Текст книги "Эксклюзивный грех"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 8

Надя. То же самое время

Надя никак не могла уснуть. Ну что у нее за организм! И устала ведь, и выпила, и лежать мягко – а сна ни в одном глазу. Понятно, когда в плацкартном вагоне ворочаешься, в духоте да галдеже. Но не спать в СВ, где сладко пахнет крахмальным бельем, и мягко постукивают колеса, и тихонько урчит кондиционер!..

Надя пересчитала целое стадо овец. Затем – табун верблюдов. Пропела про себя пару детских песен. Бесполезно. Не помог даже любимый, надежнейший способ: представлять, как нитка наматывается на катушку... Нет, невозможно спать, когда у тебя в душе полный раздрай. Остается только вздохнуть, уставиться в потолок и... И начать приводить мысли в порядок... Ведь все эти дни после маминой смерти она просто существовала – слепо, как автомат. Сначала – похороны и поминки, тут командовали соседские бабки. Надя безропотно готовила кутью, и заказывала какие-то специальные ленты для венков, и покупала особые, черно-белые, полотенца на рукава тем, кто нес гроб... Потом Надя перешла в подчинение к Полуянову. Дима приказывает – она выполняет. Дима решает – она делает... Нет, нужно разобраться самой: почему и зачем?

Надя полуприсела на полке, подложила под спину подушку. Итак, что мы имеем? Она едет в Питер. С Полуяновым. Дима ей вроде как друг детства, но, в сущности, человек едва знакомый. Едет она на его деньги. И не совсем понятно, зачем едет. Неизвестно даже, в качестве кого. В общем, идиотка. Но! Но самое странное заключается в том, что это приключение ей нравится... Нравится все: и Димино общество, и роскошный вагон, и даже полная неопределенность их положения. Что она, совсем с ума спятила?!

"Может быть, ты, подруга, просто под его влияние попала? – спросила себя Надя. И ответила:

– А что, и попала. Полуянов ведь парень хоть куда. Красивый, успешный, с золотой кредиткой в бумажнике. Этому типу так и хочется повиноваться, делать все, что он ни велит. А Полуянов и рад: знай себе командует. Езжай, Надя, в Рюмине. Увози Родиона к моему другу. Срывайся – без вещей, без денег – в Питер.

Помнится, мамуля говорила когда-то: у тебя, дочурка, характер мягкий, из тебя лепить можно что угодно. Так, может, ты, Надька, просто сильную руку слушаешься? Полуянов свистит, словно факир в дудочку, – а ты, завороженная змейка, под его дудочку и танцуешь.

Но, – продолжала Надя, – нужно отдать Полуянову должное: излагает он складно. Целый заговор сплел. Три смерти. Дима считает, что не случайные. Но это он так считает. Сегодня вечером уставшая Надя, словно робот, с ним просто соглашалась. Целиком и полностью. А сейчас, ночью, Надя – homo sapiens, человек разумный – будет думать и решать самостоятельно.

Итак, тетя Женя. По официальной версии – убита пьяными подростками. Такие преступления, как говорят в “Дорожном патруле”, – из числа заурядных. Дима, разумеется, с мнением милиции не согласен. Прав он, не прав – в точности неизвестно. Но вот что сомнительно: тетя Женя одно время подростковым врачом работала. И Надя сама помнит, как та хвалилась, что вся районная шпана с ней на короткой ноге, здороваются, погоду обсуждают. Какой-то местный гаврош ей даже сумки таскал... Неужели один из бывших ее пациентов позарился на грошовую пенсию?! Убил – из-за тысячи рублей? Или то были пришлые подростки? Беспредельщики?..

Теперь мама. Горе, похороны, поминки – даже времени не было ни о чем думать. Мамы – НЕТ. Вот и все, о чем тут размышлять... А надо бы. Итак, мама сбита машиной (не реви, Надька, не до эмоций! Думай!!!). И Дима опять прав – ее смерть тоже выглядит странной. Хотя бы потому, что сбила ее угнанная машина. Но, помимо этого, мамуля такой правильной была. “Посмотри налево, а дойдешь до середины улицы – посмотри направо. Неважно, что машин нет, – все равно жди зеленый”. Впрочем, если водитель пьяный – знание правил уже не поможет...

