Текст книги "Искажение (СИ)"
Автор книги: Анна Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
========== Паника ==========
Если бы Оливия Хардли снова задержались на работе – снова, как и каждый вечер за последние полгода – она бы продолжала жить в неведении. Она бы отправилась домой привычным маршрутом, сходила в душ, грохнулась в постель без задних ног и тут же отрубилась под монотонный бубнёж Лэнса Вуда, своего парня. Но не сегодня.
Скрежет ключа в замочной скважине заставил Вуда немедленно вынуть член из блондинистой суки Эбигейл Брослин и забаррикадироваться в ванной, потому что Оливия потянулась к кобуре.
С Эбби они дышали друг другу в затылок ещё со времён юридического колледжа, с отличием лишь в том, что Брослин бежала вверх по карьерной лестнице при помощи точечных и весьма удачных половых связей с выщестоящими лицами. Хардли же пробивалась самостоятельно. Эбигейл была её заклятой подругой и Джим прекрасно об этом знал.
– А какого чёрта ты хотела, Лив? Когда у нас в последний раз был секс?
– На Рождество, упырь!
На календаре было начало марта. Оливия прикинула в уме, сколько это могло у них продолжаться. Она без сомнений дёрнула табельное из кобуры.
– Слушай, у меня ведь тоже есть пистолет! – взвизгнула Брослин, натягивая до подбородка одеяло.
– Сначала дотянись до него, сука.
Нет, Хардли не собиралась палить без разбора, хотя безумно хотела – рисковать работой ради такой падали, как Эбби, было бы слишком по-идиотски.
– Завтра вечером я приеду за вещами. И только попробуй попасться мне на глаза! – уходя, Оливия стукнула рукоятью по двери ванной, за который трусливо прятался Вуд. Наверняка, бедолага, залез в джакузи и распластался по дну, чтобы не словить шальную пулю. Слизняк.
Хардли нравилась эта квартира. Они снимали её на двоих в высотке на Манхэттене, точнее, платил за неё Лэнс, будучи успешным частным адвокатом по уголовным делам. Одна она такую не потянет, даже если сдаст в ломбард помолвочное кольцо, а возвращать его она не собиралась из вредности – обойдётся. Лучше пропить его стоимость в самом пижонском клубе острова, отмечая свою вновь обретенную свободу. Придётся искать жильё в районе попроще.
– Марта, я могу заночевать у тебя сегодня?
Её приятельница с того же юридического, вечно ржущая и жующая Марта с необъятной задницей и рыжими волосами была ярким пятном в приёмной прокурора, где она отвоевала себе место секретаря. Она выручала её не раз в моменты их с Вудом бурных ссор, как Оливия не раз выручала её, когда двое её любовников начинали подозревать наличие друг друга. Марта не подвела её и на этот раз.
Спускаясь в метро, Оливия нарочито громко грохала каблуками, словно старалась выстучать из себя невыпущенный гнев. Хотелось набить кому-нибудь рожу, напиться или хорошенько потрахаться, хотя последний вариант вызвал у Хардли приступ тошноты. Сейчас она ненавидела каждого мужчину, как носителя члена, который вечно пытался его кому-нибудь пристроить. Подраться или напиться. Уже за полночь, зал закрыт. Напиться. И надеяться, что у Марты завалялась бутылочка текилы или виски.
Профессиональная наблюдательность никуда не делась даже под фактором стресса от личных проблем – Хардли отмечала, что на перроне подозрительно пусто. Пусто было и в поезде, лишь в соседнем вагоне Хардли обнаружила группу лиц. Она прошла внутрь и села наискосок.
Тяжесть пистолета в наплечной кобуре и значок в кармане придавали значимости, словно делали неуязвимой – это передалось ей по наследству от отца, героически погибшего в «чёрной» передряге в Южном Гарлеме, в которую его уговаривали не лезть. Но Пол Хардли не был бы собой, если бы не полез грудью на амбразуры, оставив жену и дочь на попечении своего давнего друга – главы департамента. Именно он сподвиг Хардли пойти по стопам своего отца и против воли матери. Именно из-за них двоих Оливия с пристрастием судебного дознавателя рассматривала безликую молчаливую троицу, сонно покачивающуюся в такт вагону. Двое мужчин и женщина между ними. У одного были воткнуты наушники, он сидел, запрокинув голову вверх и спал или прикидывался спящим, второй копался в телефоне, девушка по центру не делала ничего, только сидела, крепко схваченная под руки своими спутниками. Хардли посмотрела на неё. Ей не понравилось то, что она увидела.
