Текст книги "Капсула времени"

Автор книги: Анна Драницына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Мы осторожно подходим к обгоревшему дому. Я вижу рядом зеленую полянку и говорю брату:

– Слушай, я точно знаю, что клады в доме не закапывают. Там земли нет. Ты копай тут, а я загляну кое-куда.

Васек радостно начинает рыть ямку неподалеку от дома с привидениями.

Я с опаской засовываю голову в покосившийся дверной проем. Да уж, домику досталось. Но при этом три кирпичные стены до сих пор мужественно стоят, лишь вместо крыши болтаются прожженные балки. Четвертая стена выглядит так, будто кто-то кинул в окно гранату. Я прохожу вовнутрь – через остатки кухни попадаю в комнату, похожую на спальню. На стене до сих пор висят календари, часы, остался даже уродливый ковер с оленем. Спальня пострадала меньше всего – у стены стоит старая железная кровать с обгоревшим матрасом, на полу валяются книги. Я поднимаю одну – обожженный труп Книги рекордов Гиннесса. Неужели и тут кто-то читает про эти отстойные рекорды – сожрать сто гамбургеров с сыром или пропукать «Лунную сонату» Бетховена? Событие века, что и говорить. Я даже телик перестала смотреть, потому что там только и делают, что обсуждают идиотов. Мамзель обожает идиотов и ток-шоу про идиотов, про разных там супергероев или экстрасенсов, где какой-нибудь Аркадий умеет силой мысли открывать холодильник по ночам. Он такой жирный, этот Аркадий, что ему даже лень дверцу дернуть, чтобы пожрать. Вот он и тужится, не сходя с дивана. А Мамзель верит всему, что в «зомбоящике». Она даже рыдает, когда тетки на экране рассказывают о своей трудной судьбе. И это при том, что у нас самих жизнь – обрыдаться можно. Иногда мне кажется, что я – мать, а она тупой подросток.

Резко подул ветер, и на выбитом окне колыхнулись ободранные, черные от копоти тюлевые занавески. Я непроизвольно вздрогнула. Как страшно, наверное, оказаться ночью в горящем доме. Самая страшная смерть – это в огне, на мой взгляд. Когда Лео закопали, я выписала все страшное, что могло с ним случиться, но не случилось – утопление, удушение, рак, автокатастрофа, выпадение с балкона и тому подобное. Потому что на похоронах какой-то идиот прошептал – это счастье, умереть во сне. Ну, может, он даже прав, Лео спал под наркозом. В топе моего списка была газовая камера и авиакатастрофа, теперь вот добавился еще и пожар.

Местечко было стремное, прямо мороз по коже. Что-то дядя Лось явно недоговаривает. Темнит, зараза. Этот домик совсем не похож на гостевой. Отчим любит, когда его окружают только новые вещи – плазмы-шмазмы, мебель из «Икеи», голубой фарфор. А тут – сплошное старье. У нашей бабки Райки был точно такой же колченогий олень на ковре. Она заставляла меня выбивать его на снегу шваброй каждую субботу.

– Нашел, нашел! – вдруг завизжал Васек во дворе.

Я вылетела пулей – совсем забыла про брата, а его ведь и на минуту нельзя оставить, взрывная энергия разнесет все в радиусе ста метров.

– Что? Что нашел?

– Клад!

Малыш гордо протягивает мне нечто квадратное, заляпанное землей. Сам он тоже по уши в грязи, голубые мишки на пижаме исчезли под слоем черной сажи. Я хватаю его на руки и тащу в дом мыться.

Васек плавает в огромной ванне дяди Лося, а я сижу на краю и рассматриваю трофей. Он откопал в земле странную штуку, что-то типа самодельной фоторамки из цельного куска прозрачного пластика. Небольшой квадрат, сантиметров пять, наверное, по периметру, а внутри – фото какой-то тетки. Тут я чуть не грохнулась в ванну! Блин, тот самый призрак с крюком, что я видела ночью на пожарище! Только женщина на фото явно моложе – в руках цветы, на лице озорная улыбка. Бог мой, и как потом не верить фильмам ужасов? Голливуд forever, он даже тут, в Лебяжьем. Двое детей одни в лесу, а вокруг дома бродит неприкаянная душа. Возможно, эту тетушку с цветами грохнул наш новый папа, дядя Лось. А вдруг это дух его предыдущей жены? Ее призрак не может успокоиться и каждую ночь приходит на место преступления. Фигня всякая опять в голову лезет. Хотя с Мамзели станется выйти замуж и за Синюю Бороду. Ей лишь бы взяли.

