Текст книги "Рецепт идеальной мечты"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Но прочь, прочь глупые и пустые слова, когда уж потеряны лучшие мои мечты и надежды, когда предо мною отдернут розовый флер, сквозь который я ранее смотрел на дела и чувства человеческие. Я не был рожден страдальцем, но ныне моя душа охвачена темным и сильным чувством, неумолимо увлекающим меня в бездну отчаяния.

Мэри, милая Мэри! Мы более никогда не увидим друг друга. Но я навеки сберегу все, что может мне вас напомнить: книги, вами некогда прочитанные, ваши ноты и стихи, некогда переписанные для меня, ваш ажурный веер, который я, безумец, вымолил у вас, прося о залоге нашей любви. Я ежечасно вспоминаю ваши ласковые, улыбающиеся глаза, звук вашего голоса, от которого веет неуловимой, вкрадчивой прелестью, вашу благородную походку, имеющую в себе что-то девственное, ускользающее от определения, но понятное взору.

...Перечел написанное и принужден признать: я играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль. Оставил вас в недоумении, переменившуюся в лице – и ныне осмеливаюсь обращаться со своими жалкими комплиментами. Но вымарывать написанное не стану, осмелюсь в последний раз сказать вам: я вас люблю, люблю страстно. Но, видно, самому провидению угодно разлучить нас, и наша планида – смиренно принять уготованную нам участь.

Молю вас не приготавливать себя к роли Артемизы и навеки изгнать из своего сердца того, кто нанес вам, не объясняясь и не оправдываясь, непереносимое оскорбление.

Одно могу сказать вам – наша разлука предопределена свыше, она угодна не ведомым нам силам, неумолима и неизбежна.

Дай вам бог сохранить обычную безмятежность и ясность вашей души. Ваш милый, несравненный образ навеки останется мучением и отрадою моей жизни.

Об одном только прошу я вас – забыть о том несчастном, для которого смерть остается единственною надеждою.

Ваш несчастный супруг князь Василий Скопин.

Писано 22 апреля 1822 года, на станции xxx.

Глава 5

Ox, и пожалела Надя, что согласилась помочь Полуянову – взяла на себя обязанность пошустрить в родной библиотеке!

Задание – держать ушки на макушке – только с виду казалось простым. Вроде бы знай себе, болтай с девчонками, наблюдай да прислушивайся. Но Надя быстро обнаружила, что с ее характером возложенная на нее миссия почти невыполнима. Или по крайней мере очень сложна.

Надя с удивлением поняла, что общаться – это тоже искусство. И она им, увы, не владеет. Всю жизнь предпочитала сидеть себе тихонько в уголку, сплетни не собирать и без нужды не высовываться. Но, скромно обедая прямо в читальном зале, за книжными стеллажами, никаких новостей не узнаешь. И пришлось Митрофановой, кляня про себя Полуянова и собственный характер, постепенно "выходить в свет". В тисках информации посещать буфет. Травить организм в курилке. Забегать в другие читальные залы. Проведывать девчонок в хранилище...

Потянувшуюся к обществу Надю встречали несколько настороженно – но при ее появлении не замолкали.

Внезапной перемене характера не удивлялись – наоборот, хвалили: молодец, мол, Митрофанова, перестала отрываться от коллектива! А Надя про себя добавляла:

"Век бы этот коллектив не видеть!"

Оказалось, когда девчонки болтают, даже слушаешь их – и то в постоянном напряжении, чтоб за быстрой мыслью поспеть. А уж когда сама говоришь – так и следи, чтобы не ляпнуть глупость, никого не обидеть и не выставиться последней дурой. Как-то сказала она Машке, фасолевому стручку из газетной читалки: "В этом платье – ты просто красавица!" А та не обрадовалась, а, наоборот, ощетинилась: "Значит, если бы не это платье, я уродина, да?" И что ответишь? Можно только на себя злиться, что к двадцати трем годам даже тусоваться не научилась – потому как всегда бежала от дамских посиделок и сплетен, отгораживалась от них книжными обложками да беседами с любимой мамочкой.

