Текст книги "Дракон мелового периода"

Автор книги: Анна Гурова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

17
Возвращение Эзергили

Ну вот, я осталась наедине с собой. В незнакомом домене, в гостях у неизвестного, но явно опасного типа, о котором всего-то известно, что он мастер реальности и вор. Что же, получается, мы с ним теперь в одной шайке? Но лучше стать помощником вора, чем еще раз угодить в серый мир и стать пищей неведомой твари. И домен у него такой своеобразный… Как он сказал – «с пути сбивает»? Интересно, надо ли разбудить Джефа, если к нашему костру выйдет какой-нибудь заблудившийся демиург?

Джеф не то спал, не то пребывал в трансе – тоже мне, нашел время. Я сунула в костер ветку и долго смотрела, как сгорает дерево и, сохраняя какое-то время форму, превращается в сгусток пламени. Я представляла, что костер – это комета, летящая в пустоте. Эту пустоту я чувствовал затылком, она была позади меня, вокруг – везде. Мне было страшно и очень одиноко.

Прошло довольно много времени, когда я краем глаза заметила какое-то шевеление на границе света и темноты. Там скачками перемещались тени, небольшие клубки темноты. Время от времени они замирали и смотрели на меня. Я не видела глаз, но чувствовала алчные взгляды. Твари собирались к костру, как ночные мотыльки. Может, их притягивает свет? Или тепло? Или… мы?

Я пододвинулась к Джефу и коснулась его руки. Он не шелохнулся. Проявлять настойчивость я не решилась – не была уверена, что эти тени представляют опасность.

Налетел ветер, в темноте с шорохом покатились песчинки. Эти, за кругом света, перестали перемещаться и сгрудились напротив нас. Теперь они все смотрели на меня, только на меня. Ночь наполнилась шепотом.

– Рассмотрим ее, запомним запах ее страха… а потом придем и устроим пир…

– Джеф! – нервно выговорила я.

– Она ничего не может нам сделать… Она сама откроет нам дверь и впустит…

– Джеф, немедленно проснись и объясни, что это там за уроды и чего им от меня надо!

– Я же просил – по пустякам не будить, – вдруг сонно произнес Джеф, не открывая глаз. – Наплюй на них. Ты им не нужна. Они ищут меня.

– Но кто они?

– Не знаю… наверно, чьи-нибудь разведчики. – Джеф зевнул. – Все, я сплю.

Слова Джефа – даже не сами слова, а его беспечное спокойствие – значительно меня приободрили. Мне даже стало неловко за свой детский страх. Я повернулась и посмотрела на тех, кто угрожал мне из темноты. Они тихо сидели на прежнем месте. Почему-то возникла твердая уверенность, что к костру они подойти не смогут. Я взглянула на мирно спавшего Джефа. Ну, конечно, это же его собственный домен – чего нам тут бояться?

Я повернулась к костру и в тот же миг услышала позади знакомый голос:

– Гелька, привет!

На вершине ближайшего бархана, шагах в десяти от костра, стояла черноволосая девушка в белом многослойном одеянии японской принцессы. Ноги у нее были босы, а на плече висел рюкзачок.

– Эзергиль!

Эзергиль приветливо улыбнулась. Она совершенно не изменилась – именно такой я запомнила ее, когда мы расстались на горе Лушань.

– Вот это сюрприз! Где ты пропадала? Джеф, смотри…

Я осеклась. Сторож продолжал спать, а я не была уверена, что встреча с подругой не попадает в разряд «пустяков».

– Ты нашла мир поля? Иди скорей сюда, рассказывай!

Эзергиль не двинулась с места.

– Э, нет! – сказала она. – К костру я не пойду.

– Но почему?

– Будто сама не знаешь? Это ловушка. И ты сидишь в самой ее середине.

Я недоверчиво оглянулась по сторонам:

– Костер как костер…

– Бедная наивная Гелька, – с состраданием сказала Эзергиль. – Ты, похоже, совсем не поумнела. Этот оазис знаком всем, кто способен странствовать из домена в домен. Тут пропадают люди. Не просто люди – мастера реальности, демиурги… еще кое-кто. По доброй воле сюда никто не сунется.

– А сама ты что здесь делаешь?

– Собираюсь тебя выручить, разве не ясно?

– И как же ты это хочешь сделать?