Казалось, что девчонка под чем-то. У неё был пристальный, нечитаемый взгляд, она смотрела ровно в глаза сидящей чуть поодаль Хардли, скосив их под немыслимым углом. Оливия ощутила неприятный зуд между лопаток. Ей стало холодно. Она почувствовала усталость последних дней, которая вдруг навалилась на неё непосильным грузом.
В лексиконе Оливии Хардли не было слова страх. Поклявшись на могиле отца служить и защищать, она свято уверила в то, что не имеет права его испытывать. Но, чёрт возьми, кажется сейчас она испытывала именно его.
Оливия никак не могла заставить себя оторвать зад от сиденья и проверить этих странных ребят, как того требовал кодекс чести настоящего, до мозга костей копа. Отец не стал бы мяться. Хардли стало стыдно. Она вновь взглянула на девушку, та продолжала неотрывно смотреть на неё. Оливия не могла заставить себя встать, потому что тело налилось свинцовой тяжестью. Она не могла заставить себя поверить, что безотчетно паникует, потому что не может совладать со своим телом.
Моргнул свет и поезд остановился на станции. Вопрос «Какого хрена ты пялишься?» вовремя застрял на языке, когда в вагон вошёл пассажир. Он сел рядом с Хардли, несмотря на то, что вагон был почти пуст.
Оливия бросила на него быстрый взгляд. Дорогое серое пальто, стрелки на брюках, ботинки в тон и ладони с сетью мелких белых шрамов – наверное, баловался с ножом по юности. Вокруг него витал тонкий аромат парфюма с нотками интеллектуальности – она бы охарактеризовала этот запах именно так. Среди застойного амбре вагона он ярко выделялся своей чужеродностью. Пижон. Кто сюда только не спускается – от замызганных люмпенов и наркоманов до мэра. Хардли не придала этому значения.
Разум заволокла какая-то необъяснимая муть, Оливия чувствовала, что вот-вот заснёт. Поезд замедлял темп, уши закладывало, тихий мерный звон, казалось, резонировал в горле, успокаивая подскочившую к нему новую волну паники. Она пришла в себя лишь тогда, когда сосед схватил её за руку. Он выдрал Хардли с сиденья и буквально вышвырнул из вагона, сойдя следом за ней.
– Вы спятили?! Я коп, что вы себе позволяете?!
Хардли взялась за рукоять пистолета и заозиралась по сторонам, пытаясь понять, на какой станции находится. Ноги пружинили по твердой, незыблемой поверхности пола и болели, словно она бежала марафон.
– Я только что спас вам жизнь, – заговорил незнакомец, поднимая руки вверх в знак того, что не представляет опасности.
– Что?
– Та женщина мертва. Она хотела забрать вас с собой.
Его слова были настолько безумны и настолько не вязались с его респектабельным внешним видом, что Хардли не нашлась, что сказать. Она уронила челюсть и бездумно вперилась в его глаза – живые, по сравнению с глазами той девушки. Чёрт подери, она должна была ей помочь! Хардли с отчаянием взглянула на чёрный провал арки, в который уходили подсвеченные красными огоньками рельсы.
– Не благодарите, – незнакомец улыбнулся ей.
Только сейчас, когда его спина скрылась за спинами других, Хардли поняла, что станция жила. Здесь были люди: стайка смеющейся молодёжи, парень с гитарой на спине, две взрослые женщины и один бездомный – целая толпа в противовес пустому, как склеп, вагону.
– Эй!
Она окликнула его, надеясь выяснить, какого чёрта он имел в виду и не под дозой ли он сам, раз несёт такую беспросветную чушь, но он скрылся из виду.
Плюнув на всё, Хардли выбралась на поверхность и взяла такси. Снова спустится в метро она захочет не скоро.
