Текст книги "Убежище. Дневник в письмах (др.перевод)"

Автор книги: Анна Франк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Моя жалобная песня еще не кончена. Ты слышала когда-нибудь о заложниках? Они это применяют теперь в качестве нового наказания для тех, кто борется против немцев. Это самое жуткое, что ты можешь себе представить. Ни в чем не повинных уважаемых граждан сажают в тюрьму, чтобы они там ждали своей смерти. Если случается саботаж и виновного не находят, то гестапо просто-напросто ставит к стенке человек пять заложников. Часто сообщения о смерти этих людей печатают в газете. «Роковой несчастный случай» – так именуют это преступление.

Прекрасный народ эти немцы, и, по сути дела, я тоже принадлежу к этому народу! Но нет, Гитлер нас уже давно лишил гражданства. И кстати, в мире нет большей вражды, чем между немцами и евреями.

Твоя Анна

СРЕДА, 14 ОКТЯБРЯ 1942 г.

Дорогая Китти!

У меня страшно много дел. Вчера я сначала перевела главу из «La belle Nivernaise»[8]8
  «Прекрасная Нивернезка» (фр.) – повесть А. Доде.


[Закрыть] и выписала слова. Потом решила гадкую задачу, а потом перевела еще три страницы из французской грамматики. Сегодня французская грамматика и история. Я даже и не думаю каждый день решать эти гадкие задачи. Папа их тоже терпеть не может, у меня получается чуть ли не лучше, чем у него. Но на самом деле у нас у обоих не выходит, так что мы каждый раз должны призывать Марго. Я так много занимаюсь стенографией, мне это ужасно нравится. Я лучшая из нас троих.

Я прочитала «Стормерс». Это здорово, но далеко не дотягивает до «Йооп тер Хёйл». Кстати, большей частью встречаются те же слова, но это естественно у той же писательницы. Сисси ван Марксфелдт пишет потрясающе. Я уж точно дам ее почитать и моим детям.

Кроме того, я прочла множество пьесок Кёрнера. Мне нравится, как он пишет. Например, «Хедвиг», «Кузен из Бремена», «Гувернантка», «Зеленое домино» и другие. Мама, Марго и я снова лучшие друзья, так все же намного приятнее. Вчера вечером мы с Марго вместе лежали в моей постели, было безумно тесно, но именно поэтому забавно. Она спросила, нельзя ли ей почитать мой дневник.

– Некоторые места – да, – сказала я и спросила насчет ее дневника. Мне тоже разрешено его почитать.

Так разговор зашел о будущем, и я спросила ее, кем она хочет стать. Но она не пожелала рассказать об этом, она делает из этого большую тайну. Я слышала краем уха – что-то в области преподавания. Я, конечно, не знаю, точно ли это, но догадываюсь, что в том направлении. Вообще-то мне не надо быть такой любопытной.

Сегодня утром я лежала на кровати Петера, после того как согнала его. Он был зол на меня, но это меня меньше всего волнует. Он мог бы быть со мной более дружелюбным, я ведь вчера вечером дала ему яблоко.

Один раз я спросила Марго, считает ли она меня ужасно уродливой. Она сказала, что я забавно выгляжу и что у меня красивые глаза. Вполне туманно, ты не находишь? Ну, до следующего раза!

Анна Франк

Р.S. Сегодня утром мы все снова взвешивались. Марго весит теперь 120 фунтов, мама – 124, папа – 141, Анна – 87, Петер – 134, мефрау Ван Даан – 106, менеер Ван Даан – 150. За три месяца, что я тут, я поправилась на 17 фунтов. Ужасно много, а?!

ВТОРНИК, 20 ОКТЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

У меня до сих пор дрожит рука, хотя прошло уже два часа с тех пор, как мы пережили шок. Тебе следует знать, что у нас в доме есть пять огнетушителей «Минимакс». Из-за того, что они внизу такие умники, никто нас не предупредил, когда плотник, или как там еще называют такого типа, заряжал аппараты. И мы поэтому вели себя совсем не осторожно, пока я на площадке с внешней стороны (напротив нашей двери-шкафа) не услышала стук молотка. Я тут же подумала, что это плотник, предупредила Беп, которая в это время обедала, что ей нельзя вниз. Мы с папой заняли пост у дверей, чтобы услышать, когда этот человек уйдет. Поработав с четверть часа, он там снаружи (так нам показалось!) положил свой молоток и другие инструменты на наш шкаф и постучал в нашу дверь. Мы похолодели. Значит, он все-таки что-то услышал и хочет теперь исследовать эту таинственную громаду? Похоже было на то; постукивание, рывки, толчки туда-сюда продолжались.

