Текст книги "Не смей меня желать"

Автор книги: Анна Квин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Но сейчас поменяла мнение. Это свойственно девушкам. Я ее отвезу домой. Протрезвеет, свяжется с тобой, и вы продолжите начатое. Ну, если окончательно не передумает.

– Да! – Слова на миг отрезвляют. – Хочу домой. Ненавижу блевать в общественные унитазы.

– Отпусти, – очень тихо советует Марк и делает шаг вперед, к удерживающему меня Паше.

– Отвали! – не сдается парень. То ли проявляется поганый характер и ощущение полной безнаказанности, то ли просто алкоголь, который никого не делает умнее или сдержаннее.

– Я ее заберу, если понадобится силой. Как ты думаешь, сколько секунд ты продержишься против меня? – Марк задает риторический вопрос Павлу и насмешливо приподнимает черную бровь. Рожа при этом у него особенно зверская, я хихикаю.

– А угадай, сколько ты проживешь после того, как тронешь меня хоть пальцем? Ты не знаешь, кто мой отец!

– Мне неинтересно. – Мой охранник пожимает плечами. – Своим достоинством будешь мериться не со мной, а с ее отцом. Ты же это сам знаешь. У кого из вас окажется длиннее – мне насрать, но ее я сейчас заберу.

Не знаю, что действует на Пашку, то ли нежелание позорно получить в рожу, то ли страх, что его попытка разложить пьяную девицу с проблемным папашей дойдет до его отца, но он меня отпускает. Я благодарно падаю в объятия своего охранника и благополучно отключаюсь, почувствовав себя в безопасности.

Глава 2. Твои шрамы в моей голове

Марк

Интересно, она вообще думает о чем-либо? Такая опция включена в ее тело, или господь ограничился сиськами третьего размера и длинными ногами, решив, что мозги Нике будут только мешать?

Она налегает на алкоголь весь вечер, и Марк, признаться, думает, что девчонка отрубится раньше, и уж точно ее сил не хватит на то, чтобы отправиться на поиски приключений для вторых девяноста. Вроде ведь была искренне опечалена смертью подруги. Даже слезы на глазах мелькнули, хотя Марк считал, что богатые леди с макияжем не плачут. Впрочем, тушь не потекла, а значит, на глазах искусственные ресницы. Можно рыдать и даже тереть кулаками, как обещают рекламщики.

Что перемыкает в хорошенькой головке на поминальном банкете? Куда делась красивая, печальная девочка и почему все то, о чем говорил ее отец, вылезло наружу. Ника напивается и перестает себя контролировать. Сначала демонстративно вешается на какого-то парня прямо в зале, а потом позволяет себя увести в неизвестном направлении. При этом девица пошатывается на высоченных острых шпильках. Как только на лестнице не наворачивается с них? Не иначе как мажорчик поддерживает и не позволяет упасть.

Идти за богатенькими детками, которые решили по-быстрому перепихнуться в туалете, совершенно не хочется, но Марк помнит слова работодателя и про невинность, и про опасность. Свою работу приходится выполнять. Сейчас Ника себя явно не контролирует и ее нужно забрать оттуда, даже если она будет против.

Идет не зря. Ника, видимо, немного приходит в себя и передумывает, чего не скажешь, о наглом мажорчике, который не стесняясь ее лапает и не собирается уходить. Хорошо хоть у него мозг от алкоголя не отказывает окончательно, и парень уступает, выливая бочку словесного говна, которое Марк игнорирует. Но все могло закончиться хуже. Ника падает на руки Марку и до машины ее приходится тащить, как и по лестнице в дом, где все уже спят. Марк не горит желанием объяснять заказчику состояние его дочери, поэтому буксирует девушку в ее комнату, разувает и сгружает на кровать. Кладет на бок и под спину подсовывает валик из подушек.

Нет уж, нянькой к пьяной девице, которая вероятнее всего начнет блевать довольно скоро, он не нанимался, но и позволить ей захлебнуться в собственной рвоте нет особого желания. Оставив подопечную спать беспробудным сном пьяного портового грузчика, Марк отправляется в свою комнату. К счастью, первый рабочий день подошел к концу. Парень надеется, что второй будет чуть менее насыщенным.

