Текст книги "Услуги особого рода"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Нет, но их ключами могли воспользоваться неизвестные нам люди. Ты не веришь в колдовство?

– Нет.

– Вот и я тоже нет. Значит, этот молокоотсос в квартиру кто-то принес. И этот «кто-то» – вполне реальная личность. Мужчина. Больше того, его видела соседка Ира, которая сказала, что он носит клетчатый пиджак.

Анна поговорила с Машей еще немного, успокоила ее как могла, после чего позвонила Максиму, чтобы уточнить время и место встречи. Он же обещал поехать вместе с ней на квартиру Персица и Вегеле. Но телефон Матайтиса молчал, и тогда Анна, не желая больше ждать, решила отправиться в Строгино одна. Но на этот раз не на метро, а на своей машине.

Она едва дотянула до первой заправки – бак был пуст. В машине воспоминания нахлынули с новой силой. Ей не верилось, что она была способна из-за Михаила решиться на такой дикий поступок, на такую безрассудную выходку, в результате которой нажила себе кучу проблем. Захотела умереть от любви. Разве мужчина, какой бы он ни был, стоит такой жертвы? Она теперь уже почти ненавидела Михаила, и определение «приторный», данное Ириной, показалось ей даже недостаточно емким, недостаточно убедительным и оскорбительным.

Был солнечный теплый день, и Анна открыла окно. Свежий ветер ворвался в салон и словно выветрил из него все то, чтобы было связано с долгой и опасной поездкой. Это была не я.

Сергей Персиц жил в многоэтажке на улице Маршала Катукова. Анна быстро нашла его дом и квартиру. Он жил на первом этаже в двухкомнатной квартире. Она определила это, попросившись в аналогичную квартиру – только на втором этаже, якобы для того, чтобы осмотреть ее перед тем, как купить ее у Персица. Сосед-пенсионер, с легкостью впустивший ее к себе домой, вытаращил на нее глаза.

– Как вы сказали, гражданка? Хотите купить квартиру у Сергея?

– Ну да. Он же в Ростов собирается. Так мне, во всяком случае, сказали в агентстве по недвижимости.

– А вы сами-то с ним разговаривали? – спросил он осторожно.

– Конечно.

– И давно?

– С неделю тому назад.

– Значит, вы ничего не знаете?

– А что я должна знать? Неужели он уже продал квартиру? – Она изображала из себя полную идиотку.

– Сережа умер. Он погиб.

– Как так? – Она прикрыла рот рукой и подумала в этот момент, что и не подозревала о том, сколько в ней цинизма и жестокости.

– Он разбился в автокатастрофе.

– А жена?

– Какая жена? У него не было жены.

– Вы извините, я веду себя, наверное, крайне эгоистично, но ведь я не была знакома с ним… просто я подумала, что, раз он погиб, может, его жена или кто-то из близких продадут мне эту квартиру? Понимаете, меня очень устраивает этот район.

– То, что жены у него нет, это точно. Женщины у него, конечно, были, вернее, девушки молоденькие, но жил он один. Хороший парень был, видный, положительный, зарабатывал хорошо. Мне нравятся такие. Терпеть не могу лентяев и пьяниц. А Сергей не пил. Музыку любил. Бывало, как врубит, аж стены дрожат… Но я не в обиде на него, нет. Жалко парня. Его брат приезжал из Ростова, ко мне заходил. Спрашивал тоже про него. Тот должен был сказать ему что-то важное. Он вот, как и вы, думал, что он собирается жениться. Но нет, не собирался. А если и собирался, так это только одни мысли были. Посудите сами, если бы у него была невеста, разве она не пришла бы на похороны, не явилась бы в морг? Ведь все соседи знали, что он умер.

– Наверное, вы правы…

– Конечно, прав.

– А еще кто-нибудь его спрашивал? Кто-нибудь к нему приходил, не знаете?

– Вы все думаете, что квартира продается?.. Я понимаю вас. Сейчас купить квартиру, какая тебе нравится, трудно. Везде одни жулики. Вы мне оставьте свой телефон, и если его брат приедет сюда и захочет продать эту квартиру, то я вам перезвоню. Обязательно.

– Да? Хорошая идея… У меня, правда, есть один план. Понимаете, там, в агентстве, где мне сказали, что эта квартира продается, я слышала, что и его друг, друг Сергея, тоже продает свою квартиру, но только прямо возле метро «Щукинская». Вы не знаете никого из его друзей?

