Текст книги "Блондинка вокруг света или I did it my way"

Автор книги: Анна Лазарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Гималаи, Дарамсала, Маклауд Ганж, Манали

Привелось мне столкнуться на безлюдной улице с самим Далай-ламой. Его машина, с настежь открытыми окнами, медленно едет по задворкам Маклауд Ганжа, пытаясь избежать встречи с толпой паломников. Я разыскиваю место, где смогу отдать в починку свой фотоаппарат, который накрыло волной, ещё в Гоа. И я тоже стараюсь избежать толпы.

Когда машина поравнялась со мной, Далай-лама взглянул мне в глаза и улыбнулся. На деревьях, в тумане, сидели обезьяны.

Я остановилась в Багсу. Горная деревенька ступеньками. Второе место по дождливости в мире. Говорят, первое тоже в Индии.

Гималаи. Журчит горный поток. Тут и там кришнаиты бьют в барабаны, прославляя имя Бога. Тибетские беженцы, в национальных костюмах, то и дело бродят в демонстрациях по улицам, с плакатами, обличающими китайское правительство. Наконец, я нахожу удовольствие в индийской кухне и даже учусь на кулинарных курсах.

Рядом с моим гестхаусом, в нижнем Багсу, проживает семья мангустов. Время от времени один из родителей-мангустов пытается напасть на меня, когда я иду по узенькой дорожке к дому. Так они защищают детёнышей. Однажды нахожу рыже-коричневого скорпиона в своей сумке. Он расположился там на муссонную спячку. В последний момент я отдёргиваю руку от этого «сухого листа». Хорошо, успела. Этот вид скорпионов считается одним из самых опасных. Сажаю в стакан и выбрасываю на природу.

В один из дней меня преследует на мотоцикле незнакомый индиец. На протяжении пятнадцати километров он не отстаёт от моего байка, что-то кричит и бурно жестикулирует. Разозлившись, я останавливаюсь. Индиец подъезжает и протягивает мне мой кошелёк, со всеми деньгами и банковскими картами. Такое в Индии тоже случается. А я уже приготовила все ругательства, которые знала…

«Дай ему Кришна доброго здоровья и денег!»

Индия, конечно, очень особенная страна. Со своим особенным способом мышления. Который может и взбесить ненароком.

Рикша в Индии:

– На вокзал, плис.

– Есь, есь (да, да).

– Знаешь, куда ехать?

– Есь, есь… – рикша неопределённо качает головой из стороны в сторону. Этот знаменитый индийский жест может означать и «да», и «нет».

– Куда ты меня привёз? Это аэропорт, мне на вокзал надо. Я лучше пересяду в другую рикшу.

– Ноу, ноу, я знаю вокзал.

– Точно?

– Есь, есь.

– Уверен?

– Есь, есь.

– Это опять не вокзал, это отель, я же тебя спрашивала, знаешь ли ты, как проехать на вокзал!

– Сейчас, сейчас.

Разворачиваемся. В конце концов, находим вокзал, спрашивая всех подряд. Я опаздываю на поезд!

Я злобно выдаю ему шестьдесят рупий. Он мотает головой.

– Не достаточно.

– Как не достаточно? До вокзала стоит шестьдесят рупий, сам знаешь.

– Но ведь я же тебя привёз и в аэропорт и в Джи Дабл Ю Мариотт. Плати за всё.

Я вне себя:

– Я же не просила туда везти! Ты же клялся, что знаешь, куда ехать! Я на поезд из-за тебя опаздываю! Ты мне билет оплатишь?! – я на вершине негодования.

– Ноу, до аэропорта сорок рупий, до Джи Дабл Ю Мариотт шестьдесят рупий, из Джи Дабл Ю Мариотт до вокзала – девяносто рупий…

Немая сцена. Вот так вот. Здесь нужно иметь десять тонн терпения.

Манали – ещё одна горная деревушка и место паломничества ищущих. Останавливаюсь поблизости, в Вашиште. Самая главная достопримечательность этого местечка – горячие серные источники. Я отмокаю в центральном источнике каждый день. Посреди моей комнаты стоит буржуйка, дощатые стены разрисованы фигурами индуистских божеств Шивы и Парвати, а из окон видно долину и сразу несколько водопадов. Чтобы подняться к водопадам, нужно долго пробираться вверх, в тумане, поскальзываясь на глине и повисая на ветках яблонь.