Машка, заведовавшая газетной читалкой, с виду тихоня тихоней, Надю пугала. Как пишут в детективных романах, даже словесный портрет составить невозможно: все черточки неброские, серые. Зато язык – острющий и вредный. Причем вредный – избирательно. С читателями она вежливо-холодна: боится, чтоб не уволили.

Зато коллег-подруг пушит так, что достойно ответить почти ни у кого не получается – тем более у Нади.

И иногда, завидев злоязыкую Марию в буфете или в курилке, Митрофанова малодушно меняла курс и направлялась к более безопасной компании.

И все равно возвращаешься после посиделок в хранилище или с межзальных чаепитий уставшая, напряженная. Голова гудит, мозг прокручивает свежую сплетню...

Зато Надя наконец поняла, почему у коллег читатели по струнке ходят, а ей – так и норовят сесть на шею.

Слишком она с посетителями сладкая – "не по зарплате", как говорит консультантша Наташка.

Наташка – еще одна библиотечная достопримечательность, гроза отдела каталогов. Громкоголосая, с крашенными под медь волосами, гоняет читателей так, что те к консультантскому столику даже подойти боятся.

Директор уже раза три ее уволить грозился – но жалеет, знает, что у нее отца нет, а мама на инвалидности.

Наталья свое поведение объясняет просто (и встречает у коллег-девчонок сочувствие): "Дома у мамашки одни претензии – то ей не так, и се не эдак. Но уж в библиотеке я претензий не потерплю!" Она не терпит, воспитывает бестолковых читателей так, что те готовы со стыда сквозь землю провалиться – из-за того, что посмели, к примеру, перепутать систематический каталог с предметным!

Вот уж не чета Наде, которая со своими читателями, как с детьми малыми, сюсюкает. Но теперь и Митрофанова твердо решила: нет уж, довольно ей растворяться в проблемах рассеянных профессоров. Хватит потворствовать тем, кто заполняет читательские требования с кучей ошибок. Тоже мне Эйнштейны – всю жизнь в библиотеки ходят, а с каталогами работать не научились!

Раньше Надя читателей жалела – не до формуляров им, бедным, голова наукой занята. Она сама уточняла шифр, исправляла – а потом получала нагоняй от хранилищных теток, которые ненавидели разбираться в каракулях. Но теперь – хватит. С девчонками наболтаешься – так устанешь, что не до профессоров с их запросами. "Елена Игоревна, вы опять забыли указать годы выпуска! Нет, это не ерунда. Нет, извините, сама я искать не буду, у меня сегодня много работы". И ничего, идут себе профессора и, как миленькие, требования переписывают. Правда, "тихим ангелом" Надю называть перестали. Ну и ладно.

Посещая курилку, смежную с туалетом, Надя иногда зависала в кабинке и, не выдавая себя, подслушивала девчоночьи сплетни. К вящему огорчению, узнала много нового не только о других, но и о себе. Оказывается, ее считают зазнайкой – потому что коллектива сторонится; Занудой – потому как не пьет и не курит. И даже подхалимкой – потому что начальницу подменяет, а сверхурочные себе не выписывает. Да, девчонкам только дай повод – обзубоскалят. И когда болтаешь с ними, эти девицы с невинным, доброжелательным видом такие вопросики задают, что закачаешься.

– Какой браслетик! Не иначе жених подарил. Помолвка, да? Ой, покраснела, покраснела!

– Вот язвы. (Браслет ей презентовал Полуянов. Правда, жениться при этом не предлагал.).

Надя утешала себя, что умение общаться ей пригодится. Но как же она уставала от бесконечной, беспредметной, бессмысленной болтовни! Тоже мне интеллигенция, библиотекари – о такой ерунде говорят!

– Вот у Надьки целлюлит точно есть. Нету? А сними-ка колготку! И правда нет. Ну, значит, будет. С твоей-то комплекцией!

