Текст книги "Рецепт идеальной мечты"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Но теперь я обязана сообщить вам, моему законному супругу, о том, что отныне мне предстоит иной путь, по которому потечет жизнь моя. В подобных обстоятельствах писать к вам, конечно, следовало моему отцу, но он находится в состоянии столь отчаянном, что я вынуждена взять эту тяжкую миссию на самое себя. Вчера меня посетил доктор и сообщил мне со всею определенностью: на меня возложена обязанность продолжить род князей Скопиных. Еще недавно я бы, узнав эту новость, рыдала от счастия, но сейчас первой мыслью моей было отчаяние. Я всю ночь просидела в гостиной, в тяжелом безмолвии, слушая, как пронзительно и зловеще кричит сова, словно взывая к призракам тьмы. Я наблюдала, как длинный белый луч луны, скользнув в Окно, стелется по витым ступеням, словно привидение, и мне казалось, что я схожу с ума от одиночества и тоски...

Но сейчас, когда дом напоен солнечным светом, шепотом сосен и пением птиц, решение принято: я пишу к вам и молю вас вернуться, дабы мы вместе могли нести возложенную на нас благородную ношу. Сердце мое подсказывает, что вы не разлюбили меня, и ни единого раза не приходила мне в голову мысль, что вы меня прокляли и ненавидите.

Как бы хорошо было, если б каким-то волшебством или чудом удалось бы нам совершенно забыть все, что прожилось в последний месяц, все забыть, освежить голову и опять начать с новыми силами! Не корите меня за эти строки, ибо я все еще надеюсь на наше с вами совместное счастие. Забудьте об опрометчивых словах отца, какими бы ни были они – нам должно credere oculis amplius quam auribus. А глаза мои говорят: любовь наша еще жива, невзирая на тяжкие обстоятельства.

Преданная вам супруга, Мария Скопина

Глава 7

ДМИТРИЙ ПОЛУЯНОВТот же день

В восемь вечера Дима подрулил на «Форде» к воротам особняка Полы Шеви.

У ворот имелось переговорное устройство. Журналист опустил стекло, нажал кнопку. "Слушаю вас", – раздался сухой мужской голос.

– Дмитрий Полуянов, к госпоже Шеви, – представился Дима.

– Проезжайте, – бесстрастно произнес голос.

Ворота открылись.

В голове у Полуянова шумело. В баре в центре Степлтона он высадил для храбрости три джин-тоника. Заел привезенным из России "антиполицаем" – еще не хватало неприятностей с дорожной полицией.

Зато после джина море казалось по колено. И вопрос, что привезти миллионерше в подарок, решился как бы сам собой.

Полуянов заглянул в ближайшую цветочную лавку и составил за сорок девять долларов и девяносто центов роскошный букет. Какие-то синие розы, черные тюльпаны, сине-желтые ирисы. Словом, чудеса американской биотехнологии.

Теперь букет лежал рядом с ним на переднем пассажирском сиденье.

По хрустящей гравием подъездной дорожке журналист подрулил к входу в особняк.

Дом был построен в современном стиле. Широкие затемненные окна до самого пола. Три этажа. Черепичная крыша. Где-то неподалеку, за домом, угадывался залив.

Чуть в стороне Полуянов увидел несколько флагштоков. На морском ветру трепетали флаги. Выше всех – американские "звезды и полосы". Ниже – стяги Ирландии, Италии, Польши, Израиля. И – России.

Дима остановил машину у входа. Из дома никто не выходил.

Журналист чуть помедлил, размышляя, должны ли его встречать на крыльце, – и тут увидел в зеркальце заднего вида мужскую фигуру. Мужчина стоял в стороне от дома, рядом с буками, которыми была обсажена подъездная дорожка. Немолодой, седой, дурно одетый, он с любопытством смотрел на подъехавший автомобиль.

По одежде и по всей повадке Дима понял, что мужчина – русский. Да – русский. Дима готов был в этом поклясться.

Полуянов развернулся на сиденье лицом к нему.

Мужчина заметил это и, словно вспугнутое животное, отпрянул. Развернулся и пошел – почти побежал – прочь от подъездной дорожки: напрямик, через кусты.

Через пару секунд заросли скрыли его из виду.

Там, куда исчез мужчина, Дима увидел еще одно белеющее сквозь вечнозеленый кустарник строение. "Вероятно, домик для слуг", – подумал он.