Я чуть не упала в обморок от страха, что этому совершенно постороннему человеку удастся обнаружить наш прекрасный тайник. И только я подумала, что все, со мной покончено, как мы услышали голос менеера Клеймана: «Откройте же, это я!»

Мы сразу открыли. Что произошло? Крючок, на котором держится подвижной шкаф, застрял, и поэтому никто не мог предупредить нас о плотнике. Тот спустился вниз, и Клейман хотел забрать Беп, но снова не смог открыть дверь. Могу сказать тебе, что я вздохнула с немалым облегчением. Этот человек, о котором я думала, что он хочет к нам попасть, принимал в моем воображении все большие размеры. В конце концов он стал похож на великана и был самым ужасным фашистом из всех существующих. Фу, к счастью, на этот раз все очень хорошо обошлось.

В понедельник было здорово. Мип и Ян ночевали у нас. Мы с Марго легли на одну ночь спать к папе с мамой, чтобы супружеская пара Хис могла занять наше место. Почетное меню было великолепно. Небольшой помехой оказалось то, что в папиной лампе произошло короткое замыкание, и мы вдруг очутились в темноте. Что делать? Электрические пробки в доме были, но вворачивать пробки надо в самом конце темного склада, и вечером это сомнительное удовольствие. Все же господа на это отважились, и через десять минут иллюминацию из свечек можно было убрать.

Сегодня утром я встала рано. Ян был уже одет. Ему надо было уходить в половине девятого, поэтому он уже в восемь сидел наверху за завтраком. Мип одевалась и была еще в нижней сорочке, когда я вошла. У Мип такие же шерстяные штанишки, как и у меня для велосипеда. Марго и я тоже пошли одеваться, и наверх мы поднялись намного раньше, чем обычно. За завтраком было весело, а потом Мип спустилась вниз. Лило как из ведра, и она радовалась, что ей теперь не надо ехать в контору на велосипеде. Мы с папочкой пошли застилать постели, а потом я выучила пять французских неправильных глаголов. Какое усердие, а?!

Марго и Петер сидели в нашей комнате и читали, а Муши сидела на диване у Марго. После моих французских неправильностей я тоже села с ними вместе и читала «И вечно поют леса». Это очень красивая, но ужасно необычная книга, я уже почти дочитала ее.

На следующей неделе Беп тоже останется у нас ночевать.

Твоя Анна

ЧЕТВЕРГ, 29 ОКТЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Я очень беспокоюсь, папа заболел. У него высокая температура и красная сыпь, похоже, это корь. Представляешь, мы даже доктора вызвать не можем! Мама заставляет его сильно потеть. Может быть, это собьет температуру. Сегодня утром Мип рассказала, что из квартиры Ван Даанов на Зёйдер-Амстеллаан вынесли всю мебель. Мы еще не рассказали мефрау, она в последнее время и так уже «нервничает», и у нас нет никакого желания выслушивать еще одну жалобную песнь о ее прекрасном сервизе и шикарных стульчиках, которые остались в квартире. Нам тоже пришлось оставить дома почти все красивое, что толку сейчас в этих жалобах?

Папа хочет, чтоб я теперь начала читать еще и книги Хеббеля и других известных немецких писателей. Читать по-немецки теперь уже относительно легко. Только я обычно шепчу, вместо того чтобы читать про себя. Но это пройдет. Папа достал из большого книжного шкафа драмы Гёте и Шиллера, он хочет мне каждый вечер что-нибудь читать вслух. Мы уже начали «Дон Карлоса». Чтобы последовать хорошему примеру папы, мама сунула мне в руки свой молитвенник. Я из приличия прочитала кое-какие молитвы по-немецки. Мне они кажутся красивыми, но это меня не так интересует. Зачем только она заставляет меня быть такой набожной и религиозной?