Про свою комплекцию Митрофанова, впрочем, знала и без девчонок. Знала – да ничего не делала. А сейчас, прослышав, что ее считают и толстушкой, и мышкой, и – самое обидное! – "недоделанной тургеневской барышней", она разозлилась. Да стоит ей только захотеть – она им такое покажет! Всем покажет: и вредным девчонкам, и предателю Вадиму, если тот вдруг появится, и зазнайке Полуянову. Фактура-то у нее неплохая: фигура красивая, волосы пышные, лицо хоть и бледное, но без морщин. Всего-то нужно: отшлифовать природный материал и выступить во всем блеске.

Одна проблема: когда денег – Родион наплакал, следить за собой непросто. Это богачкам хорошо: купила абонемент в какую-нибудь "Планету фитнес", отсыпала двадцать долларов за маникюр, пятьдесят – коеметологу... А ей, Наде, таких денег сроду не заработать. Но, с другой стороны, чем задача сложней, тем решать ее – интересней! Раньше Надя холила-лелеяла свою бедность, жалела себя, несчастную, – и регулярно прибавляла по килограмму в год. Сейчас, узнав наконец, что девчонки безвозвратно зачислили ее в разряд серых мышек, она разозлилась. Ах, значит, я мышь и толстуха? Ну я вам, селедки, покажу! И без всяких денег. Так покажу, что будете на коленках ползать, клянчить мое ноу-хау.

Надя решила так: глупо тратиться на дорогие глянцевые журналы, чтобы прочитать в них о секретах красоты.

Что там могут написать? Косметику наверняка хвалят не хорошую, а оплаченную. А упражнения советуют всякие навороченные – то степы для них покупай, то надувные шары. Расходы – ой-ой, а результат не гарантирован Так что лучше уж Надя сама себе программу красоты подберет – и подешевле, и подейственней.

Она покопалась в хранилище, изучила с десяток проверенных временем книг. Выписала кучу упражнений для пресса и бедер. Подобрала себе рецепты масок – недорогих, но, судя по составу, весьма действенных. Зачем покупать крем с грейпфрутовым концентратом, если дешевле купить грейпфрут? Слово "целлюлит" в старых томах, правда, не встречалось – его заменял деликатный термин: "бугристость кожи". А от нее, писал давно забытый наставник по красоте, лучшее средство – зарядка, холодный душ да жесткая мочалка, натертая солью.

От упражнений – Надя теперь терзала себя по часу в день – нещадно болели мышцы. Холодный душ – вообще натуральное варварство, особенно когда зима. А от соли – кожу щипало так, что на Надины стоны Родион прибегал, начинал скулить и лицо вылизывать.

Физкультурно-косметические пытки продолжались уже пять дней, и особого прогресса Митрофанова пока не обнаруживала. Похудела она на смешные триста граммов. Зато лицо, удивленное тем, что ему уделяют столько внимания, сразу порозовело и зарумянилось.

– Никак влюбилась ты, Надя, – качала головой начальница по залу – В кого, Дарья Михайловна? – Митрофанова опускала тщательно расчесанные ресницы.

– В Максимыча, не иначе, – подмигивала шефиня. – Или в того журналистика – помнишь, из "Молодежных вестей" приходил?

Вот ведь карга, ничего не забывает!

– Что вы, Дарь-Михалн, на что я ему нужна?

"Только не краснеть! Не краснеть!!!" – приказывала себе Надя.

Но лицо ей не подчинялось, она заливалась краской, а Дарья Михайловна говорила наставнически:

– Забудь ты этого вертопраха! Не про тебя он!

А Надя зло думала: "Давно б забыла! Если б могла..."

Перед своим отъездом в Америку Дима звонил ей два раза. Голос его звучал весело и нахально. Он быстро интересовался: "Как жизнь?" И, выполнив "обязательную программу", нетерпеливо спрашивал: "Ну, какие новости? Идеи, подозрения, мысли?"

– Можно подумать, у тебя идей много, – огрызалась Надя.

