Текст книги "Восемь дней до рассвета"

Автор книги: Анна Лавриненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Но его лицо, такое тихое, детское и спокойное, умиротворяет, и я успокаиваюсь и улыбаюсь.

IV

За весь четвертый день мы так и не встретили ни одного города. По пути нам попадались только чахлые деревушки, непроходимые леса и пустынные поля. Казалось, что мы едем уже месяца два. Время приобрело застывшие черты, мы почти перестали его замечать. Наконец, мы въехали в город. Немного передохнув в гостинице, мы отправились шататься по ночному горду и зашли в ближайший бар.

“И зачем мы пошли сюда”? – с удивлением думаю я, разглядывая пьяную публику.

– Специальный напиток для парочек, – говорит бармен, улыбаясь, и выливает какие-то жидкости в стаканы… – вам понравится, обещаю.

Башню сносит только так…

– Мы не парочка, – усмехается мой друг.

– Да? Странно…

Впервые нас приняли за пару. Мне вдруг стало от этого грустно. Мне нравилось путешествовать, рядом со мной лучший друг, я свободна, как птица, и мне ничего не надо больше от жизни. Можно сказать, что я счастлива, очень счастлива. Но если бы вдруг рядом оказался не он, а любимый человек? Что тогда? Может, я была бы намного счастливее? Я бы смотрела на него влюбленными глазами, а он на меня, и бармен бы готовил нам “специальный напиток для парочек”. Я тряхнула головой, чтобы прогнать наваждение.

Мой друг не теряет времени даром: он уже познакомился с какой-то длинноногой девчонкой и танцует с ней медленный танец. Такого никогда бы не случилось, окажись мы вдруг в каком-нибудь баре в нашем городе. За время путешествия мы расслабились и стали самими собой. Нас никто не знает, и мы не знаем никого. Мы можем стать кем угодно, сыграть какую угодно роль и, выйдя за пределы родного города, который не давал нам никаких других ролей, кроме изгоев и одиночек, мы открываем в себе силы и талант играть молодых, уверенных в себе людей, которым все нипочем. А раз так, то и пропали разом вся наша неуверенность в себе и страх. Именно поэтому он так быстро закрутил с этой девчонкой. Она, конечно, не красавица. Но очень даже ничего: длинные ноги, блондинка, и симпатичная к тому же.

Странно, но рядом с ней он не кажется мне таким уж нелепым.

Наоборот, он даже несколько преобразился. От этого стало только обиднее.

– Что грустишь? – спрашивает бармен.

Я пожимаю плечами.

– Ревнуешь?

– Кого? Его? – удивляюсь я.

– Ага.

– Вот еще… мы просто друзья…

– А смотришь так, будто ревнуешь.

На часах – четыре утра, мой друг ушел, и куда, я не знаю.

– Эй, – слышу я вдруг за спиной, – не хочешь прогуляться? – Это тот самый бармен. – Моя смена закончилась, а автобусы еще не ходят, идти домой пешком влом.

Я пожимаю плечами.

– Почему бы и нет.

– Холодно, надень куртку.

Мы останавливаемся на набережной, я кутаюсь в его куртку, и мы курим одну сигарету.

– Ты всю жизнь здесь живешь? – спрашиваю я его.

– Ага. А ты откуда?

– С чего ты взял, что я не местная?

– Догадался. А вообще не знаю, просто подумал и все.

Я назвала город. Он кивнул, и я так и не поняла, знает он, где это.

– Надолго у нас?

– Нет, завтра уезжаем.

– Хорошо вам. Я бы тоже хотел уехать, но пока не могу. Да, наверное, и не смогу никогда: некуда мне ехать…

– Зачем тебе уезжать? У вас так красиво.

Он пожимает плечами:

– У нас скучно. Думаешь, это мечта всей моей жизни – торчать вот здесь вот: работать в дешевом баре и смотреть футбол по телеку каждую субботу?

– Не знаю… некоторым это нравится.

