Текст книги "Данте Алигьери"
Автор книги: Анна Ветлугина
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава вторая
ДЕВОЧКА И ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Ну какой же Данте без Беатриче?! Ее образ пронизывает всю «Божественную комедию», да и вообще всю жизнь поэта. В аниме «Ад Данте» она становится его любовницей, но при этом остается «чистой душой». Такого расклада в средневековом мировоззрении не могло сложиться никоим образом. Женщину тогда оценивали не как человека, а как некую философскую категорию. С одной стороны, это была грешная Ева, склонившая Адама к первородному греху, с другой – непорочная Мария, родившая Спасителя. Две эти ипостаси никогда не смешивались, разве только грешница могла получить прощение благодаря заступничеству святых.
Итак, мультипликационная Беатриче довольно спокойно отдается Данте под романтической сенью дерев, а тот, уходя в Крестовый поход, обещает по возвращении взять ее в жены. Ничего подобного не могло произойти, иначе бы образ Беатриче не приобрел бы ореола святости, сияющего до сих пор. Да и наш герой в рядах крестоносцев – чисто продюсерский ход с целью прибавить персонажу боевика харизматичности. В действительности, последний, девятый Крестовый поход на восток закончился, когда Данте едва исполнилось семь лет. В этом возрасте он еще не знал Беатриче. Знакомство с ней ожидало его двумя годами позднее…
Какой же была реальная Беатриче, Биче, как иногда уменьшительно называл ее наш герой в своих текстах? Одна из самых известных женских персонажей в литературе, получившая свою «звезду» на астрономической аллее славы – в ее честь названа борозда Беатриче на Плутоне. И в то же самое время обычная, ничем не выдающаяся женщина. Кто она?
Стопроцентно верного ответа на этот вопрос не существует, но есть общепринятая версия, которую за давностью лет привыкли считать правдой. Согласно ей полное имя музы Данте Беатриче ди Фолько Портинари, дата рождения – апрель 1266 года, дата смерти – 9 июня 1290-го. Ее отцом был уважаемый человек, банкир Фолько ди Портинари. Пустил в мир эту версию Боккаччо, который якобы узнал о ней из первых уст, от троюродной сестры Беатриче монны Лаппы, урожденной Портинари. Эта монна Лаппа приходилась матерью мачехи самого Боккаччо, из чего можно предположить, что сведения получены Боккаччо из надежного источника. Почему тогда нельзя назвать эту версию бесспорной? Дело в том, что в дантоведении есть традиция не до конца доверять Боккаччо по причине его богатой художественной фантазии, которую он проявлял при написании биографии Данте.
Точный факт в том, что Фолько Портинари жил по соседству с семьей Алигьери. Есть документальные подтверждения тому, что он не был коренным флорентийцем, а переехал во Флоренцию из Портико-ди-Романьи. Помимо Беатриче у него было еще шестеро дочерей. Он прославился благотворительностью, основав и щедро жертвуя больнице Санта-Мария-Нуова во Флоренции.
До сих пор существование Беатриче продолжает считаться недоказанным, хотя о ней знает каждый образованный человек. Ученым не хватает документальных подтверждений, строки писателей в расчет не принимаются. Хотя упоминание о музе Данте встречается во вполне прозаическом документе – завещании Фолько ди Портинари от 1287 года. Там есть такая фраза: «…item d. Bici filie sue et uxoris d. Simonis del Bardis reliquite… lib. 50 ad floren» – «Биче, его дочь и жена Симона деи Барди наследует…»
Да, прекрасная дама вышла замуж за человека своего круга – банкира деи Барди по прозванию Мона. По одним сведениям, это произошло в январе 1287 года, по другим – намного раньше, когда она еще была девочкой-подростком.
Последнее предположение основывается на новых находках в архиве династии Барди. Недавно там обнаружился документ 1280 года, касающийся продажи Симоне своему брату участка земли, которая производится с согласия «его жены Беатриче».
Симоне деи Барди совершенно точно имел детей – не менее троих, – но вот родились ли они от Беатриче или от следующей жены, которую звали Билия (Сибилла) ди Пуч-чо Дечиаиоли, неизвестно.
