Текст книги "Пленники старой Москвы"

Автор книги: Анна Князева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 14
Deos manes placari victimis humanis[5]5
  Души умерших умилостивляются человеческими жертвами (лат.).


[Закрыть]

Люсьена Сапега вцепилась в Трубникову намертво. Утром Катерина вновь услышала ее голос по телефону.

– Составь мне компанию.

Видеть ее каждый день было бы слишком. Тем не менее Катерина спросила:

– Что делать?

– Пройдемся по магазинам.

– Прости, не могу. Еду на квартиру. У меня встреча с прорабом, а потом…

Люсьена властно перебила ее:

– На квартиру поедешь завтра. Сегодня ты моя.

Смолчав, Катерина выдала убийственный внутренний монолог.

– Ну, так что? – осведомилась Люсьена. Ее спасало лишь то, что Балашов был начальником Германа.

Катерина взяла себя в руки.

– Во сколько заедешь?

– Ни во сколько. Трубникову давно пора купить машину и нанять для тебя водителя. Встретимся в одиннадцать в Третьяковском проезде.

Катерина взяла такси и ровно в одиннадцать прохаживалась по брусчатке Третьяковского проезда в ожидании своей «лучшей подруги», которая опоздала на сорок минут. И здесь Люсьену вновь спасла иерархическая зависимость Трубникова.

Дождавшись, пока водитель припаркуется под прямым углом к зданию и Сапега вылезет из машины, Катерина спросила:

– Куда идем?

Люсьена с мрачным видом открыла дверь ближайшего бутика.

Примерка одежды длилась более трех часов. Люсьене приносили и уносили одежду. Когда Сапега выходила из примерочной в зал, Катерина втягивала щеки, чтобы не рассмеяться. Ей удавалось находить умные, а главное, не обидные для Люсьены слова, чтобы объяснить, почему женщине с пролетарской внешностью нельзя носить серый цвет. Каждый примеренный наряд словно нарочно подчеркивал несовершенство фигуры Сапеги. Последнее, красное, платье добило всех, включая персонал бутика. Пресловутое седло на корове смотрелось бы лучше.

Вспотевшая Люсьена выглядела нелепо и жалко. Умаявшись, она рухнула в кресло и потребовала зеленого чая. Потом, взглянув на Катерину, сказала:

– Давай лучше ты. А я посмотрю.

Катерина согласилась, но к примерке приступила не раньше чем выпила чаю. Просто из куража, чтобы позлить Сапегу. И лучше бы она не примеряла эту одежду. В ее случае работала другая поговорка: «Подлецу все к лицу». Вконец расстроенная Сапега обругала всех, кто имел несчастье их обслуживать, сбросила на пол несколько платьев, но Катерина вовремя вывела ее, помешав затоптать одежду ногами.

В машине Катерина завела умиротворяющий разговор о беспонтовой одежде, бездарных стилистах и женщинах с хорошим вкусом, которым не найти ни одной стоящей вещи.

Люсьена успокоилась тем, что вновь сорвалась на водителя из-за неправильного, на ее взгляд, скоростного режима. Он только вздыхал и пригибал голову, когда она била его сухим веснушчатым кулачком. Катерина больше не вмешивалась, раз и навсегда для себя решив, что если человек не увольняется, значит, его все устраивает.

В ресторане, куда они заехали пообедать, Люсьена по своему обыкновению закатила скандал и отказалась платить. Администратор вызвал полицию. Она позвонила мужу. Балашову удалось дистанционно урегулировать этот конфликт, и Катерину с Люсьеной отпустили по-добру по-здорову.

В надежде на то, что на сегодня ее мучения кончились, Катерина собралась попрощаться, однако не тут-то было.

– Ты поедешь со мной в Жуковку, – сказала Сапега.

– Зачем?

– Ко мне придут медиум и еще несколько человек. Будет спиритический сеанс. Увидишь, тебе понравится.