– Мне – нет… но ничего другого никогда не будет…

Он провожает меня до гостиницы. На клочке бумаги я пишу ему номер своего телефона:

– Если будешь когда-нибудь у нас, обязательно заезжай. И звони, буду рада тебя снова увидеть…

– Спасибо, – говорит он, потом как-то странно наклоняет голову набок и говорит мне такую вещь, которую никто никогда не говорил, и которую я уже никогда не надеялась услышать. Он говорит ее искренне, я это вижу, да и зачем ему врать, мы ведь больше никогда не увидимся, – а знаешь, ты классная… никогда еще таких девчонок не встречал. Ему с тобой очень повезло. Жаль, что вы просто друзья…

V

Такой неловкости между нами еще не было. Я веду машину молча. После слов “доброе утро” мы ничего не сказали друг другу. Он курит и стряхивает пепел в окно.

– Во сколько ты вернулась? – наконец, спрашивает он.

– Не знаю точно, утром.

– И где ты была?

– А ты?

Он не отвечает, и мы продолжаем ехать молча: теперь ведет он, а курю я. Нервно.

“Коли тебе нема-а-а”, – орет из магнитолы. Я мысленно подпеваю и постукиваю ногой в такт музыке. Она включена на полную громкость.

Так лучше: хотя бы не надо мучительно придумывать, что сказать.

Играет одна из наших любимых песен, но сегодня она меня почему-то раздражает. Мне очень хочется домой, к маме. Хочется остановить машину и повернуть назад. Гнать с бешеной скоростью так, чтобы только скорее оказаться дома. Голова вдруг закружилась, к горлу подкатил какой-то ком, и я почувствовала, что задыхаюсь.

Когда я открыла глаза, надо мной склонилось его испуганное лицо…

– Эй, т-т-ты в порядке? – спрашивает он, заикаясь.

– Не знаю, что это было?

– Кажется, ты упала в обморок. Выпей водички, – он протягивает мне бутылку минералки. Глаза его расширились от испуга, мне становится смешно, но рассмеяться не хватает сил.

– Прости меня, пожалуйста, – говорит он.

– За что?

– Я вел себя как последний кретин, обиделся на тебя за что-то.

– За что? – снова повторяю я, как попугай.

– Не знаю сам. Как-то неприятно мне было, что ты с этим барменом…

– Но ты ведь первый ушел с той девчонкой.

Мы обедаем в “Макдоналдсе”, хотя есть мне совершенно не хочется. Но он впихивает в меня чизбургеры и шоколадные коктейли чуть ли не силком. Волнуется за меня. Это приятно. За меня ведь раньше никто и никогда не волновался. Очень необычно: чувствовать такую вот заботу.

Необычно и приятно. И все только потому, что я вдруг упала в обморок. Смешной такой. Я же не при смерти, в конце концов, но он воспринимает все серьезно и даже не разрешает мне вести машину, сам садится за руль.

Он впервые едет, намного превышая скорость. Он долго не мог побороть себя и вообще хотел ехать чуть ли не сорок км в час, но в такой ситуации я бы уж точно упала в обморок еще раз, и перевесило все-таки желание добраться до города засветло.

В гостинице он укладывает меня в кровать, хотя я и не чувствую себя больной, но раз за тобой решили поухаживать, я решаю не капризничать и с радостью валяюсь в постели: ем все, что он притащил из ближайшего супермаркета, и слушаю его болтовню. Я знаю, что на следующее утро все будет как обычно, ему уже не надо будет за меня волноваться, и я снова стану сильной и самостоятельной и сама сяду за руль, но пока у меня есть немного времени, чтобы отдохнуть от всего этого…

– У меня ничего с ней не было, – говорит он вдруг. Сам говорит, хотя я его об этом не спрашивала.

– И у меня с ним.

– Но ведь раньше такого вообще не бывало? Чтобы с нами вдруг кому-то понравилось.

– Но то было там, а здесь мы, наверное, другие, такие, какие и есть.