– Ничего, в Штаты прилечу – сразу появятся и идеи, и мысли, – браво ответствовал Полуянов. – А подготовительную работу я уже начал.

– Вот и у меня – тоже ведется подготовительная работа, – бурчала Надя и никаких новостей Полуянову не сообщала. Не считать же событием, что Нина Аркадьевна из хранилища хочет зарегистрировать у себя в квартире какого-то Хафиза и заработать на том пятьсот баксов.

А хвастаться тем, что талия у нее похудела на целых полсантиметра, – просто смешно, Полуянову это неинтересно. Вот доведет ее до почти фотомодельных шестидесяти пяти – Димка, может, сам заметит.

"Короче, все, улетаю. Если что, пиши мне на и-мейл", – велел на прощанье Дима. Именно так: не просто пиши, а "если что". Послать его, что ли, за такую самоуверенность-наглость? Хорошо бы. Только Полуянова так просто не пошлешь. Обязательно напоследок услышишь: "Слабачкаты, Митрофанова. Элементарную вещь попросил – и то сделать не смогла". А расписываться в собственной беспомощности Надя ни в коем случае не хотела. И она продолжала травить организм в курилке. Продолжала слушать, как сторож Максимыч клянет росомаху-невестку. Рассматривать скучные фотографии, что девчонки делали на вечеринках. Обсуждать новую моду на джинсы с люрексом. Пить бесчисленные чашки дешевого горького кофе. Жестоко уставать от бесконечной трепотни. И понимать, что, кроме бестолковых сплетен, больше ничего ей выяснить не удается.

Однажды стылым, промозглым вечером (тоже мне конец марта!) Надя, утомленная своими профессорами, а пуще того – говорливыми коллегами, решила дезертировать. Надоели ей эти компании! Буфетной Варьке тоже до Медведкова ехать – а это значит, еще целый час болтовни.

Пока девчонки, хохоча, освежали в туалете помаду, Надя пряталась за раскидистой пальмой. От нечего делать вытащила из земли конфетные фантики и пару нахальных окурков. Как только коллеги шумной стайкой двинули к метро (ее, нахалки, даже искать не стали!), Надя выбралась из своего укрытия. Выбросила пальмовый мусор в урну. Выждала пару минут. И вышла в тишину Старосадского переулка. Девчоночий смех уже замер вдали. Переулок тонул в весенних сумерках. Летали тихие снежинки, дома лоснились фасадами. Прохожих не было – Старосадский кафешками и магазинами не богат, а офисы уже давно позакрывались.

Надя медленно шла по направлению к метро "Китай-город". Тишина вокруг успокаивала и освежала... Надя улыбалась величественным, строгим домам и думала: на что ей потратить оставшиеся в кошельке пятьдесят рублей? "Сникерс" и триста граммов печенья? Приятно, но неразумно. Пачка сока и полкило апельсинов? Разумно, но скучно... Впереди уже близилась пышущая огнями Маросейка, там тек народ, гудели машины. Надя, размягченная темнотой и тишиной переулков, замедлила шаг. "Может, вообще ничего не покупать? Отложить на новую юбку? Так ведь моей полусотенной – едва на одну пуговку хватит. Ну, или, может, на "молнию".

В шум Маросейки идти не хотелось, и Надя повернула налево, в Петроверигекий переулок. Маленький крюк – зато идешь в тишине и покое. Здесь тоже пустынно, только далеко впереди шаркает дедуля с собачкой. Да какая-то тетка обмахивает от снега машину.

Тетка отчего-то показалась ей знакомой.

Надя в изумлении остановилась. Да что ей, мерещится, что ли? Но эти медные волосы не узнать невозможно!

Впрочем, мало ли дурочек в Москве красится в рыжий цвет?

Повинуясь первому порыву, Надя бросилась в подворотню – на всякий случай. Вжалась в холодную стену.