Ника

Демоны! Что же так херово-то! И сознание взрывается вспышками, заставляя просыпаться, а за окном темнота! Лучше уж провалиться в сон до утра. Я разлепляю глаза и со стоном фокусируюсь на часах, стрелки которых светятся в темноте. Полночь. Как я вообще домой попала?

Последнее, что всплывает в голове – коньяк и Паша, который обнимает слишком уж откровенно для людного места. Потом еще вспышка, и вот меня уже к машине тащит Марк. А где Паша? Точно! Этот мерзавец хотел меня по-быстрому поиметь у стены, пользуясь тем, что я не соображаю. Пожалуй, от охранника есть польза. Главное, чтобы не доложил о моем поведении папочке, с него ведь станется.

У кровати стоит тазик. Как мило. Надо будет сказать заботливой няне, в которую переквалифицировался бывший офицер, что у меня нет привычки блевать. Мой организм крайне неохотно расстается с тем, что сожрал или выпил. Я со стоном встаю с кровати, мучаясь от головной боли, и ползу в ванну. Контрастный душ – лучшее средство от похмелья.

Десять минут и я выползаю похорошевшая, посвежевшая, с четким пониманием, что нужно зайти и кое-кому сказать «спасибо», а заодно попросить «не стучать» моему заботливому родителю. Если, конечно же, Марк не успел доложить о моем поведении.

Впрочем, если бы папа был в курсе такого возвращения блудной дочери, фига бы мне дали спокойно подремать. Папа или уже был у себя комнате и не выходил, так как притащил очередную девицу, которые год от года становились моложе и дешевле, или еще не вернулся.

Я достаю первое попавшееся домашнее платье, узкое и длинное, из приятного трикотажа, и натягиваю его на голое тело, а потом выхожу в коридор.

Я знаю, куда поселили охранника. Преодолеваю разделяющий нас этаж и без стука дергаю дверь за ручку. Не стучу. Даже не знаю почему. Мне в голову не приходит. Если Марк спит, так я его все равно разбужу, если еще не лег – не разбужу. Чего я совершенно не ожидаю так это того, что он шагнет мне навстречу прямо из душа. Хорошо хоть полотенчико вокруг бедер обернул! К такому зрелищу я оказываюсь совершенно не готова. Во рту все пересыхает, а язык прилипает к небу. Марк, если бы не шрамы, был бы совершенен. Но в глаза мне первым делом бросаются не они, а стальной пресс без грамма лишнего жира, с кожей плотно обтягивающей кубики мышц, тонкой полоской волос, идущей вниз от пупка и скрывающейся под низко сидящим на бедрах полотенцем. Зрелище выбивает из колеи. Я завороженно поднимаю глаза выше, к развитым мышцам груди, сильной шее, к подбородку. Бог мой, кто же знал, что скрывается под мешковатой водолазкой или строгим костюмом?! Нет, ему однозначно надо носить рубашки и наплевать на шрамы, которые покрывают его торс – рваные розоватые, алые и коричневые линии. Совсем свежие, они зажили недавно и, не удивлюсь, если еще болят, они рассекают мышцы и немного отрезвляют. Страшно подумать, какую боль он испытал, когда их получил. Это заставляет меня перестать капать слюной на паркет и попытаться вспомнить, зачем я вообще сейчас пришла. Такая задача кажется сложной, я не могу перестать пялиться на мужчину передо мной, раз за разом возвращаясь взглядом к белому, мать его, полотенцу, которое слишком уж откровенно обрисовывает то, о чем приличным девочкам думать не следует и уж тем более не стоит с жадностью рассматривать через махровую ткань. Но ведь я и не была приличной девочкой. И Марка об этом предупреждали.

– Достаточно хорошо изучила? – с издевкой интересуется парень, словно услышав мои мысли. Боевой запал куда-то иссякает, а к щекам приливает кровь. Мои откровенные взгляды не остаются незамеченными. Черт! Какая же ты дура, Ника! Нельзя капать слюной на своего телохранителя! К тому же ты уже успела произвести на него впечатление: сначала нахамила, а потом нажралась, как последняя алкашка. Он явно в восторге, а вот теперь практически трахаешь глазами. Самое время попросить, чтобы он не сдавал твои пьяные похождения папе.