– Значит, скучно не будет, – Катерина все еще надеялась улизнуть. – Без меня будет весело. Нет, серьезно, меня ждет архитектор…

– Утром ты сказала – прораб. – Люсьена прищурилась.

– Они оба меня ждут.

– Говорю тебе, завтра поедешь.

– Ну хорошо, – Катерина согласилась, сцепив зубы. – Только потом прошу отвезти меня в гостиницу.

Когда автомобиль Сапеги подъехал к дому, все гости уже были в сборе. Об этом сказала горничная, встретив их на пороге. Не потрудившись зайти в гостиную, Люсьена сразу прошла наверх. Катерина оказалась одна среди незнакомых людей. Всего их было пятеро и все как один – странные. Маленький вертлявый старик, полная дама в длинной юбке с цыганским ожерельем и чалмой вместо прически. Еще там была худая, тонкокостная девушка с бледным лицом и две похожие друг на друга и оттого безликие женщины.

Из разговоров Катерина поняла, что дама в чалме была медиумом. Вертлявый старик – отец Сапеги, девушка – племянница Балашова, одинаковые женщины – соседки по Жуковке.

В комнате появилась служанка и плотно зашторила окна. Потом она принесла канделябр с двумя горящими свечами и поставила его на небольшой круглый стол, вокруг которого стояли семь одинаковых стульев и где уже лежали большой лист бумаги и блюдце. Последнее, что она сделала, – выключила свет.

Люсьена Сапега вышла в гостиную, когда все было готово. Она первой села за стол. За ней – остальные. Только один стул оставался пустым. Люсьена оглянулась на Катерину, и та поняла: ждут только ее. Она подошла и тоже села за стол.

Бумажный лист был испещрен буквами, которые располагались по кругу. Полная дама в чалме взяла блюдце, перевернула его и положила в центр круга. На его обратной стороне была нарисована стрелка.

– Души умерших, взываю и прошу вас о помощи…

Катерина притихла. Когда все протянули руки и коснулись пальцами блюдца, она поступила так же.

– Кого вызываем? – спросила женщина-медиум.

– Петра Первого, – брякнул вертлявый старик.

– Ты всегда его вызываешь! – огрызнулась Сапега. – Он меня в прошлый раз в жопу послал.

По-видимому, с духами у Люсьены Сапеги были такие же отношения, как и с живыми людьми.

– Кого вызываем? – медиум закрыла глаза.

– Дядю Веню, – снова сказал старик.

– Додик! – Сердито зыркнув на отца, Люсьена степенно проговорила: – Давайте вызовем Сахарова.

– Академика? – поинтересовалась бледная девушка. Кажется, эта кандидатура ее не устроила.

– По крайней мере, он при жизни всегда говорил правду, – сказала Люсьена.

Путем переговоров сошлись на кандидатуре Брежнева, потом заменили его Наполеоном.

– Вызываю дух Наполеона Бонапарта… – нараспев промолвила медиум. – Дух Наполеона, приди к нам!

Все напряженно смотрели на блюдечко, которого касались пальцами. Наконец оно дернулось и отъехало в сторону.

– Дух Наполеона Бонапарта, ты здесь?

Блюдечко уверенно двинулось к букве «Д» и уткнулось в нее стрелкой. Потом показало на «А».

Медиум прошептала:

– Кто задает вопрос?..

– Я! – Сапега провела по губам языком и, склонившись над столом, адресовала вопрос блюдечку:

– Будет конец света?

Блюдечко осталось на месте.

– Мы все умрем? – снова спросила она.

Стрелка показала две буквы. Медиум констатировала:

– Наполеон сказал «да». Мы все умрем.

– Это не ответ, – возмутился старик по имени Додик. – Когда-нибудь это случится со всеми. Почему Наполеон не уточнил, когда именно?