…Все наши одноклассники поступили в институты и в университеты, а мы ничего не делали: пинали осеннюю листву в парке, ходили в кино и пили пиво. Иногда зависали у меня дома, включая на полную громкость музыку и, растянувшись на кровати, слушали “Guano Apes”, “RCHP”,

“Nirvana”, “Океан Эльзы”, Земфиру, иногда “Кино” и прочую музыку. Мы могли лежать так целый день, не двигаясь с места, мысленно улетая в космос. Почти весь год мы только этим и занимались и не думали даже о каких-то там переменах.

Казалось, что решение уехать возникло как-то неожиданно, но было такое чувство, что со дня нашей встречи оно было предусмотрено где-то в великом пространстве времени.

Мы сидели у меня в комнате и пили пиво. Мои родители смотрели телевизор в гостиной и совсем не интересовались, чем занимаемся мы с другом. Они вообще мало чем интересовались, кроме телевизора. Мы болтали о всяких глупостях и лениво листали новый выпуск журнала

“NME”. Тогда-то и созрел наш “гениальный” план.

– Давай уедем, – предложила я, – ты только представь, хоть на несколько дней вырваться из этого города! Будем ехать на машине вдвоем. И никто на целом свете нам не нужен. Ты только представь!

Он молчал и внимательно смотрел на меня. Моя идея настолько увлекла меня саму, что его одобрение казалось не таким уж важным. Щеки мои раскраснелись, глаза горели, и я продолжала:

– Я ненавижу каждую улицу в нашем городе, каждое лицо, даже наш парк, кинотеатр и все кафе. Я ненавижу свою жизнь и все, что с ней связано. Мы уедем туда, где нас никто не знает, где мы будем только вдвоем и никто не покосится на нас неодобрительно или с презрением, ты только представь!!!

– Представил… и знаешь, я согласен.

– Да, вот только… не знаю, а куда мы поедем?

– Зато я знаю, – сказал он.

В тот момент я почему-то сразу догадалась, где бы он хотел побывать больше всего на свете. Тут же мысленно я представила себе дорогу.

– На это уйдет много дней, если ехать на машине.

– Что ж, отлично, именно это нам и нужно: много дней на машине, и чем больше, тем лучше.

Мы сразу же стали обсуждать детали нашей поездки, и возникла только одна маленькая проблема.

– А на какой машине поедем? – спросил он.

– Возьмем у твоего брата.

– А вдруг он не даст.

– Я думаю, уговорим.

Мы долго готовились к этому дню: к встрече с его братом. Перед ней я почему-то волновалась. Старалась не думать об этом и не причесываться так тщательно, но мне очень уж хотелось ему понравиться.

Мы пришли в маленькую однокомнатную квартиру. Уж не знаю, что он знал про нас и про нашу затею, но встретил он нас с радостью.

– Твоя подружка? – спросил он его, когда я вошла.

Мой друг немного засмущался, покраснел и сказал, что мы просто друзья и не больше.

– Ясно, – брат усмехнулся и оценивающе поглядел на меня.

Не знаю, как насчет его впечатления обо мне, но мне он сразу же понравился. К таким обычно тянутся другие люди, особенно девушки. Он был красивым: высоким, смуглым, с роскошными густыми волосами, которые не слушались ни расчески, ни воды, ни рук, но очень шли ему.

Улыбался он не хуже, чем Том Круз. Говорят, что в японских мультиках чем сильнее блеск глаз, тем добрее и дружелюбнее персонаж. Так вот, блеск его глаз был блеском тысячи зеркал на солнце.

Я старалась вести себя как можно непринужденнее. Мне очень нравились люди, которые не задумываются о том, что они что-то делают, но все выходит у них плавно и красиво. Я пыталась так же вести себя: непринужденно, равнодушно и чуточку отстраненно. Но только еще идя из прихожей в кухню, я запнулась о чьи-то ботинки, а за ужином пролила соус. Со мной всегда так получалось. Неловкая и неуклюжая.