– Достаточно, – сглотнув, шепчу я и отступаю к стене. На меня очень странно действуют капельки воды, стекающие по шрамам и напряженному прессу туда, где полотенчико лишь подчеркивает совершенную фигуру.

Не скажу, что я ни разу в жизни не видела раздетого парня. Видела, мы часто летом выбирались кататься на яхте, да и совсем невинной я остаюсь лишь в папиных мечтах. Отсутствие полноценного секса еще не делает меня нежной фиалкой, но почему же от взгляда на поджарое, исполосованное шрамами тело Марка мне становится тяжело дышать? Потому что передо мной не холеный мальчик после спортзала, а настоящий дикий хищник? Так мне никогда такие не нравились. Я всегда думала: мой удел – богатые папенькины сынки, ну такие же, как и я. Благополучные, облаченные в дорогие шмотки. Мне всегда нравились они. И я не собиралась пускать слюни на офицера в отставке.

– Тебя стучаться не учили? – насмешливо приподнимает бровь он. В отличие от меня, Марк не разглядывает с жадностью мое тело. Просто с презрением смотрит в лицо, будто угадывает все мысли в моей голове. Мне неприятно его безразличие, к тому же посмотреть есть на что. Я неосмотрительно влезла в тонкое обтягивающее платье, а соски сейчас торчат так, словно собираются порвать трикотаж, и я постоянно мучаюсь дилеммой: сложить на груди руки и постараться прикрыть свой позор или лучше не привлекать внимание. Если бы Марк хотел, он бы давно меня изучил. Но, похоже, ему неинтересно.

Я бы вообще решила, что полученные травмы сделали из него недомужчину, но когда я появилась и уставилась на него жадным, голодным взглядом, нельзя было не заметить, что он этот взгляд оценил и отреагировал на него так, как и положено молодому здоровому парню. Но не более. Я не наивная и понимаю, у него просто встал, а не встал на меня, потому что я тут вся такая неотразимая. Любая знающая себе цену девушка очень хорошо понимает разницу между двумя этими состояниями парня. Интересно, почему меня это оскорбляет до глубины души?

– Я, вообще-то, в отличие от некоторых, у себя дома и могу входить без стука, – раздраженно бросаю я, потому что злюсь. На себя, на него, на идиотскую ситуацию и на папочку, который способствовал этому.

– И все же, если бы ты стучалась, могла бы избежать неловких моментов и душевных потрясений.

– Если бы ты ходил, хотя бы чуть-чуть одетый, никаких душевных травм бы не было.

– Ну прости, я был в душе и не ждал гостей. – Парень пожимает мощными плечами, заставляя меня сглотнуть. Вот стоит тут передо мной почти обнаженный. Хоть бы халат для приличия накинул! Совсем совести нет.

Я гордо разворачиваюсь и направляюсь на выход. Голос телохранителя останавливает меня возле двери.

– А приходила-то зачем?

Я замираю, выдыхаю, чувствуя себя последней идиоткой, и медленно поворачиваюсь к Марку.

– Хотела сказать, чтобы ты не рассказывал папе…

– То, что тебя пьяную до невменяемости лапал какой-то мажорчик? – прищуривается он.

– Папа знает про Пашу… – гордо вздернув подбородок, заявляю я.

– А, то есть в следующий раз можно не вмешиваться? – кажется, Марк злится. – Прости, но этот вопрос мне нужно уточнить у работодателя. Тебя мне вверяли как непорочную и велели вернуть в таком же состоянии. Мне бы не хотелось, чтобы подозрение пало на меня.

– Папа судит обо всех по себе, – огрызаюсь я. – Это ему в целом все равно с кем спать, я придирчива. И на кого попало не кидаюсь.

– Да, я заметил, – фыркает Марк, возвращая мне оскорбление.

Наверное, поэтому я не сдерживаюсь и мстительно заявляю:

– Завтра будь готов в девять. И надень рубашку.