Смерть Беатриче принято объяснять тяжелыми родами, хотя есть сведения о том, что она в целом имела слабое здоровье. В принципе, одно другого вовсе не исключает, даже наоборот.
Традиционно считается, что могила музы Данте находится в церкви Санта-Маргерита-деи-Черчи, неподалеку от домов Алигьери и Портинари, там же, где похоронены ее отец и вся семья. Именно здесь находится мемориальная доска. Однако вдумчивые исследователи подвергают эту версию глубокому сомнению. По обычаю женщину хоронили в родовой гробнице мужа, а не отца. Тогда это оказалась бы церковь (базилика) Святого Креста (Санта-Кроче), находящаяся рядом с капеллой Пацци. Именно туда Данте и ходил оплакивать потерю возлюбленной.
* * *
Апрель 1274 года выдался холодным и пасмурным. Воды Арно будто потемнели и потяжелели. Временами поднимался ветер, и тогда отражения исчезали под серой рябью, одним своим видом заставляющей прохожих ежиться и плотнее закутываться в плащи и манто.
– Как же праздновать Календимаджо[16]16
В Италии праздник наступления весны (ит. Calendimaggio).
[Закрыть] по такому холоду? – беспокоились флорентийцы.
В городе царило уныние. На Меркато-Веккьо торговля шла из рук вон плохо – все ждали теплых дней. Камины не топили, поскольку по календарю давно наступила весна. Школьный магистр, замерзший и злой, уже несколько раз подряд ломал свою трость о спины учеников. Дуранте Алигьери, которому уже шел десятый год, в эти дни не раз испробовал на себе учительское недовольство. Он любил помечтать на уроках, а это невинное развлечение не помогало отвечать на внезапные каверзные вопросы.
23 апреля выпал снег.
– Прогневали мы Господа, не иначе! – сокрушались флорентийские кумушки и скрепя сердце покупали в церкви лишнюю свечку. Им казалось, будто множество огоньков в храмах принесут городу долгожданное тепло. Так и случилось. В последнюю апрельскую неделю выглянуло солнце. Холод мгновенно позабылся. Теперь все думали только о грядущем Календимаджо, празднуемом в первый день мая. Флорентийские кварталы, предпраздничная суета. Во дворах сооружали беседки для праздничного угощения (корти), плели гирлянды. Судачили о том, где в этом году посадят ритуальное дерево, а главное – кого выберут майскими королем и королевой.
– Они танцуют весь день, а потом становятся мужем и женой, но только до восхода солнца, – объяснила Паола своему бывшему воспитаннику.
– Разве их венчают по другому обряду? – удивился мальчик. Он помнил чин брака, который ему не раз приходилось слышать на свадьбах родственников. Жених с невестой клялись не разлучаться «во все дни жизни», а вовсе не на одну ночь.
Нянька засмеялась:
– Их вовсе не венчают. Такое позволяется лишь раз в году и только майскому королю с королевой.
– Но это ведь грех, – произнес Дуранте полуутвердительно. Подумал и спросил: – А как выбирают майского короля? Меня могут выбрать, когда я вырасту?
– Могут, – пообещала Паола и замурлыкала себе под нос швабскую песенку, которую знала с юности. В былые времена судьба нередко заносила старшую служанку Алигьери в разные концы Европы, от Парижа до рейнских берегов.
Chramer, gip die varwe mir
die min wengel roete,
damit ich die jungen man
an ir dank der minnenliebe noete.
Seht mich an, jungen man!
Lat mich iu gevallen!
Мальчик не понимал слов, но по хитрым Паолиным глазам догадывался, что песенка не совсем приличная. Он был недалек от истины. Текст означал примерно следующее:
Торговец, продай мне румяна,
чтобы накрасить щеки,
пусть алый румянец поможет
завлечь молодого парня.
Взгляни на меня, красавчик!
Чарам моим поддайся!
На следующий день Флоренция закружилась хороводом праздничных нарядов и цветочных гирлянд. В садиках и на корти звенели лютни, пелись песни. Семейство Алигьери на этот раз вышло из дома в полном составе. Правда, глава семьи гулял по улицам вместе с супругой и детьми совсем недолго, тут же осев с кружкой вина под одним из навесов возле дома богатого патриция. Жена Алигьери, мадонна Лаппа, быстро нашла утешение неподалеку, в компании соседок, поглощавших сладкие пирожки.