Завтра в первый раз затопят печь. Наверно, мы будем сидеть в ужасном дыму, трубу давным-давно не прочищали. Будем надеяться, что в трубе будет тяга!

Твоя Анна

ПОНЕДЕЛЬНИК, 2 НОЯБРЯ 1942 г.

Дорогая Китти!

В пятницу вечером у нас была Беп. Было вполне мило, но она плохо спала, потому что выпила вина. Больше ничего особенного. Вчера у меня ужасно болела голова и я рано пошла спать. Марго меня опять раздражает.

Сегодня утром я начала сортировать ящичек с конторской картотекой, потому что его опрокинули и все было в таком беспорядке! Я скоро чуть было с ума не сошла и спросила Марго и Петера, не хотят ли они мне помочь. Но эти двое оказались слишком ленивы. Так что я все снова убрала обратно. Я не идиотка, чтоб это делать одной!

Анна Франк

Р.S. Я еще забыла сообщить тебе важную новость, что у меня, наверное, скоро начнутся месячные. Я так думаю, потому что у меня в трусах все время остается какая-то липкая штука и мама это предсказывает. Я просто жду не дождусь. Мне это кажется таким важным, только жаль, что я не смогу пользоваться дамскими прокладками, ведь их теперь не достать, а этими мамиными затычками могут пользоваться только рожавшие женщины.

22 ЯНВАРЯ 1944 г. (ДОБАВЛЕНИЕ)

Теперь я бы такого написать не смогла. Сейчас, когда я полтора года спустя перечитываю мой дневник, я ужасно удивляюсь, что я когда-то была таким невинным подростком. Я понимаю, что, как бы сильно я того ни хотела, но такой я уже больше никогда не стану. Свои выходки, высказывания о Марго, маме и папе я понимаю так хорошо, как если б написала об этом вчера. Но то, что я так, без стеснения, написала о других вещах, не могу себе даже вообразить. Я в самом деле стыжусь, когда читаю те страницы, где идет речь о предметах, которые я хотела бы представить себе куда красивее. Я их так некрасиво описала. Ну да ладно, хватит об этом.

Что я тоже отлично понимаю, так это тоску по дому и по Моортье. Часто сознательно, но еще чаще бессознательно все это время, что я здесь была и есть, я тосковала по любви и ласке. Эта тоска иногда сильнее, а иногда слабее, но она есть всегда.

ЧЕТВЕРГ, 5 НОЯБРЯ 1942 г.

Дорогая Китти!

Наконец-то у англичан несколько удач в Африке, и Сталинград все еще не сдался, так что господа ужасно веселы и сегодня утром у нас был кофе и чай. Больше ничего особенного.

Я на неделе много читала и мало работала. Так и надо в этом мире, и уж наверняка и так можно продвинуться вперед.

В последнее время наши отношения с мамой стали лучше, но мы никогда не бываем откровенны. Папа прячет в душе что-то, чего он не хочет показывать. Все же он, как всегда, ужасно мил. Несколько дней топится печь и вся комната в дыму. Я все-таки намного больше люблю центральное отопление, и, наверно, я в этом не исключение. Марго я не могу назвать иначе, как дрянью, и она меня ужасно раздражает день и ночь.

Анна Франк

ПОНЕДЕЛЬНИК, 9 НОЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Вчера у Петера был день рождения, ему исполнилось шестнадцать. В восемь часов я уже пошла наверх, и мы вместе с Петером разглядывали подарки. Он получил кроме всего прочего настольную биржевую игру, бритву и зажигалку, не потому, что он так много курит, вовсе нет, а потому, что это шикарно!

Самый большой сюрприз приготовил менеер Ван Даан, сообщив в час дня, что англичане высадились в Тунисе, Алжире, Касабланке и Оране.

«Это начало конца», – сказали все, но Черчилль, английский премьер-министр, который, наверно, слышал такой же возглас и у себя в Англии, сказал: «Эта высадка чрезвычайно важна, но пусть не думают, что это начало конца. Скорее, я бы сказал, конец начала». Чувствуешь разницу? Но все же есть основания для оптимизма. Сталинград, город в России, который защищается уже три месяца, все еще не сдался немцам.

