетних детей и женщин, и как мало мужчин, – начал граф. – Как могло сложиться данное несоответствие?
– Все дело в том, Ваше Сиятельство, что прошедшая зима принесла нашей деревне настоящую трагедию: много мужчин, женщин и детей умерло от болезней, иные замерзали насмерть в своих же постелях, – с тяжелым вздохом ответил пастор.
– Как много людей проживало в деревне до этой зимы? – спросил виконт Уилворт, заинтересовавшийся сведениями пастора.
– Сто девяносто пять, сэр.
– А осталось сто пятьдесят один, – задумчиво произнес граф. – Это печально, весьма печально.
– Да, сэр, это была большая потеря, но похоронили мертвых мы только в начале марта, когда земля немного отмерзла. Мои прихожане очень религиозны, добры и милосердны, их жизнь лишена многих благ и удобств, но все живут в страхе перед Господом.
– Чем живут жители деревни?
Вошла горничная, неся с собой поднос с чайником, чашками и большим блюдом с тостами. Поставив сервиз на низкий столик, перед пастором, она налила в чашку душистого свежезаваренного чаю и быстро удалилась.
– Хозяйством, Ваше Сиятельство: выращивают злаки, фрукты, овощи, смотрят за скотиной, ловят рыбу, пекут хлеб, а летом ухаживают за полем с картофелем. Но два месяца назад наша мельница вышла из строя и крестьянам приходиться молоть зерно вручную, – ответил пастор.
«Какое отвратительное средневековье!» – с отвращением подумал лорд Дрэймор, только сейчас по-настоящему осознав, какое огромное количество денег требуется вложить в развитие этого глухого уголка. И растрата денег была ему не по душе.
– Сэр, наша деревня теряет людей каждую зиму: все больше становится одиноких матерей и сирот. Молодежи осталось совсем мало, не больше двенадцати человек, и в основном это – девушки, которым не за кого выйти замуж, в связи с отсутствием холостых мужчин… – Пастор тут же вспомнил о собственных дочерях. – Прошу вас простить меня, сэр, но я не могу задержаться надолго: моя младшая дочь заболела, и я должен быть рядом с ней.
– Мисс Кассандра? – удивленно спросил виконт Уилворт. – Но что с ней? Мы имели честь видеть ее после служения, и она выглядела совершенно здоровой.
– У Кэсси слабое здоровье, – ответил ему пастор, не желая вдаваться в подробности.
– Я пошлю с вами моего личного лекаря, – объявил виконт: его почему-то взволновала мысль о недомогании Кэсси.
Граф Дрэймор бросил на друга насмешливый взгляд.
– Право, не стоит, – запротестовал пастор: ему было неловко тревожить джентльменов своими личными проблемами.
– Не возражайте, преподобный, – безапелляционным тоном сказал ему граф. – Уверен, в вашей деревне нет врача, который осмотрел бы вашу дочь.
– Вы правы, сэр, врача у нас нет, но я немного разбираюсь в медицине, – тихо сказал пастор, сжимая в руках свою потрепанную шляпу.
– Решено: мистер Моррис едет с вами, – твердо сказал ему граф. – Но я не желаю задерживать вас, поэтому предлагаю перейти к делу. Вижу, вы что-то принесли с собой?
Пастор с готовностью развернул на крышке большого черного фортепиано, ставящего посреди гостиной, свой ватман с чертежом церкви.
– В первую очередь, Ваше Сиятельство, прошу вашей помощи с восстановлением церкви: она – символ нашей веры, но средств на ее восстановление мы не имеем, – осторожно сказал пастор, следя за выражением лица лендлорда. – Я понимаю, что мы не смеем беспокоить вас нашими трудностями, но вы – наша единственная надежда на спасение Вальсингама.
Граф Дрэймор внимательно осматривал чертеж церкви.
– Было бы неплохо снести вашу старую церковь и возвести новую, – решительно заявил он. – Ремонт старой обойдется в разы дороже постройки новой.
– Как? Снести? – ужаснулся пастор. – Эта церковь стоит здесь уже сто девяносто три года! Снести ее было бы настоящим святотатством!
