Текст книги "Нирвана с привкусом яда (сборник)"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 8
Саратов, июль 2005 г

Женя устроила встречу Аллы с Ларисой Вундер и ее сестрой Лизой в китайском ресторане «Мандарин». Лариса, прима драмтеатра, молодая ухоженная женщина, вся в красном, яркая роковая блондинка с голубыми глазами и бледным лицом, подбородок которого портили затертые жидкой пудрой прыщики, готовилась сыграть свою очередную роль – она вошла в ресторан царственной походкой, забыв, вероятно, что на этот раз главная роль все же отводилась ее родной сестре, Лизе – худенькой и еще более бледной блондинке в белых джинсах и синей спортивной майке.

– Примите наши соболезнования, – начала Лариса, усаживаясь за столик напротив одетой в темное платье Аллы и по-свойски улыбаясь своей коллеге Жене.

– Спасибо. – Алла даже привстала, чтобы за руку, почти по-мужски, поздороваться с примой. – Я не хочу занимать у вас много времени…

– А это Лиза, – несколько обиженно проговорила Лариса, представляя свою тень, свою копию – сестру.

– Спасибо, что пришли, я понимаю, что у вас плотный график… – Алла немного нервничала, потому что с каждым часом, с каждым днем пребывания в Саратове все больше и больше чувствовала бесполезность своего приезда. О чем она сейчас будет расспрашивать этих амбициозных, но, слава богу, провинциально отзывчивых сестер? О том, как одну из них вроде бы ограбили в магазине модной одежды? Наверняка, собираясь сюда, они спрашивали друг друга, зачем это понадобилось Жениной племяннице, к тому же только что овдовевшей, приезжать сюда и расспрашивать об украденной шубе, не бред ли это? И не заодно ли эта московская дамочка со своими подружками, которых, кажется, после той истории с ограблением выставили на улицу?

– Я хочу, чтобы вы поняли все правильно. Ирина Капустина и Ольга Воробьева – мои подруги. Я сама родом из Саратова, дружила с ними, пока не вышла замуж и не уехала с мужем в Москву. Это произошло в 2000 году. Мы первое время перезванивались, но потом, как это бывает, звонки стали реже… Словом, мы не виделись пять лет. Но три года тому назад случилось событие, ради которого я и приехала сейчас в Саратов. Вам оно покажется, может, и не стоящим внимания, тем более что моих подруг больше нет в живых…

Лариса и Лиза переглянулись, из чего Алла сделала вывод, что Женя не сочла нужным рассказывать сестрам об этом, решив, что это должна сделать она сама, Алла. Умная Женя, ничего не скажешь. Ей бы режиссером быть…

– Да, они трагически погибли… Так вот. Три года тому назад я совершенно неожиданно получила письмо, в котором Ольга просила меня о помощи. Просила меня позвонить ей. Писала, что у нее возникла проблема, но что она не виновата… Но обстоятельства сложились таким образом… Понимаете, я была полностью поглощена своей семьей, я не хотела оглядываться на свое прошлое, словом, я не среагировала на это письмо, не позвонила, не написала… Письмо было отправлено мне в начале июля, а точнее, пятого июля две тысячи второго года, а шестнадцатого июля, как сообщили мне в милиции сегодня утром, когда я позвонила, чтобы выяснить точную дату, они погибли в автомобильной катастрофе – у машины отказали тормоза, и она врезалась в столб… Обе девушки погибли на месте. Вот я и хочу спросить вас, когда именно произошло ограбление, чтобы понять, связано ли как-то письмо Ольги Воробьевой с тем, что произошло в магазине. Действительно ли она украла вашу шубу, Лиза, или же это недоразумение и моя подруга не виновата?

– Мою шубу украли третьего июля, – коротко ответила Лиза и достала сигарету, закурила. – Я это хорошо помню, потому что третьего июля у моего парня день рождения, я зашла в «Черный бархат», чтобы купить юбку, очень дорогую, со стразами и кружевом… А перед этим я купила шубу, норковую, понимаете, летом они намного дешевле. У меня и чек имеется… К тому же факт кражи был зафиксирован милиционером, которого мы вызвали прямо в магазин… Да, это было точно третьего июля.