Ставинков. Не помню я этого Ставинкова, но тетя Женя, кажется, про него рассказывала. Как он холестерин все подсчитывал да воду фильтровал. Не пил, не курил, ледяной душ принимал. “Вот зануда, – смеялась тогда Евгения Станиславовна над Ставинковым. И предсказывала:

– До ста лет проживет”. Ошиблась... Но все-таки очень странно, что инсульт приключился именно с помешанным на здоровом образе жизни Ставинковым – хотя миллионы алкоголиков и курильщиков его возраста живут себе и в ус не дуют.

В общем, – решила Надя, – Дима не может доказать, что все три смерти – не случайны. Эта связь – исключительно его домысел. Но почему тогда произошли они одна за другой?! Почему коснулись людей, когда-то работавших вместе? А покушение на Диму? А странная тетка, что прицепилась ко мне в Рюмине? Нет, Полуянов прав. Тут действительно что-то нечисто”.

Состав качало на стыках, в окно бились всполохи фонарей. В купе темно, тихо – только Дима на соседней полке еле слышно посапывает. Хорошо думается на мягкой постели, под утонченный запах коньяка и Диминой туалетной воды...

"Хорошо. Будем вспоминать. Питер. Детство. Я – вся в веревочках. На шее – вечный ключ, всегда теряющиеся варежки – на резинке. Мама очень много работала. Приходила поздно, а я пыталась побаловать ее пирожным “картошка”, крутила в мясорубке старое печенье, смешивала его с какао и сгущенным молоком... Редкостная получалась гадость... Были ли у мамы проблемы? Ох, ну как же теперь узнать? Помню, как-то она весь вечер проплакала, а я терлась вокруг, лезла к ней на колени и тоже ревела в голос... Почему она плакала? Мама мне так и не сказала... Помню, пришла как-то к нам тетя Женя – сколько мне тогда было? Года три, не больше. Они с мамой три часа сидели на кухне. И меня не пускали, сердились, когда я вбегала. Почему? Говорили, им надо обсудить серьезный вопрос. Я, конечно, подслушивала под дверью, но ничегошеньки не поняла. Только фразу одну запомнила, зазубрила, как попугай: “Это, Раечка, не невоспитанность. Это – психастения”. Мама так и не объяснила мне, о чем они тогда говорили... А потом, когда я стала постарше? Я всегда просила мамулю “рассказать про работу”. И она мне рассказывала. Только без фамилий и даже без имен, “одна девочка”, “один студент”... А однажды – мне тогда, кажется, шестнадцать было – я все думала, в библиотечный мне идти или в медицинский, мама сказала: “Медицина, Надюшка, на самом деле страшная вещь... Жаль, всего тебе рассказать не могу”. Я еще тогда фантазировала: “Может, мамуля с тетей Женей какого-нибудь большого начальника не спасли, он умер, а у них неприятности? Или – они свое лекарство изобрели? Секретное?!"

Надя поуютней устроилась в гнездышке из подушек (подумать только, на полке целых две подушки!). Сон убежал окончательно. “Нет, Полуянов прав. Было, было у наших матерей что-то, какая-то тайна – и случилось что-то именно там, в любимом городе на Неве... Потому туда ехать надо. И это раз. А два – поездка в Питер лично мне очень кстати. Потому как дома сидеть я не могу. Не могу – и все. Вон, с вокзала была готова куда угодно поехать, лишь бы не домой, не в пустую квартиру. А тут подвернулся Димочка с его безумной питерской идеей. Бах, шарах, без вещей, без билетов, сумасшествие какое-то. Впрочем, я ведь ни разу в жизни не делала ничего сумасшедшего. Все – строго по морали, науке и правилам. К черту. Надоело.

А третья причина для поездки: Димка, что скрывать, – классный. Не тупой, как качки из микрорайона, но и не дохлый, как несчастные однокурснички. Хам, правда. И выпить любит. И курит много. И самомнения столько, что я самой себе дохлой курицей кажусь. Но.., что уж скрывать.., таких, как он, у меня никогда не было... И, наверно, не будет...