Чтобы вести рассказ в духе нашего Убежища, надо хоть раз написать о том, как нас снабжают продуктами. (Да будет тебе известно, что наше верхнее отделение – настоящие чревоугодники!)

Хлеб нам поставляет очень славный булочник, знакомый Клеймана. Конечно, мы получаем меньше, чем дома, но достаточно. Продовольственные карточки нам тоже покупают на черном рынке. Цены на них растут непрерывно, то, что стоило 27 гульденов, стоит теперь уже 33. И это всего лишь за клочок бумажки, на котором что-то напечатано!

Чтобы в доме был непортящийся запас, кроме наших ста консервных банок, мы купили 270 фунтов бобовых. Это рассчитано не только на нас, но и на контору. Мешки с бобами висели на крючках в нашем коридорчике с внутренней стороны подвижного шкафа. От тяжести на мешках кое-где разошлись швы. Поэтому мы решили перенести зимний запас на чердак и доверили Петеру перетащить мешки. Пять из шести мешков уже благополучно очутились наверху, и Петер взялся было за шестой, как вдруг нижний шов распоролся и ливень, нет, град бобов обрушился на лестницу. В мешке было примерно 50 фунтов, так что грохот был, как на Страшном суде. Внизу, наверно, подумали, что старый дом со всем его содержимым валится им на голову. Петер сперва перепугался, но тут же стал оглушительно хохотать, когда увидел меня, стоящую на нижней ступеньке, словно островок среди бобовых волн, это коричневое добро окружило меня по щиколотку. Мы сразу принялись собирать бобы, но они такие скользкие и мелкие, что забиваются во все возможные и невозможные уголки и дырочки. Теперь каждый раз, когда кто-нибудь поднимается по лестнице, он непременно наклоняется, чтобы сдать мефрау Ван Даан горсть бобов.

Чуть не забыла сообщить, что папа выздоровел.

Твоя Анна

Р.S. Только что было сообщение по радио, что Алжир взят. Марокко, Касабланка и Оран уже несколько дней в руках англичан. Дело только за Тунисом.

ВТОРНИК, 10 НОЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Великолепная новость, мы хотим принять восьмого в наше Убежище!

Да, так и есть, мы всегда считали, что тут вполне найдутся место и еда для восьмого. Мы только боялись, как бы не обременить еще больше Кюглера и Клеймана. Но так как ужасные вопиющие новости извне в отношении евреев становились все ужаснее, папа посоветовался с этими двумя авторитетными людьми, и они сказали, что план превосходный. «Опасность для семерых так же велика, как и для восьмерых», – сказали они и были вполне правы. Когда с этим было улажено, мы стали перебирать в памяти наших знакомых, чтобы найти какого-нибудь одинокого человека, который хорошо вписался бы в наше семейство нелегалов. Вычислить такого человека оказалось нетрудно. После того как папа отверг всех родственников Ван Даанов, наш выбор пал на зубного врача по имени Альфред Дюссел. Он живет с одной милой женщиной – христианкой, намного моложе его, с которой он, скорее всего, не расписан, но это не важно. Его знают как спокойного и образованного человека, и, судя по поверхностному знакомству, он показался и нам, и Ван Даанам симпатичным человеком. Мип тоже с ним знакома, так что может привести в исполнение план укрытия. Когда Дюссел придет, он будет спать в моей комнате вместо Марго, которая в качестве ложа получит раскладушку[9]9
  После прихода Дюссела Марго должна была спать в комнате родителей.


[Закрыть]. Мы попросим его что-нибудь принести с собой, чтобы запломбировать пещеры в наших зубах.

Твоя Анна

ЧЕТВЕРГ, 12 НОЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Приходила Мип и рассказала нам, что она была у доктора Дюссела. Дюссел спросил Мип напрямую, как только она вошла в комнату, не знает ли она случайно для него места, где бы укрыться. Он был просто счастлив, когда Мип ему рассказала, что кое-что есть и что он как можно скорее должен туда отправиться, лучше всего уже в субботу. Это показалось ему несколько трудноватым, ему надо было еще привести в порядок картотеку, принять двух пациентов и закончить все расчеты. Сегодня утром Мип нам об этом сообщила. Мы считали, что лучше так долго не затягивать. Вся эта подготовка только потребует объяснений с разными людьми, которым лучше ничего не знать. Мип спросила, нельзя ли так все устроить, чтобы отправиться в субботу. Дюссел сказал, что это невозможно, и придет теперь в понедельник.