– Так зачем вам машина? – спросил его брат.

Он ответил.

Брат нахмурился и долго ничего не говорил, а потом наконец спросил:

– А как же мама? А?

– Ну, я… не знаю…

– Вот именно, что не знаешь, думаешь только о себе… это глупо, пожалеешь потом… Но, знаешь, учить тебя жизни я не собираюсь, поступай, как хочешь…

– Так ты дашь машину?

– Я не могу, конечно, дать тебе машины, с которыми я работаю, – он на секунду замялся, – могу предложить только свою “девятку”…

– Правда?

– Угу.

– Спасибо. Ты самый лучший дядя на свете.

– Да ладно, – он отмахнулся, – я не одобряю твою затею, и ты прекрасно это понимаешь. Должен понимать.

После встречи с его братом мы вышли на улицу, уже начиналась весна, и под ногами была непроходимая грязь.

– И что это ты на него так пялилась? – недовольно спросил друг.

Я не ответила, и мы зашлепали по лужам. Теперь можно было начинать готовиться к поездке. И обратного пути не было.

VI

– То есть ты вообще никогда не плакала? Никогда-никогда?

– Вроде нет, я не помню.

– Даже когда “Титаник” смотрела?

– Смеешься, да я заснула посредине фильма, а ты говоришь – плакала…

– Ну а когда коленку разбивала или падала больно, тоже не плакала?

– Нет, а чем тут слезами поможешь? Боль перетерпеть надо…

– Ну а когда, помнишь, ты услышала, что над тобой смеялись, тоже нет?

– Нет, мне все равно было по большому счету, плакать как-то даже в голову не пришло.

Он задумался:

– ОК, еще один маленький вопрос, последний, ладно? А когда мы с тобой расстанемся, там, в моем родном городе, и когда ты одна поведешь машину назад по тем же самым местам, по которым мы когда-то ехали с тобой вместе, ты тоже не будешь плакать? Когда вернешься в наш город, который мы с тобой так ненавидели, когда придешь в наш с тобой парк, тоже не будешь?

Я задумываюсь над его словами: конечно, легче всего было сказать

“нет”, но я пытаюсь представить себе эту ситуацию и себя в этом случае. Ведь действительно, за последний год я провела с ним намного больше времени, чем с самой собой, он стал частью меня. А как можно расстаться с частью самого себя?

– Не знаю… – отвечаю я, – действительно не знаю…

Всю оставшуюся часть пути мы едем молча. Каждый, наверное, пытается представить себе, что будет дальше, и почему-то становится не по себе.

– Ты и в самом деле никого никогда не любила? – спрашивает он.

Мы занавесили шторы в нашем номере, сидим на полу и пьем мартини, заедая его оливками. Я, прислонившись к тумбочке, он – к кровати.

Между нами стоит пепельница с кучей окурков… мы сидим так уже второй час и порядком напились.

– А ты, что ли, любил? – спрашиваю я. – Только не надо мне про свою

Катю: не любовь это… не могу я поверить, что ты какую-то куклу можешь любить, у нее же мозгов, как у цыпленка, только и есть, что клевая задница.

Он усмехнулся:

– Может, и не любил, а задница у нее действительно клевая… но я хотя бы могу назвать человека, к которому испытывал какие-то чувства, а ты вот можешь?

– Том Йорк.

– Я серьезно.

– И я.

Мы молчим, а потом я вдруг начинаю говорить, взахлеб, пытаясь успеть рассказать все, пока не передумала:

– А какой смысл мне любить? Посмотри на меня: да, я твоя подруга и ты никогда не скажешь и слова плохого о моей внешности, но я реалистка и вижу, что меня не провожают взглядами, как других. Так вот, скажи, зачем мне любить, если тот, кого я полюблю, все равно никогда меня не полюбит? Душа? Да кому она нужна? Все это только глупые разговоры, которые все равно неправда.