Поезд стал тормозить, остановился на каком-то полустанке. Одинокий фонарь высветил лицо Полуянова: сонное, расслабленное, совсем не высокомерное... “Он хороший, – затопила Надю теплая волна. – Только все строит из себя неизвестно чего... Ну и пусть выпендривается. Мне не жалко!"

На душе стало удивительно легко. Она вытащила из-под спины подушку, откинулась на мягкой полке и немедленно провалилась в сон.

...Под утро Наде приснился Родион. Пес тыкался носом в руку, просился гулять. “Уйди, зануда!” – пробормотала Надя. Оттолкнула нахальную морду и проснулась. Растерянно заморгала, не понимая, где она и что происходит. Но пронзительно свистнул локомотив, и Надя немедленно вспомнила: она – с Димой! В поезде! На пути в Питер! А Родион, бедняга, остался в Москве. Как там ему живется – у Сашки, Диминого друга?

Надя взглянула на часы – половина седьмого. Спала она всего ничего. Может, еще подремать? Нет, лучше не надо. Вдруг она разоспится, а Дима проснется раньше и увидит, какая она со сна бледная и лохматая. Не включая света, Надя пошуршала в сумке, выудила косметичку. Бесшумно выскользнула из купе.

В СВ она ехала первый раз и подивилась, что туалет открыт и очереди никакой. А вот зеркало до такого блеска проводники натерли зря. Слишком правдивое отражение. И вмятинка от подушки на щеке видна, и бледность, и синяки под глазами... Придется померзнуть: от холодной воды проступает здоровый, яркий румянец. Надя умывалась долго – аж зубы от холода застучали. Потом причесалась. Сделала было хвостик. Передумала. Когда волосы гладкие, из нее какой-то бобик получается: только пухлявые щечки и видны. Лучше волосы распустить. Она сдернула резинку, слегка начесала волосы, распушила челку. Теперь – чуть-чуть туши и бесцветного блеска для губ... Вот, вроде то, что надо. Без вызова, но и без библиотечной бледности. Она еще раз осмотрела результат – разглядывала себя придирчиво, долго. Хорошо ехать в СВ! Никто не торопит, в туалетную дверь не стучит. Интересно, сколько Дима проводнице заплатил? Хорошо бы отдать ему свою половину – только, интересно, как? В кошельке у нее осталось пятьсот рублей, на все про все. Кто, спрашивается, мешал в собес сходить, получить пособие? Ведь похоронный агент говорил, что от государства ей полагается помощь: две тысячи рублей, кажется...

Ну вот, зачем она опять об этом подумала?! Надя почувствовала, что на свежеумытых глазах проступают слезы. Мама, мамуля... Она всхлипнула. И вдруг вспомнила, как Дима вчера сказал: “Слабые, Наденька, – плачут. А сильные – мстят”. Жесткие слова. Но справедливые. Надя расправила плечи и вышла наконец в коридор.

Возле туалета стояла проводница, натирала окошко чем-то чистящим и душистым. Надя приготовилась выслушать ее недовольство: еще бы, торчала в сортире чуть не сорок минут! А туалет, наверное, закрывать пора. Но проводница ругать ее не стала. Даже улыбнулась. Спросила:

– Вы кофе будете?

Надя благодарно кивнула. Она всю жизнь ездила только в плацкарте. Привыкла, что поездка там – постоянная борьба. За дополнительное одеяло, за жидкий чай, за три минутки в туалете. Надя всегда считала, что железнодорожное хамство – это норма, бороться с ним невозможно. Проще потерпеть. Однако поди ж ты, бывает по-другому – и вагоны чистые, и проводницы вежливые! И это другое – куда как приятней! “Всегда теперь в СВ буду ездить”, – решила Надя, принимая из рук проводницы два стакана с ароматным и, судя по запаху, крепким кофе. Надя пока не придумала, каким образом она станет зарабатывать на билеты в дорогом спальном вагоне, но новый, непривычный стиль жизни ей определенно нравился.