– На «Щукинской» – то? Что-то не припомню. Но вы можете узнать о нем от Сашки Ковалева. Он в нашем же доме живет. Тоже друг. Правда, недавно сломал ногу и не смог поехать на похороны Сергея в Ростов. Думаю, он вам поможет…

Вот это было настоящей удачей. И Анна, оставив свои координаты разговорчивому и приветливому соседу, отправилась к Ковалеву.

Ее несколько удивило, что дверь квартиры, в которой жил друг или приятель покойного Персица, оказалась незапертой. И даже не столько удивило, сколько испугало. Как можно оставлять квартиру открытой, доступной всем и каждому? Но, с другой стороны, если у человека сломана нога, то на каждый звонок не находишься даже на костылях.

На ее звонок откликнулся сам хозяин.

– Входите! – крикнул он из глубины квартиры, даже не предполагая, кто к нему пришел.

Анна вошла и закрыла за собой дверь. В большой комнате она увидела сидящего в инвалидной коляске молодого мужчину, лицо которого заросло щетиной, но тем не менее произвело на нее довольно благоприятное впечатление. В комнате было чисто, в открытое окно врывался свежий ветер, от которого колыхались и надувались парусом прозрачные зеленые занавески.

– У вас все открыто… – сказала она первое, что пришло ей в голову. – Вы не боитесь?

– Нет. У меня нечего брать.

У него были спокойные голубые глаза, высокий открытый лоб и низкий, чуть хрипловатый голос.

– Вас зовут Александром?

– Да. А вас?

– Меня – Анной.

– Очень приятно. Присаживайтесь, Анна. – Он улыбнулся. – Знаете, меня в последнее время не часто удостаивают своим вниманием такие красивые женщины, как вы. Вы по делу или как?

– А разве можно прийти к незнакомому человеку не по делу?

– Конечно. Не вижу ничего предосудительного в том, что люди приходят друг к другу просто так, чтобы пообщаться, поговорить о чем-то приятном, выпить чего-нибудь, расслабиться… Вы извините, что я все это вам говорю, но мне здесь так скучно, так тоскливо, что просто выть хочется.

– Вы женаты?

– Да. Но моя жена вот уже два месяца как в Ташкенте. В командировке. Она искусствовед. Поэтому я такой небритый. Не для кого бриться, понимаете?

– Да. Скажите, Александр…

– Можно просто Саша.

– Хорошо, Саша. Скажите, вы давно сломали ногу?

Она вдруг представила себе, что это он, человек со сломанной ногой, приходил к ней ночью, чтобы открыть дверь ее же ключами, войти и поставить на столик эту молочную штуковину. Помня наставления Григория и Матайтиса о том, что ее повсюду может подстерегать опасность, она с самого начала решила подозревать всех. Даже этого симпатичного парня с щетиной недельной давности. А почему бы и нет?

– Десять дней тому назад. Вы что, из поликлиники?

– Нет. Я – знакомая вашего погибшего друга, Персица.

– Сергея? – Лицо его мгновенно стало серьезным, а на лбу обозначились складки. – Вы его знакомая? Теперь понятно…

– Что понятно?

– Да то, что я ждал вас. Я жду вас с того самого момента, как с ним произошло это трагическое происшествие.

Он имеет в виду катастрофу и смерть Персица? Или было что-то еще, о чем я не могу знать, но должна была знать знакомая ему женщина?

– А что он рассказывал вам обо мне?

– Разве вы не знаете Сергея? Да он никогда в жизни не стал бы рассказывать мне о своих женщинах, если бы не эти странные обстоятельства… не звонок…

– Саша, расскажите мне, пожалуйста, все, что вам известно об этом.

Она сильно рисковала, обращаясь к нему с этой просьбой. Ведь это он, судя по всему, хотел что-то услышать от нее. Но что?

– Ведь вас послала та девушка?

– Предположим.

– Вы словно не доверяете мне… Ведь вы пришли от той девушки, у которой пропал ребенок?

– Да, я пришла от нее…

Вот и все. Одной этой ошибки вполне достаточно, чтобы меня убили. Убрали. Растворили в кислоте. Зачем я призналась ему в том, что знаю Машу? И зачем я вообще пришла сюда? Никакой он не калека. Он сейчас вскочит на свои крепкие молодые ноги, достанет из кармана «пушку» и размозжит мне череп…

– Я сразу понял, что вы – это не она. Вы не обижайтесь, но той девушке должно быть лет двадцать, не больше. Сергей поехал в Ростов на машине и уж не знаю, как и где встретил по дороге девушку. С ней что-то случилось, кажется, ее даже били… Но главное, она сказала, что родила девочку. В роддоме. А также запомнила имя медсестры, которая принимала у нее роды. У меня много знакомых медиков. А у этой медсестры редкое имя, очень редкое, Аниса. Да что я говорю вам, вы и сами, наверное, все это знаете… Вы мне лучше скажите, что с этой девушкой? Она тоже была в той машине? Или ей повезло, и он до того, как с ним случилось несчастье, отвез ее в больницу?