Дуранте слонялся, разглядывая стены, украшенные коврами и яркими тканями. Хозяйки вывешивали их, хвалясь друг перед другом, так что рябило в глазах. Только дворец богатого банкира Фолько Портинари, находящийся в соседнем переулке от дома Алигьери, почему-то забыли украсить.
Надежда встретить на улице кого-нибудь из знакомых мальчишек таяла с каждым шагом. Все дети исчезли, будто их украли внезапно набежавшие цыгане. Скучая, мальчик дошел до площади перед церковью Святого Мартина (Сан-Мартино-дель-Весково), где вокруг музыкантов собралась целая толпа. Девушки в цветочных венках, разряженные кавалеры, потехи ради нацепившие шутовские колпаки, – все отплясывали тарантеллу – танец, который завезли во Флоренцию бродячие музыканты с юга. Раскрасневшиеся лица бешено кружились, словно планеты, затеявшие нечеловеческий хоровод. В какой-то момент мальчику показалось, что он вознесся над ними и созерцает всю историю рода человеческого, но музыка смолкла. Задыхающиеся и счастливые танцоры покидали круг, разбиваясь на группки или пары. В этот момент из переулка вышла девочка в алом платье и закричала:
– Приглашаем в дом Портинари! Идите к нам праздновать. Отец будет рад видеть всех!
Пестрая толпа тут же с радостным гвалтом хлынула в переулок. Данте остался один на площади. Девочка в алом платье подошла к нему:
– Ты не хочешь идти к нам на праздник?
Мальчик покачал головой.
– Почему?
Отвечать не хотелось, но она терпеливо ждала. Наконец, не выдержав, он честно сказал:
– Твой отец – банкир. А давать деньги в рост – большой грех.
Девочка звонко рассмеялась:
– Ты просто не знаешь! Банкиры никогда в жизни не займутся ростовщичеством. Если кто-то из них это сделает – его тут же с позором выгонят из гильдии. Пойдем со мной, ничего не бойся.
Вот, оказывается, куда подевались дети с улиц! Целая толпа мальчиков и девочек резвилась вокруг длинных столов с закусками, накрытых прямо на траве внутреннего дворика, среди роз и азалий. Взрослые гости с изящными кубками в руках расположились на плетеных стульях в одной из галерей. Дуранте не относился к любителям поесть, но яства, одновременно вкусные и необычные на вид, увлекли его. Особенно впечатлил пирог, скрывающий под тонкой корочкой целую стаю мелких жареных птичек. Но более всего его захватила беседа с девочкой в алом платье, дочерью хозяина дома. Ее звали Беатриче.
– Можно просто Биче, – тут же предложила она.
После закусок начались игры в мяч. Дуранте отошел к галерее. От беготни и визга у него закружилась голова. Он не помнил, как случилось, что они с Биче решили улизнуть с праздника.
– Сколько можно носиться, словно угорелые! – солидно говорила она, идя рядом с мальчиком по переулку, такому узкому, что два полных человека смогли бы преодолеть его только гуськом. – На свете есть много куда более интересного. Например, блуждающие огни или падающие звезды. Они появляются к счастью или это гнев Божий? А знаешь, почему при грозе человек сначала видит свет и только спустя некоторое время слышит звук? Потому что глаз имеет выпуклую форму, а ухо – полую. А еще…
Она знала на удивление много и рассуждала, будто взрослая, хотя оказалась младше Дуранте почти на целый год. После некоторых колебаний он решил показать ей свой тайный коралловый космос в земляной воронке под лимонным деревцем. Воровато оглянувшись по сторонам, дети взялись за руки и помчались между домами в тихий тесный дворик.
Мальчик отодвинул серый булыжник, скрывающий ямку от посторонних глаз.
– Красиво! – Беатриче, присев на корточки, разглядывала красные шарики. Теперь каждый из четырех мелких кораллов сидел на отдельном шнурке, распяленном на глиняных стенках воронки. Это были орбиты. Неподвижная земля, лежащая в центре перевернутого конуса, шнурка не имела.