Полуянов, видно, только проснулся. Сидел на своей полке всклокоченный, тер сонные глаза. Унюхав кофейный запах, оживился:

– Молодец, Надька, правильно!

Она в таком тоне Родиона хвалит, когда пес приносит ей тапочки! Нет бы с чувством “спасибо” сказать или комплимент сделать!

Впрочем, она же ночью решила, что Димке выпендриваться – еще важней, чем дышать. Так что пусть самоутверждается.

– Служу России. – Она протянула ему подстаканник.

Дима сделал жадный глоток, сказал разочарованно:

– “Маккону” подсунула проводница-негодяйка... С ума сойти, “Маккона” его, видите ли, не устраивает! Наде вагонный кофе понравился. Гораздо вкусней, чем “Нескафе классик”, который они пили с мамой. Буржуй он, этот Полуянов, вот что.

Дима жадно глотал свой кофе, хрустел печеньем. Глаза его постепенно прояснялись. “Возвращается к жизни”, – поняла Надя. И наконец осмелилась задать давно мучивший вопрос;

– Дим.., а где мы в Питере остановимся? В гостинице?

– В гостинице, – кивнул он. Надя почувствовала, что краснеет. Полуянов с удовольствием припечатал:

– Если хочешь – можем даже в одном номере. Надя беспокойно задала следующий вопрос – но вовсе не тот, какого ожидал Полуянов:

– А гостиница дорогая?

– Бесплатная, – коротко ответил Дима.

– Это как? – не поняла Надя.

– Потом объясню, – отмахнулся он. Взглянул на часы и приказал:

– Давай-ка, Надежда, погуляй. Я оденусь. И проводницу попроси, чтоб туалет не закрывала.

– Ну расскажи, что значит – бесплатная? – не сдавалась Надя.

Полуянов отвечать не стал. Бесстыдно скинул с себя простыню, блудливо оскалился. Надя снова увидела его стройные ноги в густом, курчавом лесу волос. Интересно, какие они на ощупь? Должно быть, мягкие...

Надя закраснелась, поспешно выскочила в коридор. Проводница, продолжавшая натирать окошки, обернулась:

– Твой-то умываться будет? Через пятнадцать минут подъезжаем.

– Сейчас идет, – кивнула Надя. Она поймала себя на мысли, что уже перестала смущаться великолепия спального вагона. Туалет только из-за Димы не закрывают, ждут его? Ну и что? Положено – вот и ждут.

Питер встретил их обычной для Северной столицы погодой: густой, влажный воздух, низкие тучи. На перроне стояли редкие встречающие – кто с цветами, кто просто с выражением радостного предвкушения на лице. “А нас здесь никто не ждет...” – грустно подумала Надя и зябко передернула плечами. Но Дима, выпрыгнув из вагона, уверенно направился к тетечке, державшей в руках табличку с непонятной аббревиатурой: “СПБГУП”.

– Я Полуянов, – коротко сообщил он.

– Здравствуйте, Дмитрий! – радостно откликнулась тетечка. А стоявший рядом с ней мужик потянулся взять у Полуянова сумку.

Надя растерянно захлопала глазами.

– Вы один? – прощебетала встречающая.

– Нет. Девушка со мной. – Небрежный кивок в сторону Нади.

Мужик потянулся и к ней. Но в Надиных руках не было никакой сумки, кроме маленькой, женской. Потому ему пришлось ограничиться Диминой. Встречающий шустро пошел в сторону вокзала.

– Это шофер, – объяснила тетенька и ловко повела их через вокзальную толпу. Дима шел рядом с ней. Надя, ничего не понимающая, плелась сзади.