Парень, которого я знаю ещё с Гоа, неожиданно обнаруживает, что у него осталось всего два дня индийской визы. И за эти два дня ему нужно успеть добежать до Непальской границы. Придётся дать ему взаймы. Он бежит в Непал на перекладных, пересекая границу на лошади.

В эти дни весь поток туристов устремляется в Непал.

Катманду, Непал

Июль

Джомолунгму видно редко и едва. Не сезон. Останавливаюсь в отеле «Звезда». На первом этаже, подо мной, каждый день жарят чеснок. Читаю книгу об этом отеле. Действие происходит в восьмидесятые. Выдумка про снежного человека, просвещённых буддистов, потерянный тибетский город Шамбалу и хорошего парня из Австралии, который всем помогает. Он же книгу и написал. Снежного человека здесь зовут Йети. Прохладно, но мыться приходится холодной водой. Перед тем как в очередной раз принять душ, собираюсь с силами минут пятнадцать и… делаю рывок.

Знакомлюсь с «местными». Среди моих новых друзей – голландская учительница-волонтёр и профессор калифорнийского университета, который теперь преподаёт в университете Катманду и изучает влияние глобального потепления на экологию Гималаев. Профессор ездит на электромобиле и мечтает построить эко-коммуну на сакральной тибетской горе Кайлаш.

Катманду заливает. Мириады лягушат величиной с ноготь высыпают на дорогу и почти полностью покрывают её. Монахи в бордовых платьях спешат укрыться от дождя. Они не видят лягушат. Приходится их окликнуть. Монахи останавливаются. Буддистам можно есть мясо, но нельзя разрушать жизнь. Такой вот скользкий момент в буддизме. Теперь бедным монахам придётся медленно и тщательно выбирать место, на которое можно наступить, и они окончательно вымокнут в своих рясах. Но они благодарны за предостережение.

Пашупатинатх, место, где горят погребальные костры Непала. Около костров туристы фотографируются с вымазанными серой глиной непальскими саду. Это особый «вид» саду. Рассказывают, что эти парни питаются обгоревшими человеческими останками. Саду сидят на ступеньках храмов, их дредлоки завёрнуты пучками вокруг голов и скреплены той же глиной. Обезьяны выхватывают у людей все, что им приглянется. У моего спутника-француза обезьяна отнимает початок кукурузы. Он не отдаёт. Они перетягивают кукурузу несколько секунд, с ненавистью глядя друг другу в глаза. Наконец, обезьяна побеждает. Спутник остаётся голодным и очень раздражённым.

Как-то одна чешка приглашает меня на чашку кофе. Говорит, что пишет книгу и я ей интересна как персонаж.

За утренним кофе она между прочим гадает мне на картах таро. То и дело выпадает карта с лицом того лысеющего человека, которого я недавно с ней видела. Это её как бы удивляет.

– Боже мой, тебе опять выпал гуру! Как же тебе везёт!

Рассказывает, как бы невзначай, о том, что где-то рядом с Катманду, в горах, есть школа Тантры. Быть принятой туда – большая удача. И принимают туда только женщин. Всем мужчинам, кроме самого Учителя, вход в школу заказан, ведь они – это зло, дыры в твоей защитной оболочке. Тебе нужно очищение. Только Учитель может тебе помочь!

– Каким же образом происходит очищение?

– Через секс с Учителем. Но ты должна прекратить любые отношения с остальными мужчинами. Набор уже закончен, но я могу с ним поговорить, потому что у меня хорошее предчувствие…

Теперь они мои персонажи. Корю себя, что забыла имя этого «святого» человека. В конце беседы ассистентка секс-гуру признаётся, что у неё самой уже восемь лет никого не было, потому что гуру запрещает, а сам секса с ней больше не имеет…

И тут я взорвалась. Не знаю, кто она – жертва промывки мозгов, мошенница, которая посчитала, что эту наивную курицу легко облапошить, или просто идиотка. Но я посоветовала ей не терять времени, даже не допивать кофе. А послать самодовольного маньяка-гуру подальше, бегом добежать до улицы и поиметь любого, первого попавшегося мужчину. Пусть это даже водитель рикши, пусть это даже бездомный нищий с проказой, пусть даже он сопротивляется. Это уже неважно! Просто не теряй больше не секунды своей драгоценной жизни. Восемь лет коту под хвост!