Девочка сняла с себя цветочный венок и положила на землю, окаймив ямку:
– В космосе тоже празднуют Календимаджо! – Потом вдруг задумалась. – Знаешь, не огорчайся, – сказала она, снова надевая венок, – но у тебя получился совсем не космос. Небо не может быть перевернутым, все перевернутое – от дьявола. Ты сделал ад с кругами, а внизу торчит красная голова Люцифера.
Дуранте растерялся, не зная как ответить. В этот момент где-то за домами тяжело ударил колокол, возвещающий очередной канонический час.
Мальчик попытался защитить свое творение:
– Разве все подземное обязательно – ад? Наш магистр недавно рассказывал о термальных водах. Один богослов тоже считал, что их производит преисподняя. Но если бы они вытекали оттуда, то были бы вредоносными, а они ведь целебны.
Биче покачала головой:
– Тут главное не земля, а перевернутость. Дьявол всегда все переворачивает. И потом смотри: у тебя сужается книзу. Чем глубже, тем меньше места. Так и должно быть в аду. Самые страшные грехи встречаются гораздо реже обычных. Это мой папа так говорит, а ему сказал один священник.
– Сейчас закопаю. – Дуранте оглянулся в поисках подходящей палки, но девочка остановила его:
– Не надо! Ад нужен людям. Иначе разве Бог допустил бы его существование?
– Это тоже сказал тот священник?
– Вообще-то нет, – она потупила взор, – это я так думаю. Ну и папа иногда говорит.
Он отчаянно скосил глаза, чтобы получше разглядеть ее (посмотреть прямо в лицо не хватило смелости). Щеки были бледными, шея казалась слишком тонкой, а нос – слегка вздернутым. Но большие карие глаза – такие понимающие, умные, добрые и одновременно жизнерадостные – как бы хотелось глядеть в них каждый миг жизни!
– Ты чего так смотришь? – обеспокоилась девочка. – У меня, наверное, майский жук в волосах. Он оглушительно жужжал только что. Интересно, они не кусаются?
– Нет жука, – выдохнул Дуранте, – ты… – Он не смог выразить чувств словами, спутался и покраснел.
Биче опасливо потрогала прическу:
– Хорошо, что нет. Я боюсь их, если честно. А в остальном я довольно смелая. Мне кажется, я бы даже смогла спуститься в царство мертвых, как Эней. Ты читал про него? Это – моя любимая книга!
Мальчику показалось, что щеки сейчас запылают огнем от стыда. Отвернувшись, он небрежно пробурчал:
– Разумеется! Кто же не знает Энея?
– О, – обрадовалась Беатриче, – а кто тебе из героев больше всех нравится?
– Эней, – с отчаянием в голосе сказал Дуранте.
Девочка понимающе кивнула:
– Конечно, он настоящий воин. Но мне ближе Дидона. Очень жалко ее. Она ведь даже не подозревала, что самоубийство – страшный грех.
– Разве? – Он обрадовался перемене темы. – А мне кажется, предательство хуже. Ведь нет грешника страшнее Иуды, вчера на проповеди даже говорили.
– Ну правильно, так он ведь и повесился, – рассудительно сказала девочка, – хотя предательство тоже ужасно. А вообще… слушай, я тут подумала: самоубийство – тоже предательство, ведь когда ты убиваешь себя, то предаешь Бога, который тебя сотворил.
– Ты такая умная… – восхитился он.
Биче рассмеялась:
– Я просто люблю слушать отца. Вот он действительно умный. Приходи к нам в гости, тоже послушаешь.
…Дети медленно шли назад по переулку. Освещение уже неуловимо изменилось. Тени стали длиннее, очертания резче. В сторону берегов Арно медленно пролетела большая чайка, и в ее полете тоже виделось нечто вечернее.
– Ты приходи к нам, – сказала Беатриче, – у нас часто устраивают праздники.