У самой выходной двери прямо под знаком “остановка запрещена” нагло сверкал черный джип. Надя прочитала на задней двери: “Тойота Лендкрузер”. Шофер стоял рядом, распахивал перед ней дверцу. Проходившие мимо пассажиры с баулами, казалось Наде, все как один бросали на нее завистливые взгляды. С ума сойти, до двадцати трех лет дожила – но еще ни разу ее не встречали на машине. Да на такой! Надя опасливо влезла в джип. Вот красотища! Не то что полуяновские грязные и тесные “Жигули”. Она никогда раньше не ездила в таких авто – просторных, с сиденьями из светлой, терпко пахнущей кожи, с отделкой под красное дерево... Интересно, а Дима тоже поражен? Надя взглянула на него, поняла: похоже, Полуянов принимает и машину, и встречающих абсолютно как должное. Когда расселись, тетенька спросила:

– Вы жить в университете будете?

– Да. Дел много.

– Тогда в университет, – коротко приказала тетечка шоферу.

"Тойота” мягко тронулась с места. Стоявший подле гаишник махнул им палочкой.

– Останавливает? – тревожно спросила Надя.

– Здоровается, – пояснила встречающая. И добавила:

– Это личная машина Запесоцкого. Ее многие знают.

– Кто такой Запесоцкий? – восхищенным шепотом спросила Надя у Димы.

– Мой друг, – коротко ответил тот. – Старший товарищ. Ректор лучшего в Питере вуза. – Но вдаваться в детали не стал.

С вокзала поехали по Лиговке в сторону Купчина. Движение оказалось довольно плотным, почти как в Москве. Но “Лендкрузеру” пробки, кажется, не мешали. Он никому не сигналил, фарами не светил. Просто приклеивался к бамперу впереди идущей машины так плотно, что Надя аж в сиденье вцеплялась – но джип тут же и пропускали. Путь занял от силы минут пятнадцать. Вскоре они уже выгружались у огромного, похожего на замок, здания красного кирпича. Дима отобрал у шофера свою спортивную сумку:

– Сам донесу. Спасибо, брат. Классно водишь. Шофер довольно осклабился и вернулся в джип. Надю с Димой провели путаными коридорами – вокруг текли-галдели студенты – до гостиницы.

Здесь было по-домашнему тихо. Стены украшали фотографии. Надя успела узнать Ростроповича, Рязанова, Боярского, Гранина. Великие люди, по-домашнему одетые, распивали чаи на одной и той же уютной кухне. Надя пошарила глазами – и увидела эту самую кухню: вот она, расположена позади стола дежурной. С ума сойти – значит, сам Ростропович здесь жил?!

Надю с Димой встретила приветливая горничная. Первым делом она попыталась отобрать у Полуянова сумку (он не позволил). Потом спросила:

– Где вы будете кушать? На кухне, в столовой или в своем номере?

– А нам обязательно надо – кушать? – попробовал отказаться Дима.

– Как же не кушать?! – возмутилась женщина. – Яичница сегодня исключительная. И булки еще теплые.

– Давайте сначала поселимся, – улыбнувшись, попросил Полуянов.

Немедленно явились ключи – к Надиному облегчению, от двух номеров. Ей достался двести девятый, Диме – двести семнадцатый, наискосок, по другой стороне коридора.

– Располагайся, Надька. Сейчас я к тебе приду, – велел ей Дима.

Она хотела было ехидно ответить, что располагать ей, кроме косметички да в спешке купленной зубной щетки, нечего, но не нашла слов, промолчала. Интересно, как она будет все время ходить в одной и той же одежде? Джинсы вон уже запылились, да и свитер не мешало бы постирать.

Надя отомкнула свой номер и вошла внутрь. Небольшой холл, вешалка, удобства – все чистенько и довольно стандартно. А что за номер? Из холла выходили две двери. Надя распахнула первую и в изумлении застыла на пороге. Ух ты, да тут целый будуар! Метров двадцать, как их с мамой гостиная. Тяжелые присборенные шторы, широченная кровать, белоснежные шкафы-купе. Телевизор. Магнитофон. Холодильник. Надя опасливо присела на кровать – матрас оказался мягким. Откинула покрывало – белье чистейшее, в уютный цветочек. Как дома. Зачем тогда вторая комната, если в спальне есть все, что нужно для шикарной жизни? Надежда выбежала в холл, распахнула дверь в другое помещение. Здесь располагался кабинет – с кожаным диваном и двумя кожаными креслами. Массивный рабочий стол, за ним высится внушительный сейф. Еще один телевизор, ковер... Дворец, настоящий дворец. Почему ж Димуле – и ей тоже – создают такие роскошные условия?!