Тут с низкого крыльца главного дома наконец сошел другой мужчина. Маленький, старый, с залысинами, с непроницаемым лицом. Элегантные туфли, дорогие брюки, вельветовый пиджак, шейный платок. Дима вышел из машины.

– Меня зовут Пьер, – представился мужчина – Я секретарь миссис Шеви. Извините, что заставил вас ждать. Передайте мне, пожалуйста, ключи, сэр, я припаркую ваш автомобиль.

Журналист вытащил из раскрытого окна букет и с легким сердцем протянул Пьеру ключи.

После выпитого джина сам черт был Диме не брат.

– Прошу вас, сэр. – Секретарь распахнул перед ним дверь.

* * *

Дом был громадным и пустым. Сквозь огромные окна во всю ширину виднелся залив. В углу потрескивал камин.

В другом углу Дима разглядел домашний кинотеатр.

Перед ним, на должном расстоянии, размещался диван, выдержанный в экологических, зеленоватых с искрой, тонах.

Мраморная винтовая лестница вела на второй этаж.

И это, собственно, все, что находилось на площади, равной пятикомнатной российской квартире.

Неизвестно откуда звучала негромкая музыка. Классика. Кажется, Моцарт.

"А что еще нужно! – подумал Дима, подходя к громадным окнам с видом на залив. – Море, камин, Моцарт. Такую простоту может позволить себе только очень богатый человек. Я понимаю Полу: ради такой простоты на что угодно пойдешь. Даже человека грохнешь".

Тут он услышал мягкие шаги по мраморной лестнице.

Поворачиваться не спешил. Да и трудно было оторвать взгляд от моря, блещущего закатными искрами.

– Добрый вечер, – раздался женский голос.

Дима не спеша обернулся.

За его спиной, на расстоянии четырех шагов, стояла Пола. Первое впечатление у Димы было, что она только из ванны и вышла к нему, завернутая в одно полотенце.

Босая. Мокрая голова.

Потом он сообразил: то, что он принял за полотенце, – на самом деле нечто вроде туники: очень стильное и очень дорогое платье. И голова у Полы мокрая не от купания – это прическа.

Она своей цели достигла (если была, конечно, такая цель): поразила его. Целую минуту Дима стоял, как дурак. Безмолвствовал и разглядывал ее.

Наконец пробормотал:

– Добрый вечер, – и протянул свой роскошный (по московским меркам) букет.

– Цветы, – довольно равнодушно произнесла она, принимая подарок. – Спасибо. – И добавила в сторону, почти не повышая голос:

– Венера!

Немедленно откуда-то появилась чернокожая служанка – в белом переднике, жирная, толстогубая, в белой наколке. Словно сошла со страниц "Хижины дяди Тома" или "Унесенных ветром".

– Прими цветы, – продолжила хозяйка, не глядя передавая служанке букет. – И принеси нам с гостем выпить. Димитрий, ты что предпочитаешь?

Он ответил:

– Джин-тоник.

– Мне как всегда, – добавила Пола.

Негритянка кивнула и вышла.

– Нравится вид? – небрежно спросила Пола. Она незаметно переместилась таким образом, что оказалась спиной к свету. Закатное солнце теперь било Диме в глаза.

– И из окна вид хорош, и тот, что передо мной, – тоже, – нагло ухмыльнулся Дима, кивая на тщательно полураздетую хозяйку.

Пола покачала головой – вроде бы осуждающе.

Опять ниоткуда возникла негритянка. Поднесла поднос сперва гостю, затем хозяйке. Мадам Шеви выбрала что-то коричневое в низком широком стакане со льдом: то ли виски, то ли колу, то ли смесь того и другого. Полуянов взял бокал с джином – он приятно холодил пальцы.

– Ступай, Венера, ты нам больше не нужна, – скомандовала хозяйка.

Служанка слегка поклонилась и исчезла.

Пола вдруг подошла к Диме почти вплотную. Ее глаза неотрывно следили за его взглядом.

– Зачем ты меня преследуешь? – неожиданно спросила она.

Дима, игнорируя вопрос, отхлебнул джин – через край, презрев соломинку. Он не отрывал взгляда от изучающих глаз женщины.

– Ты русский журналист, – продолжила она. – Что тебе от меня надо?

– Интервью.

– Почему – со мной?

– Ты мне нравишься.

– Нравлюсь – чем?