Внутри капсулы есть что-то еще, кроме фото. Пластиковый квадратик на вид довольно толстый и увесистый. Я пытаюсь стучать по нему, царапать ногтями и ковырять ножом – все бесполезно. Коробка цельная, и залезть внутрь никак не получается. Можно, конечно, попробовать расплавить, но, скорее всего, внутренность сольется с пластиком, и мы так и не узнаем, в чем тут фишка. Прозрачная самодельная капсула, я такого раньше никогда не видела. Как будто положили фото в формочку и полили горячим желтым стеклом. С обратной стороны записка. Текст мелкий-мелкий, я смогла его разглядеть только через лупу. Пришлось порыться в тумбочке Лося. Там был такой идеальный порядок, что страшно было открывать, чтобы не занести внутрь микробов с улицы. Зато лупа сразу попалась мне на глаза.

«Моя дорогая Ясенька. Когда мы снова встретимся, я хотел бы вспомнить все, что было. Для этого прилагаю фото. Уверен, любовь не имеет границ, времени и пространства. При первом же взгляде друг на друга мы вспомним все, что было, и огонь снова вспыхнет в наших сердцах. Ты говоришь, что в будущем мы будем незнакомцами, но я уверяю тебя, память сердца можно вернуть при помощи этой таблетки. Как обычно прилагаю прядь волос и ногти.

Твой Марк».

Фу-у-у, скучнятина! Судя по всему, любовная драма соседей-пенсуриков. Ириша на уроке «литры» рассказывала, что в старые времена влюбленные дамы и кавалеры хранили в альбомах перевязанные локоны. Про ногти она умолчала. Но, может, у этой Ясеньки в семье так принято было, ногти на память откладывать, кто знает. А дядя Лось оказался ни при чем. Жаль. Из него вышел бы отличный душегуб. Я именно так маньяков и представляла – в белых перчаточках, любят идеальный порядок и моют руки каждые полчаса.

А Мамзель все равно никогда не разбиралась в людях, как ни крути. Сколько помню мать, она все время летела навстречу новой любви, ломая крылья, теряя перья. До сих пор встает за два часа до выхода, чтобы сделать прическу. Я все время просыпаюсь, когда она орошает голову вонючей аэрозолью под названием «Прелесть». Дышать становится нечем, но прическа Мамзели стоит колом, и она считает, что теперь она ИДЕАЛЬНА. Когда я морщусь, она мне обычно говорит: «Посмотри на себя – джинсы грязные, ботинки рваные. Тебе четырнадцать, ты уже барышня. Ты должна быть всегда – и-де-аль-на». Хотя что идеального в ее коконе на башке, не знаю. Взрослые – удивительные люди. Я не раз наблюдала ее в состоянии «охоты» – боевая раскраска лица, шпильки и новая стрижка. Выжидательная стойка, как у соседской афганской борзой. Для таких случаев из резной шкатулки доставались бабушкины бриллиантовые серьги (как я уже говорила, бабка Райка никому ничего не оставила, а серьги мама случайно нашла в матрасе после похорон), и Мамзель порхала, сверкая каратами. И вот свершилось. Опять – двадцать пять. Мамзель, несмотря на преклонный возраст «за тридцать» и уродскую прическу, все-таки подцепила нового мужика. Смешной такой толстячок по фамилии Лось. Директор тракторного завода. Он всегда закупал в магазинчике, где она работала, цветы на Восьмое марта для своих сотрудниц. Никому не доверяя это дело, он считал, что один на свете разбирается в цветах, как, впрочем, и во всем остальном. В тот период Мамзель сильно уставала. Она работала сутки через трое в магазине, а между сменами моталась в Финляндию, где челночила – вывозила из страны развитого капитализма гигантскую клетчатую сумку, набитую мылом «Фери» и банками растворимого кофе. Ой, Лео, про это надо отдельно. Прости, отвлекусь, но ты сам виноват – пропустил много интересного. Короче, один раз я даже пыталась ей помочь. Это, конечно, жесть, эти поездочки. Но челнокам нужно было срочно добавить в команду еще одно «человекорыло», чтобы навесить на него дополнительные килограммы стирального порошка. Тогда Мамзель предложила взять меня. Хоботова Вера (с погонялом «Хобот») была там атаманшей. Она презрительно оглядела мою субтильную фигуру и сплюнула на газон. Мамзель заволновалась, вдруг Хобот передумает, а визу мне уже сделали за 40 евриков (для нас тогда большие деньги), и велела мне поднять огромную полосатую сумку. У меня чуть позвоночник не переломился, блин. Но я хоть и худая, все-таки сильная. Отлично помогли тренировки с васькиными колясками и сумками с продуктами на пятый этаж без лифта. Короче, я даже не пискнула. Хобот сплюнула еще раз и сказала: «Ладно, так и быть, пусть девочка едет. Но с условием, что повезет водку. Три литра. Если застукают, то визу закроют. Твоей девочке по фигу, посидит подождет на границе, если что. А вот если взрослому визу закроют – то кранты, накрылись заработки медным тазом». По пути я послушала их треп и поняла, что «страна озер» была кормильцем многих семей. Дело в том, что на один день водку привозить в «Финку» нельзя, потому как и дураку понятно, что русские ее продадут и спокойненько почешут обратно. А бедные финские парни останутся бухать русское топливо и сползут по социальной лестнице вниз. Поэтому водку и сигареты на таможне могут не только отобрать, но еще и наказать как-нибудь. На границе стояло несколько больших автобусов и с десяток маршруток. Мы как раз ехали в автобусе. Челноков было человек двадцать – остальные просто туристы. Перед границей мне в школьный рюкзачок запихнули два блока сигарет и три бутылки водки. Чтобы не звенели, пришлось порвать тетрадку по алгебре и проложить бутылки листами.