Выставила в переулок кончик носа... Нет, ну до чего же водительша похожа на консультантшу Наталью! На рыжую бестию из каталогов! Правда, фонари горят еле-еле, и видны только пламенные рыжие волосы. И то, что тетка держит щетку на длинной ручке, старательно, по снежиночке, очищая красивую черную машину. На багажнике блестит эмблема – Надя напрягла глаза – четыре буковки "о". "Ауди". Не самая, кажется, новая, но "Ауди"! Иномарка, блестящая и не старая! Да вообще – машина! Наташка – ездит на машине? Да не может быть! Нужно просто подойти поближе!.. А если это все же она? Зачем ей знать, что я – знаю? Нет, лучше постою здесь.

Надя жадно выглядывала из своей подворотни. Наталья – или не Наталья? – покончила с очисткой и триумфально загрузилась в авто. На водительское место! Надя услышала, как сыто заурчал мотор... Машина мигнула поворотником, тронулась, дернулась, съехала с тротуара на дорогу. Неуверенно, медленно – но Наташка поехала! Сама поехала! А кто вчера говорил, что с такой зарплатой только на "Запорожец" накопить можно – и то лишь к пенсии?! Да нет, не может она так лихо врать!

Надя растерянно стояла у дороги. И смотрела вслед черному "Ауди", неторопливо плывшему по Петроверигскому переулку.

Машина, чуть виляя по скользкой дороге, скрылась за поворотом. А Митрофанова азартно подумала: "Отлично! Первая зацепка у меня есть!"

* * *

"Дорогая Надя!

Пишет тебе твой старинный приятель Димочка Полуянов. Издалека. Из Америки. Не знаю, отправлю я тебе это письмо по электронной почте – или оно навеки поселится в памяти моего компьютера. Что ж, если не отправлю – оно когда-нибудь мне да пригодится. (А если отправлю – тоже, впрочем, пригодится.) Когда я, например, стану работать над статьей об Америке. Или над книгой.

Америка, знаешь ли, пахнет поп-корном. Жареной воздушной кукурузой несет везде: в аэропорту, в такси, в мотеле. А в Степлтоне еще повсюду пахнет морем.

Прошло двенадцать часов, как я на американской земле. Сейчас девять вечера по-ихнему. Или – утро по-нашему. Всю прошедшую ночь – то есть по-американски день – я не спал. Сейчас тяну из последних сил, пишу это письмо, а глаза сами закрываются. Зато завтра проснусь, как добропорядочный америкос, утречком.

Войду в здешний ритм.

К тому же, не уснув, за сегодняшний день я успел провернуть целую кучу дел.

Для начала я взял, прямо в аэропорту, машину напрокат. Больший и жирный, величиной с линкор, "Форд, Мондео".

Потом заехал в Местную контору мобильной связи и купил себе (за сущие гроши) сотовый телефон. (Наши мобильники в Штатах не работают, другой стандарт связи.) Так что можешь мне звонить в любое время. Мой номер – 555-15-80, код Америки – единица, а код Степлтона – извини, не знаю. Звякни в международную справочную, тебе скажут.

Потом я поехал в наидешевейший мотель на окраине!

Жуткая дыра. Впрочем, "дыра" по-американски – это что-то вроде нашей "Астории". Громадная кровать, душ, телик. И тараканов нет. За окнами отдаленно грохочут "траки", держа курс на Сан-Франциско.

Аккуратно развесил одежку в шкаф (оцени!). Принял душ. И вдоволь накурился. И напился, с помощью кипятильника, нормального кофе, а не здешней отвратительной бурды, что у них кофе зовется.

Затем, соображая, как бы мне добраться до миссис Полы Шеви, стал названивать разным людям.

Первым звякнул моему старинному приятелю по кличке Игрек. Мы с ним познакомились четыре года назад при обстоятельствах необычайных <См.: Литвиновы А, и С. "Отпуск на тот свет".>. Я уж и не помню: то ли он мне жизнь спас, то ли я – ему... Во всяком случае, на этого парня можно положиться. Но в карты я бы играть с ним не сел. Даже в ералаш.

Сейчас этот Игрек – в миру Игорь Старых – проживает в Степлтоне. Читает какой-то спецкурс в местном университете. Помимо всех прочих талантов и достоинств, Игрек-Игорь обладает феноменальной памятью.