– Она была там, к несчастью. И ничего не помнит. Совершенно. А я тоже была на этой трассе, и мне удалось вытащить эту девушку из разбитой машины. Я видела вашего друга, Саша. Он был мертв. Сначала я подумала, что это ее муж или брат. Но теперь понимаю, что они прежде даже не были знакомы.

– Она сейчас в больнице?

– Нет. Я не осмелилась везти ее в больницу, и на это у меня, поверьте, были свои причины.

– Ужасная история… Выходит, он подобрал девушку и вместе с ней слетел с трассы… Но она жива, и это главное. Вы удивили меня. Удивили, честное слово. Она сейчас у вас?

– Да. Понимаете, Саша, у нее на запястьях были бирки. Клеенчатые, похожие на те, что привязывают к ручкам новорожденных. Но на них написаны очень нехорошие слова. Вам об этом ничего не известно?

– Нет. Сергей позвонил мне из машины и сказал, что у него в салоне находится девушка. Она то отключается, то снова приходит в сознание. Почти ничего не помнит, даже своего имени. Но не проститутка. Хотя сначала он принял ее именно за проститутку. Ведь она лежала прямо на обочине и довольно далеко от Москвы и была почти голой. Он подобрал ее, надел на нее свои вещи и уложил на заднее сиденье. Затем позвонил мне и попросил выяснить, в каком роддоме работает медсестра Аниса. Потому что именно она принимала роды.

– И вы выяснили?

– Да. У меня есть даже адрес этого родильного дома. На Ленинградском проспекте…

– Продиктуйте, пожалуйста… – И Анна торопливо записала за ним адрес и телефоны. – Но как же вам удалось?

– Знакомых много, а тут повезло: приятельница моей жены работает в кадрах на Пироговке. Я выяснил, в каком родильном доме работает Аниса, меньше чем за сутки. Причем не двигаясь, как вы понимаете, с места.

– Вы даже представить себе не можете, как помогли мне. Ведь я же ничего о девушке не знала, совершенно. А в голову лезут всякие мысли.

– Все правильно. Людям сейчас нельзя доверять. Повсюду сплошной криминал. А что там, на бирках-то, было? Какие слова?

– На одной написано «Имя – Стерва», на другой «Профессия – Сволочь».

Саша Ковалев даже присвистнул.

– Вряд ли это шутка. Так не шутят. Видимо, кому-то крепко насолила эта девчонка. Но Сергей мне об этом ничего не сказал. Хотя, как я вам уже говорил, он не из болтунов, лишнего никогда не скажет. И мне не верится, что его больше нет. Что он никогда не позвонит и не войдет в эту дверь, не спросит: «Старик, как дела?» Жалко ужасно его. Такой был парень. С ним о чем угодно можно было поговорить. Душевный, но скрытный.

– Саша, можно я вас кое о чем спрошу?

– Да спрашивайте, конечно.

– Его брат, тот самый, что был здесь, в Москве, который приезжал за телом…

– Я понял. У него только один брат, Славка, и он очень его любил…

– Так вот. Он сказал в морге, когда приехал за телом, что Сергей собирался сообщить ему что-то очень важное. Он произнес такую фразу: «Теперь, старик, моя жизнь круто изменится. Только ты должен мне в этом помочь».

– Да? Интересная фраза.

– Брат подумал, что речь идет о женитьбе. Правда, мне непонятно, чем этот Слава мог бы помочь Сергею в этом случае? Уговорить кого-то выйти за Сергея замуж? Но это же глупо.

– Конечно, глупо. Сергей умел обращаться с женщинами, и, уж если бы он решился связать свою жизнь с женщиной, он не стал бы просить помощи у брата, это я точно знаю.

– Но какая-то женщина у него, наверное, была. Может, вы просто не в курсе, что он собирался жениться?

– Он встречался с одной. Олей зовут. Но я не знаю ни ее адреса, ни телефона. Только то, что она работает официанткой в каком-то кафе около метро «Октябрьское Поле».

– Вы ее никогда не видели?