– Все девочки, пошли! – скомандовала Хобот, и мы как зайчики выстроились у маленького окошка. Это была русская таможня, там всем пофиг, сколько отравы ты тащишь для финнов в рюкзачке и как громко бряцаешь стеклом. А вот на финской границе тетки занервничали – судя по всему, контрабанду тащила не я одна. Но мне было прикольно, я чувствовала себя Джеймсом Бондом. И тут, как назло, финский пограничник с красными щечками и в форме вылезает из окошка и спрашивает меня, глядя в глаза:

– Ф-фодка есть, сигареты?

И я понимаю, что он не шутит и что я влипла по полной.

«Если чувствуешь, что влипла, говори истину, глядя людям прямо в глаза. Правду, и только правду. Никогда не ври», – говорил дядя Лео.

– Три литра бухла, – честно отвечаю я, глядя ему в глаза.

– Хорошо. Проходдитте, пожжалустта.

Оглядываюсь назад – Мамзель моя, с лицом цвета ранней листвы, сползает по стенке, а Хобот ее поддерживает. Однако финн, больше не глядя на меня, печатью долбанул по паспорту, и я побрела себе спокойненько со всеми туристами по зеленому коридору. И правда, прокатило. Спасибо тебе, дядя Лео! Надеюсь, тебе хорошо там, где ты теперь.

Дальше наш десант высадился в Лаппенранте, где тетушки побежали скупать «Фери» и кофе. Хобот со злостью выхватила у меня из сумки водку и умотала впаривать ее финским парням. Мы с Мамзелью решили побыстрее затариться в ближайшей «Призме», чтобы затем немного погулять по городу. Я впервые была за границей, и Мамзель мечтала показать мне «радости капитализма», среди которых особым пунктом выделялись чистота улиц и свежий воздух. Мы быстро закупили по списку кофе, колбасу, конфеты, стиральный порошок и прочую дребедень и, закинув две такие нехилые сумки в автобус, наконец выдохнули с облегчением. Самое страшное было позади, так как на обратном пути финны русских уже не шмонают. Пока я в магазине ждала Мамзель, оформляющую какие-то возвраты налогов или что-то типа того, меня чуть тележкой не переехала парочка русских, груженные по самые помидоры всякой фигней. Пакеты с собачьим кормом, хлеб, полотенца и прочее. Венчала эту пирамиду огромная пачка туалетной бумаги.

– Вовочка, придется вернуться. Мы забыли ароматик для туалета. Мамочка нас убьет. Она пользуется только финским. Обожает с запахом лилии. Блин, там такая очередь! Опять толкаться с челноками. Ты видел их рожи? Прямо стыдно, что мы тоже русские.