Помнит все, что ни прочитает, а также мельчайшие детали разговоров, происшедших пятнадцать лет назад.

Игорь мне обрадовался. Мы забили стрелку на послезавтра. Он пригласил меня на ужин в какой-то местный ресторан – я так понял, из крутых. Черт, а я смокинг из Москвы не взял!.. Да у меня и в Москве его нет, смокинга-то.

На вопрос, знаком ли он с Полой Шеви, Игрек ответил, что да, они встречались. Раз в жизни. Он был приглашен к ней в дом на партию в покер.

– Выиграл? – спросил я.

– Ты что, из налогового управления? – ухмыльнулся он.

– Познакомь меня с ней! – попросил я.

– Я видел ее раз в жизни. Она забыла, как меня зовут, – стал говорить он. – It's absolutely impossible! <Это совершенно невозможно! (англ.)>.

– Ну, расскажи хоть, где она бывает? Что она делает?

– Ты что, – говорит, – Дима, шпион? – Нет, – говорю, – я в Полу влюбился. А мое начальство хочет, чтоб я сделал с ней интервью.

Игрек в итоге пообещал разузнать, где Пола бывает, чем занята, – и за ужином рассказать. И то хлеб.

Затем я позвонил одному американцу, Тому Харвуду.

Он журналист. Когда-то был другом (в смысле – бойфрендом, то есть любовником) моей давней подружки Таньки Садовниковой <См.: Литвиновы А, и С. "Все девушки любят бриллианты" и "Второй раз не воскреснешь".>. Он живет в страшной дыре, в Монтане. Впрочем, отсюда – полтора часа лету.

Том принял меня (по телефону) как родного. Это вообще отличительная черта американцев: всех принимать, как наиближайших друзей. Но при этом – ничем не помогать. Вот и мистер Томас Харвуд, когда я изложил ему просьбу – познакомить меня с Полой Шеви, – сначала задумался, долларов этак на пять междугородного звонка, потом сказал, что сперва позвонит сюда, в Степлтон, своим друзьям – репортерам из местной газетки, вроде "Степлтонской правды", потом – другим друзьям – рекламщикам, литагентам, адвокатам... Может, у кого-то из них есть выход на Полу. Потом он еще доллара на три распинался, какое ему доставит удовольствие помочь русскому коллеге, представителю великой нации, бла-бла-бла, бла-бла-бла... В общем, договорились связаться послезавтра. И опять – без малейших надежд на знакомство с проклятой богачкой.

Далее я позвонил еще двум американским "френдам".

Один телефон мне дал Сашка, а другой – Василий Степанович. И опять оба америкоса распинались, как они хотят мне помочь, да сделают все возможное, да жизнь свою ради моей просьбы положат... Однако... Один посоветовал выйти с ним вторично на связь через четыре дня, в пятницу, а другой – через неделю. В общем: "Просил захаживать, говорил, что старушка-мама будет рада, однако адреса почему-то не оставил".

И вот сижу я на обширной кровати в мотеле. Сижу и думаю: а что, собственно, будет, даже если меня с этой Полой познакомят? Как выцарапать у нее ваши несчастные рукописи? Или хотя бы убедиться, что они действительно у нее? Что, мне хватать ее за горло и кричать: "Отдавай народное добро, паршивка?" Или, может, прикажете мне тайно проникать в ее дом и обыскивать?

Или действовать через ее слуг – секретаря Пьера и негритянку Венеру? А что: пообещать негритоске приют в стране победившего социализма, без гнета и эксплуатации – она за мной и побежит, раскрыв варежку. Ах да, я забыл, уже нет страны победившего социализма...

Или, может, мне через Полиного русиста действовать? Того, что у нее в доме живет? Может, застыдить его? Перевербовать? А? Что ты на это скажешь?

Впрочем, пришла мне в голову одна идейка. И очень она меня последние пятнадцать минут занимает. Если завтра с утра на свежую голову она мне покажется столь же многообещающей – может, приступлю к исполнению.