– Я тоже не красавец, – произносит он с совершенно серьезным видом, так что я просто не могу удержаться от хохота.

– Был один, – наконец говорю я, – парень с татуировкой. Я встречала его каждый день около своего дома. Я выходила, а он тут как тут. Он ждал кого-то. Кого, не знаю. Но мне все время казалось, что меня.

Хотя это, конечно, не так. Я ведь проходила мимо него тысячу раз, а он ни разу так и не посмотрел на меня. Ни разу. Каждый день я выходила на улицу с единственной мыслью, что сейчас увижу его. И когда видела, не могла оторвать от него взгляда, смотрела, прямо как завороженная. И все ждала, что вот сейчас, сегодня, он подойдет и заговорит со мной. Так продолжалось несколько недель. А потом он исчез. Наверное, все-таки дождался того, кого ждал. А я еще долго надеялась, что он вернется. Вспоминала его каждый день, строила какие-то безумные планы. Тогда я подумала, что, пожалуй, он тот самый человек, с которым я могла бы провести всю жизнь… Теперь я, конечно, так не думаю. Я ведь совсем его не знала. Вот, например, с тобой – могла бы. Мы с тобой очень похожи. Живем в каком-то выдуманном мире. Ты его придумал для меня, я – для тебя…

Он странно смотрит на меня, допивает мартини и спрашивает:

– А ты никогда не думала, что мы могли бы быть вместе?

– Не знаю, – я смотрю на него и понимаю, что воздух в комнате наэлектризовался, как перед грозой, что сейчас что-то произойдет. Мы сидим рядом и смотрим друг другу в глаза. Наши лица совсем близко, и никто не отводит взгляд, обычно в кино в этом месте начинается поцелуй, а я же вместо поцелуя вскакиваю и говорю:

– Сейчас вернусь…

Он, наверное, думает, что я не хочу с ним целоваться, но ведь и он со мной, понятно, тоже. Иначе не было бы того напряжения в его взгляде. Наверное, он сам боялся, что я первая поцелую его. И поэтому и он, и я знаем, что вернусь я еще не скоро. Я бессмысленно брожу по улицам. Мне холодно и хочется курить, но я не взяла с собой ни кофты, ни сигарет, я ведь сказала, что выхожу ненадолго.

Я вижу бродячего пса, прихрамывающего на одну ногу. И мне становится его жаль. Хочется потрепать его по шерсти, накормить, напоить горячим чаем и спросить:

– Ну, что, песик, что ты еще потерял в этой жизни, кроме хозяев?

И я даже наклоняюсь к нему и спрашиваю, но он, конечно, ничего мне не отвечает…

Я вижу, как в окнах домов горит свет, значит, в такой поздний час в этом городишке не только я не сплю… но это, впрочем, понятно…

Я вижу два дерева, которые оплели друг друга ветвями и склонили друг к другу свои кроны. Хочется спросить их, нравится ли им вот так… но и деревья не могут мне ответить…

Я вижу пьяного человека, прислонившегося к стене дома. Он спит, низко опустив голову, и тяжело дышит. Обычно я терпеть не могу таких людей, но этого почему-то пожалела.

Я вижу маленькую речушку, которая протекает в этом городе, и думаю, что она, очевидно, впадает в более широкую и большую реку… хотелось бы узнать, в какую…

Меня вдруг начинает знобить и бьет мелкая дрожь. Я ищу бездомного пса, но вспомнить дороги туда, где он сидел, не могу. Поэтому возвращаюсь в гостиницу. Свет у нас в номере выключен, и он спит, повернувшись ко мне спиной. То есть он, наверное, хочет сделать вид, что спит, но я уверена почему-то, что он ждет меня. И это действительно так: как только я сажусь на краешек кровати, он поворачивается ко мне и спрашивает:

– Эй, что случилось? Да ты вся дрожишь…

Действительно, я все еще дрожу, только почти не замечаю этого. Он обнимает меня своими теплыми руками, пытаясь успокоить… а я говорю что-то о бездомном псе, деревьях, говорю сбивчиво, но почему-то я уверена, что он понимает меня… Конечно, понимает, он всегда понимал…

Как я заснула, не помню… наверное, прямо так, у него на руках, продолжая бормотать что-то во сне.