Вова не смотрел на свою подружку, лишь уныло жал кнопки на айподе.

Девица в черных очках в сердцах толкнула тележку, и она прилетела железной ручкой мне в спину.

– Эй, ребята, полегче, а то растеряете по пути свои рулончики! Кстати, не знаю как насчет лилий, моя чисто русская бабка в сортирчике всегда поливала дихлофосиком. Говорила – отличное средство, и тараканы дохнут. Так что рекомендую. Мамочка будет в восторге.

Девица с перекошенным лицом смотрела на меня из-под очков, а Вовочка, похоже, впервые за последние пару месяцев оторвался от айфона.

Короче, мы с Мамзелью пошли гулять по «стране развитого капитализма». И так нам было хорошо вдвоем, что мы забыли про все на свете. Наверное, впервые в моей жизни Мамзель расслабилась и стала сама собой. Мы выпили кофе, за евро чашечка, и даже купили парочку ароматных булочек с шоколадом. Потом походили по большим магазинам, мечтая, что мы купим, когда заработаем много денег. Точнее, мечтала Мамзель, а я ей подыгрывала – она мерила всякие наряды, а я с деловым видом кивала – берем, берем. Я часто видела такие сцены в американских фильмах. Только они там обычно покупают горы шмоток, а мы просто мерили. Мамзель на меня тоже все время пыталась что-то нацепить, в основном какие-то дурацкие платья. Но мне понравилась только майка с лисой. Васек с детства называет меня Лиса или Лися, так как ему сложно было выговаривать Лиза. Лео тоже говорил, что у меня глаза иногда – ну вылитая лисица. Он подарил мне меховую игрушку – лису, до сих пор живет у меня на полке. Так что можно сказать, это мой тотемный зверь. Я даже хотела одно время тату сделать на плече в форме лисы, но Мамзель от одной этой идеи чуть в обморок не упала. Начала нудить на тему, что молодежь понаколет себе рисунков, а в старости это все сползет, обвиснет и будет смотреться уродски. И вообще, в сорок лет будет стыдно за всякие сердечки и «Лелик, ты – няшка». Но я думаю, за лису мне стыдно не будет, раз уж так меня брат прозвал. Одним словом, майка была клевая, но стоила целых, блин, тридцать, блин, евро. Куча денег за малюсенькую тряпочку для пыли. Пришлось вернуть финнам. Короче, было весело, и мы совсем не следили за временем. А когда подошли к автобусу, оказалось, что все давно нас ждут и Хобот просто в ярости. У Мамзели, видимо, сел мобильник, пока мы на него фоткались. Он уже старый и часто глючит. Поэтому тетки орали на нас как сумасшедшие. Они, понятное дело, давно уехали бы и без нас, но, оказывается, каждый челнок может провозить до 50 килограмм на одно «человекорыло», а если «рыло» где-то загуляло, то товар на границе отберут. Пригнувшись, как солдаты под обстрелом, мы, под визги товарок, начали пробираться на свои места. Водитель автобуса быстро набрал скорость. Он очень хотел успеть проскочить границу до темноты и тоже злился на нас. Прошло минут тридцать, вроде страсти кругом улеглись, и мы с Мамзелью достали по бутерброду, чтобы перекусить. Вдруг к нам снова подскочила Хобот и заорала благим матом, перекрикивая всех: «Я тебя, Марина, предупреждала? Предупреждала! Что же ты, сучка, делаешь? Второй раз нас всех подставляешь. Сейчас на границе три часа будем стоять из-за тебя и твоей дуры малолетней. Денег никаких от меня не получишь, ясно?»

Дальше пошел сплошной мат. Бедная моя Мамзель не знала, куда деваться от этого чудовища. Хобот, стоя в проходе, наступала и наступала на нее, вдавливая в сиденье. Она трясла над нами своим ужасным красным носом, как индюк кожаной бородой.

– Водитель! – заорала я что есть мочи. – Тормози!

Не знаю, зачем я это сделала, честно говоря. Сработал какой-то древний инстинкт. Водила от неожиданности резко дал по тормозам. Сто килограмм Хобота со свистом унеслось вперед, а автобус встал как вкопанный посреди трассы. Народ подофигел, и все как по команде заткнулись, с напряжением вглядываясь в груду полосатых сумок, наваленных при входе. Наконец груда зашевелилась, и из нее вылезла совершенно обалдевшая от столь стремительного полета Хобот.