Вопросы сыпались один за другим, как на допросе.

Женщина не отводила глаз от его лица.

– Ты умна. Ты сама себя сделала. Ты богата. И красива.

– Откуда ты знаешь обо мне?

– Из книг. И газет.

– Кто тебе поручил встретиться со мной?

– Никто.

– Ты приехал сюда специально, чтобы повидаться со мной?

– Да.

Во время вопросов она придвигалась к нему все ближе – так, что он ощутил на своем лице ее дыхание. И почувствовал терпкий, головокружительный аромат ее духов.

Внезапно она отошла от него. Залпом допила виски – или что там было у нее в бокале?

– Ну, что ж, пойдем, – сказала она, улыбнувшись. – Может, я расскажу тебе кое-что.

* * *

Часы показывали половину четвертого утра.

Пола спала, зарывшись лицом в подушку.

Дима стал тихонько одеваться.

Свет в спальне не горел, но шторы были незакрыты, и в окна светила луна. Серебряные искры от нее и серебряная дорожка дрожали на поверхности залива.

Полуянов ощущал блаженную легкость во всем теле.

"Эта девушка не зря тренировалась всю свою жизнь, – подумал он. – Дело она знает. Но и я, кажется, российский флаг не посрамил". Спина, расцарапанная партнершей в кровь горела.

В одних носках, держа туфли в руках, он выскользнул из спальни. Пола не проснулась и не пошевелилась.

Дима спустился по винтовой лестнице на первый этаж. Присел на нижнюю ступеньку, обулся.

Проскользнул к входной двери. Она была не заперта.

Вышел во двор.

Луна достаточно освещала пространство. От дома падала черная тень.

Полуянов увидел: слева, сквозь черноту кустов, светится окно. Там, видимо, домик прислуги. Именно туда удалился мужчина, который изучал его в момент приезда. Человек, похожий на русского.

Журналист пошел на свет окна. Гравий хрустел под ногами.

Спустя минуту он углубился в сад. От деревьев, кустарников и от Диминой фигуры на траве лежали черные лунные тени. Белый дом для прислуги словно светился в темноте. Горело окно на втором этаже.

Через минуту Дима оказался на крыльце домика. "Будет мило, если не спит негритянка, смотрит бейсбол.

И она примет меня в свои гостеприимные объятия". Как всегда после долгого, мощного, качественного секса Диме хотелось чего-то еще. Чего-то совсем необычного.

Дверь в дом была открыта. "Дураки эти янки, – подумалось Диме. – Полная беспечность. Как будто ничто и никогда им здесь, в Америке, не угрожает".

Журналист скользнул внутрь домика.

В темноте, слегка разбавленной светом луны, угадывалось обширное помещение. Оно было меньше, чем в основном доме, и намного хуже освещено ночным светилом. Дима постоял немного на входе, пока глаза привыкали к темноте. Со второго этажа не доносилось ни звука.

В углу гостиной угадывалась лестница – на этот раз деревянная.

Дима сторожко прошел к ней. Шагнул на первую ступеньку. Она не заскрипела.

Единым духом журналист преодолел два пролета и оказался в коридоре второго этажа.

Здесь тускло-тускло, ватт на десять, горел дежурный свет.

Можно было различить шесть дверей: три по одну сторону коридора, три – по другую.

Журналист сориентировался и понял, что горящее окно находится за одной из тех дверей, что слева.

Пошел по коридору. Скрипнула половица. Он замер.

В доме не раздалось ни звука. Дима продолжил путь.

Вот она, нужная дверь – третья слева. Из-под нее пробивается свет.

"Что я здесь делаю? – мелькнула вдруг мысль. – Чем я вообще занимаюсь в этом доме?"

Но отступать в конце пути было глупо – и не в полуяновских правилах. Он нажал ручку. Закрыто.

Тогда журналист, затаив дыхание, тихонько постучал.

В комнате раздались тяжелые шаги. Кто-то подошел к двери.

– Who's that? <Кто там? (англ.)> – раздался из-за двери грубый мужской голос. Голос звучал с акцентом. Кажется, с русским.

Дима на секунду задумался, вспоминая имя того филолога, который, по данным главного редактора, якобы живет в доме Полы Шеви. Не уверенный, что вспомнил точно, горячо зашептал сквозь дверь по-русски:

– Господин Васин! Меня прислала мадам Шеви!

Срочное дело! Откройте!