Впрочем, Дима, вскоре явившийся в Надин номер, удивленно присвистнул:

– Ишь ты, Надька, как устроилась! А у меня – обычная комнатуха. Маленькая. А у тебя тут кабинетище... Поменяться с тобой, что ли?

– Конечно, давай я переселюсь, – покорно согласилась она.

– Ф-фу, дурочка, – фыркнул он. И добавил дурашливо:

– Рази ж я, чисто конкретно, не джентльмен, блин? Живи уж тут. Жируй.

Он угнездился в глубоком кресле и добавил:

– Отрабатывать будешь. Кофе мне варить. Вон, видала – здесь даже кофеварка-“Эспрессо” есть.

– Прямо сейчас варить? – серьезно спросила она. Прозвучало довольно глупо.

– Сперва кофий надо купить, – ухмыльнулся Дима.

– А какие у нас планы?

– Сначала завтракаем. Потом едем в поликлинику, где наши матери работали. Подсказывает мне моя журналистская интуиция: надо порыться там в архиве. Как думаешь, медкарты за семидесятые годы у них сохранились?

Надя уже думала об этом, потому быстро кивнула:

– Думаю, да. Обязаны они их хранить. Архивные правила – до сих пор строгие. По крайней мере, у нас, в Исторической библиотеке... Кстати, как мы в архив попадем? Специальный допуск нужен...

Дима высокомерно хмыкнул:

– Ничего, прорвемся.

– А что ты хочешь там искать? Дима пожал плечами:

– Пока не знаю. Может быть, знакомые фамилии. Или – компрометирующие диагнозы. Или – свидетельства о смерти...

– Вряд ли в студенческой поликлинике лечили по-настоящему серьезные болезни, – задумчиво протянула Надя.

– Согласен. Но мы же можем найти в медкартах направление. Скажем, в психушку? Или – в питерский Склиф?.. Все, Надюха, хватит базарить. Погнали!

* * *

Санкт-Петербургский технический университет располагался на Васильевском острове. Там же – общаги и студенческая поликлиника. Надя с Димой отправились туда своим ходом. Сперва долго тряслись на трамвае номер двадцать пять. Несчастный трамвай жалобно чмокал, выл на перегонах, а ближе к Лиговке застрял в безнадежной пробке.

– В джипе как-то быстрей. И приятней, – весело призналась Надя. И улыбнулась. На самом деле, ей нравилось быть рядом с Димой – пусть даже и в плотной трамвайной толпе. Но она все равно спросила:

– А почему нам личный джип не выделили?

– Ну ты хамло, Надька, – ахнул Дима. – Уже личный джип ей подавай!

– К хорошему привыкаешь быстро, – пожала плечами она. И поинтересовалась:

– А откуда ты этого Запесоцкого знаешь? И вообще – кто он?

– Ректор того университета, где мы живем. Называется – гуманитарный университет профсоюзов. Только от “профсоюзов” там одно название. Учат здесь по всем гуманитарным специальностям и на экономистов-менеджеров – тоже. А профессоров и докторов тут, по-моему, больше, чем во всем остальном Питере. Борис Парыгин, слышала?

Надя покачала головой.

– Он родоначальник социальной психологии в Советском Союзе... Юра Зобнин – крупнейший специалист по Серебряному веку вообще, а по Гумилеву в частности... Он тут завкафедрой литературы – моего возраста парень, между прочим...

– А ты-то тут при чем?

– Я когда-то об этом университете профсоюзов писал. Запесоцкому, ректору, статья оч-чень понравилась. Он и велел обращаться, что бы мне в Питере ни понадобилось. А человек он в городе влиятельный. Я, как ты понимаешь, этим знакомством не злоупотреблял. А сейчас вот пригодилось. И живем в хорошем месте, и, что самое главное в нашем положении, безо всякой регистрации.

– А почему мы с ректором не встречаемся?