– Она убьет нас, убьет, – прошептала Мамзель и схватила меня за руку.

Но Хобот, как ни в чем не бывало, села на место рядом с водителем, отхлебнула что-то из фляжки и расслабленным голосом сказала:

– Че встал? Поехали, темнеет уже.

На границе мы, конечно же, застряли, зато заехали в Дьютик, где тетки накупили дешевого бухла и сели его пить. Хобот неожиданно подобрела и подарила мне шоколадку «Фазер».

– Пойдем, – говорит, – выпьем.

Смотрю, а Мамзель смотрит на меня так печально и растерянно. С Хоботом лучше не спорить лишний раз, да и вообще надо бы помириться, а то денег не даст. Пошла я, в общем. Е-мое, а у нее там уже поляна накрыта – икра красная, шоколад, конфеты «Фереро Роше». У меня аж слюнки потекли, я первым делом парочку в карман засунула для Васьки, он их обожает.

– Че пить будешь?

– Колу.

– Куба либра, значит. Ленка, давай! Быстренько сделала нам!

Очкастая Ленка, похожая на учительницу младших классов, угодливо метнулась куда-то вглубь автобуса и вернулась с двумя пластиковыми стаканчиками. Мы чокнулись. Кола как кола, я даже не заподозрила подвоха. Хобот быстро размякла, и мы вроде как даже подружились. Через полчаса она уже рыдала у меня на плече, рассказывая:

– Понимаешь, мой Петька, когда трезвый, – прекрасный человек. Дома убирает, стирает, хавчика накупит-наготовит. Чудо, а не мужик! Но если забухал, то все, тушите свет. Лучше его не трогать лишний раз. Злой как черт становится. Крышу рвет напрочь. Вот, смотри, – вдруг широко раскрыла она рот. – Видишь дырку? Зуб мне выбил на днях ногой, тварь!

– А ты что?

– Что-что, ползала и отплевывалась. Не убил, и на том спасибо.

– Ну, и дура! Дала бы сдачи.

– Страшно. Ты бы только видела его. С ножом за мной бегал как-то раз.

– Ты ему в следующий раз в водку снотворного подмешай.

– Так, – внимательно слушала меня Хобот, чуть ли не в блокнот записывала.

– Дальше два варианта: лайт и хард.

– Лайт и хард, – послушно шевелила она губами.

– Раздень догола и вытащи на лестничную площадку. Ему утром будет стыдно, и он перестанет нажираться.

– Ой, мамочки! – Хобот аж зажмурилась от ужаса. – А хард?

– Убей его.

– Убить?

– Ну да. Купи хороший ствол. Позвонишь мне, скажу, где взять. Только обязательно с «глушителем», а то соседи сразу ментов вызовут. И еще я советую тебе для этого немного потренироваться. В тир сходи, постреляй там немного. Ну, чтобы рука не дрогнула. Развлечешься заодно. Я обожаю тир, можем вместе как-нибудь прогуляться. Ну а потом, как нажрется, воткни ему пистолет в рот и жми на курок. Лучше в коридоре или даже в ванной это делай, а то потом замучаешься за ним кровь замывать. Или пакет на голову сразу ему накрути, чтобы мозги аккуратненько туда упали. И про отпечатки не забудь. Перчатки надень, а потом все тряпочкой протри как следует. Лучше, конечно, киллера нанять, но это дорого.

– Я так не могу. Я же люблю его. Петька – наполовину якут. А у них, говорят, нет этого… как его… какого-то фермента, который водку расщепляет. В России ее уже тыщу лет все пьют, а к якутам эту отраву совсем недавно завезли. Они еще не привыкшие к этому делу. Он же, сволочь, потом рыдает, на коленях ползает, руки целует. Говорит мне: «Верочка, я если выпивши, ты меня домой не пускай. Либо сразу веревками вяжи». А как я пойму, выпил или нет, пока дверь не открою? А если открыла, то вязать уже поздно. И эти сволочи на работе знают, что ему пить нельзя, но все равно заставляют. Хотя сами потом бегом от него несутся. Он такой хлюпенький у меня, а после водки силища как у медведя. Откуда только что берется. Так и живу в кошмаре, детка. Но чтобы убить… Нет, я без него пропаду. Как же я без Петеньки.