– Видел однажды…

– Как она выглядит?

– Высокая, красивая брюнетка. Не думаю, что Сергей женился бы на официантке. Думаю, у них была просто связь. Он любил красивых женщин.

– Спасибо вам, Саша. Особенно за роддом. Может, мне удастся найти эту медсестру.

– Вы позвоните мне тогда? Запишите мой телефон…

Они обменялись телефонами, после чего довольно тепло расстались.

Анна вышла на улицу с чувством выполненного долга. Теперь-то она точно знала, что Маша никакая не преступница, что она жертва. Что у нее есть ребенок, крохотная девочка… А бирки… когда-нибудь и это прояснится. А пока надо срочно звонить Матайтису и просить его помочь разыскать девушку по имени Оля, работающую официанткой в кафе рядом с метро «Октябрьское Поле». Может, она знает о Сергее что-нибудь такое, что прольет свет на фразу о том, что его жизнь могла бы круто измениться. Хотя какая теперь разница, если Сергея уже нет в живых.

Она села в машину и медленно выехала со двора, думая о Сергее Персице и о том, что Маша, несмотря ни на что, все-таки родилась в рубашке. Попасть за одно утро в два переплета – быть кем-то избитой и оказаться на дне оврага в искореженной машине – и остаться после этого в живых?

Двигаясь по Строгинскому шоссе в сторону моста, ей показалось, что уже слишком долго почти впритык к ее машине едет побитая, в пятнах ржавчины, темно-синяя машина «Жигули». Она бы, может, и не заметила ее, если бы не эта ржавчина, этот убогий и потрепанный вид машины. Она прибавила скорость, и синее корыто тоже. Когда она на большой скорости вырвалась на мост, синяя машина слегка отстала. Мне кажется или меня кто-то преследует? Чертовщина какая-то…

На Новощукинскую улицу она въехала уже без «хвоста», но сердце ее бухало в груди, как если бы за ней мчались и выли милицейские сирены. Какая же я трусиха. Если я так буду реагировать на каждую следующую за мной машину, то я скоро сойду с ума. И только она об этом подумала, уже двигаясь в сторону улицы Народного Ополчения, как снова увидела рычащую сзади и фыркающую дешевым бензином синюю развалину. А что, если этот идиот просто движется в центр, как и я? Ведь это единственная дорога.

Она опять прибавила газ и резко свернула на Маршала Конева. Синяя машина – за ней. И тогда она решила остановиться. И хотя это решение далось ей с трудом, потому что она все еще никак не могла поверить, что эта машина действительно едет именно за ней и водитель, сидящий за рулем, преследует именно ее, она все же остановилась. Резко. Так, что завизжали тормоза. Грязная и помятая машина медленно проехала мимо и свернула направо. Пот катился градом по лицу Анны. Ну вот, я ошиблась. Теперь можно спокойно ехать. Что мог подумать водитель? Наверное, свернув в переулок, он рассмеялся про себя и подумал, что все женщины за рулем – круглые дуры. А еще – трусихи.

Она завела мотор и покатила на улицу Маршала Тухачевского. Там она намеревалась развернуться в одном из тихих дворов и вернуться на Волоколамку, оттуда уже на Ленинградский проспект, где находится родильный дом с медсестрой Анисой. Но когда она выехала на Ленинградский проспект и стала отсчитывать номера домов в поисках роддома, ее настигла все та же синяя развалина. Стекла машины были забрызганы грязью, хотя на улице было сухо и машины вокруг сверкали чистотой. Анна попробовала было оторваться, но противная грязная машина ехала за ней почти до самого ее дома. Оставив машину под своими окнами, Анна почти бегом вбежала в подъезд и, ломая ногти, принялась отпирать двери. Когда же она оказалась в квартире и заперлась изнутри, сердце ее готово было выскочить из груди от страха. Она задыхалась, ноги подкашивались, а в горле застрял крик.

– Маша! За мной следили! Ты слышишь меня? – Она вбежала в спальню, но Маши там не оказалось. – Маша, ты где?

Но ей никто не ответил. Тогда она заглянула в ванную, туалет, кухню – Маша пропала. И лишь запах табака заставил ее подойти к двери, ведущей на балкон. Она приблизилась к ней и увидела сидящую в плетеном кресле Машу, курящую сигарету.

– Привет… Вы извините, что я курю… но нашла в кухне пачку и не смогла удержаться… – сказала Маша, стряхивая пепел и улыбаясь Анне. – Вы такая бледная. Что-нибудь случилось?