– Вы не понимаете, – медиум заговорила укоряющим тоном. – Духи приходят с того света. Их нужно уметь слушать…

– Я вам заплатила и не стану отгадывать. Мне нужно конкретно. – Сапега еще раз повторила вопрос о конце света, и дух Наполеона ответил предельно точно:

«Через пятьсот лет».

Всех это устроило, но духа решили сменить. Вызвали Маяковского. Когда блюдечко подтвердило, что поэт явился, бледная девушка спросила:

– Вы любите Лилю Брик?

«Я люблю Осю», – ответило блюдце.

Не без внутренней гордости Катерина призналась себе, что приложила к этому руку.

– Он имеет в виду мужа Лили, Осипа Брика, – потрясенно прошептала бледная девушка.

– И здесь голубые… – усмехнулась Сапега. – Тогда вот мой вопрос: у вас были с ним отношения?

Этого Катерина допустить не могла. Благодаря ей, блюдце категорично ответило: «Нет».

Больше Маяковского ни о чем не спрашивали. Его заменили на Калиостро. Граф явился внезапно, вместе со сквозняком, погасившим обе свечи.

Медиум щелкнула зажигалкой и трясущейся рукой зажгла свечи.

– Кто задает вопрос?

– Я, – сказала Люсьена. – Почему меня все ненавидят?

Калиостро ответил.

«Ты сука».

Катерина была уверена, что никак не повлияла на этот ответ. Она просто почувствовала, как блюдце уверенно показало букву за буквой.

– Что мне делать? – спросила Сапега.

«Сдохнуть». – Таким был ответ Калиостро.

После этого слова Люсьена почему-то притихла.

– Я тоже могу спросить? – вполголоса осведомилась Катерина.

– Спрашивайте, пока он с нами… – медиум закатила глаза.

И Катерина спросила:

– Кто их убил?

Все молча уставились на нее, и только старик поинтересовался:

– Кого?

Медиум проронила:

– Вы мешаете духу…

Блюдечко сдвинулось и подползло к букве «В». Все участники сеанса тревожно переглянулись. Блюдце указало на «Р».

– Что это? – взволнованно спросила бледная девушка. – Инициалы?

– Тише! Оно снова пошло, – прошептала женщина-медиум.

На этот раз стрелка уткнулась в «Е».

– Василий Романович Елкин, – не без иронии догадался старик.

– Тише! – на этот раз цыкнула Катерина. Она недоверчиво следила за тем, как блюдце, а вместе с ним стрелка, приблизилось к букве «М».

– Их было несколько… – предположила Сапега.

В этот момент блюдце рванулось в сторону и остановилось вблизи «Я».

Катерина почувствовала легкий испуг. Ее сердце застучало чаще и сильнее обычного.

– Он сказал: «ВРЕМЯ».

В тот же момент блюдечко дернулось, слетело со стола и разбилось.

Бледная девушка вскрикнула, вскочила со стула и, лишившись чувств, упала в обморок.

Медиум трагически прошептала:

– Deos manes placari victimis humanis…[6]6
  Души умерших умилостивятся человеческими жертвами (лат.).


[Закрыть]

Глава 15
Что это значит?

– Ну, и где ты была? – спросил Трубников, когда Катерина зашла в спальню. Он включил ночник и смотрел на нее, щуря глаза.

– Спи…

– Нет, правда… Где ты была? Сейчас два часа ночи.

– В Жуковке у Сапеги. – Катерина расстегнула замок молнии и стащила с себя юбку.

– С чего это вдруг? – в его голосе прозвучали мягкие интонации.

– Она устраивала спиритический сеанс.

– Это когда стол ножкой стучит? Как в «Фантомасе»?

Катерина повесила одежду на стул и нырнула под одеяло.

– Когда стучит, это «столоверчение». Спиритизм – общение с духами.

– И как все прошло?

– Нормально.

– Вы с Сапегой нашли общий язык?

– Нашли.

Герман отвернулся, но потом снова спросил:

– И вы до двух часов с духами говорили?