========== Шок ==========
– Выпить есть?
Хардли не стала размениваться на пустые приветствия, когда ворвалась в квартиру подруги, словно целый штурмовой отряд. С Мартой соблюдение этикета не требовалось.
– У-у-у, дерьмо, – Марта загремела на кухне, таская за собой табурет, чтобы прошарить все всевозможные, в том числе недосягаемые для её роста полки. – Опять Вуд?
– Ага, – и кроме него, случай в метро, о котором Хардли предпочла промолчать.
Она с вожделением взглянула на дверь ванной. Безумно хотелось смыть с себя трудовой пот, липкую погань, которая, казалось, шлейфом тянулась за ней из квартиры Вуда, и воспоминания об этой чертовщине. Она с наслаждением бросила осточертевшую куртку из грубой кожи прямо на пол. Надо бы сдать её в чистку. И временно перейти на менее удобное в носке пальто.
– Снова ударил?
От этого «снова» Оливия вдруг застыла в дверях. Она не помнила, с каких пор начала считать, что это пресловутое «поднять руку на женщину» стало для неё нормой. Драки в их квартире случались часто. Не страшно, она ведь могла ответить. Так?
– Эбби, – Хардли выплюнула ненавистное имя и Марта поняла всё без дальнейших объяснений.
– У меня есть вино.
– Ничего покрепче нет? – с надеждой и тоской спросила Хардли.
– Ты же знаешь, что нет.
С Мартой такого не случалось. Ей не было нужды беспробудно забухивать пару вечеров подряд, лишь бы снять колоссальное напряжение, которое накапливалось, словно дерьмо в сточных трубах, чтобы однажды рвануть. Ей хватало бургера, двух кусков пиццы и сорока минут безудержного траха с одним из её любовников. Хардли отчасти завидовала этой её внутренней лёгкости и тому, что даже мало-мальские проблемы решались у неё, словно по волшебству. У Оливии иной раз ныла спина от того груза, который она взваливала на себя. «Карма, мать её за ногу», – как любила говорить детектив Галлахер, её напарница.
– Не надо, – крикнула Хардли из-за приоткрытой двери ванной. Только дразнить себя. Переживет на трезвую голову, завтра снова до чёрта работы.
– О, есть сыр, —Марта не отступала. Оливия даже из ванны слышала, как она чем-то настойчиво лязгала в холодильнике. – Ого, и даже оливки!
– Уговорила, – плюнула Хардли и стащила рабочую блузку прямо через голову, устав копошиться с пуговицами. Она почувствовала, что зверски голодна.
Вечер закончился под «В джазе только девушки», ведро мороженого и пиццу из заведения, расположенного прямо на первом этаже дома Марты. Спускаться туда самим было катастрофически лень.
– Я так с тобой не похудею.
– Ты и не собираешься, – парировала Хардли, доканчивая бутылку прямо из горла.
– Да, ты права, – вздохнула Марта, позарившись на четвёртый кусок. – Слушай, ты ведь меня не арестуешь? Я вижу тебе совсем хреново.
Она поднялась на ноги и вытащила простой стеклянный бонг, который, по всей видимости, не особо и прятала.
– Смотря в каком количестве ты это хранишь, – сохраняя крайне невозмутимый вид, ответила Хардли.
Конечно, она никого не стала бы арестовать. В квартире Вуда в ящике со столовыми приборами хранилась честно конфискованная премия. Будет жаль, если он скурит её в одну рожу, ещё хуже, если с Брослин. Зато есть повод привлечь его за хранение. Вуд, конечно, выкрутится – недаром лучший адвокат Верхнего Ист-Сайда, но нервы потреплет себе знатно. Соблазн велик. Стоит запомнить.
– Ой, да на разок. И не ходи за мной, нычку не покажу! – Марта шутливо пригрозила пальцем, завиливая толстым задом куда-то в сторону спальни.
Когда сладкий дымок травы чуть притупил восприятие, Марта решилась снова вернуться к теме.
– Так ты расскажешь мне подробности?