Глава 8
Истерика

– Что нового?

– Ничего особенного… – Маша выбросила на улицу недокуренную сигарету, словно стесняясь курить при Анне.

На кухне Анна увидела блюдо с жареной курицей и поняла, что Маша провела утро за плитой.

– Наверно, тебе стало гораздо лучше, раз ты приготовила обед, да еще и куришь. Голова уже не кружится?

– Нет. Все в порядке.

– Посторонних предметов в квартире больше не обнаружила?

– Предметов – нет, а вот один почти посторонний приходил. Ваш бывший муж – Григорий.

Анне не понравился ее ироничный тон, но она не подала виду.

– И что же ему было надо?

– Сначала я не хотела ему открывать. Но потом он уговорил меня. Сказал, что у него к вам одно важное дело. И оставил вот это. – С этими словами Маша достала из кармашка пижамной куртки конверт и протянула Анне. – Мне кажется, что это деньги. Конверт заклеенный, но все равно видно, как просвечивают доллары.

– Интересно… – Анна вскрыла конверт и увидела довольно внушительную пачку стодолларовых купюр. – И с чего это он так расщедрился? Не иначе как ему что-то нужно от меня…

– А вы разве не догадываетесь что?

– И что же?

– Да он же любит вас, Аня. И ревнует страшно к этому…

– …«приторному»?

– Вы его так называете? – смутилась Маша.

– Нет, так его называет моя не в меру любопытная соседка Ирина.

– Она, кстати, тоже звонила в дверь, но я ей не открыла. Она уже поняла, что в квартире кто-то есть, но я даже голоса не подала.

– Ты правильно сделала. Она сгорает от любопытства и зависти. Так что в следующий раз, когда почувствуешь запах гари, знай, это горит не картошка на плите, а плавится сама Ирина.

– Она не замужем?

– Попала в самую точку.

– Я вот тоже не замужем. Но не испытываю ни к кому ни зависти, ничего такого… – произнесла Маша. – Все же разные.

– Значит, ты вспомнила, что не замужем?

– Да, вспомнила. Да только не знаю, как это вышло. Просто слова вылетели, и все.

– А как ты себя чувствуешь?

– Вы уже спрашивали. С головой все в порядке, но там продолжает идти кровь и все болит. Может, меня изнасиловали? Что вам сказали врачи, которые обследовали меня? Сказали, чтобы вы молчали? Вам запретили говорить? Чтобы не травмировать меня?

Анна не знала, что ей и ответить. Ей было трудно определить, какое известие доставит ей меньше боли: солгать и сказать ей, что ее изнасиловали, чтобы хоть как-то объяснить ее физическое недомогание, или же сообщить правду о том, что она родила ребенка? И то и другое было способно повергнуть ее в шок, повредить и без того травмированный рассудок, заблокированную память. Но если с мыслью об изнасиловании женщина в силах справиться самостоятельно, поскольку речь идет исключительно о ней, о ее теле и душе, то известие о пропаже новорожденного ребенка способно разрушить психику роженицы до основания. Так, во всяком случае, представлялось на тот момент никогда не рожавшей, но с трепетом относящейся ко всему, что было связано с материнством, Анне. Однако она выбрала более нейтральное и безболезненное объяснение Машиному состоянию, которое пришло ей в голову неожиданно и в котором она увидела свое и Машино спасение. Операция! Она перенесла операцию. А почему бы и нет, тем более что это на восемьдесят процентов – правда. Ей же наложили швы? Наложили. Это реальность, которую подтвердит любой гинеколог, к которому она сможет обратиться, как только будет в состоянии самостоятельно перемещаться в пространстве. И тогда ей будет не в чем упрекнуть меня. А когда к ней вернется память и она вспомнит, где оставила своего ребенка, к тому времени ее психика, даст бог, придет в норму, и она сможет адекватно воспринимать происходящее.

– По гинекологии у тебя все в порядке. Просто в результате нервного потрясения… – начала она, но ее слова были резко прерваны истеричным выкриком Маши:

– Вы все врете. Какое такое потрясение, если у меня болит низ живота и ломит поясницу? Я ударилась башкой, а болит в самом низу.

– Разве ты не знаешь, почему у тебя болит живот? – попыталась она образумить ее и напомнить ей, в каком случае у женщины могут возникнуть характерные боли.