– С чего вы решили, что вашу шубу украла Ольга?

– Понимаете, все мои вещи лежали в примерочной кабине, я вышла в юбке и та, другая продавщица, Ирина, подвела меня к зеркалу, мы с ней разговаривали, она говорила мне, что юбка сидит отлично и все такое… В магазине, кроме Ольги, была еще одна пара – мужчина и женщина. Но они очень быстро ушли, Ольга осталась, и вид у нее был какой-то затравленный, она как-то странно на меня смотрела… Я бы даже сказала, что в глазах ее был страх. Вот так.

– И что дальше? Где находилась Ольга и где примерочная?

– Да все рядом! Недалеко от выхода! Я вернулась в примерочную, чтобы снять юбку, и увидела, что нет ни пакета с шубой, ни сумки. Я была в шоке! Набросилась сначала на Ирину, а потом, когда повернулась и увидела лицо Ольги, стоявшей рядом с выходом и делающей вид, что она собирается обслужить меня на кассе, спросила ее, не видела ли она, кто вынес из примерочной мою шубу… Она широко раскрыла глаза и сказала, что ничего такого не видела, что она постоянно находилась в зале и никуда не отлучалась, а когда я спросила ее, не видела ли она, когда из магазина выходили мужчина с женщиной, она так и вовсе замолчала… У нее был очень растерянный вид.

– И все?

– Да, – вздохнула Лиза. – Я не видела, конечно, как она выносила шубу из примерочной, и милиция, которую я сразу же вызвала, вернее милиционер, осматривавший подсобные помещения, не нашел шубу в магазине… И сумку, разумеется, тоже. Но те двое могли быть сообщниками, понимаете? Как бы то ни было, но шуба пропала. Она исчезла. Вместе с сумкой.

– А вам не пришло в голову, что вы оскорбили, унизили ни в чем не повинного человека, обвинив в краже? – спросила Алла, понимая, что Лизой в тот момент, когда она обнаружила пропажу, руководили лишь эмоции. И это тоже можно понять – все-таки шубу украли, стоимостью, как сказала ей раньше Женя, около четырех тысяч долларов. И плюс еще сумку с деньгами. А вечером ей идти на день рождения к своему парню…

– Пришло, конечно. Ольгу задержали, я сгустила краски, сказала, что видела, как она метнулась резко к выходу, и что у нее в руках был большой пакет… Я тогда словно с ума сошла, так плакала, так расстроилась… Шубу мою, конечно, не нашли, никто ее не вернул, я-то теперь понимаю, что ее выкрала та парочка, но Ольгу отпустили. Хотя и продержали несколько дней. Она даже адвоката искала…

– А вы откуда знаете?

– Мне Ирина сказала. Понимаете, я же этих девушек часто видела, мне вообще нравился их магазин, я обращалась к ним по имени и разговаривала с ними как с приятельницами… Они мне и скидки делали…

– Тогда тем более непонятно, почему вы так набросились на нее…

– Ее лицо… Вы не понимаете… У нее был вид человека, совершившего преступление.

Алла не верила своим ушам. Эта девчонка утверждала, что у Ольги было лицо как у преступницы, но откуда ей знать, как выглядят преступники? Даже убийцы могут быть с ангельскими лицами…

– Вы понимаете, что это несерьезно, что это тоже преступно, наконец, обвинять человека в краже только за то, что у него было растерянное лицо…

– Вот поэтому я приходила и извинялась перед ней, принесла бутылку шампанского и даже деньги, пять тысяч рублей, чтобы только она простила меня и чтобы я могла спокойно приходить в этот магазин… Не знаю, как я могла так поступить…

– У нее был шок, это же понятно! – вмешалась в разговор молчавшая до этого и медленно поглощавшая ломтики маринованного мяса Лариса. – Любая бы на ее месте устроила шум… Я ей еще сказала тогда, что украсть мог кто угодно, и с чего она взяла, что это продавщица, но она мне толком так и не ответила…