– Про Вуда? Да нечего там говорить, – махнула рукой Хардли, завороженно наблюдая за пляской пузырьков в колбе. – Прихожу, а эта тварь на нём сидит, – Хардли взялась за горло, почувствовав привкус подкисшего вина. – Чёрт, опять затошнило.
Оливия, не додержав, выплюнула дым и ощутила, как вино в желудке начинает подниматься вверх. Стоило лишь закрыть глаза, как она снова видела эту пару на их с Вудом кровати, на постельном бельё, которое Хардли так трепетно выбирала. Они напоминали ей туши домашних свиней – розовые, гладкие, неуклюжие и омерзительные в своём бесконтрольном желании совокупляться. Грудь у Эбби была больше и зад круглее – этого высохшая от недоедания и тренировок Хардли предложить не могла. Она понятия не имела, где они с Вудом могли пересечься. Наверное, в суде.
Самооценка вдруг резко свалилась до нулевой отметки. Оливия сделала ещё один затяг.
– Это точно всё?
Марта Маккензи всегда была проницательна, но Хардли не знала, как сказать ей, что странный случай в метро, странная троица, странный мужчина в дорогом пальто и его не менее странные слова занимали её сейчас гораздо больше, чем разрыв почти пятилетних отношений. Наверное, это какой-то защитный фильтр в мозгу сработал, не иначе. Хардли думала об этом так часто, что, казалось, способна прокрутить перед глазами все события, словно артхаусную короткометражку. У неё была отличная память на лица, но хреновые способности в рисовании. Будь это не так, у неё в блокноте были бы четыре чёткий портрета каждого участника этой сцены.
– Абсолютно точно, – Оливия натянуто улыбнулась ей и взглянула на часы. – Твою ж мать, мне вставать через три часа!
Ощущение адского похмелья подняло её на ноги раньше будильника. Оливия выпила литр апельсинового сока и аспирин, а по дороге в управление купила блок жвачки, минералку и самые дешёвые солнечные очки из тех, что висели гроздьями прямо на кассе. Её любимые, купленные Вудом «Прада» оставались в заложниках в его квартире. Вещи нужно было забирать сегодня.
Ей пришлось уворачиваться от резко распахнувшейся двери – из участка вылетела Джина Галлахер. Она вцепилась Хардли в локоть и молча потащила в сторону парковки, то и дело оглядываясь наверх – туда, где находились окна капитана.
– Ты опоздала на летучку. Шеф так орал. Я сказала, что ты уже выехала на место своим ходом, – Джина развернула её к себе и посмотрела на неё. – Ты бухала? В среду?
– Ночевала в Бруклине. Время не рассчитала. Так вышло, – отмахнулась Хардли.
– Господи боже, как блюдца, – склонившись над ней с высоты своего роста, Галлахер сощурилась и внимательно посмотрела ей на глаза. В один, потом в другой. – Ты обалдела?
– Ночевка в Бруклине. Чем тебе не повод? – повторила Хардли, вспоминая тусклый по сравнению с Манхэттеном район. А ведь где-то там придётся искать себе новое жильё и, возможно, даже с кем-то на двоих. Со своим жалованьем на большее рассчитывать не стоило.
– Ладно, – вырулив с парковки на дорогу, Джина, наконец, отцепилась от неё. – Короче, нас тело ждёт в Центральном парке.
– Чудесно, свежим воздухом подышим, – криво пошутила Хардли, забрасывая в рот жвачку.
Дышать свежим воздухом при такой работе ей удавалось редко. Спертый воздух кабинета или трупный смрад места преступления – выбор был невелик. Странно, но даже при наипоганейшем из состояний работа её бодрила. Наверное, было в этом что-то. Спасать людей. Или мстить за них.
– Девушка, лет двадцать-двадцать пять, – Галлахер щелкнула тумблером и под звуки полицейской сирены начала вводить Хардли в курс дела. – Предположительно отравление сильнодействующими веществами. Горски говорит, следов насильственной смерти нет. Следов перемещения тела нет.
– Опять торчок. Какая скука. Развелось их в последнее время, – зевнул Хардли, прикладываясь к минералке. – Что, какой-то новый вид убойного ширева изобрели? А то я что-то из жизни выпала.