– Благодарю… – Он замялся. Хотел прибавить цветистый комплимент, как настоящий взрослый кавалер, но не вспомнил ни одной подобающей фразы. Девочка рассмеялась, но не обидно, а как-то по-дружески. Они постояли немножко у дверей ее роскошного дома, из-за которых неслись звуки продолжающегося веселья.
– Может, зайдешь еще раз? – спросила она, стряхивая сухие травинки с алого платья. В это время дверь резко распахнулась, выглянула нарядная женщина:
– Вот ты где, Биче! А мы уж обыскались! Бежим скорее, тебя выбрали майской королевой нашего дома!
Обе тут же унеслись, обдав мальчика ветром от длинных юбок. Без всякого сомнения, можно было последовать за ними – его ведь приглашали, даже дважды. Но почему-то он не пошел. Боялся испортить впечатление о себе какой-нибудь досадной оплошностью или не хотел видеть майского короля?
Данте уже в третий раз рассеянно брел по переулку. Подходя к своему дому, бросил взгляд на лимонное деревце, под которым, прикрытый булыжником, продолжал свое существование перевернутый земляной конус с коралловыми бусинами. Маленький ад… В таком случае лимон, растущий над ним, можно смело считать древом познания. Откушал лимончика – добро пожаловать в преисподнюю! Он с сожалением подумал, что не сможет больше играть в прежнюю игру.
Отец с мачехой и малышами еще не вернулись. Дом казался непривычно пустым и гулким. Только Паола на кухне мурлыкала песенку. Внезапно мальчик почувствовал себя очень одиноким и бросился к бывшей няньке.
– Паола!
Она сидела на скамье, чуть покачиваясь в такт мелодии. Рядом стоял большой винный кувшин, наполовину пустой.
– А, это ты пришел. – Ее улыбка выглядела более щербатой, чем раньше. Такое с ней уже случалось в прошлом году, когда она ходила праздновать Календимаджо за город и подгулявшие ремесленники выбили ей два зуба. – Ну как праздник?
– Паола…
Он привык рассказывать ей всё еще с раннего детства. Рассказал и про чудесную девочку в алом платье.
– Портинари – богачи, – проговорила нянька, зевая, – у них и платья красные, и пироги с пряностями. А твой отец, хоть и гордый аристократ, такого себе позволить не может. Смотри, не бегай к ней, выдерет он тебя, как пить дать!
– Но ты же не выдашь меня, правда?
– Правда, правда… – Она потрепала его по затылку. – Иди спать, завтра чуть свет на мессу.
Мальчик поднялся в свою комнату под самой крышей. Быстрые сумерки уже охватили город. Где же отец с мачехой? В ночное время ходить по улицам запрещено. Или в праздник все же есть послабление?
Он лег на кровать под балдахином, совсем недавно казавшуюся ему верхом роскоши. Та и вправду стоила немало. И на стенах спальни висели дорогие каполетти – ковры, крепившиеся к камню коваными крючьями. А у многих ведь и вовсе не было никаких кроватей. В домах ремесленников мебели не знали. Какой же тогда должна быть кровать Беатриче? Наверное, полог ее выткан из золотых нитей, перина набита пухом райских птиц, а вместо одеяла спящую девочку укрывают небесные облака. И, конечно, нужно немедленно почитать про этого Энея. Прямо завтра же…
С такими мыслями Данте заснул. Ночью его несколько раз будил голос отца, раздраженно выговаривающий Паоле. Она жалобно оправдывалась, сквозь сон мальчик вроде бы слышал свое имя. Но утром все ночные воспоминания заглушили беспощадные голоса колоколов.
Семейство помчалось на мессу в полном составе. После службы немного погуляли по городу. Мачеха показала Дуранте майского короля с королевой, выбранных накануне, и свежепосаженное дерево. Гирлянд на нем висело больше, чем листьев. А король с королевой и вовсе не впечатлили.
Проходя мимо дома Портинари, мальчик невольно замедлил шаги. Отец заметил это и усмехнулся. «Может, совпадение?» – подумал Данте, но сердце неприятно сжалось. Патер пошел дальше, ничего не сказав. Однако, когда вернулись домой, вызвал сына к себе в кабинет.