– Запесоцкий сейчас на конференции в Гааге. И хорошо, что не встречаемся. Ты бы быстро в него влюбилась.

– Чушь говоришь, – сердито сказала Надя. Но не покраснела.

Дима улыбнулся. Кажется, Надька потихоньку перевоспитывается. И краснеть стала реже, и болтает вон без умолку.

– Кстати, Надежда, в университетский спорткомплекс можешь сходить. Там тренажеры и сауна. И солярий, корт, массажи всякие...

– А что, и схожу, – браво ответила она. – Давай сначала дело сделаем.

"Ого, Надька-то уже командовать пытается! – весело подумал Дима. – Растет ребенок”.

* * *

В студенческой поликлинике, принадлежащей Санкт-Петербургскому техническому университету, стоял галдеж, как в институте на переменке. По коридорам сновали озабоченные молодые люди и девушки. В руках держали справки, медкарточки, рентгеновские снимки... На взгляд Нади, все они выглядели – здоровей не бывает. Летали обрывки фраз: “Коллоквиум.., препод – зверь.., с курсовиком не успеваю”.

Старушка-гардеробщица, принимавшая их одежду, понимающе улыбнулась:

– Тоже, детки, разболелись? Надя отчего-то смутилась и хотела было объяснить, что они вовсе не студенты, но Дима встрял первым:

– Да вот, подругу мою тошнит... На огурчики соленые тянет...

Бабуля немедленно метнула профессиональный взгляд на Надину талию, а у девушки отчаянно заполыхали щеки. Она наградила Диму уничижительным взглядом. Ну что за манера – смеяться, прикалываться, издеваться! Ни на секунду с ним нельзя расслабиться...

Когда они отошли от гардероба, Надя хотела сказать Диме, что ей не нравятся его идиотские шутки. Подумала – и решила промолчать. Она начала понимать: обижаться на Полуянова бесполезно и глупо. С Димой нужно бороться его же оружием.

Дима остановил симпатичную медсестричку и принялся выспрашивать у нее, где найти главврача. Надя стояла в сторонке и злилась – Димина беседа с медсестрой явно затягивалась. Слов слышно не было, но по тому, как белохалатная девчушка заливалась смехом, Надя безошибочно поняла, что разговор давно уже не касается местоположения главврача... Наконец Дима оставил медсестру в покое и вернулся к Наде. Коротко приказал:

– Идем на четвертый этаж.

Надя обиженно промолчала и поплелась за Полуяновым.

Четвертый этаж, кажется, ремонтировали лет двадцать назад. Отделан он был во вкусе начальственной роскоши тех времен. На полу возлежала ковровая дорожка – теперь уже изрядно истоптанная, стены, обитые деревянными панелями, – испещрены студенческими граффити. Когда-то здесь, в торжественной тишине, восседал, верно, главврач Ставинков. Но теперь начальству пришлось потесниться. Часть кабинетов была отдана новомодным специалистам. “Лечение табако курения” (пациентов – ноль), “мануальная терапия и массаж, доктор Каха Кахиани” (в очереди – четыре возбужденные девушки).

– Что такое “герудотерапия”? – на ходу спросил Дима, кивнув на одну из табличек.

– Пиявки, – пояснила Надя.

– Фу! – передернулся Полуянов.

– Между прочим, тебе бы не помешали, – ввернула Надя. – Ставишь на ночь парочку за уши – и не храпишь.

– Я что, в поезде храпел? – помрачнел Дима.

– Да как сказать... – тонко улыбнулась она. Полуянов впервые не нашелся, что ответить. Ура! Они подошли к приемной главного врача. Дима без стука отворил дверь. Надя, не привыкшая к подобной решительности, ссутулила плечи. Сейчас главный на них как гаркнет!

Главврач, перебиравший бумаги, действительно смотрел неулыбчиво и на Димино небрежное “здрасьте” не ответил. А тот как ни чем не бывало извлек из кармана корочки с золотыми буквами ПРЕССА и проговорил:

– Я – Дмитрий Полуянов, из Москвы, корреспондент газеты “Молодежные вести”. Надежда Митрофанова, стажер, моя помощница. – Снисходительный кивок в сторону Нади. – Мы хотели бы...