– И, да! Не волнуйся, сестра! Я сама заплачу за кофе, главное, поторапливайся!

Она сдулась, больше очищаться не предлагала, но и собственного сексуального переворота не совершила. Мы мирно допили кофе и разошлись.

Я находилась в Катманду ещё несколько недель и ещё несколько раз видела её с другими девушками. И вот что странно: девушки смотрели на неё с уважением. Неужели кто-то повёлся? Какие же мы всё-таки бабы – дуры! Или это я просто такая не спиричуальная?

Бахтапур – это красно-зелёный древний непальский город в часе езды от Катманду. Красный, потому что дома и даже мостовые выстроены из красного кирпича. Зелёный, потому что весь покрыт зелёными многовековыми прудами и мхом на красных черепичных крышах.

На одной из крыш – маленький ресторанчик с видом на всю эту красно-зелёную мозаику. Вокруг скопление эротических храмов и скульптур. Культура Непала не стесняется воспевать рождение и созидание новой жизни.

На улице под сорок жары. Внутрь автобуса не залезешь, там давка. Парит, но дождя не было уже неделю. Дождик выбирает время, когда я еду на крыше автобуса из Бахтапура обратно в Катманду. Я вымокаю и промерзаю.

Как-то, в Катманду, сталкиваюсь с приятелями. Они знакомят меня с итальянским, немного невежливым, парнем-мотогонщиком. Итальянец грубовато пытается за мной ухаживать. Он до смешного представляет собой всё то, что мы традиционно думаем об итальянских мачо. Жгучий брюнет, непоседливый, весь как на шарнирах. Словом, похож на Райкина в старом советском фильме «Труффальдино из Бергамо». По иронии совпадений он и есть из Бергамо. Он отпугивает меня своей грубоватой напористостью. Я старюсь держаться подальше от напористых людей.

Читван, Покхара

Август

Национальный парк Читван долго был охотничьим угодьем королей, поэтому природа в нём сохранилась великолепно. Там до сих пор водятся носороги, ягуары и другие редкие животные.

Первым делом, конечно, я предпринимаю сафари на слоне. На носорогов мне не везёт. Второй раз выезжаю, а их всё нет.

Зато везёт на крокодилов. После сафари мы купаем слонов в реке, а рядом, в кустах, крокодилы и лежат. Гиды говорят, крокодилы боятся слонов и поэтому опасности не представляют.

Чтобы, наконец, увидеть носорогов, приходится нанимать хозяина своего гестхауса в качестве проводника по джунглям. За нами увязываются все его кузены из соседней деревни, в количестве семи человек. Прямо Белоснежка и семь гномов.

Пробираемся долго, через болота, через кусты и травы. Держим в руках палки на случай, если встретим диких зверей. Кажется, наш грозный вид действует – медведь-губач улепётывает со всех ног.

«У семи нянек дитя без глаза». В очередной раз наступив на краешек ручейка, я проваливаюсь в воду по шейку. Это оросительный канал для рисовых полей, в полметра шириной и в полтора метра глубиной. Семеро парней-гидов не уберегли одну-единственную туристку!

В тот самый момент, когда я вылезаю из канавы, с несколькими присосавшимися пиявками в трусах, носороги и появляются. Аж два сразу! Ещё и в окружении стайки пятнистых оленей!

Боже мой!.. Я лезу за фотоаппаратом, не обращая внимания на пиявок… это же фотография жизни!

Но какой снимок можно сделать затонувшим фотоаппаратом? Только тот, который навечно останется жить в памяти. Этот фотоаппарат тонет уже второй раз и больше не подлежит восстановлению.