За дверью – секундное колебание. Затем – опасливо щелкнул замок. Дима навалился, резко ударил в дверь.

Жилец отлетел, освобождая дорогу.

Журналист ворвался в комнату.

– What's hell? <Какого черта? (англ.)> Какого черта? Что вам здесь надо?

Хозяин, – старый, грузный, в очках, халате и шлепанцах – потирал ушибленную грудь.

За его плечом Дима увидал стол, на нем – включенный компьютер, а вокруг беспорядочно, в несколько слоев, разбросаны бумаги, тетради, книги. Кажется, среди книг были и старинные.

И в этот момент за спиной Димы раздался резкий женский голос:

– Что ты здесь делаешь?

Дима обернулся. В черном шелковом халате на пороге стояла Пола.

– Какого черта тебе здесь надо?! – повторила она, обращаясь к нему.

– Зашел познакомиться с земляком, – нагло ухмыляясь, сказал Дима.

– Убирайся! – выкрикнула она. – Или я вызову полицию! Убирайся совсем! Вон!!

Она, как бы уверенная в том, что ее беспрекословно послушают, резко развернулась и пошла по коридорчику прочь. Дима не спешил покинуть комнату. Стоял на пороге, бросал изучающие взгляды. Стол, заваленный бумагами и, возможно, крадеными книгами, загораживал своим мощным телом филолог Васин. Вся его поза недвусмысленно свидетельствовала, что свои бумажные сокровища он будет защищать до последнего вздоха.

На середине коридора Пола обернулась. Смерила Дмитрия испепеляющим взглядом.

– Твоя машина – слева от главного дома. Ключи – в зажигании. Убирайся!

НАДЯ МИТРОФАНОВАВ то же самое время

В соответствии с должностной инструкцией проветривать читальные залы полагалось четыре раза в день.

Начальница зала всемирной истории давно и прочно переложила эту обязанность на Надю – не с ее, мол, возрастом и статусом возиться с тяжелыми фрамугами!

И ровно в четыре часа пополудни Надя отправилась открывать форточки. И в какой уже раз застала профессора Чигашкова на месте преступления.

Осторожно ступая, подошла к его столу. Профессор ее не замечал – азартно высунув кончик языка, выписывал из толстенного талмуда какие-то цифры. Тетрадка лежала в стороне, а Чигашков покрывал своим бисерным почерком свежевымытый стол.

– Олег Андреевич, ну просили же вас! – сердито прошептала Надя.

Вандал какой-то, честное слово! Сколько говорили ему, сколько клялся он, что в последний раз, а сам опять стол изгадил! Наде и дома-то убирать неохота – а тут еще оставайся после работы, за Чигашковым подтирай.

Профессор взъерошил волосы, уставился на Надю прозрачным, непонимающим взглядом – весь в науке, значит. Наконец вынырнул из высоколобых мыслей, заквохтал:

– Ой, Наденька, извините, опять бес попутал, задумался, исправлюсь, виноват...

Она молча вышла из зала, вернулась с тряпкой, смоченной "Фэри", протянула ее Чигашкову:

– Пожалуйста, вытрите.

– Но... Надя! – Профессор недоуменно воззрился на тряпку и выговорил с возмущением:

– Я не могу вытирать! Вы же меня с мысли собьете!

"Ах ты мыслитель!" – подумала про себя Надя, а вслух твердо сказала:

– Извините, уборщиц у нас тут нет.

Посетители зала с интересом выглядывали из-за своих книжных бастионов. Доцентша Крючкова воровато скинула под стол свежеощипанные лепестки бегонии.

Чигашков брезгливо принял тряпку, пробурчал:

– Грязная...

– А вы в тетрадку пишите, в тетрадку! – менторским тоном велела Митрофанова. Резко повернулась и вышла из зала. "Я как базарная баба! – Надя чувствовала, как пылают щеки. – Но подтирать за ним все равно больше не буду!"

– Ты чего вся как рак? – всполохнулась ей навстречу начальница.

– Да Чигашкова опять заловила. – Надя прошла за стойку, села рядом. – Снова на столе пишет!

– И что?! – Та грозно поднялась со своего места.

– Да ничего, Дарья Михайловна, – устало откликнулась Надя. – Я сама справилась. Тряпку ему дала, пускай вытирает.

Начальница прыснула:

– Тряпку дала? Не побоялась? А он – что?

– Да ничего, – отрезала Надя. – Ворчит. Но – вытирает.