– До двенадцати. Потом пришлось вызвать «Скорую».

– Надеюсь, не тебе?

– Ты меня знаешь. Я не впечатлительная. Одна девушка потеряла сознание. Полчаса пролежала, как мертвая. Все испугались.

– Что за девушка?

– Племянница Балашова.

Герман перевернулся, чтобы видеть жену.

– А у него есть племянница?

– Есть.

– Кто еще там был?

– Отец Люсьены Сапеги. – Катерина покосилась на Германа. – А у нее есть отец. Все зовут его Додик. Живенький такой старичок, неуживчивый, как и его дочь. Сапегу, кстати, дух обозвал сукой.

– Это он в точку. Чей дух?

– Калиостро. И еще пожелал сдохнуть.

– Радикально.

– Я тоже задавала ему вопрос.

Трубников усмехнулся.

– Неужели и ты веришь в подобную ерунду?

– Просто спросила.

– О чем?

– Спросила: кто убил тех рабочих.

– Господи, как мне надоела эта история! – Герман резко отвернулся. Потом, не оборачиваясь, спросил: – И что сказал Калиостро?

– Он сказал: их убило время.

– Что это значит?

– Не знаю.

Герман протянул руку и выключил ночник.

– Теперь давай спать.

Глава 16
Печь

Дверь в квартиру Трубниковых была распахнута настежь. На площадке Катерина столкнулась с двумя рабочими, которые тащили носилки.

– Мусор выносим, – сказал один из них и спросил: – Машина внизу стоит?

– Да, грузовик…

Из двери вышел прораб Исаев.

– Ноги не переломайте. В комнатах нет полов. Лучше идемте на кухню.

В коридоре часть полов тоже сняли. По оставшемуся паркету и лагам они пробрались в кухню.

Олег Исаев подошел к снятой с петель двери, которая стояла у стенки.

– Хочу показать кое-что интересное…

– Что такое? – насторожилась Катерина. Теперь она постоянно ожидала подвоха.

– Смотрите! – прораб ткнул пальцем в круглое отверстие с разбитой стекляшкой.

Она подошла ближе и пригляделась.

– Глазок?

– Филенка с обеих сторон была зашита фанерой. При демонтаже один лист отвалился, под ним оказался глазок.

– Дверь из комнаты? – спросила Катерина.

– Как видите, не входная.

– Зачем же глазок?

Прораб молча развел руками.

– А в остальных дверях были глазки?

– Ради любопытства проверил. Были, но не во всех.

– Где остальные? – Катерина решительно обернулась.

– Их увезли. Эту я оставил, чтобы вам показать.

Услышав нарастающий вой, Катерина застыла с гримасой отчаяния.

– Труба запела, – удрученно заметил прораб. – Ума не приложу, что с ней делать. Такое бывает, когда трубы чистят под вытяжку. Кто-то из соседей по вашему стояку делал ремонт. Одно хорошо – теперь и вам обеспечена хорошая тяга.

Вой в трубе перешел на более высокую ноту и стал похож на страдающий женский голос.

– Что же это такое… – Катерина в отчаянии закинула голову. – Душу из груди вынимает.

– Завтра вызову специалиста. Попробуем что-нибудь сделать.

– Как думаете, для чего в дверь вставлен глазок? Я жила в коммунальной квартире. У нас ни у кого глазков не было.

– Готов поспорить: засовов со стороны коридора вы тоже не видели.

– Это точно, – подтвердила она. – Послушайте… Хочу вас кое о чем попросить. Идемте со мной…

Прораб Исаев пришел за ней в бывшую комнату Глезеров. Оглядевшись, заметил:

– А здесь не закончили с полом.

– Так даже лучше, – сказала Катерина, подошла к выступу и похлопала рукой по стене. – Это нужно сломать.

– Зачем? – прораб немного напрягся. – Прежде чем ломать, нужно проверить документацию. Может быть, там коммуникации или воздуховод, или несущая конструкция расположена.