VII

С какого-то момента, я точно не знаю, но наша поездка стала превращаться в кошмар. Наверное, это произошло ближе к концу пути.

Когда остается совсем немного и ты уже всем телом чувствуешь это. Мы действуем друг другу на нервы, раздражаемся, ссоримся без причины, кричим друг на друга. Как будто бы семья, прожившая вместе двадцать лет.

Во время наших ссор мы можем подолгу не разговаривать. А иногда я его ненавижу. За что, не знаю. Просто ненавижу и думаю о том, что скоро я его не увижу. И возможно, никогда больше не увижу. И это радует. Хотя должно быть наоборот.

Я веду машину и курю. Вообще в последнее время я не выпускаю сигареты изо рта. Нервничаю очень. И ненавижу его. Одновременно. Он тоже ненавидит меня. Так же, как и я его, – ни за что. Просто так.

Мы, наверное, слишком долго пробыли вместе. Может, мы никогда и не были такими уж друзьями, раз так ссоримся. Я вижу это по выражению его лица, по жестам, по глазам, в конце концов. Слишком хорошо я его знаю. Знаю, что, когда он вот так вот сужает глаза и выпячивает вперед подбородок, он очень сильно злится. На меня. А на кого же еще? Мы ведь вдвоем вот уже сколько времени. Он закрывает глаза, знаю, он не хочет ничего говорить, видеть меня не хочет, поэтому пытается уснуть. Я гоню машину сильнее, слезы наворачиваются на глаза. Думаю об одном: только бы он их не заметил.

Мы въезжаем в какой-то маленький город. Он все еще спит или делает вид. Я плутаю по городу в поисках захудалой гостиницы и останавливаюсь у кинотеатра. Он старенький, но, по-видимому, еще работает. Висит афиша фильма, который сегодня покажут. Я сижу, уставившись перед собой, смотрю не на кинотеатр, а куда-то вдаль, крепко взяв руками руль. Я уже не здесь, не в этой машине, а где-то далеко отсюда, я не могу точно сказать, где, но опредленно там, где мне не надо ненавидеть моего лучшего друга, а может быть, даже там, где этого лучшего друга вообще нет. Никого нет…

– Эй, ты чего? – спрашивает он. А я и не заметила, как он проснулся.

– Сходим в кино? – предлагаю я, продолжая все так же смотреть прямо перед собой.

– Да ради бога.

Мы выходим из машины и заходим в кинотеатр. Сеанс уже начался. На последнем ряду сидят двое подростков и целуются. Больше никого. Я почти не смотрю на экран. Как будто его вообще нет. Не знаю, сколько времени я уже сижу вот так вот, уставившись в пустоту, как вдруг меня возвращает к жизни его прикосновение.

– Мне жаль, – говорит он.

– Мне тоже, – отвечаю я.

– Все не так, как ты думаешь… на самом деле… ты мой самый лучший друг и близкий человек… между нами какая-то пропасть… черт, я не знаю, как это сказать…

– Я понимаю тебя… очень хорошо, – я поворачиваюсь к нему и смотрю прямо в глаза. В темноте кинозала они почти неразличимы, но я чувствую его горячее дыхание и прикосновение теплых рук. Он держит меня за руку. Мы никогда раньше не держались за руки. А тут впервые взялись. И этот жест вдруг стал таким милым и родным, что сердце сжимается от счастья, и я понимаю вдруг, что передо мной сидит самый дорогой человек. Мое второе я. Мы где-то вне вселенной, и все, что у нас есть сейчас, – немного мгновений, которые надо собирать, пока мы вновь не вернулись к реальной жизни.