Алла сидела, слушала и представляла себе уже, как садится в самолет и возвращается в Москву. Все, хватит с нее расследований. Глупости все это. Какая-то шуба, извинения… Хотя именно этот инцидент и заставил Ольгу, видимо, что-то предпринять, написать своей московской состоятельной подружке, чтобы попросить ее помочь ей. Видно, ни у нее, ни у Ирины на тот момент не было денег на адвоката. К тому же Ольга не так давно купила «Мерседес», заняла у кого-то денег, словом, у нее были долги… Но все же закончилось благополучно. Лиза у нее даже прощения попросила.

– А что хозяйка магазина? – Алла знала хозяйку, Галину Позднышеву, как знала и то, что Галина очень дорожила своими продавцами и не могла их вот так просто уволить за преступление, которого они не совершали. – Вы разговаривали с ней?

– Да, перед ней я тоже извинилась… Попросила, чтобы Ольгу не трогали, не увольняли, что я ошиблась… Неприятная история.

– Шубу, значит, так и не нашли, – кивнула головой Алла. – Скверная история, вы не находите?

А про себя подумала: «Сегодня же возьму билет на завтра…»

– Но они сами ушли… Думаю, у них с хозяйкой конфликт вышел, может, она тоже такая же эмоциональная, как и я, наговорила им, Ольга обиделась и ушла, а Ирина с ней… Но все равно – у Ольги было такое лицо, вы себе представить не можете… Я откуда-то точно знала, что это она, но рассудком понимала, что доказать не могу, поэтому и извинялась…

– Теперь вы без шубы? – зачем-то спросила Алла.

– Ну почему без шубы? С шубой. Я тогда же, летом, вышла замуж… У меня теперь аж две шубы. Но все равно история неприятная, и я вспоминаю ее с тяжелым чувством…

– Вы до сих пор думаете, что это Ольга ее украла?

– Я воздержусь…

– Алла, – подала голос Лариса и посмотрела на нее с подозрительностью. – Мы собрались здесь, четыре неглупые женщины, зачем? Затем, чтобы поговорить о шубе? Я не верю вам. Девушки погибли. Шестнадцатого июля. Уж не собираетесь ли вы связать их смерть с происшествием в магазине? Говорите прямо!

Такого не ожидала даже Женя, которая, услышав приму, аж присвистнула.

– Лара, ты что, спятила? Человек приехал, чтобы выяснить, нет ли ее доли вины в том, что они погибли, понимаешь? Другими словами, что было бы, если она тогда отозвалась или даже приехала сюда, чтобы помочь своей подружке… А ты что такое говоришь?

– Из-за такого не приезжают… – отмахнулась Лара, отказываясь верить Жене и тем более ее прибабахнутой племяннице. Она с самого начала чувствовала, что Лизу пригласили в ресторан вовсе не для того, чтобы говорить о пропавшей шубе, было что-то куда более серьезное, о чем им с Лизой еще только предстояло узнать. – Ситуация сложная, но все равно не такая серьезная, чтобы связывать ее со смертью. Это же был несчастный случай. Так что, Алла, возвращайтесь к себе в Москву спокойно, ни о чем не переживая… Мы все подвержены эмоциям. И Лиза, наломавшая дров, потому что такая невыдержанная. И я, когда прибежала в магазин и устроила разнос девчонкам, и Ольга, которая, испугавшись, написала вам письмо… А виноваты те, кто украл шубу. Бедные Ольга и Ирина. Я предлагаю выпить за упокой их душ, честное слово, так этих девушек жалко…

Когда сестры вышли из ресторана, Лариса еще какое-то время молчала, вспоминая разговор, Лиза же вообще находилась в сильно подавленном состоянии.