– Растет первенец… – неопределенно начал отец. Мальчик почувствовал себя беззащитным под его пристальным взглядом. Застыл, пытаясь угадать, какое прегрешение совершил и как его за это накажут. – Взрослеет, – продолжал родитель, – уже начал понимать, зачем нужны бабы.
Щеки Дуранте вспыхнули от негодования. В глазах затаились злые слезы. Ненавистный отцовский голос продолжал буравить слух:
– Это неплохо, когда мальчику нравятся женщины. За городской стеной живет много красоток, которые делают для мальчиков всё, что те попросят, хе-хе. Только ты еще маловат. Дорасти хотя бы до двенадцати, и я отведу тебя туда. Жену тебе я тоже уже присмотрел – красавицу из дома Донати. Через пару лет пойду, официально договорюсь с ее отцом, он точно мне не откажет. А к Портинари не ходи. Не наш круг. Вот так-то, хе-хе. Ну, иди, играй в мяч.
Лучше бы сто розог, чем такой разговор! Мальчик вылетел из отцовского кабинета и, забившись под лестницу, беззвучно зарыдал. Немного успокоившись, он стал думать: откуда отец узнал? Его же не было дома, когда они с Биче сидели во дворе. Неужели Паола нарушила обещание и предала?
В бешенстве он влетел на кухню. Служанка толкла в ступке мясо для пирога. Под ее глазом чернел синяк.
– Ты сказала ему про Беатриче?! – Слезы мешали говорить. Дуранте яростно шмыгнул носом. – Ты предательница!
– Да не говорила, зачем говорить… – испуганно забормотала она, – папаша твой выгнать меня хотел, пью вроде как много, а куда мне идти, если выгонит?
Мальчик всхлипнул:
– Так говорила или нет?
– Он мне еще пригрозил, твой папаша, что погонит меня голую по городу, кто же меня тогда возьмет в прислуги? Не плачь, вот сейчас пирожка тебе испеку…
Он решительно вытер слезы и посмотрел ей прямо в глаза:
– Знаешь, почему самый большой грешник – Люцифер? Потому, что он предал.
Паола низко согнулась над ступкой, изо всех сил перемешивая будущую начинку. Данте выскочил из кухни и помчался к себе под крышу. Там он упал на колени перед темным прикроватным распятием и надолго замер.
«Господи! Да будет Твой суд справедливым! Да сбудется воля Твоя! Да не избегнет грешник расплаты!»
Помолившись, он лег в постель и ощутил знакомые признаки лихорадки. Она накрывала жарким дыханием. Целые вереницы коралловых шариков со свистом уносились через коническую воронку к центру Земли. На высоко парящих белых облаках сидела девочка в алом платье и говорила о вечности. Где-то далеко на краю появилась яркая комета и начала неудержимо расти, превращаясь в дракона, готового поглотить всех… но тут запекшихся губ коснулась прохладная струйка из глиняной кружки.
А дом Алигьери жил обычной жизнью, наполненный топотом маленькой Гаэтаны, плачем младенца Франческо, голосами, грохотом на лестнице за дверью, запахом подгорелого пирога…
Помилуйте, но почему же такой дым повсюду? Паола совсем не следит за своей стряпней? Раньше такого не случалось. Вот и мачеха удивлена такой бесхозяйственностью. «Паола, как не стыдно! Пирог совсем сгорел!» – доносится ее недовольный голос. В ответ что-то кричат младшие служанки. «Да где же она, в конце концов?» – негодует мадонна Лаппа.
На лестнице послышались шаги. Кто-то сдавленно произнес: «Матерь Божия!» – и раздался пронзительный женский визг. Мальчик вскочил с кровати, бросился к двери и высунулся посмотреть. Паола лежала на ступеньках вниз головой, шея странно вывернулась, как будто старшая служанка хотела подсмотреть в щелку что-то крайне любопытное. Вот только остекленевшие глаза совсем не выражали интереса. Рядом стояла глиняная кружка, почему-то не разбившаяся. Теряя сознание, Данте увидел как бы со стороны падение своего тела. «Так падает мертвец», – успел подумать он, ныряя во тьму.