– Не знаю. Будем отрабатывать самоубийство до кучи. Горски говорит, не сильно она на наркошу похожа.
Они прошли за желтую ленту оцепления и Галлахер сразу же направилась к Алексу Горски, криминалисту. Хардли направилась к трупу. Из густого кустарника виднелись лишь голые ноги жертвы.
Каждый чёртов раз, приближаясь к мёртвому телу, Оливия испытывала странный трепет, хотя, казалось бы, к этому давно пора привыкнуть. Это ощущение скорее напоминало ей чувство вины. Не успела. Не доглядела. И плевать, что спасти всех невозможно, невозможно знать, что творится за каждой запертой дверью, о чём молчат пустые окна тысяч квартир в огромном Нью-Йорке. В такие моменты Оливии всегда казалось, что она плохо выполняет свою работу. «Служить и защищать» не ровно, что расследовать смерть того, кого защитить не удалось. Это безотчетное, совершенно нерациональное чувство вины она впервые испытала в двенадцать, когда увидела в морге тело своего отца.
– Я могу взглянуть на её лицо? – спросила она у подошедшего криминалиста. Горски дал добро.
– Да, трогай на здоровье. Мы здесь уже отработали.
Галлахер подошла к ней со спины и тронула за рукав.
– Здесь госпожа коронер, – состроив кривую физиономию, Джина кивнула в сторону.
– Да чтоб тебя! – выругалась Хардли, заметив у одной из полицейских машин Эбигейл Брослин в чёрном костюме тройке.
У Эбби были аккуратно подведенные глаза и гладкий пучок на затылке взамен кругов расплывшейся от пота туши и растрепавшейся белобрысой копны. Но именно такой её образ Хардли держала в голове – разнузданная шлюха, попавшая в профессию каким-то чудом.
– Пришла сказать, что труп мёртв? Работать вагиной проще, чем мозгами, правда? – Хардли не сумела сдержаться, да и, в общем-то не собиралась, иначе сдохла бы от собственного яда.
Об их противостоянии не слышал только глухой и тупой, но об измене Вуда не знал пока никто, кроме Марты. Во всяком случае, Хардли никому ничего не рассказывала, даже Джине, с которой за годы совместной работы стала крепкой командой.
Слухи распространялись быстро, особенно учитывая болтливость и хвастливость Брослин – завтра или уже сегодня к вечеру об этом будет знать весь отдел. Носить рога на голове чертовски неудобно, чертовски мерзко знать, что люди шепчутся за твоей спиной, пытаясь вычислить правых и виноватых, разводя хренову «Санта-Барбару» скуки ради. Хардли в очередной раз ощутила, как где-то под ребрами колет от досады и обиды, но она лишь сильнее распаляла себя, чтобы не выглядеть уязвленной.
– Зря ты злишься. Это твоя вина, – деловым тоном ответила Эбби, даже не повернув к Хардли головы.
Брослин чувствовала себя хозяйкой положения, Оливия не могла ничего этому противопоставить. Её бросили ради чертовой потаскухи, и Хардли не могла прикрыть этот факт тем, что собиралась от Вуда уходить или тем, что почти семейная жизнь ей не подходит или ещё каким-нибудь враньем. Она искренне считала, что у них всё хорошо. Перспективы заиметь репутацию неудачницы-брошенки были самые что ни на есть реальные. Хардли ненавидела, когда её жалеют.
– Если бы ты использовала свою вагину по назначению хоть иногда, Лэнс не предпочёл бы мою.
Брослин склонилась над телом и откинула волосы с его лица. Джина косо взглянула на Хардли, и та с досадой поняла, что расспросов сегодня не избежит. Когда Оливия увидела лицо жертвы, все посторонние мысли исчезли из её головы.
– В чем дело? Ты её знаешь?
Эбигейл смотрела на неё с земли с нескрываемым недоверием. Хардли видела лишь лицо девчонки и руки Брослин в плотных латексных перчатках, которые мельтешили и скрывали обзор.
– Я видела её вчера в метро, – глухо отозвалась Хардли. – Мне нужно время смерти, Брослин, – увидев, что коронер всё так же прожигает в ней взглядом дыру, что-то там анализирует по выражению её лица и делает что угодно, только не свою работу, Хардли повысила голос. – Время смерти, мать твою!