– В моем гардеробе только водолазки. Это прописано в контракте, – парень сжимает зубы и зло прищуривается.

– Я. Куплю. Тебе. Рубашку, – упрямо чеканю я.

– Покупай, я ее повешу на вешалку. Ну и расскажу твоему отцу, как прошли похороны. Он явно завтра будет с утра спрашивать.

– Мерзавец!

– Нет, просто выполняю свою работу.

– Хорошо, ходи в водолазках! – выплевываю я, признавая, что этот раунд остался не за мной.

– Хорошо, я не буду рассказывать про твое поведение.

Марк

Едва Ника уходит, демонстративно хлопнув дверью и оставив после себя запах ванили и бергамота, Марк прислоняется спиной к стене, проклиная про себя дерзкую девчонку. Вот зачем она, спрашивается, сегодня явилась среди ночи? Ее папочка не учил, что ходить ночью в комнату к одиноким мужчинам чревато? Такой визит может быть воспринят превратно. Или она настолько не считает его за мужчину, что даже не думает об этом? В ее глазах мелькнуло удивление, когда она застала Марка в полотенце. Похоже, в понимании Ники, телохранители не ходят в душ или сразу после этого влезают в водолазку, которая жмет горло, а воротник которой цепляется за щетину. Даже если с утра побриться, к вечеру все возвращается на круги своя. Она что, не могла подождать до утра с этими разговорами или боялась, что он помчится под дверь спальни ее отца, чтобы доложить о недостойном поведении дочери? Да делать ему что ли больше нечего? Нет же! Нужно было притащиться сюда в этом чертовом обтягивающем платье, под которое она даже трусы не надела, с торчащими сосками! Интересно, она это специально? Скорее всего нет; телохранитель – это же кто-то типа мебели. А он сейчас закрывает глаза и видит чуть приоткрытые пухлые губы, красивое тело, обтянутое тонким трикотажем, который подчеркивает каждый изгиб, и эти, мать его, соски. Пошел, называется, спать!

Марк глухо стонет, ругается сквозь зубы и, развернувшись, отправляется в душ. Просто необходимо снять напряжение. Желание доставляет почти физическую боль, член пульсирует, а яйца буквально сжались; эта нахальная девчонка просто ушла, даже не подозревая, что сотворила с ним за короткие минуты разговора.

Парень раздраженно отбрасывает полотенце на еще влажный кафель в ванной и шагает в душевую кабину. Сначала включает на полную мощность холодную воду, снова ругается и понимает, что бесполезно. Это не помогает. Не сейчас. Он переводит выключатель в нормальное положение, позволив теплым струям воды хлестать по напряженным мышцам спины. Напряжение такое сильное, что любое движение отзывается сладким спазмом в паху. Марк плескает на ладонь немного геля для душа и проводит рукой вверх-вниз по напряженному пульсирующему члену. Так просто представить Нику прямо тут, под душем, на коленях. Вода стекает по длинным светлым волосам, струйками бежит по руке, а девушка приоткрывает пухлые губки, когда он входит в нее до основания. Ника стонет, а ее полная грудь с темно-коричневыми сосками колышется в такт каждому удару. Картина такая реалистичная, что кончить не составляет труда. Марк чуть ускоряет ритм, обхватывает сильнее, еще раз проводит сжатой ладонью по пульсирующему члену и со стоном утыкается лбом в холодный кафель стены. Наслаждение проходит дрожью по спине и заставляет тяжело дышать.

Теперь хочется спать, курить и трахнуть эту богатенькую блондинку уже по-настоящему. Наверное, потому что ему категорически запретили это делать. Впрочем, в создавшейся ситуации есть определенный плюс. У него нормально встал впервые после ранения. Нет, физических увечий, влияющих на потенцию, не было. Просто жить не хотелось и, как следствие, трахаться тоже не особо. А сейчас кровь вновь приливает вниз, к паху, и это даже раздражает. Дрочить второй раз за вечер в душе – уже перебор. Надо спать. А завтра весь день смотреть на ее задницу и в вырез дорогого платья. Ника знает, что красива, и даже траурное платье у нее такое, что его хочется задрать, как можно скорее. Неудивительно, что мажорчик попытался. «А может, просто некоторым стоит найти себе кого-то на пару вечеров», – раздраженно думает Марк.