– Мне не хватало только еще, чтобы Алик связал смерть своей бывшей подружки с шубой, – проговорила наконец дрожащим голосом Лиза. – Откуда мне было знать, что они разобьются, что погибнут… Ну перегнула палку, не надо было мне все это устраивать и поднимать шум, но кража шубы – это первое, что тогда пришло мне в голову. Представь себе, прошло уже три года, все тихо-мирно было, и вдруг эта Алла. Ну скажи, чего ей нужно было от нас? Выслушать рассказ о шубе? Или она действительно думает, что это я подстроила аварию, чтобы отомстить ей за кражу?

– А если бы ты знала, как удивилась Женя, когда я – представляешь, я, я?!! – Лара подняла вверх указательный палец с немного кривоватым красным острым ногтем, – так легко согласилась встретиться с ее племянницей, да еще привести тебя с собой?! Мы же с ней вообще не разговариваем, только на репетициях, у нас с ней давний конфликт…

– Из-за Мики?

– Не только, – отмахнулась, не желая вспоминать общих с Женей любовников, Лариса. – А тут вдруг я согласилась, да еще, повторяю, с такой легкостью… Как ты думаешь, ее это не насторожило?

– Понятия не имею, – пожала плечами Лиза. Ее, по большому счету, не интересовали театральные интриги сестрицы, она вся была поглощена своими страхами, боялась, что эта дама, прибывшая из Москвы, собирается разоблачить ее и доказать всему миру, что шубу-то никто и не крал, что все это было подстроено с одной-единственной целью: посадить Ольгу, ее соперницу, в тюрьму, избавиться от нее любым способом. – Но у меня от всего этого голова идет кругом.

– Не бойся. Шубу все равно никто не найдет, и никто ничего не докажет. Насколько я помню, те люди, которые помогали тебе в этом грязном деле, живут на Украине. Ты мне только одно скажи: ты действительно после этого скандала приходила и извинялась перед Ольгой?

– Правда. Я испугалась, что Алик бросит меня, он не такой дурак… Я-то думала, что он ничего не узнает, они же перестали встречаться… Мне сон тогда дурной приснился. Словом, я испугалась…

– А что с ней было потом?

– Не знаю, но в магазине я их потом не видела, вместо них работали другие девчонки.

– Ты легкомысленная, Лиза, ничего не можешь довести до конца. Я бы вот, например, эту Ольгу посадила. А что? Сегодня не украла – завтра украдет.

Лара вдруг поняла, что сморозила глупость, остановилась прямо посреди улицы и посмотрела на Лизу. И вдруг ее осенило:

– Знаешь что, сестричка, ну-ка посмотри-ка мне в глаза! Они действительно разбились в машине случайно или же это твоих рук дело?

Глава 9
Маркс, ноябрь 1997 г

Роман Гончаров так увлекся Викой, что позволил ей поселиться у себя на старой мельнице, и теперь, после того, как история с изнасилованием какой-то там Марины улеглась и даже забылась, успокоился окончательно и понял, что влюблен. Он перевез из своей городской квартиры, где проживал с матерью, школьной учительницей, кое-какую мебель (диван, старый комод и книжный шкаф), постель, посуду и даже запасы домашних консервов и стал жить с Викой как с женой. Утром после завтрака он провожал ее в медицинское училище, потом возвращался и работал, писал свои картины. После двух часов Вика возвращалась, разогревала обед, и они трогательно, чуть ли не в обнимку, устроившись за маленьким круглым столом, обедали, затем спали часов до пяти-шести, и вечером, до полуночи, каждый занимался своим делом: Вика читала медицинские книги, готовила еду на завтра, а Роман продолжал работу над своими холстами. За две недели такой райской, романтической жизни, пропитанной, как густым сладким сиропом, любовью, родилось два отличных Викиных портрета и натюрморт с зимними яблоками. Натюрморт Роман весьма выгодно продал одному заезжему коммерсанту, а портреты решил оставить себе: не мог позволить, чтобы кто-то владел родным ему лицом, ее глазами, губами, черными кудрявыми волосами…