Какая идейка? Т-шш. Это пока секрет.

Остаюсь твой "неспящий в Степлтоне" Дима Полуянов. 17 марта (боже, этот день никак не кончится!) 21 час 30 минут. А у вас уже восемнадцатое, и ты, Надька, наверное, уже проснулась и собираешься чапать на работу".

Москва

То же самое время

Надя проснулась рано. Валяться в постели отчего-то (вот странность-то!) не хотелось. Она быстро выхлебала чашку зеленого чая (отрава!) с парой вкуснющих конфет.

Приняла прохладный душ. Быстро оделась и прогуляла лентяя Родиона. Негодяй настолько растолстел и обленился, что на улицу уже и не просится – хоть кошачий туалет ему покупай! Даже по лестнице самостоятельно спускаться не желал, скулил – пришлось подгонять пинками.

Родька быстро справил нужду, беззлобно тявкнул на бездомную кошку и запросился обратно, в теплую квартиру. Надя настаивать на прогулке не стала – слишком на улице неуютно и сыро. Они вернулись домой. До работы времени еще полно. Может, какой костюмчик новый себе скомбинировать?

Надя заглянула в шкаф. Последние три дня она приходила в библиотеку в скучной серой водолазке – надевая ее то с серой же юбкой, то с черными джинсами. Надоела одежка вусмерть – разорвать бы ее в клочки. Располосовать ножницами на тысячи кусочков. Сколько можно – ходить на работу в одном и том же!

Надя алчно покосилась на ножницы, но, конечно, резать одежду не стала – просто забросила водолазку в дальний угол шкафа. Что надеть? Белая кофточка – протерта на локтях. Клетчатое плиссированное платье – с пятном, нужно нести в химчистку. Красный кардиган?

Примерила, подошла к зеркалу... Батюшки, какие плечи широченные! Настолько вне моды, что даже ходить стыдно.

В конце концов Надя извлекла из маминого шкафа кофту кофейного цвета. Широковата, конечно, – мамуля, царство ей небесное, на два размера была полнее, – но, если сверху надеть жилетку, то, в общем, сойдет. Вот и обновка – большая редкость в их библиотеке.

Старшее поколение библиотекарш любило повторять глупость, что "не одежда красит человека". Сотрудницы в возрасте за пятьдесят одевались монолитно и скучно. По два платья у каждой – летнее и зимнее. По паре юбок и кофт. Яркие платки в честь праздников.

Мелькавшая годами одежда наставниц была изучена вплоть до крошечных заплаток и замаскированных брошками пятен.

Молодежь старалась хоть как-то разнообразить свой гардероб. Девушки сидели без обеда и стреляли сахар у старших библиотекарш – зато иногда являлись на работу в обновах. На свежачок тут же слетались коллеги.

Костюмчики, кофточки, юбки осматривались и ощупывались всем коллективом... Надя с удовольствием предвкушала, как на мамину кофту тоже сбегутся коллеги – скажут, что кофейный цвет идет к ее глазам, и авось не заметят, что Надя тонет в вещичке явно не по размеру.

Но сегодня ей не повезло. Начальница окинула быстрым взглядом ее кофтюлю и сообщила:

– А Машка из газетного зала новый костюм купила.

Смешной такой, будто только из болота!

Вот грымза: о Надиной "новой" кофточке ни слова!

Общаться с языкастой Машкой совсем не хотелось.

Похвалишь костюм – в лучшем случае презрительно ухмыльнется, осмелишься покритиковать – вообще с грязью смешает. Но осмотреть обнову все равно придется – явно основная тема для бесед на весь день! Пришлось идти.

В газетной читалке народу не было, одна Машка за стойкой.

– Что, тоже язвить пришла? – буркнула, завидев Надю, Мария.

– Почему? – растерялась Митрофанова.

– Да по кочану. Ходят тут всякие.., деревенские. Ни бельмеса в высокой моде не понимают. Без изюминки, без инжиринки, – передразнила девчонок Машка. И шепотом добавила:

– Дуры!