Мне кажется странным, что он сразу не ухватился за предложение. Если его заберут на улице, он не сможет ни картотеку привести в порядок, ни помочь пациентам. К чему тогда откладывать? Я лично считаю глупым, что папа ему уступил.

Других новостей нет.

Твоя Анна

ВТОРНИК, 17 НОЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Дюссел прибыл. Все сошло благополучно. В одиннадцать утра, сказала ему Мип, он должен стоять в условленном месте перед почтой, там его заберет с собой некий господин. Дюссел стоял там, где договорились, точно вовремя. Менеер Клейман подошел к нему и сказал, что тот упомянутый господин прийти пока не смог и не хочет ли он пройти на минутку в контору к Мип. Клейман сел в трамвай, поехал обратно в контору, а Дюссел пошел пешком той же дорогой.

В двадцать минут двенадцатого Дюссел постучался в дверь конторы. Мип предложила ему снять пальто, чтобы не увидели желтую звезду, и провела его в директорский кабинет, где его занимал Клейман, пока не ушла уборщица. Под предлогом, что контора не свободна, Мип поднялась с Дюсселом наверх, открыла подвижной шкаф, и перед его ошалевшими глазами ступила вовнутрь.

Мы всемером сидели наверху за столом, встречая нового жильца коньяком и кофе. Сначала Мип привела его в нашу комнату. Он сразу узнал нашу мебель, но ему и в голову не пришло, что мы находимся над ним. Когда Мип ему об этом сказала, он чуть в обморок не упал от удивления. Но к счастью, Мип не дала ему опомниться и привела его наверх. Дюссел плюхнулся на стул и смотрел на нас всех, не в состоянии выговорить ни слова, будто желая вначале прочитать правду на наших лицах. Потом он начал, заикаясь: «Но… aber, sind u dan nicht in België? Ist der Militär nicht gekomen? Das Auto? Die Vlucht ist sie nicht gelukt?»[10]10
  …Но, разве вы не в Бельгии? Значит, офицер не приехал? А машина? Бегство сорвалось?.. (ломаный нем.)


[Закрыть]

Мы ему рассказали, как все было, что мы сами нарочно распространили эти слухи насчет офицера и машины, чтобы людей, а также немцев, которые, возможно, станут нас искать, направить на ложный путь. Дюссел онемел от такой изобретательности, и ему не осталось ничего другого, как только удивленно осматриваться по сторонам, когда он обнюхивал наш сверхпрактичный и прекрасный Задний Домик. Мы вместе поели, потом он немного поспал, потом выпил с нами чаю и разложил свои мелкие пожитки, которые еще раньше принесла Мип, и уже чувствовал себя вполне как дома. Особенно после того, как получил в руки следующие отпечатанные правила распорядка для скрывающихся в Заднем Доме (сочиненные Ван Дааном).

Проспект и путеводитель

по Убежищу, специально учрежденному для временного пребывания евреев и им подобных.

Открыто круглый год. Красивая, тихая, лесистая местность в самом центре Амстердама. Никаких коммуналок. Проезд трамваем 13 и 17, а также на машинах и велосипедах. В определенных случаях, если немецкие власти запрещают пользоваться этими средствами передвижения, то пешком. Меблированные и немеблированные квартиры и комнаты всегда имеются в распоряжении, с пансионом и без него.

Квартирная плата. Бесплатно.

Диета. Обезжиренная.

Проточная вода. В ванной комнате (к сожалению, без ванны), а также на различных внутренних и внешних стенах. Великолепные места для топки.

Просторные помещения для хранения всякого имущества. Два больших современных несгораемых шкафа.

Собственная радиостанция. Прямая трансляция из Лондона, Нью-Йорка, Тель-Авива и многих других городов. К услугам всех жильцов начиная с шести часов вечера, при этом нет никаких запрещенных радиоканалов, если не считать того, что немецкие станции можно слушать только в порядке исключения, например классическую музыку и тому подобное. Строго запрещается слушать немецкие новости (независимо от того, откуда они передаются) и распространять их.