Впрочем, найти такую, как Ника вряд ли получится. И раньше-то не получалось, а уж сейчас с такой-то рожей и изрисованным шрамами телом – тем более. Только раньше Марк и не хотел таких, как Ника. Они казались слишком далекими, недоступными да и нежеланными, в общем-то. Дорогой фарфор красив, но пить утренний кофе все же лучше из самой обычной чашки. Так удобнее, а на фарфор можно просто посмотреть в витрине и про себя восхититься умением создателя. Марк думал таким образом еще вчера. Всего один день возле блондинки, и он так сильно меняет мнение. Эти перемены Марку совершенно не нравятся.

Глава 3. Богатые ранимые девочки

Ника

Я зла. Прямо очень-очень зла! Поэтому плохо сплю ночью. Едва закрываю глаза, как вижу его поджарую фигуру, капельки воды, стекающие по мощной груди, и эти, мать их, шрамы, которые совсем не портят общий вид. Гадко осознавать, что я испытываю такие чувства к парню, которому запретили со мной спать под страхом самых страшных кар. А с другой стороны… мне ведь не нужен охранник. Наверное, стоит отомстить за то, что заставляет меня испытывать такие чувства и мучиться ночью от желания, пусть тоже пострадает. Очень интересная идея. Она меня воодушевляет.

Я решаю, что особенно тщательно подойду к выбору наряда, в котором поеду давать показания, и подразню мерзавца. Чутье мне подсказывает, что после таких ран восстанавливался он долго и скорее всего давно ни с кем не спал, завести такого будет несколько проще. Я накидываю на себя домашнее платье, которое больше всего напоминает мужскую рубашку, доходящую до середины бедра, и спускаюсь вниз.

– Как спалось? – спрашивает меня папа в холле. Он уже облачен в деловой костюм и отправляется на выход.

– Замечательно! – Я чмокаю его в щеку.

– Как прошли похороны?

– Ты сам себя слышал? – хмыкаю я. – Как могли пройти похороны? Отвратительно. В плане душевного состояния, но еда была вкусной, гроб дорогим, цветы красивыми.

– Как Марк?

– Еще не трахнул меня, – заявляю с вызовом. – Ты же об этом беспокоишься? Потому что, если бы тебя мое мнение волновало, ты бы не нанял его, не посоветовавшись со мной.

Папа недовольно морщится. Да уж приличную девочку из меня вырастить не удалось. Отсутствие женской руки в воспитании проявляется во всем. Папа не находит, что ответить на мою дерзость, а я не дожидаюсь нравоучений и ухожу.

Кухарка к нам приходит ближе к обеду, и завтрак каждый добывает себе сам. Кофе сварить хватает сноровки и у меня, и у отца. Марка я на кухне увидеть не ожидаю, хотя… а почему бы нет? Он ведь тоже должен питаться.

Сразу хочется его ударить потому, что он снова в водолазке стального цвета, обтягивающей фигуру, словно вторая кожа, но с длинными рукавами и высоким горлом. Мне кажется, если бы маска на лицо привлекала внимания меньше, чем шрамы, он носил бы ее.

Марк стоит ко мне спиной и делает кофе. Кофе-машина шипит и по кухне плывет божественный аромат. Я подхожу вплотную и намеренно задеваю парня бедром.

– Прости, – говорю таким тоном, что понятно, извиняться я и не думаю. Он поворачивается и обводит меня взглядом, от которого не укрывается ничего. Ни вырез рубашки более откровенный, чем нужно, ни полные груди без лифчика под ней. Ну же, смотри и сходи с ума, как сходила с ума я ночью.

Глаза парня темнеют, и он, забрав свой кофе, отступает, а я задумчиво откидываю прядь со щеки и позволяю вороту рубашки сползти с одного плеча, проследив за взглядом Марка.

– Нравится то, что видишь? – произношу с усмешкой.

– А что я должен видеть? – даже голос не дрогнул. Каков нахал.

– Ну-у, хочешь, могу показать больше, если не рассмотрел, – я берусь за пуговицу на рубашке. Мне стесняться нечего.