– Предположительно между пятью и девятью вечера вчерашнего дня, – Эбби не стала отвечать на её выпад и не торопясь, с достоинством провела осмотр, в то время, как Хардли чувствовала, что её начинало трясти. – Очень предположительно.
Оливия видела жертву за полночь. Она смотрела ей в глаза, и этот взгляд невозможно было стереть из памяти. В тот момент девчонка была какой угодно, но не мёртвой. Невозможно провезти мёртвое тело в вагоне метро, тем более на глазах у натасканного копа. Что-то здесь не стыковалось.
– Нужна экспертиза. Набери Картера, Джин. Скажи, это срочно. – Хардли не могла связать двух слов, не то, чтобы вести внятный телефонный разговор. Она должна была убедиться, что не сходит с ума.
– Чем тебя не устраивает моё заключение? – визгливо воскликнула Брослин, которую, наконец, проняло. Она не выносила пренебрежения в свой адрес, Хардли же всегда готова была отсыпать его ей с горкой.
– Иди на хер, – рявкнула Оливия, покидая место преступления под настороженные взгляды Эбби и Джины. Она понимала, как всё это выглядит. Хардли вела себя слишком нервно.
Поверхностного заключения коронера было недостаточно. «Тело должно быть немедленно направлено судмедэксперту», – собравшись, наконец, с мыслями, указала Хардли в отчёте, который отправила шефу на рабочую почту с пометкой «срочно» прямо из машины.
========== Вопросы ==========
– Говоришь, ты видела её в метро примерно с двенадцати до часу? Это какая-то ошибка, Лив. Время смерти около семи вечера, – говорил Картер, согнувшись над трупом девчонки, уже порезанной, зашитой и накрытой простынёй по шею.
Оливия сжимала губы и зубы, позволяя ему закончить доклад и сдерживая себя от эмоциональных всплесков. Хотелось орать «Да как такое возможно?» или сдаться мозгоправу, чтобы убедиться, что в порядке.
– Причина – передозировка эфедрина, девочка приняла убойную дозу. Причём, она не наркоманка со стажем, – он аккуратно, трепетно, словно боясь повредить или обидеть тело очередным вторжением, взял кисть руки жертвы.– Ты знаешь, глядя на неё, на состояние её кожи, ногтей, я бы сказал что она из приличной, даже состоятельной семьи, не работала, ни руками, ни за офисным столом, возможно, студентка. Следов изнасилования, насилия нет, она сама это сделала с собой.
Иен Картер, главный судмедэксперт Управления в своём царстве мёртвых он казался слишком живым. Он
напоминал ей серфингиста с Западного побережья, и на человека, привыкшего проводить больше времени с трупами чем с людьми, Картер был совершенно не похож. Его светлые волосы казались выгоревшими на солнце, а от его ослепительной улыбки таяла почти вся женская половина Управления, независимо от возраста и семейного статуса.
– Связались с её семьёй?
– Джина занимается.
Оливия поняла, что не смотрит на Картера, а смотрит куда-то внутрь себя. Его силуэт расплывался перед глазами и странным образом отдавал запахом антисептика и сухого льда.
– Лив, я говорю, пошли обедать. Работа никуда не денется.
Видимо, Иен продолжал что-то рассказывать ей, но Хардли не услышала ни слова. Странное чувство, что всё уходит из-под контроля, завладело ей. Она не могла сконцентрироваться, не могла сфокусировать внимание, как тогда, в вагоне метро, словно от трупа этой несчастной продолжала исходить какая-то больная аура, которая действовала избирательно. Только на Оливию Хардли.
– Твои ребята точно не убегут, – отмерев, Хардли криво улыбнулась и обвела взглядом холодильники. – Не сегодня, извини.
– Ладно, – Иен развел руками, принимая очередное поражение.