Часы отдыха. С 10 часов вечера до 7.30 утра, в воскресенье – до 10.15 утра. В зависимости от обстоятельств часы отдыха могут быть назначены и среди дня, по распоряжению дирекции. Часы отдыха соблюдаются строжайшим образом в целях общей безопасности!!!

Каникулы. Вне этого дома пока отменяются.

Применение языка. В любое время суток необходимо говорить тихо. Разрешены все культурные языки, значит, не немецкий.

Чтение и развлечения. Запрещается читать немецкие книги, за исключением научных и классических, все остальное – по желанию.

Гимнастика. Ежедневно.

Пение. Исключительно тихо и после 6 часов вечера.

Фильмы. По согласованию с остальными.

Занятия. Стенография – каждую неделю письменный урок. Английский, французский, математика и история в любое время дня. Оплата ответными уроками, например уроком голландского.

Специальное отделение для мелких домашних животных с хорошим присмотром (за исключением паразитов, для которых необходимо специальное разрешение).

Часы принятия пищи. Завтрак. Ежедневно, за исключением воскресных и праздничных дней, в 9 часов утра, по воскресеньям и праздникам примерно в 11.30.

Обед. Довольно обильный. С 13.15 до 13.45.

Ужин. Холодный и (или) горячий в разное время, в зависимости от передачи последних известий.

Обязательства по отношению к отряду продовольственного снабжения. Постоянная готовность помочь им в конторской работе.

Купание. В воскресенье начиная с 9 часов в распоряжении всех жильцов имеется таз. Купаться можно в уборной, на кухне, в директорском кабинете, в передней конторе – по выбору.

Крепкие напитки разрешаются только по назначению врача.

Конец.

Твоя Анна

ЧЕТВЕРГ, 19 НОЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Как мы и ожидали, Дюссел оказался очень славным человеком. Он, конечно, согласился жить со мной в одной комнате. Честно говоря, мне не очень приятно, что посторонний человек пользуется всем в моей комнате, но ради доброго дела можно и потерпеть, и я с удовольствием приношу эту маленькую жертву. «Если мы только можем спасти кого-нибудь из наших знакомых, остальное не имеет значения», – сказал папа, и он совершенно прав.

В первый же день Дюссел подробно расспросил меня о разных вещах, например: когда приходит уборщица, когда мы умываемся, когда можно пользоваться уборной. Ты будешь смеяться, но когда находишься на нелегальном положении, то все это не так просто. Днем мы не должны шуметь, чтобы внизу нас не услыхали, а если есть кто-то посторонний, как, например, уборщица, то мы все должны быть особенно осторожны. Я все подробно объясняла Дюсселу, но одно меня при этом удивило: как туго он соображает. Он все переспрашивает по два раза, да и тогда еще плохо запоминает. Может быть, это пройдет, он просто еще не опомнился от удивления. В остальном все в порядке.

Дюссел много рассказывал нам о внешнем мире, которого мы уже так давно лишены. Все, что он знал, было прискорбно. Множество друзей и знакомых пропали, их ждет страшный конец. Каждый вечер по улицам ползут зеленые или серые военные машины. Звонят во все двери и спрашивают, живут ли там евреи. Если да, то тут же забирают всю семью, если нет, едут дальше. Никто не может избежать своей судьбы, если не скроется. Часто ходят со списками и звонят только туда, где, как им известно, их ждет богатая добыча. Им нередко платят деньги, сколько-то за душу. Это похоже на охоту за рабами в старое время. Но это никакая не шутка, для шутки это слишком драматично. По вечерам в темноте я вижу ряды хороших, ни в чем не повинных людей, они идут, с плачущими детьми, все идут и идут, ими командуют несколько эдаких типов, их бьют, мучают до того, что они валятся с ног. Никому нет пощады. Старики, дети, младенцы, беременные женщины, больные, все, все идут вместе на смерть.