– Да просто заберу тебя отсюда. Не могу же я допустить, чтобы моя подруга сидела тут беспомощной приманкой, как коза на привязи.

Слова насчет приманки мне очень не понравились. Уж больно они смахивали на правду.

«Она же не видит Джефа! – сообразила вдруг я. – Как и те темненькие! Он, наверное, не спит. Как-то сделал себя невидимым и сидит, точно паук в засаде».

Эзергиль перевесила рюкзак с одного плеча на другое.

– Ты со мной? – нетерпеливо спросила она. – Давай, иди сюда! Или ты действительно привязана?

Я поднялась на ноги и сделала шаг от костра. Не то чтобы я поверила Эзергили на сто процентов и захотела уйти с ней прямо сейчас. Но мысль о ловушке меня задела. Надо было убедиться, что никакие невидимые узы меня не держат.

Я отошла от костра метра на три и остановилась на середине пологого склона бархана. До Эзергили оставалось шагов пять, и я могла рассмотреть ее поближе. Что-то в ней было не таким, как раньше. И эта перемена была чисто внешняя. Мелкая, неуловимая, но важная перемена… Кисти рук. Кожа на них – белая и гладкая.

– Ты теперь не рисуешь иероглифы на счастье?

– Мне это теперь не нужно, – сказала Эзергиль своим мелодичным голосом. – Ты спрашиваешь, нашла ли я мир поля. Да, нашла. И обрела там новый дар – я могу прочитать любую надпись…

– Правда? Я сразу вспомнила о загадочном обрывке из библиотеки. Но у меня его с собой все равно не было, он остался дома, в боковом кармане рюкзака.

– Это просто, – продолжала Эзергиль. – Главное – понять, что материя – это текст. Знаковый ряд, где записано прошлое, настоящее и будущее.

Эзергиль протянула мне узкую руку ладонью вверх, чтобы я могла посмотреть на переплетение линий жизни, сердца и ума.

– Линии ладони – живой иероглиф. Надо только знать язык. Каждый носит с собой свой иероглиф, начертанный персонально для него. Вот почему я больше ничего не рисую на руках. Хочешь, прочитаю твой?

Я покосилась на Джефа – он по-прежнему пребывал в нирване. «Да ну его», – подумала я и сделала еще три шага вверх по склону бархана. Эзергиль осторожно взяла меня за руку и принялась водить по ней ногтем. Ноготь был длиннющий, выкрашенный в черный цвет.

– Каждый сложный иероглиф включает в себя несколько простых, от сочетаний которых зависят оттенки его смысла, – начала она. – Вот здесь, в области сердца, я вижу иероглиф «она», – ноготь кольнул меня в середину ладони. – Он означает – «тот самый, именно он». Этот иероглиф состоит из элементов «тот, о ком думаешь», «именно этот момент», «чувство» и «мы оба». Ты знаешь, о ком идет речь?

– Наверное, знаю, – сказала я, подумав о Князе.

– Линия ума. Знак «ши» – «я сам». Всего два элемента – «доверие и свобода».

– Так и есть, – кивнула я и незаметно попыталась отнять руку. Пальцы Эзергиль тут же сжали ее чуть крепче. Возникло смутное ощущение, что я опять влипла.

– Дальше, – ноготь уперся в линию судьбы. – Поговорим о прошлом. Здесь мы видим иероглиф «ша». «Просить прощения».

– У кого я только не просила прощения, – нервно хихикнула я. – В том числе и у тебя.

– Его элементы: «благодарность», «отказ» и «воздаяние».

– То есть кто-то меня не простил? – С этими словами я отступила на шаг и попыталась отдернуть руку. Эзергиль не отпускала.

– Не простил и собирается мстить, – согласилась Эзергиль. – И настроен настолько серьезно, что эта месть отмечена на твоей ладони.

– Все, спасибо.

Я попыталась отнять руку, но Эзергиль держала ее, как клещами. Моя ладонь стала влажной от пота. Я хотела позвать Джефа, но не смогла даже оглянуться.

– А вот еще иероглиф, «эи», – продолжала Эзергиль, скользя острым наманикюренным ногтем вдоль моей линии жизни. – «Вечность – смерть – завершение – совершенство – законченность – конец».