– Садитесь, – разулыбался доктор и показал на стулья:

– Чем можем помочь столичной прессе?.. Чай, кофе?

...Надя пила жидкий поликлинический кофе и восхищенно слушала Полуянова. Когда он только эту легенду придумать успел?! И так складно все у него выходит...

– “Молодежные вести” начинают выпускать вкладку “Ваше здоровье”, – разливался соловьем Дима. – Интервью с врачами, новости из мира медицины, полезные советы, очерки о талантливых докторах... Но лично я занимаюсь более глубокой журналистикой. Аналитикой. Я готовлю проблемный очерк, в котором хотел бы сравнить: чем болела молодежь раньше, лет двадцать назад, и чем болеет сейчас? Что изменилось? Отличается ли уровень заболеваемости? Длительность болезней? Диагнозы?

Доктор, по имени Степан Степанович, внимательно слушал, прихлебывал кофе и понимающе кивал.

– А почему вы обратились именно ко мне? – вдруг спросил главврач. – У вас что, в Москве студенческих поликлиник нет?

Надя внутренне вздрогнула. Вот оно, слабое звено.

Но Дима нисколько не растерялся.

– Почему ж нет? – тонко улыбнулся он. – Я уже побывал в студенческих поликлиниках МГУ и Бауманского, поработал у них в архивах. И хотел бы теперь сравнить данные по ведущим московским вузам с данными по институтам питерским.

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Степан Степанович. – И что же вы выкопали: чем болеют столичные студенты? – Слово “столичные” он произнес с еле уловимыми нотками петербургского снисхождения. Дима быстро, без паузы, ответил:

– Ну, определенные наработки у меня уже появились...

Надя бросила на него острый взгляд и поняла: Дима не знает, что говорить. Сейчас начнет переливать из пустого в порожнее. Она быстро вспомнила свои вечерние посиделки с мамой и сказала:

– Я отвечу?

Дима бросил покровительственно (но во взгляде его сквозило облегчение):

– Давай, Надюша.

Она глубоко вздохнула и начала:

– Во-первых, помолодели костные заболевания. Остеохондрозы, сколиозы, грыжи межпозвоночных дисков. Раньше этими болезнями страдали от силы процентов двадцать молодых людей. А сейчас – более половины. Причина, на мой взгляд, очевидна – меньше физической активности. Сидячий образ жизни, компьютеры, видео, телевизор...

Доктор слушал ее с интересом. Полуянов – с нескрываемым удивлением.

– Во-вторых, – продолжила Надя. – Помолодели сердечные заболевания. У двадцатилетних уже встречается гипертония – вплоть до гипертонических кризов. Сердечная недостаточность – вплоть до инфарктов. Степан Степанович согласно покивал. А Надя, вдохновленная вниманием мужчин, продолжила:

– Раньше, как я поняла, студенты чаще обращались с простудами, с ангинами. После гриппа сдавали анализы – вдруг осложнение? А сейчас.., что такое ангина? Вообще не болезнь. Напился “Колдрекса” – ив институт. Или на дискотеку. А потом удивляется – с чего это у него миокардит?!

– Вы, Надя, случайно, не медицинский ли оканчивали? – заинтересованно спросил доктор.

Полуянов незаметно скорчил ей рожу. Она отрицательно помахала головой: “Увы”, – и закончила:

– А вот предохраняться от нежелательной беременности стали лучше – особенно в среде студенчества, то есть людей образованных. Лет двадцать назад, как я поняла, аборты делали чаще...

– Исчерпывающий ответ, – похвалил доктор. – Добавить просто нечего. Не знаю уж, чем я могу вам помочь...

Полуянов быстро сказал:

– Помочь вы нам можете. Мы хотели бы побывать в архиве, посмотреть старые медицинские карточки. По правилам ведь медкарты хранятся семьдесят лет...

Доктор хотел возразить, но Дима закончил вместо него:

– Конечно, на самом деле – семьдесят лет их никто не хранит. Но карты двадцатилетней давности у вас ведь остались?