Картер был добрым малым и вовсе не ловеласом, как-то могло показаться на первый взгляд, просто природа наградила его чертовским обаянием. Оливия сбилась со счёта, в который раз динамила его. Сначала причиной был Лэнс, а сейчас – простое желание ни с кем не контактировать вне работы, тем более ощущать чей-то интерес, помноженный на цель рано или поздно добиться взаимности. Она не слишком переживала на его счёт – компанию ему составит любая другая, более заинтересованная особа. Оливия думала о других вещах.
Сидя в собственном закутке из трёх гипсокартонных стен, который почти с любовью называла «загоном» – до собственного кабинета этажом выше она ещё не дослужилась – Оливия отправляла запрос в Нью-Йоркское городское транспортное управление.
– Иен был прав, она – студентка биологической кафедры Нью-Йоркского университета, – к ней заглянула Джина Галлахер и села на стул для посетителей, поставив на столе две пластиковые чашки с дымящимся чернейшим кофе. – Отец – управляющий банка, мать владеет сетью ателье. Девчонка ни в чём не нуждалась. Училась отлично, занималась бегом. Я взяла несколько адресов, надо опросить её друзей.
– Ты всё ещё думаешь, что это не самоубийство? – Хардли и сама так не думала. Составляя запрос о предоставлении записей камер метро, она думала о единственном свидетеле, который знал, что девушка мертва.
– Никаких изменений в поведении, конфликтов с родителями, предсмертных записок, – Галлахер отхлебнула кофе и серьёзно посмотрела на неё. – Я смоталась ещё в одно место. Клерк с Уолл-стрит убил жену и собаку и чуть сам себе горло не перерезал. Никто из соседей на них не жаловался, только, говорят, трахались громко, значит, душа в душу жили. Он клянется, что не хотел. Говорит, его заставили. Спрашиваю, кто, он говорит, не видел их, только слышал, – Джина пожала плечами. – Отправила его на психиатрическое освидетельствование.
– У парней с Уолл-стрит всегда нервы не в порядке, чему ты удивляешься?
– Да как-то всё это странно, – Джина словно внутренне сжалась, обнимая себя за плечи. Она знала, что Хардли не любит разговоров про карму, переселение душ и прочие эзотерические премудрости, в которые буддистка-Галлахер так свято верила, но в этот раз не сумела сдержаться. – Эта твоя девчонка из метро, клерк этот. А помнишь, случай с подругой Горски?
– Которая отрезала себе уши? Она художница наркоманка и шизофреничка. Наверное, подумала, что она – Ван Гог, – съязвила Оливия, прицельно выбрасывая пустой стаканчик в мусорное ведро.
– У неё всего лишь депрессия, Лив, – Джина выглядела обиженной и Хардли вдруг почувствовала, что злится, но не знала на что конкретно: на свою толстокожесть, или на то, что при своём и без того критическом положении дел она должна заботиться о ранимости других.
– Что ты от меня хочешь? – вышло слишком грубо. Вспышку злости сменил укол совести. Джина не была виновна в её бедах, как и в том, что Хардли не обладала способностью беречь чужие чувства.
– Ничего, – Галлахер отвела глаза и собралась уходить.
– Извини, я чертовски устала от всего этого дерьма, – на одном дыхании произнесла Хардли. Признавать свою слабость и извиняться – последнее, что бы она стала делать даже в минуты жесточайшего отчаяния, но Оливия совсем не хотела обижать напарницу.
– Понимаю, – Джина снова вернулась на свой стул и ободряюще, до тошноты понимающе взглянула на неё. – С тобой съездить к Вуду за вещами?
– Точно, я совсем забыла. Было бы здорово, Джин. Иначе я разнесу там всё.
В этот раз отвергать помощь было глупо. Хардли не надеялась, что в этот раз сумеет сдержаться и не вынет пистолет снова.
Писк смс заставил её прервать трудный разговор и взглянуть на экран. Оливия ждала его. В сообщении от неизвестного были лишь адрес и время. Взглянув на часы, Хардли засобиралась.
– Слушай, Джин, когда придут записи с камер, пусть кто-нибудь из стажеров-аналитиков посмотрит их, найдёт на них меня и установит личность человека, с которым я разговаривала, – она проверила патроны, щелкнула обойму на место и встала из-за стола. – Мне надо уехать.