Хобот заплакала, громко хлюпая носом, я неожиданно вырубилась и заснула у нее на плече.

Пока они разбирали товар и рассчитывались, меня отчаянно рвало на заднем сиденье в большой пакет с надписью «Duty Free». Так плохо мне еще никогда не было. Хобот велела команде «не трогать зайку» и грозно шипела на всех, кто громко шуршал пакетами рядом со мной или разговаривал. Мамзель рассказывала, что денег она дала нам даже больше, чем мы рассчитывали, и вдобавок оплатила такси до дома. Но больше меня в поездку почему-то не брали. Хотя мне даже понравилось. Нормальная такая работа, не пыльная. Пока Мамзель снова не вышла замуж, она еще гоняла в Финку раз пять. И каждый раз Хобот передавала мне привет и шоколадку «Фазер». Она вставила новый зуб, закодировала Петеньку-якута, и вроде как ее семейная жизнь наладилась. Когда я вспоминаю ту поездку, мне кажется, что это был самый счастливый день в моей жизни. Потому что, приехав домой, Мамзель вдруг достала сверток и протянула мне. Это была та самая майка с лисой за 30 евро, о которой я только могла мечтать. Я вообще не из сопливых, но тут чуть не реванула. Ну, просто это все было так странно для меня, даже не знаю, как объяснить. Ведь это реально стоило кучу денег, и они нам были нужны позарез. И тут такой подарок. Короче, я даже обняла ее, хотя уже много лет этого не делала. И мне казалось, что жизнь наконец-то налаживается. Черта с два! Потому что вскоре, Лео, начался полный трендец. Все переменилось в худшую сторону после того, как Мамзель нашла нам нового папу по фамилии Лось. Я же про это и хотела тебе рассказать на самом деле, но увлеклась. Так вот, Мамзель работала в магазине «Белые розы». И вот однажды, когда ее новый принц зашел в цветочный, то обнаружил среди роз спящую красавицу. До этого Мамзель всю ночь вязала букеты, чтобы подготовиться к наплыву покупателей в Международный женский день, и от усталости и монотонной работы заснула прямо на полу. Мужчина не стал ее будить, а аккуратно прибрал раскиданные всюду цветы, поставил их в вазы и стал дожидаться пробуждения. Вот так они и познакомились. И она сразу решила выйти замуж. На фига, спрашивается, может, ты, Лео, знаешь? Ведь еще и года не прошло, как ты умер. Как такое вообще возможно? Если б из-за денег, я бы все поняла. После твоей смерти мы экономили как сволочи. Я даже устроилась раздавать листовки у метро, но все равно ни на что не хватало. Одежду покупали в секонде, а питались в основном дешевыми макаронами. Понимаю, нашла бы Мамзель богатого спонсора, чтобы мы могли иногда позволить себе сосиски. Так нет же. Перед тем как пойти с Лосем под венец, мама предложила нам с братом сменить фамилии. Мне на минуту захотелось ее убить.

– Семья должна быть едина, а фамилия объединяет, и тогда генеалогическое древо (прикиньте, она так и сказала – ДРЕВО) прорастает сквозь века! – твердила она.

Однако мне было глубоко наплевать, куда именно прорастет лосиное древо.

– Мам, ничего, что вы с папцом вдоволь поиздевались, когда назвали меня Элоиза, – говорю я ей. – Теперь ты еще хочешь, чтобы я стала Элоиза Лось. «Здравствуйте, разрешите представиться, мадемуазель Лось. Супер, как звучит».

– А я Лось, просто Лось, – ржал Васек.