Его мать, тяжело переживающая увлечение Романа какой-то девчонкой, которую она даже видеть не желала, хотя Роман и звал ее к ним на мельницу, хотел познакомить с Викой, а заодно показать ей, трепетно относящейся к творчеству сына, на редкость удачные, по его мнению, портреты, с ужасом ждала известий о беременности своей бутафорской невестки. Роман же, чувствуя, что отношения его с матерью с каждым днем становятся все прохладнее, пытался убедить ее в том, что Вика хорошая, что они любят друг друга и что, возможно, именно она-то и станет его женой, вдруг начал понимать, что мать любит его какой-то болезненной, эгоистической любовью и что, будь его избранница даже святой, все равно не пожелает отдать ей сына, и что его личная семейная жизнь в любом случае обернется для него потерей матери. Он еще не знал, готов ли он к этому, но заходить к матери стал реже и даже, думая о ней, начал испытывать неприятное, щемящее чувство, как если бы не он, а мать предала его, бросила. Не так он представлял себе свою взрослую жизнь. Он всегда видел свою мать рядом с собой, рядом с самыми близкими ему и дорогими людьми – женой, детьми…

Природа щедро одарила Романа талантом рисовальщика, он рисовал с раннего возраста, причем на всем, что попадалось под руку: на бумаге, стенах, столешнице, оконных стеклах и даже на собственной коже. И мать, воспитывавшая его без мужа (отца своего Роман так никогда и не увидел, хотя знал, что он живет где-то рядом, в Марксе, и что у него своя семья и еще двое сыновей), никогда не ругала его за разрисованные стены и окна, она чувствовала, что Роман – прирожденный художник, и очень рано стала покупать ему краски, кисти и все, что могло бы понадобиться мальчику для рисования. После десятилетки он с легкостью поступил в художественное училище, отлично окончил его и теперь, превратив с помощью матери и ее хорошего друга, занимавшего не последнюю должность в администрации города, старую мельницу в комфортную, отапливаемую и просторную мастерскую, практически все время проводил там. Романа уважали в городе, многие, кто видел его работы на художественных выставках, здоровались с ним и улыбались ему, хотя и не могли позволить себе купить его картины, но настоящая известность к нему пришла только после того, как он выставился в Радищевском музее в Саратове; несколько его работ были куплены иностранцами, пару раз его фото (залитая солнцем белокурая голова с веселыми глазами на фоне яркого волжского пейзажа) появились на обложках журналов. Растиражированный буклет с фотографиями его женских портретов и обнаженных красавиц (натурщиц своих он выбирал среди студенток марксовского музыкального и медицинского училищ) за символическую плату был разобран и раскуплен на рекламные вкладыши в ресторанные меню и дисконтные карты магазинов женского белья.

Перебираться в Саратов он пока не собирался, считал, что еще рановато, что не дорос, но после каждой выставки или удачно проданной картины начинал чувствовать, что в Марксе ему становится тесно, что рано или поздно ему предстоит сделать выбор – оставаться ли вообще в России или же переезжать за границу, воспользовавшись покровительством какого-нибудь состоятельного иностранного поклонника.

Вика же, став жить с Романом, была просто оглушена своим неожиданно свалившимся на нее счастьем и молила бога о том, чтобы Роман только не разлюбил ее. Она понимала, что не чета ему, талантливому, красивому и подающему большие надежды художнику, и что он живет с ней лишь потому, что она вовремя подвернулась ему под руку, что ему было удобно с ней, спокойно и надежно. Но стоит ему встретить более интересную девушку, богатую духовно, какую-нибудь музыкантшу, к примеру, или филологиню, как он, присмотревшись к Вике, вдруг поймет, что чуть было не связал свою жизнь с девушкой не очень-то и красивой, во-первых, к тому же простой, лишенной творческой жилки, и что единственное, что она хорошо умеет делать, так это готовить тушеную кислую капусту с колбасой да еще прибираться в мастерской.