– Оливия, – Джина сурово окликнула Хардли полным именем и это значило, что она была готова чуть ли не встать поперёк двери. В этом её строгом «Оливия» было что-то отрезвляющее, почти материнское, давно забытое предупреждение не совать голову в пекло, как-то делал её отец. – Ты опять?!
Опять. Снова. Даже спустя пятнадцать лет. Дело которое всю её положительную статистику по раскрытым преступлениям обращало в ничто перед лицом её совести. Она знала, что за убийство её отца сидит не тот человек, знала каким-то звериным чутьем, натренированной профессиональной интуиуией, способной распознать ложь в полу-взглядах и полу-намеках. Ковыряться в рассаднике гарлемского гетто не решался ни один детектив, следствию скормили ту версию, которая была удобна местным акулам, а за решетку отправили очередную шестерку, которую не жалко.
– Всё нормально, – Хардли почти бегом выскочила из своего закутка, чтобы нотации Галлахер не заставили её сомневаться.
Оливия направлялась в Южный Гарлем. Она готова была предложить, что угодно: от слива дат рейдов и вплоть до прикрытия наркопритона лично, лишь бы ей дали имя. Доказательства она найдёт сама.
***
Мемориал, простоявший полтора десятка лет под толстой кованой решёткой, пришёл в негодность. Его установили коллеги её отца – на этом месте тогда обнаружили его тело. Здесь не осталось ни фото, ни подсвечника, ни цветочной вазы, лишь гладкий камень, покрывшийся грязью и плесенью, сто раз осквернённый, размытый от мочи, с именем, должностью и годами жизни. Каким-то чудом решётку до сих не спилили на металлолом. Хардли не находила времени заниматься им.
Был день, но и днём в Гарлеме было небезопасно. Парни на улицах в открытую демонстрировали оружие и курили косяки, слоняясь нестройными толпами по загаженным собачьим дерьмом тротуарам. Полицейская машина была здесь, как бельмо на глазу, а женщина-коп привлекала ещё больше внимания, но Хардли отчего-то не было страшно. Страшнее было тогда, в метро.
Она ехала медленно, слушая, как шуршат шины по разбитому асфальту и сверяя номера домов с номером, высланным ей в смс. Возле нужной двери Хардли остановилась. Она постучала, но ей не ответили. Оглядевшись по сторонам, Хардли решила ждать в машине. Так было безопаснее.
Через пять минут, проведенных за рулём полицейского «Форда», под щелканье рации и удушающую тишину салона, она услышала рёв движков. Её окружили два мотоцикла. Мотоциклист, который был впереди, вытащил из-под куртки короткоствольный автомат, ткнул дулом куда-то в сторону и тронулся. Хардли поняла, что ей нужно следовать за ним.
Когда они въехали на пустующую площадку брошенного бетонного завода, Хардли не было страшно. Даже когда её попросили выйти и сесть на переднее сиденье чёрного седана, она не чувствовала страха, лишь упрямое желание добиться цели встречи.
– Снова вы. Знаете, а вы мне нравитесь. Вы храбрая. Мексы не рискуют сюда соваться.
Её настойчивость окупилась – на сей раз она обратила на себя внимание серьёзной фигуры. Он говорил иначе, чем парни из гетто, которые изъяснялись, как любила говорить Джина, на «неандертальском» английском – слэнг, сокращения, междометия, нецензурщина. Хардли не видела его, лишь слышала голос с заднего сиденья, впитывала его слова, запоминала акцент.
Он не был главарем местной банды, с которыми ей уже доводилось иметь дело, скорее он был драгдидером средней руки. На месте водителя сидел простой чёрный парень в синем костюме «Адидас», у него в наушниках грохотал рэп, а в руках блестел золочёный ствол, направленный дулом в её сторону. Здесь главенствовали свои законы, отличные от общепринятых, где детектив полиции Нью-Йорка была лишь мелкой пылью на приборной панели, которую можно было стереть с минимальными последствиями.
– Я не мексиканка, – Хардли не раз сталкивалась с проявлениями расизма. Её пуэрториканское происхождения некоторым порой не давало покоя, особенно тем, кого она заталкивала в наручниках в полицейское авто.