Гиды, нисколько не смущаясь, просят чаевых, несмотря ни на провал, ни на то, что их никто не приглашал.

Позже отдираю ото всех частей тела пиявок. К ним я уже привыкла. Пиявки в Непале – звери. Не обязательно падать в воду – они буквально прыгают с деревьев и присасываются к шее и плечам. Как это неприятно, стоя под душем, нащупать на своём теле что-то, что трудно ухватить и оторвать, что-то склизкое, неопределённое и налитое твоей собственной кровью. А потом оно извивается блестящими масляными боками под струёй воды.

В слоновьем питомнике пополнение. Новорождённый слонёнок – сын домашней слонихи и дикого слона из джунглей. Дикий слон прибежал много месяцев назад, ночью, трубя победу и поправ ограду из колючей проволоки под напряжением. Обслуживающий персонал ничего поделать с силой слоновьей любви не мог. Не новость. Такое случается в непальской деревне Саураха.

Во время ночного сафари в джунглях я понимаю, откуда появилась идея рождественских огоньков на сетке. Отсюда. Джунгли покрыты маленькими яркими зелёными огоньками. Это светлячки. Иногда слишком много! Иногда просто не верится, что это всё реально и что это обычная ночь в непальских джунглях, а не новогодняя вечеринка.

Поздней ночью возвращаемся по тихим деревенским улицам. Уставший от работы слоник просыпается под навесом и, сердито поправив хоботом подушку из соломы, укладывается опять. «Ходят тут всякие, спать не дают». Мне становится неловко за то, что разбудила.

Джунгли живут, дышат. Из-за тех кустов слышится рык леопарда или бенгальского тигра. Что-то оглушительно и остервенело квакает из лужи на обочине. Цикады, исступлённо захлёбываясь, визжат на деревьях.

Уже неделю не ходят автобусы. Народ бастует. Новый непальский президент произнёс свою речь на хинди вместо непальского. Народ оскорблён. Строит баррикады, не пропускает автобусы, жжёт шины и чучела президента. Мы, иностранцы, должны всё это наблюдать из автобусов. Я застряла в Читване. Туда легко попасть, но трудно выехать.

В стране не так давно произошла революция. Неспокойно. Парламент сбросил короля, отобрал у него иммунитет, королевский дворец, титул реинкарнации Вишну и прочее. Король живёт теперь в лесах. Такие сбросят и президента.

Два раза мой автобус останавливали, и я возвращалась обратно в сырую Саураху. К тому времени я абсолютно обвыклась с запахом плесени.

Я слишком надолго застряла в Катманду, а затем в Читване. Первый раз по лени, второй раз из-за забастовки. До самолёта «Катманду – Дели» осталось несколько дней.

Я уже не попаду в Лумбини, место рождения Будды. Но у меня всё ещё есть пара дней, чтобы увидеть Покхару.

Как же красив Непал! Водопады! Зелёные горы! Такого бриллиантового зелёного я почему-то раньше ожидала от Ирландии, не от Непала.

А эти террасы! Ими исполосована вся страна. Многие террасы очень древние, но на них до сих пор выращивают рис. Некоторые из них заброшены лет двести назад. Но они не стёрлись со склонов гор и всё ещё видны. Я заворожённо смотрю из окна автобуса.

Во время остановки на обед я протираю лицо огуречным колечком, для увлажнения и чтобы смыть дорожную пыль. Я иногда так делаю, особенно когда вода плохая. Во время этого занятия меня и находит тот невежливый итальянский гонщик. Он тоже на пути в Покхару. Как-то неловко встречать знакомых, когда по твоему лицу размазан перезревший ресторанный огурец с крупными, тут и там приставшими семечками.

– Ты чокнутая, – сообщает мне итальянец.

– Спасибо, – отвечаю я.

– Что бы сказал на это твой бойфренд? (Пробивает, есть ли у меня бойфренд.)

– Думаю, он бы простил, – неопределённо отвечаю я.

– Может, как-нибудь встретимся, выпьем?

– Посмотрим, – говорю я, отклеивая огуречную семечку от верхнего века.