Дарья Михайловна сказала с насмешкой:

– Ну, Митрофанова, поздравляю. Растешь, матереешь... – и тут же сменила интонацию:

– Слушай, Наденька.., давно хотела спросить – что с тобой происходит?

– В смысле? – улыбнулась, внутренне подбираясь, Надежда.

– Какая-то ты стала.., другая. Решительная, резкая, – задумчиво произнесла начальница.

Странно, что Дарья Михайловна не задала такого вопроса раньше: начальница всегда славилась тем, что держит руку на пульсе. Ее цепкие глаза-локаторы первыми засекали даже мельчайшие перемены внутри родной библиотеки. От Надиной начальницы ничто не укрывалось: кто из сотрудниц влюбился, кто с мужем поцапался, кто в обновке пришел, К Дарье Михайловне даже практиканток водили, перед тем как оформить в штат, – и она безошибочно определяла: не беременна ли новая кандидатка в библиотекарши? А то примешь на работу, она месяца три походит – и бац, уйдет в декрет, и потом трать на нее зарплатный фонд.

Прикидываться перед Дарьей Михайловной бесполезно, и потому Надя, вздохнув, сказала – она загодя решила врать близко к правде:

– Да ничего со мной такого не происходит. Просто надоело девчонкой на побегушках быть. Зарплата сами знаете, а тут еще столы чисти или сама в каталогах копайся. Что я им всем, нянька?

Дарья Михайловна приняла такой добродушный вид, что Надя внутренне напряглась: сейчас шефиня ее пытать начнет. И точно. Та зачастила вопросами-выстрелами:

– И за собой следить стала, и про Интернет читаешь, и по курилкам бегаешь, спасибо, сама курить не начала...

Надя поглубже вздохнула и принялась отвечать по пунктам – начальница любила ответы логичные и простые:

– За собой слежу, потому как мне замуж надо. А на крокодиле, к тому же бедном, – кто ж женится? Про компьютер – девчонки посоветовали, говорят, что в Интернет-кафе можно с классными ребятами познакомиться. А курилка... – Надя жалобно взглянула на Дарью Михайловну:

– Скучно мне стало, понимаете...

Дома я все время одна, в зале у нас – сплошные профессора, все старенькие. Только и остается, что с девчонками поболтать. Хоть знаешь, что в коллективе творится. Как вы.

– Для этого мне в курилку ходить не нужно, – подытожила начальница. – А ты – вся табаком пропахла...

– Нет, в курилке мне нравится, – осмелилась попротиворечить Надя. – Сигареты развязывают языки, и получаются дополнительные новости...

– А зачем тебе вдруг новости понадобились? – подозрительно спросила начальница.

"Ай да я, грамотно разговор в нужное русло направила!" – похвалила себя Надя. Она вчера весь вечер думала и наконец решила: ей нужно посоветоваться. И лучше всего обсудить подозрения с начальницей. Она умная, въедливая, наблюдательная – сразу поможет Надежде расставить все точки над i Надя сказала:

– Говорю же вам, Дарь Михайловна, надоели мне эти книги да профессора наши вялые. Жизни хочется, новостей, событий! Я же еще молодая – а живу в каком-то фальшивом мире! А оказывается, если присмотреться, у нас в Историчке столько всего творится...

И она немедленно бросилась в атаку:

– Вот вы знаете, Дарья Михайловна, что Наташка из каталогов теперь на машине ездит?

Начальница даже отпрянула:

– На машине? На такси?!!

– Нет, на своей машине, – триумфально сообщила Надя. – Иномарка, "Ауди", довольно новая, и Наташка – сама за рулем!

Начальница отмахнулась:

– Тьфу на тебя, Митрофанова. Быть такого не может.

– Сама видела, – обиделась Надя и, не удержавшись, прокомментировала:

– Водит довольно хреново, чуть собачку в Петроверигском переулке не сшибла, но ничего, рулит! – – – – Та-ак... – Дарья Михайловна откинулась в своем кресле, задумалась и саркастически заметила:

– Интересно, с каких это доходов? Мама у нее инвалид, пенсия грошовая. Других родственников нет – только дядя, где-то в охране работает. Кажется, в банке, Надя, сама изломавшая голову над источниками Наташкиных доходов, быстро ответила:

– Ну, охраннику на такую машину сроду не заработать. Тем более – для племянницы!