– Слушай, отпусти меня, – плаксиво попросила я. – Я тебе никогда ничего плохого не делала… разве что разок убить пыталась… ведь ты меня вроде простила…

– Я же сказала – конец, – ласково произнесла Эзергиль. Она рассматривала мою ладонь, как художник, закончивший очередной шедевр.

– Ладонь-то отпусти, – напомнила я.

– Вот так работают мастера. Что-то я забыла… Ах, да, печать! У мастеров каллиграфии принято ставить личную печать. Киноварью.

Знаешь, что такое киноварь? Волшебный минерал… кровь дракона… она входила в состав всех эликсиров бессмертия…

Неожиданно Эзергиль наклонилась и укусила меня за мякоть ладони левой руки возле большого пальца. Я вскрикнула – больше от страха, чем от боли – и рванула руку к себе. На этот раз Эзергиль не стала ее удерживать. Она нежно улыбнулась мне, развернулась и пропала в темноте.

– Она меня укусила! – чуть не плача крикнула я, бегом возвращаясь к костру. – Джеф, очнись!

Теперь разбудить его оказалось нелегким делом. Я трясла его за плечи и дергала за руки, но он оставался совершенно бесчувственным. Будь рядом вода, я бы облила его, но в моем распоряжении был только огонь. Огонь! Я схватила сухую ветку и выкатила из костра головешку, прикидывая, как бы с ее помощью разбудить Джефа, не покалечив его (и чтобы он не покалечил потом меня). К счастью, я заметила, что его веки зашевелились. Джеф качнулся, глубоко вздохнул и принялся тереть лицо руками.

– Ты с ума сошла? – невнятно спросил он. – Я же ясно сказал…

– Вот! – Я продемонстрировала укус. Джеф с хмурым видом исследовал рану:

– Не было печали… Небось отходила от костра?

– Буквально на три шага…

– Кто это тебя?

– Эзергиль!

– Кто-кто?

Я вкратце рассказала, кто такая Эзергиль. Не стала вдаваться в подробности; просто сказала, что моя подруга из мастерской реальности месяц назад ушла в чужой домен, и с тех пор ее никто не видел.

Джеф задумался, морщась от мыслительных усилий. Вид у него был, как у человека, которого среди ночи вытащили из кровати, облили ледяной водой и треснули дубиной по башке.

– Никакая это не Эзергиль, – сообщил он через полминуты. – Неужели сразу было не ясно?

– А кто?

– Раз сама не догадалась, то лучше тебе пока не знать… ради твоего же спокойствия.

– Джеф! – испугалась я. – Быстро выкладывай все, что знаешь!

Вместо ответа Джеф широко зевнул и отвернулся. Я уже достаточно познакомилась с его манерами, чтобы понять, что он мне не расскажет ничего, кроме того, что захочет рассказать сам.

– А что мне теперь делать? Сорок уколов в живот от бешенства? Или достаточно смазать йодом?

– Не вздумай! – мигом отреагировал Джеф. – Дня два не трогай рану вообще. Понаблюдай за ней… и за собой.

– В смысле? Не будет ли заражения?

– И за этим тоже. Но главное – не меняется ли в тебе что-нибудь… мысли… желания… физиологические реакции… цвет глаз…

– Ты это серьезно?

– И как только что-нибудь заметишь, тут же приходи ко мне.

– Какого черта?!.

– От этого, возможно, будет зависеть твоя жизнь, – добил меня Джеф. – А может быть, и моя.

18
Приключения с фотографией Саши Хольгера и последствия укуса Эзергили

Я вернулась домой уже под утро. Дверь была открыта, все спали, и моего отсутствия никто не заметил. Я тихонько прокралась на кухню, вопреки совету Джефа, смазала укус зеленкой и легла спать. Остаток ночи прошел в несвязных сновидениях, а под утро приснился настоящий кошмар. Будто я стою у стола на кухне в незнакомой квартире и ем мясо. У мяса какой-то немясной, на редкость отвратительный вкус, и жуется оно очень плохо. Оно же сырое, – отмечаю я (продолжая есть). И ем я его прямо с разделочной доски, отрезая куски от тушки. Кстати, чья это тушка? Я вижу ребра, вскрытую и очищенную от внутренностей грудную клетку, руки… Руки?! Это же человеческое мясо! (Я отрезаю и кладу в рот следующий кусочек.) Интересно, чье оно? Вот ребра, вот ключицы, вот руки и шея… а где голова? Я оглядываюсь по сторонам. Да вот она – стоит в тарелке на подоконнике и смотрит на меня мертвым взглядом. Присматриваюсь – это моя голова!