«А что если она все же никого не предавала? Нет, невозможно. Иначе ее бы не постигла кара». – Эти тяжелые мысли появились, едва он пришел в себя. Более всего Дуранте волновал вопрос: не погубил ли Паолу он сам своей страстной мольбой о справедливом суде? Мальчика разрывали противоречивые чувства: жгучая жалость к няньке и к себе самому, оставшемуся без близкого человека, и смутное ощущение собственной опасной силы. Бог слышит его и даже исполняет желания. Но желания одного, оказывается, могут разрушить жизнь другого…
Выздоровев, Данте старался не вспоминать о Паоле и обходил стороной переулок, где стоял дворец банкира Портинари. Только девочку в алом платье забыть не мог. Она приходила к нему во сне, и они снова и снова беседовали в тихом дворике под лимонным деревом.
Он спросил своего магистра про Энея. Тот сказал, что книга неподходящая для столь юного ума, но все же дал почитать, дабы воспитанник лишний раз поупражнялся в латыни. Это оказалась длинная поэма, некоего Вергилия, жившего почти полторы тысячи лет назад. Поначалу мальчик откровенно скучал, пролистывая описания взаимоотношений языческих богов и пути Энея в Карфаген. Но когда царица Дидона, увидев отплывшие корабли возлюбленного, бросилась грудью на меч, – сердце Данте сжалось, и он уже не мог оторваться от тяжелого чеканного стиха, будто воочию наблюдая, как герой, вооруженный одной лишь волшебной золотой ветвью, сходит в царство мертвых.
Когда Дуранте исполнилось 13 лет, отец пошел к мессиру Донати и просватал его дочь Джемму за своего первенца. Его не смутило, что к этому роду принадлежала коварная Альдруда, из-за вероломства которой Флоренция раскололась на два лагеря.
– Они же гибеллины… – прошептал Дуранте, узнав о своей участи.
Патер расхохотался:
– Кто тебе сказал? Они – гвельфы, как и мы, притом весьма оборотистые. Родство с ними крайне выгодно нашему дому.
– Да… – еле слышно отозвался мальчик и начал отчаянно тереть глаза кулаками, пока во тьме не появились сверкающие звезды. В их лучах он снова увидел миловидное лицо Беатриче, и по щекам покатились слезы. Схватив плащ, он выскочил из отцовского кабинета и побежал к ее дому – вдруг посчастливится увидеть ее хотя бы мельком?
Двери украшала гирлянда из белых лилий. «Наверное, опять пригласили всю улицу», – подумал Дуранте. Вышла служанка и начала подметать ступени. Он решился спросить:
– У вас праздник?
– Да, – ответила та, – сегодня радостный день. Наша юная госпожа помолвилась с почтеннейшим и достойным господином Симоне деи Барди.
…Его звали принять участие в праздновании. Он чуть не ответил грубостью, но в последний момент сдержался. Звали-то от всей души. Портинари славились гостеприимством. Да и никакого права на недовольство, если честно, Данте не имел. С того майского праздника он больше не разговаривал с Беатриче. Разве только несколько раз приветственно кивал ей, встречаясь в церкви, а потом долгие недели жил ее улыбкой. И вечерами старался лечь спать пораньше в надежде увидеть ее во сне. Но кто же про это знает?
Стараясь не расплакаться, он сухо поблагодарил служанку и бросился в ближайший переулок. Там прислонился лбом к пахнущей сыростью замшелой каменной стене и замер.
Он не услышал шагов за спиной и вскрикнул от неожиданности, когда почувствовал у себя на плече чью-то тяжелую руку.
* * *
Здесь нужно объяснить загадочные слова Беатриче: «Банкиры никогда в жизни не займутся ростовщичеством». Разве это не одно и то же занятие?
Да, здесь очень много сходного, но разница все же есть, и она частично отражена в одной из пьес Шекспира «Венецианский купец». Католическая церковь позднего Средневековья, подвергая анафеме ростовщиков, не трогала «честных банкиров», потому что те действительно не нарушали евангельских предписаний и ссужали деньги безвозмездно. Естественно, сразу же возникает вопрос: зачем они это делали? И как в условиях беспроцентного ссужения средств смогли вырасти крупные банковские конторы, например знаменитый «Дом Медичи» во Флоренции?