– Сколько же этот "Ауди" стоит? – живо спросила начальница.

– Тысяч пятнадцать. Долларов. Слушайте, Дарь Михайловна, может, они дядин банк ограбили?

– Банк, говоришь... – задумалась та. – Ну, это вряд ли. Куда Наташке банки-то грабить. Она только шуметь умеет – и то не по делу.

– А может быть... – робко сказала Надя, – может быть, это она – наши рукописи, а?!

Она ненавидела себя за этот разговор, но что делать, если ее расследование с мертвой точки никак не сдвигается? Остается только привлечь на свою сторону тяжелую артиллерию – а уж тяжелее родимой Дарьи Михайловны в библиотеке никого не сыщешь.

– Рукописи, говоришь... – задумчиво произнесла начальница. – Серьезное обвинение...

– Я никого не обвиняю! – пискнула Надя.

Дарья Михайловна отмахнулась. Задумалась, помолчала. Потом сказала решительно:

– Нет, Наташке такое не по зубам.

– А откуда тогда машина? – не сдавалась Надя.

– Лотерея? Наследство? Чей-то подарок? – задумчиво, вроде бы про себя, предположила начальница.

– Мимо! – торжествующе выкрикнула Надежда. – Она бы тогда на всю библиотеку расхвасталась, а так – машину в переулках прячет и никому ее не показывает.

– Эк тебя разобрало, – начальница цепко взглянула на Надю. И не поймешь, то ли в ее взгляде одобрение, то ли, наоборот, – сердится.

– Наташка когда-то рассказывала, что бухгалтерские курсы закончила. Может, она балансами подрабатывает? – предположила Надя.

– Ну да, – фыркнула Дарья Михайловна. – Кто ж ей за баланс такие деньжищи-то заплатит?!

– А может, ее прямо в лоб спросить? – раздухарилась Митрофанова. – Подкараулить у машины и попросить: подвезешь до метро, подруга?

– Чушь, – отрезала начальница.

– Почему же чушь? – обиделась Надя.

– Потому что. Спугнешь – и все. Давай лучше следователю позвоним.

Надя скривилась. Во-первых, Павликом Морозовым быть не хочется, а во-вторых, жаль отдавать такую ценную информацию милиционерам. Дима-то на Надю рассчитывает, а не на следователей. А Дарья Михайловна между тем продолжала:

– Я тогда, месяц назад, за день до ограбления, что ли, припозднилась, цветы пересаживала. Когда уходила – мы уже час как закрылись. Спрашиваю Максимыча – последняя я? А тот говорит: нет, Наталья еще сидит, журналы мод изучает. Вот, значит, какие у нее моды...

– Ну Дарь Михайловна, что вы, – сконфузилась Надя. – Чего же сразу ее обвинять-то? Вон, Машка из "газетки" тоже штучка непростая...

– Господи, Митрофанова, юный ты сыщик, совсем с ума спятила, – сердито сказала начальница. Впрочем, быстро спросила:

– А чего, ты говоришь, с Машкой?

– А ее костюмчик болотный! Вещица-то – из бутика, немалых денег стоит!

"Говорю всякие гадости – и уже не стесняюсь", – огорченно подумала Надя.

– Тебе тоже так показалась? – живо поинтересовалась Дарья Михайловна. – А я-то, старая дура, смотрю на нее и думаю – чего это Машка такая красивая стала?

Не иначе вещичка непростая, из дорогих. Но потом решила: да нет, откуда у нее деньги – на модельеров-то?!

– Нет, костюмчик точно из бутика, дорогущий, – подтвердила Надя. – От Роберто Кавалли, сейчас у него все "новые русские" одеваются.

– Господи, ну и глаз у тебя, Наденька! – всплеснула руками Дарья Михайловна. – Ты ж раньше даже по сторонам не глядела, все в книжках своих да в учебе!

– А теперь вот – гляжу. Жизненного опыта набираюсь, – пожала плечами Надя. И вернула разговор в прежнее русло:

– Интересно, откуда у Машки деньги?

– Родители у нее бедные, – протянула Дарья Михайловна. – Я ей для мамы старую шаль передавала... Поклонника ее как-то видела, у библиотеки Машку встречал: босота, студентик обтерханный...

– Может, она наркотой торгует? – предположила Надя.

– Господи, с чего ты взяла? – Дарья Михайловна аж подпрыгнула.