«Как глубоко они цепляются за свои руины! – с насмешкой подумал граф. – Как эти бедняки любят свою церковь! Еще бы, в такой нищете не за что больше цепляться, как за веру».
– Вы не желаете ее снесения? – с еле заметной улыбкой спросил он пастора.
– Безусловно! Наша церковь – это наше все! – горячо воскликнул тот, испугавшись, что лорд действительно разрушит ее.
– Колин, не будь святотатцем, – серьезно сказал другу виконт Уилворт. – Не пожалей денег и отреставрируй церквушку.
– У вас трое дочерей, преподобный? – вдруг спросил граф.
– Да, трое, сэр, – ответил ему пастор, не понимая, как это относится к делу с церковью.
Виконт Уилворт с подозрением взглянул на друга, удивившись тому, как часто тот поднимал разговор о сестрах Глоуфорд.
«Та крестьянка так очаровала его?» – подумал он, и его сердце наполнилось недовольством: граф Дрэймор был известным лондонским повесой, и от него следовало ожидать чего угодно.
«Как бы эта деревенская простушка не попалась в его сети!» – мысленно пожелал виконт, считая поведение графа совершенно неодобрительным.
– И они, как я понимаю, не замужем? – допытывался граф: он желал узнать о Кристин Глоуфорд как можно больше.
Пастор, однако, не заподозрил неладное: он даже с благодарностью подумал о том, что лорд может найти его дорогим дочерям достойные партии.
– Не замужем, сэр, – ответил он.
– Почему же? Насколько я знаю, деревенские девушки выходят замуж в довольно раннем возрасте. Ваша супруга должна подумать об их судьбе.
– Миссис Глоуфорд, к сожалению, скончалась. Господь призвал ее к себе, когда моей старшей дочери было девять. Эмма была достойной женщиной.
– Давно это случилось?
– Семнадцать лет назад, сэр. Она скончалась при родах.
– Сожалею, преподобный, и приношу вам искренние соболезнования. Но почему вы сами не выдаете дочерей замуж?
– Старшая Кэтрин не желает покидать дом – она хозяйка в доме и заботится о Кэсси. Другая моя дочь – Кристин получала много предложений, но, неизвестно почему, отвергла их. А Кэсси… Думаю, не стоит объяснять.
«Бедная Кэсси! Что будет с ней, когда скончаются ее отец и сестры? Замуж бедняжку никто не возьмет… Она погибнет» – с сочувствием подумал виконт Уилворт.
– Прошу прощения за то, что встреваю в ваш разговор, но я хотел бы предложить вашей младшей дочери курс лечения: в Лондоне практикует известный психиатр, который может помочь мисс Кассандре в умственном развитии, – от чистого сердца предложил виконт, искренне желая помочь девушке.
– Благодарю вас, сэр, но Кэсси не нуждается ни в каком лечении. Я не могу пойти против Божьего замысла, – угрюмо ответил на это пастор.
– Но кто будет заботиться о ней после вашей смерти? – недовольно спросил виконт, неприятно удивившись упрямству пастора.
– Кэтрин всегда будет рядом с ней. И на Господа уповаю я. Он никогда не оставит мою Кэсси, – ответил тот с самым решительным видом: разговор с виконтом пришелся ему не по душе.
– Пейте чай, преподобный, – любезно сказал ему граф: он заметил, что лоб пастора покрыли морщины, и решил занять его мысли другим разговором, ведь все, что он хотел выведать о Кристин, он получил. – Но вернемся к реставрации церкви. Я завтра же вызову из Лондона архитектора, который составит план реставрации, мы восстановим вашу горячо любимую церковь, а после займемся вашими домами – они находятся в ужасном состоянии.
Вдруг в гостиную вошел дворецкий.
– Да? – обратился к нему граф.
– Пришла мисс Глоуфорд, сэр, – слегка пренебрежительным тоном сообщил ему дворецкий.
– Проводите ее к нам, – приказал лорд Дрэймор: ему вдруг показалось, что приехала именно та, о ком он думал, – прелестная Кристин.