– За этой стеной печка, – с уверенностью сообщила Катерина.

– Откуда вы знаете?

– Видела фотографии.

Исаев застыл в нерешительности, потом сдержано проронил:

– Без архитектора не могу.

Катерина с вызовом протянула руку:

– Дайте молоток! Сама все сломаю!

Прораб ошеломленно уставился на нее, потом достал из спецовки листок бумаги и ручку:

– Пишите расписку.

Она забрала у него бумагу и ручку.

– Что нужно писать?

– Что вы берете на себя ответственность за слом стены в помещении номер три. – В ответ на ее удивленный взгляд, Исаев пояснил: – Номер комнаты по спецификации помещений.

Катерина написала несколько строк и размашисто расписалась. Проверив текст, Исаев кликнул рабочих. Распорядившись, что нужно делать, посоветовал Катерине:

– Вам лучше выйти. Здесь будет пыльно…

Катерина вышла в коридор, а затем и вовсе из квартиры. На лестничной площадке ей встретился участковый.

– Здравствуйте, Яков Иванович! Есть что-то новое?

Рябинин остановился.

– Здравствуйте! Имеете в виду смерть рабочих? – он покачал головой. – Нет, ничего.

– Я надеялась, что следствие продолжается.

– Так ведь расследовать нечего… – Рябинин переложил папку из одной руки в другую. – Вы бы сами позвонили Кирпичникову.

– Нет, спасибо, что-то не хочется.

– Он вам не понравился?

– Понравился, не понравился… Дело бы свое делал как следует.

– У них работа тоже не сахар… – великодушно заметил Яков Иванович и, услышав грохот в квартире, строго спросил: – Ломаете?

– В пределах разумного. – Катерина поняла, что нужно менять тему. – Как себя чувствует старик с третьего этажа?

– Слава богу, уже выходит на улицу. Как говорится, бог миловал. Я уже собирался дочь его вызывать. Она живет в Штатах. Знаете, сколько охотников найдется на такую квартиру? Вся родня, как воронье, разом слетится. Я подобных историй на своем веку повидал… – Рябинин махнул рукой. – Нелюди. Пираньи зубастые. Душу за квадратный метр продадут.

– Это Москва…

– А вы откуда приехали? – поинтересовался Яков Иванович.

– Из Новосибирска.

– Сибиряки?! – он почему-то обрадовался.

– Ну, да…

– Так я же в Новосибирске служил!

– Здорово. Значит, земляк.

– Да… Только, когда я проходил службу, вас в проекте еще не было.

– Была, – сказала Катерина. – Мне сорок четыре.

Рябинин снова переложил папку в другую руку, а потом сунул под мышку.

– Надеюсь, вы не обиделись?

Она рассмеялась.

– Вы сделали мне комплимент. На комплименты не обижаются.

– Тогда, если позволите, я пойду. – Во взгляде, в жестах, во всей фигуре Рябинина чувствовалось некоторое замешательство. Тем не менее он еще раз, искоса, оглядел Катерину.

Ее это, кажется, позабавило.

– Всего хорошего, Яков Иванович!

Рябинин поспешил к лестнице, ведущей на третий этаж, а из квартиры Трубниковых выглянул Олег Исаев.

– Катерина! Идите скорее!

– Что? – Она обернулась. – Стенку сломали?

– Сломали! Идите сюда!

Катерина вошла в коридор и стала пробираться в комнату, возле которой висело облако пыли. Когда она перешагнула порог, Исаев картинно вытянул руку:

– Вы только посмотрите, что там скрывалось!

Взглянув на запыленную печку-голландку, Катерина удовлетворенно кивнула.

– Я же вам говорила… – она подошла ближе и провела ладонью по изразцам. Опавшая пыль обнаружила серо-голубую эмаль, яркую, как зимнее утро. – Красиво, – прошептала она, затем присела и открыла верхнюю чугунную дверцу.