– А ее девчонки на Никольской видели. У первой аптеки. С какими-то странными мужиками. А там анашу продают и "колеса". Ну, таблетки всякие психотропные.

Может, Машка тоже приторговывает?

– Наркотики? Машка?! Ушам своим не верю, Наденька, какие страшные вещи ты говоришь...

– Ну а откуда тогда деньги? Тоже – от наших рукописей?! – И, ненавидя себя, Надя добавила:

– А Машка-то, между прочим, русскую литературу знает. Мы с ней однажды о протопопе Аввакуме заговорили – и очень компетентно она о нем отзывалась...

Начальница горячо воскликнула:

– Нет, не могу поверить! Машенька, такая интеллигентная, милая..."

Дарья Михайловна сердито взглянула на Надю и добавила:

– Ну тебя, Митрофанова, право слово. Разбередила душу, нанесла всяких сплетен... И что мне теперь делать прикажешь? Звонить следователю, чтобы девочек по милициям затаскали?!

– Не надо звонить! – попросила Надя. – Думаете, мне самой их подозревать приятно? А если подозрения совсем не по делу? Да если даже и они украли – не хочу я их закладывать!

– А рукописи? – Надя впервые видела начальницу такой растерянной.

– Но у нас ведь никаких фактов! Машина, костюм – мало ли откуда у девчонок доходы?! Вдруг это честные деньги? – загорячилась она.

– Эх, Надюшка, – еле слышно произнесла начальница, – у нас, библиотекарей, честной может быть только зарплата...

ДИМА ПОЛУЯНОВ

Дима проснулся в своем мотеле далеко за полдень.

Настроение было препоганейшее. Сквозь закрытые шторы доносился отдаленный гул грузовиков. Откуда-то издали слышался вой полицейской сирены.

"И уж чего-чего, а залива отсюда не увидишь..."

Взгляд наткнулся на фотографию в рамочке, подаренную Игреком. Фото стояло на прикроватной тумбочке. Трое героев – Дима Полуянов, Игорь Старых, Таня Садовникова – выходили измученные и веселые из мрачного здания финской тюрьмы.

Противно было смотреть на собственное довольное лицо.

"Я взял и сам все испортил, – подумал Дима. – Кой черт понес меня вчера к этому русскому. Тоже мне, Штирлиц!.. Теперь, наверное, о Поле придется забыть.

А ведь все могло быть иначе... Сейчас бы мы побарахтались в кроватке. А потом, может быть, поговорили. За кофе и свежевыжатым апельсиновым соком. И я у нее самой выведал все о ее русских тайнах – и русских рукописях..."

На секунду Диме представилось тело Полы: гладкое, ловкое, ненасытное, не по годам упругое. Еще бы раз с ней!.. Эх, раз, еще раз! От невозможности немедленно заключить ее в объятия Дима даже застонал.

"Ладно, хватит!.."

Полуянов подскочил с кровати и отправился в душ.

"Все, хватит Полы, – думал он, подставляя тело под струи горяченной воды. – Надо заняться другими темами. С крадеными рукописями, кажется, ничего не вышло. Но надо оправдать для газеты свое пребывание в Степлтоне. Написать что-нибудь – из светской хроники. Что-то вроде: "Билл Гейтс танцевал на балу с Мадонной". Надо, наконец, почитать местную прессу. Всякие там "Степлтон тайме" да "Степлтон пост интеллидженсер". Да и телик здешний посмотреть не помешает..."

Журналист вылез из душа. Стал бриться и одновременно закурил – первую, натощак, утреннюю сигарету.

И вдруг понял: ему совсем не интересно заниматься никакими другими темами. Ни Биллами Гейтсами, ни Мадоннами. А вот Пола его задела. И понять: как, почему и, главное, зачем она украла русские рукописи – ему сейчас интересней всего на свете.

* * *

– Это особняк госпожи Полы Шеви. Чем могу вам помочь?

– Здравствуйте, мистер Пьер. Это Дмитрий Полуянов, русский журналист. Могу я поговорить с миссис Шеви?

– Одну минуту, сэр.

Телефонная музыка. Она играет в трубке долго, очень долго. Бесконечно долго. Спятить можно.

– Сэр, – в голосе Пьера звучит вежливый лед, – хозяйка сейчас занята. Очень занята.

– Когда она освободится? – довольно грубо спрашивает Полуянов.