Меня перекосило от отвращения, и я проснулась. Укушенная рука распухла, ранки от зубов, несмотря на зеленку, воспалились, голова была тяжелая от недосыпа. Больше никаких перемен в своем состоянии я не заметила. Разве что завтракать не хотелось. После тошнотворного сна аппетит пропал начисто. Все еще впереди, мрачно подумала я. Зомби я уже однажды побывала, почему бы теперь не стать вампиром?

В подавленном настроении убрав в холодильник несъеденный завтрак, я позвонила Хохланду и сказала, что прийти к нему не могу, потому что заболела.

Судя по ледяному тону, Хохланд был мной крайне недоволен.

– Если не хотите у меня заниматься, почему бы не сказать об этом прямо, не тратя время на изобретение неправдоподобных предлогов? – ядовито спросил он. – И что с вами на этот раз? Ударились о трамвай?

– Нет… меня укусили.

– Кто? Бешеная собака?

– Теобальд Леопольдыч, вы не подумайте ничего такого, – страдальчески продолжала я, – мне очень хочется у вас заниматься! Мне у вас так интересно…

– А по-моему, вам неймется пошарить в моих книжных шкафах.

– Вы так много знаете! Просто человек-энциклопедия…

– Только давайте без грубой лести. Хохланд вздохнул в трубку.

– Сегодня я хотел наконец заняться с вами составлением плана занятий, даже сделал кое-какие наброски, но, чувствую, придется все отложить на неопределенный срок. Сколько вы будете лечить ваше бешенство?

– Не знаю… Ну неделю…

– А у меня через неделю начинается сессия. Я буду принимать экзамены, и времени у меня не останется совсем. Что будем делать?

Я ответила тяжким вздохом. Все мои мысли сейчас крутились вокруг укушенной руки и зловещих предупреждений Джефа.

– Тонечка, кажется, дала вам задание на лето? – некстати вспомнил Хохланд.

– Угу, «аленький цветочек». Не только мне – оно для всей мастерской. А первого сентября будут выставка и зачет.

– Цветочек, говорите… – Хохланд задумался. Я терпеливо ждала.

– Вы его, разумеется, еще не выполнили?

– Вообще-то собиралась начать в августе. Но я времени даром не трачу. В оранжерею ходила, искала прототип…

– Вот и славно. Этим заданием вы сейчас и займетесь. Итак, сначала надо сформулировать концепцию. На раздумья даю три дня…

Я едва не застонала. Только аленького цветочка мне сейчас и не хватало.

– Я уже с начала июня непрерывно думаю, и мысли давно иссякли!

– Что такое «аленький цветочек» для мастера Чистого Творчества? – сердито спросил Хохланд. – Господи, это же очевидно! Неужели вы не помните, о чем мы беседовали в нашу прошлую встречу? Это живой символ совершенства, понимаемого как примирение и единство противоположностей, символ абсолютной гармонии и красоты. Воплощенный идеал, если хотите. Задумайтесь – что для вас является воплощенным идеалом? Какие черты и свойства делают его таковым? Вот вам, можно сказать, готовый план работы! Выделите эти свойства, проанализируйте их, и результаты анализа отошлете мне послезавтра по электронной почте. Все, до свидания.

Не успела я ничего сказать, как в трубке уже звучали долгие гудки.

Я положила трубку на базу, опустила подбородок на руки и невольно задумалась, временно отвлекшись от вчерашних приключений. Хохланд подкинул интересную тему. Что для меня является воплощенным идеалом? Какая-нибудь Мона Лиза? Нет, при чем тут Мона Лиза! Плевать я на нее хотела! Может, для кого-то она и символ красоты, но уж не для меня. Если бы такой вопрос задали мне пару месяцев назад, я бы ответила на него без малейших колебаний: мой воплощенный идеал – это Саша Хольгер. Но чем он может мне помочь с аленьким цветочком?