И тут он целует меня. И я отвечаю на его поцелуй. Мне не противно, совсем наоборот, вдруг кажется, будто ничего лучше в мире не существует. А ведь я смотрела когда-то на него и видела уродливое отражение себя. Целоваться с уродом? Я пробую открыть глаза. Но это никак не меняет моих ощущений. Когда мы отрываемся друг от друга, мы пристально смотрим друг другу в лицо, и видим в них отражение своих собственных. Мы делаем открытие. Каждый сам для себя, но по сути это одно и то же открытие. Нас влечет друг к другу. Мы больше, чем просто друзья. Не знаю, с какого момента это началось, но уж точно не сейчас, не в эту минуту, но и не тогда, когда мы вместе прогуливали школу и слушали рок. Ну и что из того, что он не из тех, в кого влюбляются девушки, ну и что из того, что я не та, в кого влюбляются парни. Увидев нас вместе, люди наверняка скорчили бы презрительную гримасу и сказали за спиной ли, в мыслях ли, или даже прямо в лицо, что мы очень подходим друг другу и, понятно, не найдем ничего лучшего. Но почему мы всю жизнь ищем чего-то лучшего, думая, что то, что есть, не для нас, а для кого-то другого? Мы ведь действительно нашли друг друга. Нам, можно сказать, повезло. Другие могут искать хоть тысячу лет и не найти.

Мы идем в гостиницу, держась за руки, оставив машину прямо у кинотеатра. Хорошо, что городок маленький и гостиница совсем рядом.

Мы поднимаемся в номер и занимаемся там любовью до самого утра.

У нас обоих это первый раз, но мы знаем друг друга так хорошо, что первый раз совершенен настолько, насколько он только может быть совершенным. Я целую каждую частичку его тела, такого худого и бледного, такого непривлекательного. Но оно не отталкивает меня, а, наоборот, притягивает, как магнитом. Оно вызывает во мне желание, несмотря на свою кажущуюся уродливость. Он целует меня: мои губы, мои руки, мою грудь. Мы чувствуем каждое движение друг друга и полностью растворяемся в своих ощущениях. Нет сейчас на свете людей счастливей нас. Нет на свете и людей красивее нас. Мы друг для друга в своем маленьком мирке самые идеальные. Я смотрю на его тело, на его лицо и с удивлением думаю: как же я не замечала раньше, насколько он красив? Он тоже шепчет мне, как в каком-то полубреду:

“Какая же ты красивая!”.

Утро встречает нас рассветом.

Я сижу спиной к нему, завернувшись в одеяло и обхватив руками колени, курю.

– И что теперь? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает он, потом вдруг добавляет: – Я люблю тебя.

– И я тебя тоже.

– Хочешь спросить, в чем же дело?

– Я и так знаю. Не получилось бы из нас пары с самого начала.

– Поэтому мы и стали друзьями.

Отчасти мы стараемся успокоить друг друга тем, что у нас нет прошлого, поэтому не будет и будущего. Мы ведь должны расстаться через день-другой, и неизвестно, надолго ли. Но так задумывалось изначально, и мы оба, наверное, слишком трусливые или, наоборот, слишком сильные, чтобы пойти на попятную…

– Ей очень с тобой повезет… – сказала я.

– Кому?

– Той девушке, которую ты полюбишь, с которой будешь вместе.

– Но такого, как у нас, никогда не будет…

– Наверное, не будет, лучшие друзья – это ведь на всю жизнь.

Я продолжаю сидеть спиной к нему и курить, а он лежит, уставившись в потолок, и мы говорим о том, о чем никогда раньше не разговаривали, шутим и смеемся. Он стал частью меня, а я его. Как будто мы сиамские близнецы, или нет, скорее, как один человек. Я понимаю его лучше, наверное, чем себя. А себя, наоборот, не понимаю совсем. Теперь его чувства – это мои чувства, его боль – моя боль, так же как и радость. А все, что мое, – теперь его. Мы просто поменялись этим.

Кажется, что такого не бывает. Но могу сказать с увереннностью, что именно так все тогда и было.