– Тебе нравится дразнить меня, да? – замечает он, отставляет кофе на стол, делает шаг вперед и довольно грубо толкает меня к кухонной столешнице. Я смеюсь.

– Почему бы и нет? Ты забавно злишься, а еще очень хочешь угодить папочке. Он ведь запретил меня трахать. И ты как послушная собачка будешь слушаться. И раз сам ты не хочешь уходить, – я нагибаюсь вперед и провожу кончиком языка по его щеке к уху, чтобы шепнуть. – Я сделаю твое пребывание рядом со мной мучительным и невыносимым. Любые штаны будут тебе жать, понятно?

– Ты очень высокого о себе мнения, да? – бросает Марк, чуть отстраняясь. Не потому что мое тело его смущает или заводит, а чтобы посмотреть в мои глаза своими насмешливыми зелеными. – Думаешь, пред тобой никто не устоит?

– Ты точно не устоишь. Поверь!

– Не играй со мной, Ника.

– И почему же? Ты же слышал, я избалованная дрянь и всегда делаю то, что хочу.

– Потому, что ты сама можешь превратиться в игрушку.

– Тебе нельзя меня трахать. Только смотреть и облизываться.

Марк приближается молниеносно, хватает меня за затылок и, опалив дыханием мои губы, говорит:

– Молись, чтобы это не стало и твоей проблемой.

Я без труда вырываюсь, хватаю кофе, который он сварил себе, и демонстративно ухожу, решив, что лучше попью у себя в комнате, а в голове мечется мысль, что, возможно, Марк и прав. Он вполне может стать моей проблемой.

Марк

Черт бы побрал блондинку! Умудрилась завести с самого утра. Даже кофе попить из-за нее не выходит. Благо до выезда остается час. Марк решительно выходит из дома и, наплевав на приличия и шрамы, раздевается и ныряет в бассейн. Заказчик говорил, что им можно пользоваться без вопросов, правда, Марк отмахнулся. Он не собирался плавать на глазах у всего дома и демонстрировать свои шрамы.

Но сейчас разумно рассуждает: лучше шрамы, чем выпирающий через ткань штанов член! Плавает долго, с удовольствием, забывая обнаженное плечо Ники, нахальный поддразнивающий взгляд, эту чертову почти ничего не скрывающую рубашку. Какого хрена она творит?! Марк ведь ровным счетом ничего не делает. Просто сопровождает ее, не разговаривает. Ничего. Зачем дразнить? Нравится играть и издеваться? Пытается продемонстрировать, что слишком хороша для него? Но он и так это знает и не питает иллюзий. Смысл напоминать?

На смену опаляющему желанию приходят обычная усталая злость и ощущение собственной никчемности. С этими чувствами проще справиться. Они привычны. Марк плавает, пока окончательно не остывает. Плавал бы и дальше, но чувствует, время поджимает, а перед поездкой все же хочется выпить кофе.

К счастью, на этот раз на кухне никого. Он спускается туда уже полностью одетый, пьет кофе и выходит на улицу, чтобы подождать Нику в машине.

Сегодня девчонка не опаздывает и не планирует бежать. Она сменяет траурное платье на кричаще красное, с открытыми плечами и совершенно неприличной длиной. О чем она думает? На губах алая помада, на голове крупные локоны, в руках клатч. Недоступная светская львица, которая делает одолжение местной полиции. Возможно, она не так уж и неправа. С такой не получится разговаривать свысока.

Марк думает, что не удивится, если ей предложат кофе и кресло, чтобы во время допроса она не чувствовала себя некомфортно.

Несмотря на пафосный вид, Ника все же нервничает. Теребит в руках клатч, ее губы плотно сжаты. Даже жаль ее становится, хочется утешить, но Марк прекрасно помнит, какой она может быть, и сиюминутное желание пропадает. Богатенькая стерва справится со своими потрясениями сама, а если будет выходить плохо – напьется. Вот тут важно оказаться рядом, чтобы дотащить ее до дома.