Покхара сразу располагает своим уютом и домашностью. Узкое длинное горное озеро, покрытое уже так хорошо знакомыми сиреневыми кустами. Синие птицы сидят на ветках прибрежных деревьев. Это зимородки, их здесь называют кингфишерами (королевские рыбаки). Я пытаюсь охотиться за ними с фотоаппаратом. «Выбери меня»… Не тут-то было. Кингфишеры неуловимы, как удача.

Неожиданно для горного озера, обрамлённого снежными вершинами, в нём очень тёплая вода. Берёшь напрокат лодку, уплываешь на середину озера, находишь место, свободное от сиреневых кустов, и бросаешься в тёплую воду. Когда выныриваешь, первое, что ты видишь, – заснеженные вершины Аннапурны прямо над твоей головой.

По традиции, не ленивые туристы уходят в трип вокруг Аннапурны. Отнимает это три недели времени и все силы, что у вас есть. Недаром люди верят, что после такого трипа человек возвращается чистеньким, поскольку-де за время такого трудного пути отрабатывается вся негативная карма.

Я же ленивый турист, в горы я не пойду и буду наслаждаться комфортом гостиницы.

Мимо проходит отряд женщин в военной форме. За спиной у половины из них, рядом с ружьём, болтается узелок с младенцем. Это не редкость для Непала.

Непальские деревни бедны, впрочем, как и индийские. Семьи живут в маленьких хижинах с земляным полом. Быт очень прост. Самый уважаемый предмет в хижине – телевизор. Он стоит на почётном месте, рядом с фигурками богов. Он покрыт кружевной тканью, дабы не запылился. Ну, просто алтарь, а не телевизор. По заведённому обычаю, туристы, желающие посмотреть жилище простых непальцев, должны прийти с подарками. Подарки – это мешок риса или чечевицы, большая банка ги (так называется топлёное масло в Непале и Индии) или две дюжины яиц. Я и мой спутник-француз, тот самый, у которого обезьяна отняла початок кукурузы в Пашупати, мы тоже несём подарки.

Когда путешествуешь, постоянно встречаешь одних и тех же людей в разных местах. Мы сходимся и расходимся. И больше не удивляемся встрече. Это один из моих любимых моментов в путешествиях.

Непал называют «крышей мира» за обладание самыми высокими горными вершинами на земле. Я бы назвала Непал ещё и королевством светлячков. Нигде я не видела такого количества светлячков. И Покхара тому подтверждение. Вечером воздух в тридцати сантиметрах от земли густо искрится зелёными фосфорными брызгами.

Если арендовать мотоцикл, можно подняться к обзорной площадке. На определённом месте, высоко в горах, мотоцикл придётся оставить и пройти пешком ещё выше. Оттуда открывается сумасшедший вид на озеро, городок и ступу на вершине противоположной горы. (Ступа – буддистский храм, действительно имеющий форму ступы.) К самой ступе тоже можно подняться. Но завтра. Это занятие на целый день.

За небольшую плату можно полетать на параплане. Парапланеристы обожают это место. Но мои деньги на исходе, и я остаюсь на твёрдой земле. Может, оно и к лучшему. Жизнь одинокой путешественницы и так полна повышенного риска.

Опять наталкиваюсь на итальянского гонщика. Он догоняет мой ржавый арендованный велосипед на большом чёрном «Энфилде» (легендарный мощный индийский мотоцикл-внедорожник, первоначально изготовленный по английской лицензии). Он отчаянно газует и ставит мотоцикл на дыбы. Я рада не быть сейчас на заднем сидении этого мотоцикла, с баком, полным тестостерона.

На итальянце чёрная, в облипку, безрукавка и голубые джинсы. Загорелый, среднего роста, мускулистый, ловкий. На ветру, картинно, развеваются чёрные волнистые волосы до плеч. Классика итальянского жанра, да и только. Принимаю приглашение на ужин.

За ужином разговариваемся:

– Вообще-то, я бывший гонщик.

– Почему же бывший?

– Потому, что я больше не захотел быть вторым, – отрезает он.

Мне нравится его грубоватая откровенность. То, что он не пытается набить себе цену. Это уже не совсем по-итальянски.