Внутри печи лежала решетка. Клацнув затвором, Катерина открыла нижнюю дверцу. Склонившись, заметила кучку пепла, из которой торчал край недогоревшей бумаги. Катерина его вытащила. Это был небольшой кусочек бумаги длиной около пяти сантиметров с черными обуглившимися краями. На бумаге были написаны блеклые буквы, однако разобрать их сразу не удалось.

– Надо же… – удивился Исаев, и было непонятно, что его удивляло.

На всякий случай Катерина поворошила рукой золу. Ничего больше не обнаружив, она поднялась с корточек.

– Что тут у вас? – в комнату зашел архитектор. – Здравствуйте. – Обернувшись, он пораженно застыл: – О!

– Как думаете, Виктор, можно ее привести в порядок? – поинтересовалась Катерина.

– Откуда она взялась? – Тищенко оглядел комнату. – Стенку сломали? Печь была за стеной?

– Я взял расписку, – поспешил оправдаться Исаев.

Катерина его поддержала:

– Это я попросила.

Тищенко подошел к печи и пощупал ее руками.

– Да она в превосходном состоянии! И какая красавица! – Он обернулся. – Голландка будет украшением вашей квартиры.

Услыхав эти слова, Катерина почувствовала внутреннее беспокойство. Как будто ей чего-то очень хотелось, но она точно знала: ей не получить этого ни при каких обстоятельствах.

– Удачное стечение обстоятельств.

– Для вас – да. – Архитектор Тищенко стал открывать чугунные дверцы и заглядывать внутрь.

Катерина непроизвольно спрятала в карман найденный кусочек бумаги.

Закончив осматривать голландку, архитектор продолжил мысль:

– Если бы продавец знал о том, что в квартире сохранилась такая ценность, квартира обошлась бы вам намного дороже.

– Повезло.

– Не вижу радости, – улыбнулся Тищенко.

– Я радуюсь, радуюсь, – заверила его Катерина. Прислушавшись, она вынула телефон и увидела, что звонит Картавин. – Извините…

Катерина быстро выбралась в коридор, оттуда по лагам прошла до двери, потом – на площадку. Только тогда ответила:

– Слушаю, Борис.

– Где ты сейчас?

– На Мясницкой.

– Очень хорошо. Нужно поговорить.

– Что-то случилось?

– Ты, как старая бабка, всего боишься.

– Совсем распустилась, – согласилась она. – Нервы ни к черту. И все-таки, о чем пойдет разговор?

– Не по телефону. Жди. Скоро приеду.

Не выдержав напряжения, Катерина вышла сначала во двор, потом на Мясницкую. В ожидании Картавина стала прохаживаться по улице туда-сюда и чуть не пропустила его. Хорошо, что заметила багажник черной машины, въехавшей в арку. Через минуту, запыхавшись, она была во дворе.

Выйдя из машины, Картавин взял ее под руку.

– Идем лучше в кафе.

Они снова пошли в кафе и сели за тот же столик.

– Ну? – спросила Катерина.

– Прежде всего замечу: ровным счетом ничего не случилось.

– Считай, что успокоил. Теперь скажи, что хотел.

– Я поговорил со своим другом…

– С фээсбэшником?

– Да. Он обещал разузнать все, что получится.

– Насчет квартиры?

– Насчет квартиры и насчет того, что вокруг. Я поговорил с ним на тему электромагнитных полей. Он не исключил такого воздействия. В арсенале спецслужб, в том числе иностранных, такие практики есть. Однако после такого рода воздействия помимо остановки сердца в теле человека происходят необратимые процессы, которые при вскрытии нельзя не заметить. Не думаю, что судмедэксперт не обратил на это внимание. И наконец, главный его аргумент: кому нужны твои работяги?

– Я поняла. – Катерина ответила, как пионерка, с дежурной готовностью.

Картавин склонил голову, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Решила, что я сливаюсь?