Надя жадно разглядывала ее костюм. Одежка действительно смотрелась скромно: серенький цвет, зеленые разводики, скучный отложной воротник...

Но что-то было в Машином костюме. Что-то такое...

– Пройдись, – попросила Надя.

Маша охотно задефилировала по пустому залу.

Нет, костюмчик самый заурядный. Но что тогда произошло с Машкой? Всю жизнь стручок стручком выглядела – а сейчас хоть в журнале ее фотку печатай. Почему грудь вдруг стала красивая? И тонких, изящных рук у Марии вроде раньше не было. А плечи-то как развернуты – прямо инструкторша по шейпингу!

– Отличный костюм, – похвалила Надежда. – Очень идет тебе. комплиментах и рвались нести выбранное на кассу.

А Надя горько думала: "Табачный костюмчик недешев – десять условных единиц. А вот синяя юбка – почти халява, всего три у.е.".

Условные единицы у Нади Митрофановой были не обычные, приравненные к доллару, а особенные. Одна условная единица в ее понимании равнялась библиотечной зарплате.

"Зачем я себя растравляю? – грустно думала Надя. – Не буду больше вообще в центр ездить!" Но проходили дни, забитые скучными вечерами в одинокой квартире, и она снова срывалась, и ехала в центр, и смотрела в прозрачные стекла витрин, и мечтала, что когда-нибудь она тоже вольется в ряды нарядных и беспечных прохожих.

И заведет себе кредитную карточку, и купит вызывающий ультрамариновый костюм, и, может быть, даже сходит в казино, заплатив двести долларов за вход...

Но пока Надя оставалась зрителем. Зрителем, который робко разглядывал ярких, счастливых, ухоженных прохожих сквозь намытое окно. Зритель пил одинокий коктейль и тщательно выверял сумму денег в кошельке – чтобы хватило на чаевые.

...Сегодня Наде весь день не давал покоя Машкин костюмчик. И Наташкин (или то была не Наташка?) "Ауди". Надя даже в обеденный перерыв выскочила из библиотеки, добежала до Петроверигского переулка – но ни на вчерашнем месте, ни поблизости той машины не было. А спросить Наталью она не решилась. "Чтоб, часом, не спугнуть", – попыталась оправдать себя Митрофанова. На самом деле – просто не хотелось нарываться на насмешливое: "Что тебя, Надька, глючит, что ли?"

Зато на Машкин костюмчик Митрофанова насмотрелась вволю – пару раз забегала в газетную читалку просто так, без дела, поглазеть на коллегу, полюбоваться ее обновой: тканью без единой морщинки, ровнехонькими строчками... Костюм отчего-то "завел" Надю. После работы она опять пропустила девчонок вперед, переждав массовый исход за пальмой. Убедилась, что рыжая Наталья вместе со всеми направилась к станции метро. И поехала на Тверскую. Зашла в любимую кофейню, выпила традиционный коктейль (двести рублей на него она заняла у начальницы), понаблюдала за толпой, текущей за окошком. Настроение сегодня было отнюдь не меланхолическим. "Сил – полно, сейчас по магазинам пойду".

Надя решила не бродить бесцельно по бутикам, а заняться конкретным делом: разгадать тайну Машкиного костюма. "Фигней страдаю? Ну и пусть. Сама себе хозяйка. Что хочу – то и делаю!"

"Роберто Кавалли... Роберто Кавалли... Где-то я слышала это имя. Не может он быть безвестным турецким модельером..."

Надя тепло улыбнулась официанту, принесшему счет.

"Кофточка, спокойная по фактуре. Ткань – похоже, что шерсть с вискозой. Молодежные магазины исключаются. Схожу, что ли, в "Галерею Актер"...

Предчувствия ее не обманули. Машкин "костюм с рынка" висел в баснословно дорогом бутике. И стоил одиннадцать условных единиц. То есть одиннадцать библиотечных зарплат.