Как хорошо нам тут, как хорошо и спокойно. Нас не касался бы весь этот ужас, если бы мы только не боялись за всех, кто нам так дорог и кому мы уже не можем помочь. Мне стыдно оттого, что я лежу в теплой постели, в то время как мои самые любимые подруги где-то там упали на землю или их сбили с ног. Мне самой становится жутко, когда я думаю обо всех, с кем я чувствовала себя всегда связанной так тесно и кто теперь отдан в руки самых свирепых палачей, каких еще не бывало на свете. И все это потому, что они евреи.

Твоя Анна

ПЯТНИЦА, 20 НОЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Мы все не знаем толком, как нам быть. До сих пор к нам доходило мало сведений о судьбе евреев и нам казалось – лучше быть как можно более бодрыми. Когда Мип иногда проговаривалась об ужасной участи кого-то из знакомых, мама и мефрау Ван Даан начинали каждый раз плакать, так что Мип решила, что лучше больше ничего не рассказывать. Но Дюссела тут же засыпали вопросами, и истории, которые он рассказал, были настолько жуткие и варварские, что невозможно их впустить в одно ухо и через другое выпустить. Все же, когда эти новости немного потускнеют, мы снова будем смеяться и друг друга поддразнивать. Ни нам, ни им там не будет пользы, если мы останемся такими угрюмыми, как сейчас. И какой смысл превращать Задний Дом в Меланхолическое Убежище?

Что бы я ни делала, я невольно думаю о тех, кто пропал. Стоит мне над чем-нибудь рассмеяться, как я в ужасе спохватываюсь и говорю сама себе: это позор, что я так веселюсь. Но разве я должна весь день плакать? Нет, не могу я так, и эта угрюмость, наверно, пройдет.

К этим грустным делам у меня еще прибавилась одна проблема личного характера; правда, по сравнению с огромным несчастьем, о котором я только что писала, она кажется мелочью. Все же не могу тебе не рассказать, что в последнее время я чувствую себя такой покинутой, какая-то большая пустота вокруг меня. Раньше я об этом никогда особенно не задумывалась, и развлечения, подруги занимали все мои мысли. Теперь я думаю либо о несчастьях, либо о себе самой. И я наконец пришла к открытию, что папа, какой бы он ни был милый, все же не может заменить мне весь мой прежний мир. Мама и Марго уже давно не занимают места в моей душе.

Но зачем надоедать тебе всеми этими глупостями, я ужасно неблагодарная, Китти, я это знаю, но часто у меня голова идет кругом, когда слишком много сыплется на меня и потом еще надо думать обо всех других кошмарах!

Твоя Анна

СУББОТА, 28 НОЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Мы жгли слишком много света и перерасходовали лимит на электричество. Следствие: чрезмерная экономия и в перспективе отключение тока. Четырнадцать дней без света, приятно, а? Но кто знает, может, еще обойдется! С четырех или половины пятого слишком темно, чтобы читать. Как только мы не коротаем время: загадываем загадки, делаем в темноте гимнастику, разговариваем по-английски или по-французски, обсуждаем книги, – в конце концов все надоедает. Со вчерашнего вечера я нашла кое-что новое: подсматривать в мощный бинокль в освещенные окна соседей за нашим домом. Днем нам нельзя раздвигать занавески ни на сантиметр, но когда темно, то не так опасно.

Я никогда раньше не предполагала, что соседи могут быть такими интересными людьми, по крайней мере наши. Некоторых я застала за ужином, одна семья как раз смотрела фильм, а зубной врач напротив лечил старую боязливую даму.

Менеер Дюссел, человек, про которого всегда говорили, что он замечательно умеет обращаться с детьми и очень их любит, оказался совершенно ветхозаветным воспитателем и вечно читает длинные проповеди насчет хороших манер. Так как я имею редкое счастье (!) делить мою, к сожалению, ужасно тесную комнату с высокопоставленным-благовоспитанным господином, и так как я, по всеобщему мнению, считаюсь самой невоспитанной из трех молодых людей, то мне достаточно трудно избежать непрерывных старческих попреков и наставлений и притворяться глухой. Но это бы еще ничего, не будь он таким великим ябедой и вдобавок не найди адресата для своих жалоб в лице мамы! Только я получу от него порцию, как мама, считая, что этого недостаточно, добавит еще, а если мне особенно везет, через пять минут меня призывает к ответу мефрау и я получаю на десерт!