– Ты все логически объяснил. Теперь и я понимаю, что мои подозрения – глупость.

– Узнала имя продавца?

– Карасев Степан Эдуардович. Он – продавец, он же – хозяин.

Картавин взял телефон и записал его имя.

– Очень хорошо. Сегодня попрошу Жореса пробить этого мужика.

– Его имя Жорес? – догадалась Катерина.

– Разве я так сказал? – удивился Борис.

– Ты сказал: Жорес.

– Прокололся. – Он улыбнулся и внимательно посмотрел ей в глаза. – Это ты на меня так влияешь.

– Странное у него имя.

– Это – да, – согласился Картавин. – Надеюсь, ты поняла: я с тобой и никогда не сольюсь.

– Я надеюсь. – Катерина положила на стол обгоревший клочок бумаги. – Вот, что я нашла сегодня в квартире.

Картавин придвинул бумажку к себе.

– Где именно?

– В печке-голландке. Клочок лежал в куче пепла.

– В квартире сохранилась голландка?

– Ее нашли только сегодня. Сломали стенку, а там – печь.

– Вот оно что… – Борис вгляделся в блеклые буквы. – Значит, привет из прошлого? Когда, ты думаешь, печь заложили?

– В начале пятидесятых. Но не раньше пятьдесят второго года.

– Откуда такая точность?

– Соседка сказала. Она до пятьдесят второго года жила в этой квартире. Тогда печку еще использовали.

– Интересно… Написано перьевой ручкой «с нажимом», фиолетовыми чернилами. Чернила выцвели. Давненько такого не видел. Кажется, я разобрал, что здесь написано.

Катерина склонилась над столом и впилась глазами в бумажку. Картавин медленно прочитал:

– Б-а-т-р-а-х…

– И все?

– Слово «батрах» – латинскими буквами.

Она вытащила из сумочки телефон и нашла в Интернете все, что было связано с этим словом.

– Батрахос, по-гречески – лягушка. Батрахас – Мадридский аэропорт. Год открытия аэропорта тысяча девятьсот тридцать первый.

– Лягушка? Думаю, вряд ли… А вот аэропорт – интересно. Но в пятидесятых годах за границу почти не ездили.

– Написано латинскими буквами, – напомнила Катерина. Потом, заглянув в телефон, сверила название аэропорта с надписью на бумажке. – Нет!

– Что – нет? – поинтересовался Картавин.

– Не аэропорт.

– Почему?

– В испанской транскрипции звук «х» в этом слове пишется через латинскую «джей». А здесь, – она коснулась обгорелой бумажки. – Здесь написано через «кей» и «эйч».

– А кто сказал, что писал испанец?

– Скорее всего – это латынь. – Катерина засомневалась – Значит, лягушка здесь ни при чем?

– А что, если этот листок из детской тетрадки? Получил двойку и сжег в печке. Мало ли детей учат латынь?

– Мало. Среди моих знакомых таких точно нет.

Борис улыбнулся и похлопал ее по руке.

– Глупость сморозил. Хотел сказать: раньше учили.

– В пятидесятых годах – вряд ли.

– Значит – аэропорт, – заключил Картавин. – Перед войной много наших воевали в Испании. В том числе – летчики.

– Не годится.

– Почему? – Борис нисколько не обиделся за то, что она забраковала его версию.

– Летчики воевали там до Великой Отечественной. После этого нашу голландку тысячу раз топили. Бумаги жгли перед тем, как заложить ее кирпичом.

– Значит – лягушка, – легко согласился Картавин.

Глядя в его серьезное, сосредоточенное лицо, Катерина вдруг рассмеялась.

– Прости меня.

– За что?

– Все это глупости.

– Возможно, не такие это и глупости. – Он забарабанил пальцами по столешнице, как будто собирался сказать то, чего не хотел. – Послушай… Продай ты эту квартиру.

– Может, и продам. – Катерина растерянно огляделась. – Что ж… Мне нужно идти.