Мамзель плакала, кричала, что мы ее не любим. Она хотела, наконец, вечной любви, прожить с милым бок о бок пятьдесят лет, а потом, взявшись за руки, гулять со своим старичком по тропинкам из золотых осенних листьев. И чтобы родить еще одного сына и назвать его Эммануилом (Эммануил Лось, блин-трамплин!). Но мать была не права в главном – мы ее очень любили и от всей души хотели, чтобы она нашла наконец своего принца, после чего успокоилась и занялась нами. Но, Лео, она не успокаивалась. Нам всегда катастрофически не хватало ее. Мамзели вечно не было дома, так как по вечерам она устраивала свою личную жизнь, либо ее личная жизнь (в лице очередного хмыря) толклась на нашей маленькой кухне, пила водку и мешала всем спать. Много лет подряд мать отчаянно пыталась выйти замуж. Типичная Дюймовочка, только в годах. Хоть жаба, хоть крот, хоть удод – только возьмите меня. Лео, еще и года не прошло, и теперь у нас живет Лось. Ты, наверное, скажешь, что она лучше знает, чего хочет. Вспоминая тебя, Лео, я пытаюсь мыслить позитивно и искать в людях хоть что-то хорошее. И если взять навскидку, то, конечно, среди галереи ее жуков-пауков Лось – не самый плохой вариант. По крайней мере, чувак богат – нехилая квартирка метров сто плюс большая дача. И он почти не бухает, что тоже неплохо. Авто у него тоже ништяк – BMW, но он скулил всю дорогу на дачу, что пора менять, так как большая семья теперь не влезает. Вот, пожалуй, это все плюсы, что я увидела в нем за первый месяц совместного проживания, потому что неполадки в его системе перевешивали любые бонусы. Даже новый телефон, который он мне подарил, не шел в зачет. Потому что Лось был чертов крейзи, улетевший по идеальному порядку. Пунктик у него такой был. Иногда казалось, что даже капля воды, пролитая нечаянно на пол, действует на него, подобно взрыву атомной бомбы. Желваки начинали ходить на широкой шее, и он кидался с тряпкой устранять аварию, словно вопрос стоял о гибели человечества. Крошки хлеба на столе наливали его глаза кровью, а волосы в раковине доводили до белой горячки. Перед его приходом с работы бедная Мамзель только и делала, что драила квартиру. На что она рассчитывала, не знаю. Васек за пять минут возвращал любое пространство в доисторическое состояние полного хаоса. И Мамзель без слова упрека в нашу сторону начинала всю уборку по новой. Это жутко бесило меня. Я все ждала, когда она попросит меня о помощи, и я наконец скажу ей все, что думаю, и про нового принца, и про то, как быстро она забыла тебя, Лео. Но она лишь молча стискивала зубы и орудовала шваброй, как копьем, словно защищаясь от меня, грязной свиньи, невидимой стеной чистоты. В оправдание истерик Лося, Мамзель говорила, что он бывший военный, а в армии все должно быть идеально. Мне не очень улыбалась перспектива жить теперь в армии, но, походу, эти два идеала нашли друг друга. Нам на порядок было наплевать, мы делали в доме, что хотели, и не парились. Мне даже нравилось наблюдать их реакцию на разбросанные везде огрызки или засохшие куски еды на тарелках под кроватью. Но кульминацией наших с отчимом отношений стала, конечно же, их свадебная пати. Я не поняла, на черта Мамзели сдалась эта свадьба, мы до сих пор не отдали долги после пышных похорон, что она устроила тебе, Лео. А теперь вот наша принцесса решила замутить новую вечеринку. При этом из наших знакомых там была только парочка ее подруг, зато со стороны Лося – целый выводок одинаково круглозадых кузенов из Краснодара. Их дети были тупые и наглые, да еще и прожорливые, как колорадские жуки. Реально, как с голодного острова прилетели. Когда один толстячок лет семи грубо оттолкнул Васька от пирожных, брателло, недолго думая, укусил его за ухо. До крови не прокусил, слава богу, но ор стоял вполне себе апокалиптический. Хотя я бы даже вполне стерпела новых родственничков, если бы Лось накануне не попросил меня в ресторане не отпускать от себя Васька ни на шаг. Это была его стратегическая ошибка, потому что брателло тоже имел полное право на веселье, как и его новые кубанские братья. В результате безумные дети разнесли банкетный зал в пух и прах. Шарики были проткнуты в первые пять минут, затем Васек и укушенный им толстячок-боровичок (битва как-то их сразу сблизила) откусили кусок свадебного торта прямо с подноса, и брат с радостными объятиями, весь перемазанный жирным кремом полез к Мамзели на колени. Дядя Лось с перекошенной рожей подошел ко мне:

– Я же просил тебя смотреть за ним!

– И че? Я вам тут прислуга, что ли? Я тоже имею право на праздник.

– Все, праздник закончился. Вы едете домой. Быстро! Я уже вызвал такси.