На самом деле, не думай, что это просто – быть средоточием невоспитанности нашего придирчивого семейства нелегалов.

Вечером в постели, когда я думаю о многочисленных грехах и проступках, которые мне приписывают, я так запутываюсь в огромном количестве вещей, которые мне надо передумать, что начинаю смеяться или плакать, смотря по настроению. И я засыпаю, совсем запутавшись: я хочу быть не такой, какая я есть, или быть не такой, какой я хочу быть, или, возможно, и поступать не так, как я хочу или как я поступаю.

О Боже мой, теперь я еще и тебя запутала, прости меня, но я не люблю зачеркивать, а выбрасывать бумагу во времена ее большой нехватки нельзя. Так что могу тебе только посоветовать: не перечитывай вышестоящее предложение еще раз и, уж во всяком случае, не углубляйся в него, так как все равно не разберешься!

Твоя Анна

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ДЕКАБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

В этом году Ханука[11]11
  Еврейский праздник.


[Закрыть] и День святого Николая[12]12
  5 декабря, в этот день обмениваются подарками и стихами.


[Закрыть] почти совпали, разница всего в один день. Ко дню Хануки мы не очень хлопотали, обменялись кое-какими милыми вещичками, и потом – свечи. Зажгли их всего на десять минут, так как свечей не хватает, но, если при этом спеть, – уже неплохо. Менеер Ван Даан смастерил деревянный подсвечник, так что и с этим было в порядке.

День святого Николая, в субботу, был гораздо лучше! Нам было очень любопытно, о чем Беп и Мип все время за едой шептались с папой, мы подозревали, что они что-то затевают. И правда, в восемь часов мы все спустились по деревянной лестнице в кромешной тьме коридора (мне было жутко, и я бы лучше осталась наверху в безопасности!) в проходную комнатку. Так как в этой комнатке нет окон, то можно было зажечь свет. Когда свет зажгли, папа открыл большой шкаф.

«Ах, как здорово!» – закричали все.

В углу стояла большая корзина, убранная праздничной бумагой, наверху была прикреплена маска Черного Пита[13]13
  Негр, помощник святого Николая.


[Закрыть]. Мы тут же взяли корзину наверх. Для каждого был милый подарочек с подходящим стишком. Ты сама, конечно, знаешь, что за стихи пишут на День святого Николая, и я их тебе писать не буду.

Я получила пряничную куклу, папа – подставки для книг и т. д. и т. п. В любом случае все было здорово придумано, и так как мы, все восемь человек, еще ни разу в нашей жизни не отмечали День святого Николая, то эта премьера пришлась к месту.

Твоя Анна

Р.S. Для «нижних» у нас, конечно, тоже было кое-что, оставшееся еще от старых добрых времен, кроме того, для Мип и Беп деньги никогда не лишние.

Сегодня мы узнали, что пепельницу для менеера Ван Даана, рамку для Дюссела и папины подставки для книг сделал менеер Фоскёйл сам. Для меня загадка, как можно своими руками делать такие художественные вещи!

ЧЕТВЕРГ, 10 ДЕКАБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Менеер Ван Даан раньше занимался торговлей колбасными и мясными изделиями и специями. Его пригласили в фирму как специалиста по специям, а теперь он проявляет себя с «колбасной» стороны, против чего мы не возражаем.

Мы заказали много мяса (конечно, на черном рынке), чтобы законсервировать на случай, если для нас наступят трудные времена. Он хотел приготовить колбасу для жарения, хелдерскую и свиную колбасу. Очень занятно было смотреть, как он сначала пропускает куски мяса через мясорубку, два-три раза, потом мясной фарш смешивает со всем необходимым и, наконец, через маленькую воронку наполняет этой массой кишки. Уже за обедом мы ели жареную колбасу с кислой капустой, но хелдерскую, которая предназначалась для консервирования, надо было сначала хорошенько просушить, поэтому ее подвесили на палке на двух веревочках под потолком. Каждый, кто входил в комнату и видел выставленные напоказ колбасы, начинал хохотать. Вид и впрямь был препотешный.