Марк почти не ошибается. Их встречают на входе в участок и провожают в кабинет для ожидания. Да, там стоят диваны, есть кофе и царит вполне уютная атмосфера, но парень все равно подбирается. Ему не нравится, как смотрят на Нику менты. И еще оживает чутье. Интуиция, в которую мало кто верит в мирное время, и которая помогала выжить на войне. Марка она подвела один лишь раз. И поэтому он оказался тут. Не отнесся достаточно серьезно к смутным подозрениям. Сейчас он не планирует повторять ошибку.

– Прошу за мной, – приглашает Нику следователь, безразлично мазнув по Марку взглядом. А вот это зря.

– Я с ней, – тоном, не терпящим возражений, отзывается Марк.

– Невозможно, она должна идти одна.

– Приказ ее отца. Не оставлять одну.

– Она будет с капитаном полиции. У вас есть основания нам не доверять? – презрительно приподнятая бровь. Снобизм вообще присущ ментам, но Марк знает, за что ему платят. Да, он в отставке, но все же звание никуда не делось, и авторитет тоже.

– У меня нет оснований вам доверять. Поэтому я все же составлю моей подопечной компанию.

Ника смотрит недоуменно, следователь морщится, но у него нет аргументов. Она не задержана и вольна давать показания в сопровождении адвоката или охранника. Очень интересно, почему ее отец не озаботился адвокатом. Не счел нужным? Очень зря. Менты не так безобидны, как может показаться. И если замешаны интересы двух влиятельных семей лучше, когда кто-то прикрывает спину.

Марка не пускают вместе с Никой в комнату, где брали показания, но разрешают смотреть за разговором через стекло.

– Если я посчитаю, что моей клиентке что-то угрожает, я вмешаюсь, – тихо произносит он, и следователь едва заметно кивает, признавая правоту. Статус охранника дает ему такое право.

Ника

Мне тут неуютно, и я чувствую себя не свидетельницей преступления, а как минимум соучастницей. Марк зачем-то рвется со мной. Сначала его настойчивое желание вызывает только раздражение, а я демонстративно не поддерживаю охранника, хотя могла бы упереться и встать в позу, тогда бы его пустили. Я наивная и глупая, а вот он, видимо, лучше представляет, что меня ждет.

Вопросы сыплются сразу и без остановки, подразумевающие ответ, тот который не хочется давать, потому что он неверный. Я хочу рассказать им совсем не то, о чем меня спрашивают. Меня вынуждают признаться, я не понимаю в чем. Это все настолько неприятно, что начинает болеть голова. А вопросы все сыплются и сыплются. «Зачем я заманила подругу в клуб?» Я ее заманивала? Зачем? «А правда ли Лиза была моей лучшей подругой?» Нет. Неправда, но ведь за это не убивают? Что? Убивают за меньшее. Как же плохо. Я совсем не готова и растеряна. Думала, мы тут просто поговорим, и я снова расскажу, как все произошло.

Меня спасает Марк, он решительно без стука заходит и ударяет дверью о косяк.

– Закончили, – приказывает он и довольно грубо за локоть поднимает меня со стула.

– Ты что себе позволяешь?

Капитан, выглядит возмущенным. Даже меня пронимает его холодный презрительный взгляд, а со мной подобное случается нечасто. За такое поведение Марка запросто могут упечь за решетку. Папа, конечно, вытащит, но что за это время произойдет с ним и со мной непонятно. Мне страшно, никогда не испытывала этого чувства так остро. Я вообще не приняла всерьез приглашение приехать, думала, просто в очередной раз все расскажу. Да и папа не волновался. Почему же все пошло не так?

– Я себе позволяю? – Парень презрительно изгибает бровь. Он выглядит уверенным и совсем не обеспокоенным. Так, словно и правда знает, что делает. – Вы пугаете свидетельницу. Я связался с ее отцом, дальше она будет говорить только с адвокатом. Допрос окончен.

– Я решаю, когда закончить допрос.

– Конечно, как скажете. Адвокат приедет через час, и, думаю, он сумеет правильно сформулировать вопрос на тему, что вы тут творите.

– Вы можете быть свободны, – шипит следователь. – Ждите повестку. И тогда я не буду так снисходителен.

– Рад, что мы поняли друг друга. Ника, мы можем идти.