– Попробуйте позвонить на будущей неделе. – Пауза, и Пьер добавляет, как кажется Диме, с ликующей издевкой:

– Сэр.

– Спасибо. Большое спасибо. Сэр.

* * *

Дима побродил по номеру мотеля.

Два шага – упираешься в стену.

Два шага назад – натыкаешься на кровать.

Никакого простора для мыслительной деятельности.

Журналист с досадой бросился ничком на постель.

Достал из тумбочки большой блокнот с желтыми страницами, авторучку.

Написал на первом листе: "Зачем она украла рукописи ?"

Подчеркнул жирной чертой.

"Давай, голова, думай!" – скомандовал сам себе.

"Вариант первый. Самый простой. Она – коллекционер. Она украла рукописи и книги для себя. Для своей коллекции".

Дима написал на листе: "Первое. Она – коллекционер".

"А зачем тогда ей понадобился профессор из Москвы? Этот филолог Васин? – подумал он. – Если она – коллекционер, она сама в книгах разбирается. При чем тогда тут Васин?.. Наверное, чтоб что-то перевести...

Описать рукописи... Составить справочный аппарат...

Или что там делают филологи?.."

Полуянов перевернулся на спину, посмотрел в потолок.

– Пола – собирательница, – произнес он вслух.

И добавил:

– Госпожа Шеви – коллекционер. – И еще раз:

– Коллекция миссис Полы Шеви.

Прислушался, задумался. Все это звучало нестерпимо фальшиво.

"Да можно ли представить, что Пола что-то собирает?

Пусть не книги и рукописи. Пусть хоть что-то. Фарфоровые безделушки, лягушек, картины, бабочек, фотографии..."

Журналист вспомнил абсолютно пустую гостиную в ее доме. Гостиная, а в ней – ничего, кроме моря в окнах и огня в камине. Ни картины на стенах. Ни одной фотографии. Ни единой безделушки на камине.

Потом Полуянов мысленно поднялся в ее спальню.

И там тоже ни украшения, ни фотографии, ни картины.

Ни следа никакой коллекции.

Очень красиво и очень пусто.

И нигде, во всем доме, – ни единой книги.

Вот-вот, именно. Нигде ни одной книги.

Может ли Пола – такой человек, как Пола, – быть коллекционером?

Да нет, черт возьми! Не похожа она на коллекционера.

По всей своей сути – не похожа. Неинтересно ей – насколько Дима сумел понять Полу – возиться с чем-то мертвым. С чем-то застылым, омертвелым, ушедшим.

А коллекционирование, собирание – суть занятие мертвое. Но Пола – она другая. Она живая. Очень живая.

Дима вскочил с постели и еще пару раз прошелся по тесному номеру – натыкаясь то на кровать, то на стену Затем бросился навзничь на ложе. Потолок был свеже побелен, однако в углу у карниза затаились крошечные лохмотья паутины.

"Может, – подумалось ему, – она украла эти книги, чтобы потом их перепродать? Сделать на этом свой бизнес? Перепродать другому человеку? Настоящему коллекционеру?"

Журналист перевернулся на живот и записал в блокнот:

"Второе. Перепродажа. Нажива".

Есть ведь настоящие книжные коллекционеры. Их мало, но они есть. Те, кто десятки, сотни тысяч готов заплатить за какую-нибудь "Библию" Гутенберга. Наш профессор Красовский с журфака, говорят, регулярно прочесывает букинистические магазины в поисках редкостей.

Но... Дима усмехнулся. Страшно узок круг коллекционеров-книжников. Страшно далеки они от народа.

Их, наверное, в десятки раз меньше, чем собирателей картин.

Манускрипт – это не Ван Гог или Моне. Картину какой-нибудь арабский шейх может повесить в спальне.

Услаждаться с любимой женой и кайфовать, что делает это в сени подлинных "Кувшинок" или "Подсолнухов".

А вот книжки – тем более русские! – эмирам ни к чему И второе: много ли могла заработать Пола на воровстве и перепродаже книг? Посчитаем. Человеку из библиотеки, то есть наводчику – заплатить надо. Тому, кто книжки за кордон переправлял, – тоже. Профессору этому, Васину, непонятно зачем сидящему в Полиных владениях, – опять-таки плати... А велик ли навар? Ну, сто тысяч долларов. Ну, может, пятьсот. Для обычного человека – неплохо. Но для Полы, которая полжизни ворочала миллионами, – жидковато.