К тому же она отлично помнила, каким обманным способом вошла в его жизнь, словно совершила с ним сделку, пообещав алиби (которое, кстати, ему и не понадобилось – ту девчонку, оказывается, никто и не насиловал, просто она приняла желаемое за действительное, дура), и каждый раз вспоминая это, ей становилось не по себе – уж больно хотелось ей чистых, искренних отношений, которые строились бы на любви, а не на страхе или желании отблагодарить ее за то же самое алиби…

Старая мельница превратилась для Вики в золотую кофейную мельницу, куда упорный и сильный Роман щедро ссыпал горстями свою любовь и ласку, свои драгоценные картины и художнические надежды… Такой, во всяком случае, она увидела свою жизнь в одном из самых чудесных своих «мельничных» снов…

А в начале ноября она поняла, что беременна. События в ее личной жизни нанизывались на дни и часы с удивительной скоростью, аж дух захватывало… Уж теперь-то Роман ни за что ее не бросит, не сможет, не посмеет, даже если разлюбит, если появится в его жизни другая женщина. Он сам говорил, что у него будет много детей… И при мысли, что по устланному толстыми коврами плиточному полу на мельнице будет бегать босоногий толстенький малыш с белыми кудряшками, у нее замирало сердце. А в пронзенной солнечными лучами будущего сиреневой картинке возник силуэт незнакомого ей европейского города с башнями, готическими зданиями, узкими улочками и шпилем собора… Да, они уедут, несомненно уедут, бросят этот пропахший Волгой и рыбой городок, куда-нибудь в Австрию, туда, где живет тот толстяк, который в прошлом году купил у Романа (она сама видела фотографии с выставки) целых пять картин! Он звал его с собой, сказал, что купит ему дом, поможет с выставками, что он понимает, какое будущее ждет Романа, что верит в него…

Вика стояла в коридоре в двух шагах от кабинета гинеколога и предавалась своим мечтам, пока не заметила сидящую неподалеку от нее девушку с заплаканным лицом. Ей так захотелось помочь ей, пусть даже просто сказать доброе слово или дать денег (мало ли?!), что она подошла и спросила, в чем дело. Ярко-рыжая, худенькая, в накинутом на плечи теплом шарфе, девушка сказала с кривой усмешкой, что залетела. И что теперь вообще не знает, куда ей идти. И вдруг зло, сквозь зубы процедила, что она теперь знаменитость, ведь это она и есть та самая дура, которая, собираясь затеять судебный процесс над насильником, сама стала жертвой представителя закона.

– Представляешь, – всхлипнула она, доверительно склонившись к неприлично счастливому лицу Вики, – он, следователь, прямо на моих глазах порвал мое заявление, сказав, что меня никто не насиловал, что я сама все это придумала… А забеременела я от кого, спрашивается? От святого духа? Или от того, второго, художника, которого я вообще не знаю и смутно помню?.. Короче, мне надо уезжать отсюда. Делать аборт и уезжать. Мне нельзя больше оставаться в этом городе, где каждый будет указывать на меня пальцем. Вот так-то вот…

Девушка была явно не в себе и нуждалась в помощи. А Вика стояла, пораженная тем, что судьба свела ее с той девчонкой, кажется, ее звали Мариной, благодаря которой она и заполучила себе Романа! Бедолага! Если сначала Вика испытывала к ней, к неизвестной ей музыкантше, чувства отвратительные, злые и готова была сама отправиться к Марине и высказать ей в лицо все, что она думала о ней, не знающей меры в выпивке, распутнице, которая спровоцировала парней на насилие, ведь это по ее вине Роман был так напуган и переживал не лучшие свои дни, то теперь она видела перед собой существо до такой степени несчастное, что невозможно было ее оставить одну, не помочь ей.

– Ты подожди, не спеши… Надо все хорошенько обдумать, понимаешь? Пойдем ко мне, ты мне все расскажешь… Аборт ты всегда успеешь сделать…

– А почему ты мне все это предлагаешь? – Брови Марины взлетели, а в глазах вместе с проблеском разума появилась тень недоверия. – Ты кто вообще?

– Погоди… Думаю, что тебе надо нанять адвоката, он сможет доказать, что ты действительно была изнасилована, а с помощью анализа на ДНК будет установлено, что отец твоего ребенка – именно тот самый музыкант…

– Ты, случаем, не мать Тереза?

– Нет, я не мать Тереза. Меня зовут Вика.