– Теперь я брокер на бирже, – я поднимаю бровь. – Уже много лет. Начал, ещё когда был гонщиком. И я очень хороший брокер. Люди доверяют мне целые состояния.

«Всё-таки набивает цену, – отмечаю я. – Не выдержал».

Парень, и правда, швыряет деньгами как хочет. «Постоянно пьёт чинзано, постоянно сыто, пьяно»… Доверила бы я ему состояние? Ну, смотря какое, и смотря в каком состоянии, улыбаюсь я.

Например, ужин, пожалуйста. А вот мотопрогулка по горным дорогам с мачо-гонщиком на бешенном чёрном мотоцикле – это увольте. Я уж, пожалуй, возьму себе мотоциклик поменьше и как-нибудь сама справлюсь с управлением. Лучше встретимся вечером в «Бизи би», пропустим по стаканчику. Я определённо доверю ему выбрать марку виски.

После «Бизи би» мотогонщик катает меня на моём ржавом велосипеде по ночной Покхаре. Озеро блестит в лунном свете.

Мы случайно столкнёмся опять, через четыре года, в пустынях Чили, в Южной Америке.

Индия, Август-Сентябрь

Ладакх

Последнее прибежище Тибета, как его называют, или даже «Малый Тибет».

Здесь не хватает кислорода. Даже дети и собаки ходят здесь медленно. Здесь находятся самые высокогорные дороги в мире. Даже мой мотоцикл глохнет. Двигателю тоже нужен кислород. По дороге на озеро Пангонг, проезжая через перевал, приходится слезать с мотоцикла и газовать. Мотоцикл больше не в состоянии нести свою ношу. Несколько шагов – и я почти падаю на землю, хватая ртом воздух, который не способен насытить, мне ведь тоже нужен кислород. Это ещё ничего, есть люди, которые теряют сознание или которых рвёт от высоты. Даже летальный исход возможен.

В зимние месяцы сюда можно попасть только на самолёте. У моего нового знакомого, французского торговца антиквариатом, есть особое ожерелье. Оно сделано из запястий тибетской женщины, умершей двести лет назад. Он говорит, мертвецов в Тибете не хоронили. Слишком тяжело долбить землю, чтобы выкопать могилу. Тела резали на куски и бросали в горах, для зверей…

Четыре-пять тысяч метров над уровнем моря. Как люди работают на такой высоте? Строят дороги? Таскают камни? Целую бесконечность наблюдаю, как ладакхская женщина несёт мне чай из соседнего дома. Её муж, учитель начальной школы, появляется дома только на выходных. Она живёт со свекровью, старой женщиной с двумя тонкими, седыми косичками.

Здесь всегда слишком холодно или слишком жарко, неуютно и величественно. Пища, так же, как и воздух, лишена витаминов. Цампа – ячменная мука, замешанная на воде или чае, с маслом из молока яка, до состояния липкой массы. Или тукпа – жидкий суп с лапшой и одинокими, не разварившимися овощами. Несколько листьев капусты. Солёный чай, с тем же маслом из молока яка. Овощи не разваривают, чтобы сохранить в них как можно больше витаминов. Вот и ответ, почему буддисты не вегетарианцы. Вегетарианство в таком климате и с таким набором доступных питательных элементов кажется несовместимым с жизнью. И всё-таки вегетарианцы здесь есть.

А мне постоянно хочется чего-нибудь существенного. А селёдку я хочу просто всегда. Она стоит у меня перед глазами, она плывёт над моими ресницами (как в «Мухамбази» Григола Орбелиани). Я чувствую её божественный аромат. Я клацаю зубами в пустоте и просыпаюсь. Уже много месяцев не ела селёдки. Я очень внимательно отношусь к знакам своего организма. Чего оно хочет, того ему и надо. Если хочу селёдки, значит, не хватает Омеги-3. Надо будет купить в аптеке.

По дороге с голубейшего, солёного озера Пангонг обратно в Лех мотоцикл затихает посреди горного потока. Приходится слезать и катить его, по щиколотку в ледяной воде. Кеды мокрые и холодные. В маленькой деревушке просим пару пакетов и надеваем на кеды. Так ветер не проникает. Трогаемся опять.