– Я сказал то, что тебе не понравилось?

– Да нет…

– Вижу, что врешь.

Глядя куда-то в сторону, Катерина сказала низким голосом, похожим на глухие рыдания:

– Послушай, Борис… Мне сорок четыре… Ты думаешь, легко признаться в том, что я ни на что не годна?

– Я как раз не это имел в виду, – расстроившись, Борис покраснел.

– Видишь, как вышло… Что бы я ни сделала… Куда бы ни влезла – одни ошибки. Брак – ошибка, работу потеряла – ошибка, квартиру выбрала – снова ошиблась. Чувствуешь, к чему дело идет?

– К чему?

– Вся моя жизнь – одна сплошная ошибка.

– Зачем же впадать в крайности. – Помолчав, Картавин решился спросить: – Ты сказала, что ошиблась, когда вышла замуж за Трубникова. Почему?

– У нас нет и уже не будет детей. Какой смысл в этом браке?

– Ты слишком строго себя судишь.

– Я себя не сужу, – она отвернулась и вытерла рукой набежавшие слезы. – Я эгоистка.

– Это я знаю, – улыбнулся Борис. – Эгоистка. Еще какая!

– Не говори со мной, как с ребенком. – Она встала и забрала со стола бумажный клочок. – Сейчас мне правда нужно идти.

– Тебя подвезти? Куда?

– Спасибо, не надо. К соседке иду. Она живет в соседней квартире.

– Что ж, не буду тебя задерживать.

Когда Борис садился в свою машину, Катерине показалось, что он был обижен. Заходя в подъезд, она ругала себя за несдержанность, не зная, что спустя пару мгновений ее несдержанность перейдет на новый, куда более качественный уровень.

На четырехступенчатой лестнице, которая вела на первый этаж, Катерина неожиданно столкнулась с крупным мужчиной. Он не только не извинился, но прижал ее к стене и бесцеремонно распорядился:

– С дороги!

Мимо прошел такой же огромный человек в черном костюме, за ним – высокий худой мужчина с лошадиным лицом.

Катерина дернулась, но ее сильнее прижали к стене. И, как результат, у нее «рухнула планка». Она размахнулась и что было сил шмякнула верзилу сумкой по голове.

– Вы что? – не ожидая такого подвоха, он даже обиделся, но потом схватил Катерину за горло. – Рыжая сучка!

В этот момент его окликнули с улицы. Он отпустил Катерину и быстро ушел. Покрутив головой, она ощупала шею и стала подниматься по лестнице.

С площадки второго этажа уже выглядывала Инна Михайловна.

– Что такое? Здравствуйте, дорогая. Вы в порядке?

– Здравствуйте, Инна Михайловна! Какой-то идиот вцепился в меня.

– На первом этаже?

– Я только вошла в подъезд.

– А потом мимо вас прошли двое? Один – жилистый с лошадиным лицом?

– Кто они?

– Жилистый – муж певицы Талановой.

– Она живет в нашем подъезде? – удивилась Катерина.

– Обе квартиры на первом этаже принадлежат ей. Таланова живет здесь недавно. Всего полгода, как сделан ремонт. Но мы редко ее встречаем, она всегда на гастролях. Ее муж – стоматолог, живет в Америке. Здесь бывает нечасто. Он, в отличие от жены, всегда ходит с охраной.

– Зачем стоматологу охранники? Что с него взять?

– Это, как говорят молодые, – понты. В Америке он никто, а здесь – муж Талановой.

– Что же, теперь каждый раз, когда заходишь в подъезд, нужно бояться?

– Скажите Рябинину. Он разберется. В гости не зайдете?

– А я как раз к вам иду.

Несмотря на возражения Катерины, Инна Михайловна сразу поковыляла на кухню, заверив, что нога уже не болит. И как только старуха с чаем вернулась в гостиную, Катерина попросила ее рассказать о тех, кто жил в комнате с печкой-голландкой.