Кстати, это неплохая мысль – насчет Саши Хольгера. Конечно, я его разлюбила, но менее красивым-то он от этого не стал… Откуда-то же бралось в нем это неземное обаяние, порождавшее во мне нелепые романтические чувства? Я попыталась восстановить в уме его облик, но через несколько минут вынуждена была признаться самой себе, что это не очень получается. В памяти хаотически всплывали отдельные черточки и детали – хмурый взгляд исподлобья, четкий рисунок губ, гордый профиль на фоне темного окна, бритый затылок, а единый образ как-то ускользал… «Вот бы у меня была его фотография! – неожиданно пришло в голову. – Я бы тогда спокойно предалась созерцанию и постижению духа красоты». Где-то у мамы в шкафах валялась одна фотка, на которой мы с Сашей были изображены вместе – в одной коляске – правда, было нам года по два. Для созерцания она явно не годилась. Где же раздобыть более современную Сашину фотографию?

Тут меня осенило. Чего я, собственно, создаю проблему на ровном месте? Да позвонить ему и попросить!

Моя рука потянулась к трубке, но тут же опустилась. А что если Саша не даст фотку? Учитывая его довольно-таки вредный характер, это не исключено. Тем более что расстались мы не особо дружески (я с содроганием вспомнила стриптиз и пьяный дебош в «Мираже»). Нет, действовать надо тоньше… Или все-таки напролом? Я решительно сняла трубку и набрала номер Хольгеров.

Трубку взяла тетя Наташа. «Ну, теперь все растреплет моим родителям», – с досадой подумала я, пока она звала Сашу. Саша шел к телефону долго и приветствовал меня, как и прежде, безо всякого энтузиазма.

Но мне его энтузиазм был сейчас ни к чему. Я таинственно сообщила, что должна сказать ему нечто очень важное, причем не по телефону и к тому же срочно, да еще желательно, чтобы тети Наташи не было дома. Саша слегка опешил от такого напора. Несколько секунд он что-то мямлил, а потом сказал, что тетя Наташа собирается через часик пойти в парикмахерскую. «Через час двадцать я подъеду!» – заявила я и, не дожидаясь возражений, положила трубку.

По дороге произошло мелкое приключение. Проехавшись на трамвае, я проголодалась и купила в ларьке на остановке пакет чипсов. Но только я успела надорвать его, как налетел ветер, вырвал пакет из рук и раскидал чипсы по всей улице. Я было расстроилась, а потом подумала, что у Хольгеров наверняка найдется что-нибудь пожевать.

Голодная и решительная, я поднялась на крыльцо Сашиного дома. В парадной витал характерный запах гари. «Кто-то остался без обеда», – мельком отметила я, поднимаясь на лифте. Когда двери лифта открылись на тринадцатом этаже и в нос ударил невыносимый чад, до меня дошло, что без обеда осталась я.

Мое предчувствие оправдалось. Квартира Хольгеров была затоплена сизым смогом. Саша, открывший мне дверь, мельком поздоровался, держа перед собой противень с горкой сажи, и понес его к мусоропроводу. Тетя Наташа встретила меня потоком жалоб:

– Ах, Гелечка, как ты неудачно зашла! А я-то как раз пироги затевала, с печенкой. Целый противень пропал! И как это мы не почувствовали, что подгорает?!

– Нечего по телику всякую муть смотреть, – раздраженно бросил Саша, возвращаясь в квартиру. – Вытаращится на экран, как кролик на удава, и все, больше не отлепить – ничего не слышит, не видит…

– А сам? Мог бы мать предупредить!

– Я был занят.

– Чем занят?

– Делом!

– Знаем мы твои дела! На компьютере играл! Сейчас еще Игорь явится, а мне теперь снова готовить на вас, спиногрызов!

Я слушала эти препирательства, глаза мне разъедал дым, и было ясно, что тетя Наташа уже никуда не уйдет и с Сашей мне обстоятельно поговорить не удастся. Зайду-ка в другой раз, подумала я и начала пятиться к двери, бормоча извинения:

– Вам наверно, сейчас не до гостей. Я-то просто мимо проходила… Лучше я в другой раз приду, с мамой…

Увидев, что я собираюсь смыться, Саша спохватился.

– Погоди, ты куда собралась? Пошли ко мне в комнату, там не так воняет. Ну, чего тебе надо было, такое срочное и важное? – нетерпеливо спросил он, закрыв за собой дверь.

Я села на край дивана и вздохнула, не зная, с чего начать.

– Ты на меня не сердишься из-за «Миража»? – на всякий случай спросила я.

– Почему это я должен сердиться? – искренне удивился Саша. – Нормально оттянулись. Я и не знал, что ты умеешь стриптиз танцевать.