– Она отказалась пройти со мной, сэр, но сказала, что ей срочно требуется увидеть отца – преподобного Глоуфорда, – вежливо отозвался на это дворецкий.
– О, должно быть, я безотлагательно нужен в деревне! – воскликнул пастор, вскакивая на ноги и сминая в руках свою драгоценную шляпу. – Благодарю вас, Ваше Сиятельство, за то, что уделили мне время. – Он почтительно поклонился лендлорду.
– Не стоит благодарности, преподобный, я провожу вас, – вежливо предложил ему граф, поднимаясь на ноги.
– О, не стоит, сэр! – смутился пастор.
Но граф лишь улыбнулся и указал рукой на дверь.
Это смутило виконта Уилворта: он разгадал мысли друга, поэтому также пошел провожать пастора до самых дверей большого холла.
Как и надеялся лорд Дрэймор и в чем не сомневался виконт Уилворт, в холле дома их ожидала Кристин Глоуфорд: она была такой же прекрасной, как и в тот раз, и ее не портило ни старое, потрепанное, серое платье, ни грубые башмаки, такие же пыльные, как туфли ее отца. Ее длинные волнистые волосы были распущены и красиво обрамляли ее бледное тонкое лицо. Девушка выглядела очень смущенной, а увидев графа Дрэймора, стыдливо опустила взгляд на пол, прекрасно понимая, какое впечатление производит на графа ее красота. Но Кристин действительно была взволнована. Она подошла к отцу и беспокойно заглянула в его лицо.
– Ах, отец! Скорее! Кэсси стало намного хуже, и она зовет тебя! – с волнением сказала она. – Я взяла у соседа лошадь, чтобы приехать за тобой!
Пастор тут же разволновался, и у него дрогнуло сердце.
– Я сейчас же пришлю к вам своего лечащего врача, – отозвался виконт, наблюдавший за этой сценой.
«Прелестна! Прелестна!» – думал лорд Дрэймор, пристально глядя на взволнованное и смущенное лицо девушки.
Виконт Уилворт покинул холл и торопливо направился за врачом.
– Какая жалость! Надеюсь, ваша сестра скоро выздоровеет, – сказал граф, глядя на Кристин с плохо скрытым восхищением.
Девушка обратила на него взгляд своих прекрасных глаз и покраснела.
– Благодарю вас, сэр, вы очень любезны, – пролепетала она, удивившись и обрадовавшись тому, что граф обратился к ней.
– Пойдем, Кристин, нельзя терять времени! – торопливо сказал пастор своей дочери и, взяв ее за руку, направился к большим входным дверям. У дверей он остановился и еще раз поблагодарил графа за доброту.
– Это моя обязанность, преподобный, помогать бедным, – ответил тот, желая произвести на красавицу Кристин хорошее впечатление.
Она обернулась и улыбнулась ему полной смущения улыбкой.
Пастор же был так озадачен состоянием Кэсси, что не обратил внимания на то, какими восхищенными взглядами обменивались граф Дрэймор и его дочь Кристин.
Глоуфорды вышли из огромного роскошного дома лендлорда, сели на старую потрепанную лошадь, ждущую их у ворот, и та сдержанной трусцой понесла их в Вальсингам.
Виконт Уилворт надеялся, что с ними поедет его врач, поэтому увидев, что они не дождались его прихода, почувствовал легкое раздражение.
– Уже пропали? – спросил он у друга, поднимающегося по лестнице на второй этаж, где находились спальные комнаты.
– Ты ведь слышал, младшей сестренке совсем нездоровится, – отозвался граф, погруженный в мысли о Кристин.
– Я сообщил о болезни мисс Кассандры мистеру Моррису, и он осмотрит ее, как только соберется и приедет в деревню, – сообщил виконт, недовольный тем, как Колин отозвался о бедной Кэсси.
– Прекрасно, – пробормотал лорд Дрэймор: он уже не слушал речи друга, а вспоминал, какой взгляд бросила на него Кристин, перед тем, как покинуть дом.
«Прекрасный цветок, расцветший в глуши, далеко от глаз городских щеголей… Жаль, что она всего лишь грубая крестьянка» – с сожалением и неудовольствием подумал он.