Я посмотрела на Мамзель, она тут же опустила глаза. Впрочем, что еще от нее ждать. Каждый новый мужик для нее стоил десяток таких детей, как мы. Я демонстративно засунула пятерню в кусок торта и смачно облизала. Затем измазанной рукой взяла хрустальный бокал и посмотрела на просвет. В его изломанных гранях Лось напоминал трехглавого дракона.

– А я никуда не поеду. Мне тут нравится. Плесни-ка мне лучше еще шампусика, папа Лось. За здоровье молодых! Горько! Горько!

Тут он схватил меня за руку и выволок в гардероб. Багровое лицо Лося не предвещало ничего хорошего. Ясно было, что наши отношения не задались с самого начала. Дома он обходил меня стороной, да и я старалась лишний раз не попадаться им с Мамзелью на глаза. Они дико бесили меня тем, что изображали настоящую семью. Чтобы отгородиться от них, я выпотрошила коробку с фотками, где мы с Васьком и Мамзелью были с Лео, и уставила ими всю свою комнату. Плюс еще напечатала немного из архивов. Если двигаться по кругу комнаты, начиная от двери, можно было отследить всю нашу недолгую совместную жизнь. Вот мы купаемся в Финском заливе. Холод был собачий, как сейчас помню. Вот Лео притащил вместо елки на Новый год пальму, и мы ее украшаем. Он говорил, что всю жизнь мечтал встретить бой курантов под пальмой. Вот они с Мамзелью и кричащим синим кульком на руках, моим братом… Ну, и так далее по всему периметру моих двенадцати квадратов. Когда Мамзель увидела этот иконостас, то безудержно зарыдала. Интересно, а почему она раньше не рыдала, когда предала Лео и нас всех, обменяв на очередного хмыря самое лучшее, что было в нашей жизни. После похорон она даже ни разу не сходила на кладбище, блин-трамплин! Ты, конечно же, Лео будешь ее защищать и скажешь, что сам об этом просил. Что сто раз говорил нам о том, что тело не имеет ничего общего с душой ни до, ни после смерти. Всего лишь оболочка. Но, е-мое, я привыкла к твоей оболочке, мне чертовски не хватает именно твоей оболочки. А что там внутри у человека, знает только патологоанатом. В моей памяти нет воспоминаний о мифической душе. Там есть только ты, Лео, – твой голос, плащ, смех, сильные плечи, которые могут тащить на себе меня и брата одновременно. А какой-то там души, тонкой и прозрачной, в памяти у меня нет совсем. А вот у Мамзели в памяти дырка от бублика. Она же мотылек, бабочка-однодневка. Но ведь так не бывает, чтобы сразу все забыть. Это просто мерзко с ее стороны!

– Элоиза, детка, я очень прошу тебя, убери фото Лео. – Мамзель сидит на краю моей кровати и вытирает глаза краешком рукава.

– С какого фига? Мы скучаем по Лео. Если тебе наплевать на него, просто не заходи в мою комнату и все.

– Почему ты такая грубая? Ты совсем не думаешь о брате. Ему не надо видеть эти фото. Наш психолог советует отвлечь его от темы смерти, все это плохо на него действует.

Кошелка-психолог Мария Ивановна приходит к нам теперь каждую неделю. Когда она якобы занимается с братом, меня в комнату не пускают. Наверное, боятся, что я начищу ей рожу. Она заставляет его рисовать всякие рисунки, а потом долго охает, как сильно мы запустили ситуацию, мальчика надо срочно лечить. Почему они все считают, что горе – это такая болезнь, которую надо срочно лечить? Любые эмоции, мешающие взрослым, надо срочно вырезать, как аппендицит. Ярость, безумное веселье, ненависть, истерика – все это они считают болезнями и впихивают в нас таблетки или уколы только за то, что мы еще живы. Короче, эта швабра первая внушила предкам мысль о спецшколе для брата. Самое ужасное в психологах – это многоликость. Я прямо с ходу вижу несколько ее дежурных масок на морде, и от этого мне становится худо, будто я ночью на кладбище встретила живого мертвеца. Короче, я неделю не выходила из комнаты. Мамзель ко мне больше не совалась, только брателло иногда приносил что-нибудь поесть. За дверью слышно было, как бушует дядя Лось: «Марина, ты ее балуешь. Жрать захочет, выскочит как миленькая!» Но мне не хотелось жрать. Мне вообще ничего не хотелось. Я тупо лежала на кровати и смотрела в потолок.