Разумеется, банкиры из гильдии, к которой принадлежал отец Беатриче, не были меценатами. Просто они нашли варианты обхода церковных запретов. Ссуды выдавались беспроцентно, но в векселях прописывались суммы не в местной валюте, а в деньгах соседнего государства, курс которого был выше. Если вспомнить, что вся Италия времен Данте состояла из городов-государств, то и вариантов поиграться с курсами валют находилось немало. Например, получив 500 флорентийских лир, должник обязывался вернуть 500 венецианских дукатов. Или наоборот, в зависимости от курса. Издержки по трансакции, разумеется, оплачивал заемщик, и банки неплохо существовали, при этом оставаясь вполне безгрешными организациями. Одним из главных талантов итальянского банкира считалось предугадывание соотношения лиры с дукатом. Самые удачливые считались волшебниками, управлявшими курсами валют с помощью силы мысли.
Вернемся к Беатриче. Личная жизнь Данте из аниме с точки зрения биографии поэта описана неверно, но персонаж крестоносца, кем сделали Данте создатели мультфильма, довольно реалистичен. Он на кресте клянется любимой в верности, но, уйдя в Палестину, погружается в атмосферу безнаказанности. Ведь согласно мультфильму, епископы-фанатики обещают отпустить солдатам все грехи, лишь бы они доблестно сражались против мусульман. Поддавшись этим уверениям, глубоко порядочный и верующий в Бога Данте с легкостью вступает на путь греха: он изменяет своей возлюбленной, причем не по причине возникновения новых чувств, а использует несчастную иноверку, готовую отдаться христианскому рыцарю, дабы спасти своего мужа. Далее герой пускается во все тяжкие и начинает развлекаться с блудницами. В жизни реального Данте не случалось ничего подобного, такой сюжет не особенно популярен и в рассказах о крестоносцах, но в военных походах такое наверняка случалось. И, конечно же, подобные хитросплетения сюжета находят отклик у современного зрителя.
В аниме «Ад Данте» Данте направляется в преисподнюю с определенной целью: спасти Беатриче, пострадавшую из-за его предательства. Вернувшись из Крестового похода, Данте видит ее умирающей от клинка того самого мусульманина, чья жена отдалась ему ради спасения мужа. На глазах Данте чистую и непорочную (!) Беатриче забирает Люцифер, и наш герой, не раздумывая, бросается в погоню.
В оригинале «Божественной комедии» он оказывается в аду вроде бы случайно, заблудившись в лесу.
так написано в поэме. В то же время читатель смутно догадывается, что «адское» путешествие было предопределено. Первая строчка – знаменитое «Земную жизнь пройдя до половины» – словно подсказывает, что поэт достиг возраста, требующего совершить какой-то определенный шаг.
Исследователи очень любят подчеркивать, что поход в преисподнюю начался в 1300 году, ведь Данте верил Библии, а там написано, что стандартная человеческая жизнь длится 70 лет[18]18
Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь… (Пс. 89:10).
[Закрыть]. Если считать от его года рождения (1265-й), то 1300 год приходится на 35-летие поэта, то есть как раз – середина жизни. Пытаются рассчитать даже день начала «адского» похода. Так, уже в I песни повествуется о созвездиях «с неровным кротким светом…»[19]19
Перевод Д. Минаева.
[Закрыть]. Считается, что это созвездие Овна. Эта привязка дает основание предполагать, что в «темный лес» Данте попадает в ночь со Страстного четверга на пятницу (с 7-го на 8 апреля) 1300 года. То есть он спускается в ад вечером Страстной пятницы – строго, как Христос.
Конечно же, масштабные и пугающие образы адских бездн приходили ему в голову значительно раньше. Ад был для средневекового человека чем-то привычным, почти бытовым. О его существовании регулярно говорили священники с амвона, им пугали детей. Он предполагался как возможная перспектива для каждого. Вопрос: насколько это сдерживало людей от совершения беззаконий? Судя по всему, не слишком. От постоянного «употребления» ад, скорее всего, терял для них большую долю своей невыносимости, превращаясь просто в очень плохое место, где все же можно жить.