«Я и сама не подозревала, что умею», – сгорая со стыда, подумала я. Так я и знала – теперь Саша меня презирает. Ну и поделом. Главное, он не обиделся, так что можно переходить к делу. И я начала объяснять про фотографию. Чем дольше Саша меня слушал, тем круглее становились у него глаза.

– Так я не понял – тебе моя фотография нужна для чего?

– Медитировать.

– Чего-чего?!

– Ну, смотреть на нее буду. Созерцать… – Я мучилась, как бы подоходчивей объяснить Саше мою идею. – Любоваться…

– Мной, что ли, любоваться?

– Не совсем тобой, а… как бы это… идеалом.

– Это я, что ли, идеал?

– Ну как ты все превратно понимаешь! Представь, что есть некий архетип… абстрактная идея такого классного, крутого, идеального парня… и эта идея выражается через тебя.

– Ну, спасибо, – хмыкнул Саша.

– Благодарить тут не за что – так уж устроена природа. В общем, я беру твою фотографию, таращусь, значит, на нее часами, и сквозь твой облик постепенно проступают бессмертная Красота, Гармония и Совершенство. Они-то мне и нужны. Для работы, не просто так. Понятно, наконец?

Саша пробормотал что-то невнятное. Вид у него был несколько смущенный. Я заподозрила, что он опять что-нибудь не так понял. Тем не менее он куда-то ушел и вскоре вернулся с целым фотоальбомом. Я просмотрела его с большим интересом, обнаружила там несколько фотографий с маевки, на одной из которых нашла себя – правда, не в фокусе и за спиной Погодиной, а также кучу других, не менее любопытных. В конце концов я выбрала совсем маленькую, простенькую фотографию. Во-первых, Саша был на снимке один; во-вторых, смотрел мне прямо в глаза своим ясным и надменным взглядом, сурово нахмурив брови и чуть приподняв уголки губ в полуулыбке; и в-третьих, на фотке этой он выглядел чертовски обаятельно. Глядя на нее, я на мгновение даже забыла, что больше его не люблю.

– Годится? – сурово спросил меня оригинал, и я вернулась из царства мечты в реальность. – Тогда бери… хе-хе… созерцай.

Дверь распахнулась, впустив облако дыма и тетю Наташу.

– Детки, окно откройте, пусть сквозняком вытягивает, – сказала она, впиваясь в нас взглядом. – Что вы делаете? Фотографии смотрите? Саша, покажи Гелечке свой детский альбом. Он маленьким такой смешной был, пухленький…

Я попыталась спрятать Сашину фотографию в карман, но зоркие глаза тети Наташи тут же ее заметили. В ситуацию она въехала с лету.

– Саша, что же ты такую плохую фотографию Гелечке подарил?! Девушке надо дарить такую, где хорошо получился, чтобы она на нее смотрела, и душа радовалась…

– Мам, отстань, пожалуйста, – с тоской произнес Саша. – Открою я окно, открою.

– Мне для созерцания, – попыталась объяснить я.

– Ах, да что уж там созерцать, и покрасивее мальчики встречаются… Хотя и наш не из последних – слава Богу, в мать пошел, а не в папашу…

Не зная, куда деваться от бестактных намеков тети Наташи, я заторопилась на выход. Меня провожали сахарными улыбками и приглашениями заходить почаще. Кажется, тетя Наташа уже примеряла на себя роль свекрови. Саша, тоже вышедший меня проводить, стоял в дверях и усмехался, глядя на меня как-то странно. Я быстро ушла, злая и пристыженная. «Небось тетя Наташа решила, что я выпрашиваю у ее сынка на память фотографию, потому что влюбилась в него, – с досадой думала я. – И предлог такой дурацкий сочинила, что нарочно не придумаешь. Созерцание, надо же! Можно подумать, что кто-то мне поверит…» Тут я вспомнила Сашины косые взгляды, и меня бросило в дрожь – я неожиданно поняла, что Саша тоже мне не поверил! Боже мой, ужаснулась я, все один к одному – сначала «Мираж», теперь еще и фотография! Что он обо мне подумает?! «Да наплевать мне на его мнение», – ожесточенно решила я и пошла на автобусную остановку. Я собиралась поехать к Джефу, поговорить с ним о вампиризме и что-нибудь наконец съесть.