Через пару часов начинается штормовой снего-дождь. Дорога витая и опасная, под колёсами пропасть, дна которой не видно. Видимость на нуле. Очень холодно, одежда вымокла, снег бьёт в глаза. Продолжать путь невозможно. Но ближайшая деревня в часе езды.

Нас приютит семья кочевников, в своём шатре, сделанном из жёсткой шерсти яка. После четырёхчасового путешествия этот простой тесный шатёр, с земляным полом и печкой посередине, кажется мне таким домашним и уютным. Спасибо за приют этим простым людям, живущим такой тяжелой жизнью, которую мы даже не представляем. Им приходится бороться за всё. Даже за самое малое, которого мы и не замечаем. За горячую воду, за чай, за простую еду. И всё это при постоянном кислородном голодании.

Разговариваем жестами, английского они, конечно, не знают. Она взбивает кислое молоко яка в курдюке, делает сыр. Подкладывает лепёшки яка в печку. Печка любит эти лепёшки. Это лучшее топливо. Маленький мальчик играет теми лепёшками и смотрит на нас во все глаза.

Лепёшки яка не воспринимаются здесь как экскременты. Это топливо и строительный материал. Не хватает воды, а значит, руки после общения с ними не моют, продолжают месить тесто, размешивать простоквашу.

Мать женщины, или, может быть, свекровь, приносит тибетский солёный чай с маслом всё того же яка. Да, это то, что мне сейчас надо. Так согревает!

Вся жизнь здесь до сих пор стоит на яках. На яках пашут и убирают урожай. Из шерсти яков делают шатры. Лепёшками яков топят печи и строят из них дома. Из молока делают сыр и масло.

Дали немного, ещё не готового, сыра из курдюка, который взбивали. Протянули сыр прямо на пальце. Мой спутник пробовать не стал. Я пробую. Я человек не брезгливый, и сыр я люблю. И живот у меня железный после тех лет, проведённых в Индии. (Я сейчас стучу по дереву и сплёвываю три раза).

Через несколько часов шторм заканчивается, а мы отогреваемся. Печка на яковых наках высушивает мою одежду, и мы пускаемся в путь опять.

До Лех остаётся всего пару часов. Там я попрошу хозяйку дать мне аж два ведра кипятка. На Ладакхе горячая вода не льётся из-под крана, даже для богатых иностранцев. Чтобы принять душ, надо просить хозяев подогреть ведро воды на газовой горелке. Так вот, я попрошу два ведра, вылью этот кипяток в большой чан, смешаю с холодной водой и сяду в этот чан. А сверху можно будет поливаться из ковша. И пить солёный тибетский чай! Господи! Да это счастье! Я узнаю его. Эти мысли согревают меня всю оставшуюся дорогу.

Довелось мне попить солёного чая и с двумя буддистскими монахами. Это было в полуразвалившемся буддистском монастыре, который, как муравейник, прилепился к скале. Монахи скромно улыбались и подливали ещё. Внешняя стена их кельи была почти полностью разрушена. Сквозь пролом можно было наблюдать окружающие нас лысые горы. Один монах спрашивал, кто я и откуда. Другой, еле скрывая любопытство, ждал перевода. Я принесла немного сансары в их жизнь, пробудила любопытство. А может, они уже давно ждали, кого бы расспросить о том, что все эти европейцы тут делают. Спрашивали меня о других странах. Мне очень хотелось их успокоить и сказать, что путешествия на картинках выглядят красивее, чем в действительности. Но меня саму это вряд ли успокоило бы.

Двухдневный автобус обратно в Манали. Опять горячий источник и вид на водопады из окна. Потом долгий автобус до Дели.

Кто знает, что такое двадцатичасовой автобус? А что такое двадцатичасовой индийский автобус? Почти все сиденья сломаны. Моё не опускается, а у соседей впереди, напротив, опускается прямо мне на колени. Таким образом я проведу сутки. В сидячем, вертикальном положении, с индусской семьёй на коленях. Им удобно. Когда я, в очередной раз, прошу их поднять спинку сиденья, они раздражаются. Карма им в глотку!