Я радостно вскакиваю со стула, испытывая ни с чем несравнимое счастье. И только когда мы оказываемся на улице, замечаю, что Марк как-то странно качается. Похоже, он едва идет.

Дверь ему открываю я, причем не с водительской стороны. Едва я отступаю, он падает на пассажирское сидение, а я замечаю струйку крови, стекающую из носа по губе.

– Что случилось? – испуганно спрашиваю я и, порывшись в сумочке, протягиваю ему платок.

– Думаешь, меня просто так выгнали из армии? – хмыкает он. – Нет. Там перед дверью… – Он качает головой. – Пара ударов, всплеск эмоций, состояние, будто снова попал на войну. И привет…

– И привет…? – уточняю я.

– Ну, будет как-то так. – Он пожал плечами. – Пять минут и я приду в себя. Можем подождать?

– Я сама сяду за руль! – Я радостно пользуюсь случаем и залезаю на водительское сидение.

– Но отец запретил.

– Сейчас чрезвычайная ситуация! А пока едем, и ты приходишь в себя, расскажешь, какого хрена там вообще случилось.

Марк

Твари, как же плохо. Тьма снова скручивает изнутри. Марк знает, что это, мать его, посттравматический синдром. Из-за которого его и выгнали из армии. Зачем нужен солдат, у которого в момент малейшей опасности может потемнеть в глазах и перехватить дыхание? Не всегда темнеет, не всегда случается переклин и, говорят, постепенно сойдет на нет. Но кому нужно проверять правдивость этого утверждения? Интересно, если об этом узнает заказчик, он выгонит его сразу же? Наверное. И никакие теплые воспоминания о дружбе с отцом не спасут. Ныло плечо, кажется, будет синяк. Не стоило выбивать дверь кабинета.

Ника, вероятнее всего, считает его жалким. Впрочем, какое ему дело до богатенькой, капризной мажорки? Он просто делает свою работу и все.

– У тебя кровь? Что случилось? – говорит Ника, уставившись большими испуганными глазами. Она сейчас выглядит удивительно юной и нежной. А еще совершенно не дерзкой, нормальной.

– Думаешь, меня просто так прогнали из армии? Теперь такое иногда случается. – Говорить об этом не хочется. Под носом кровь, и сейчас она начнет течь по подбородку и капать на дорогой, мать его, костюм. А платка нет. Марк никогда не помнит про платок. Это такой совершенно ненужный аксессуар, а вот Ника помнит. Она роется в сумке и достает отглаженный и неуловимо пахнувший ее свежими духами.

– Держи, – как-то очень неуверенно бормочет она.

Марк принимает без слов и прижимает к кровавым дорожкам, представляя, как сейчас выглядит – жалко. Отвратительное чувство, к которому не получается привыкнуть.

Ника, воспользовавшись тем, что Марк не в состоянии, радостно устраивается на водительском сидении. Марк для вида бурчит, но на самом деле благодарен за это самоуправство.

Просить ее подождать унизительно, а вести автомобиль в таком состоянии опасно для жизни. На миг он попал в тот ад, в котором провел несколько месяцев на больничной койке, даже некоторые особенно болезненные рубцы на груди снова начали болеть.

– Почему они так надавили на меня? – спрашивает Ника. Она, закусив губу, выруливает на оживленный перекресток. Управляет машиной девушка вполне уверенно и мягко, Марк ожидал худшего. Особенно после строгого наказа отца девчонки, который велел не подпускать ее к управлению.

– Им нужно найти виновных.

– Почему я? Ее убил какой-то озабоченный урод. Меня с ней даже рядом не было.

– Урода нет, – охранник пожимает плечами. – А ты тут. Нам нужно рассказать все твоему отцу.

– Не хочу, – дергает плечом девчонка. – Он и так слишком за меня волнуется. После этого вообще посадит дома на цепь. А мне оно надо?

– Я должен.

– Раз должен… – Ника упрямо мотает головой, – тогда мы едем развлекаться. Меня девочки звали в спа. Ты с нами.

– Я не пойду в спа, – устало отзывается Марк и прикрывает глаза. – Но буду ждать.