– У меня там швы… Я же чувствую. И они болят. Меня зашивали. Как тряпичную куклу… Я помню это. Мне было больно, ужасно больно, и я кричала. И не надо ничего скрывать от меня. Больше, чем я сама скрываю от себя, уже никто не скроет… Мне страшно, понимаете? Страшно. Что со мной сделали? Кто? И что это за бирки? Я никому и никогда не причиняла боли. У меня нет врагов.

Маша разошлась.

– Машенька, я прошу тебя, успокойся. Тебе нельзя волноваться. Если ты сейчас не прекратишь кричать, я вынуждена буду вызвать врача, он сделает тебе укол… Возьми себя в руки, постарайся успокоиться. И больше не кури. Тебе нельзя.

– Вас не было целое утро. Вы же ездили на квартиру к этому парню, с которым я была в машине. Почему ничего мне не рассказываете? Кто он?

– Откуда тебе известно, где я была?

– Подслушала ваш телефонный разговор. Вы говорили об этом Персике с каким-то Максимом. И что? Вы видели его квартиру? Разговаривали с соседями? Что-нибудь узнали?

– Да, Машенька. Узнала. Но ты и меня пойми. Мне трудно определить, что тебе можно сейчас рассказывать, а что – нет. Ведь стоит мне сказать что-то, не подумав, как у тебя снова начнется истерика. Я боюсь за тебя…

– Так что сделал мне этот парень? Этот Персик, черт бы его побрал?

– Ты становишься агрессивной. Но я отвечу тебе. Этот парень, Сергей, подобрал тебя на обочине. Ты лежала на обочине дороги, раздетая, со следами побоев на теле. Сначала он принял тебя за… сама понимаешь кого…

– За шлюху дорожную, понятно. И что же?

– Но потом, когда ты очнулась… Ведь ты же была без сознания. Так вот, когда ты очнулась, он стал расспрашивать тебя обо всем, что с тобой случилось… Он одел тебя в свою одежду и повез с собой в Ростов.

– Куда? В Ростов? Но зачем?

– Он ехал к своему брату в гости. Собирался сообщить ему что-то очень важное.

– И что дальше? И кто вам обо всем этом рассказал, если его уже нет в живых? Вы что, сочиняете все это на ходу?

– Зачем ты так. Я говорила с его другом, которому он позвонил прямо из машины, чтобы спросить, в каком… – она чуть не проговорилась про родильный дом, – в каком округе работает его родственник, милиционер. Он рассказал ему, что подобрал девушку на дороге и что она не помнит своего имени…

– А при чем здесь милиционер?

– Он хотел временно оставить тебя на одном из постов ГИБДД, чтобы за тобой приехала милиция и «Скорая»… Он же понимал, что тебе требуется медицинская помощь…

Я совершенно не умею лгать. Она и так презирает меня, а сейчас и вовсе влепит мне пощечину, и правильно сделает. Ведь тогда я не выдержу и расскажу ей, что она родила девочку.

– Сколько их было? – вдруг низким голосом, глядя на Анну исподлобья, спросила Маша и замерла в ожидании услышать нечто очень страшное и неотвратимое.

– Ты о чем?

– Сколько было этих… насильников? Ведь вы же все знаете!

– Не было никаких насильников, Маша…

Она поняла, что не в силах больше придумывать всякие небылицы. Открыла было рот, чтобы сказать Маше правду, как раздался телефонный звонок. Она схватила трубку и сразу же ушла с ней на балкон, чтобы Маша не могла ее подслушать. Звонил Матайтис.

– Анна, мне надо срочно с вами встретиться. Это очень важно. Пожалуйста, не выходите из дома и никому не открывайте дверь. Дело куда более серьезное, чем я предполагал.

– Что случилось, Максим?

– Только не по телефону.

– Вы ищете повод, чтобы прийти ко мне?

– Это больше, чем повод, – ушел он от прямого ответа. – Вам грозит опасность.

– Хорошо, приезжайте. У меня тоже есть для вас новости. Заодно и пообедаете.

Она вернулась на кухню. Маша нарезала большим ножом хлеб и даже не повернулась в ее сторону, словно ее присутствие для нее теперь ничего не значило.

– Маша, сейчас ко мне приедет один мой знакомый, при котором я попрошу тебя вести себя спокойно и не провоцировать меня, не злить… Я понимаю, что тебе сейчас тяжело, но не стоит срываться на мне. Это Максим, тот самый, что помог мне выяснить, кому принадлежала машина, и он же сообщил мне адрес Персица.

– Я не буду. И вообще мне пора уходить от вас. – Она зябко передернула плечами и судорожно вздохнула. – Я не хочу быть вам в тягость. Вот только вспомню, где жила и как меня зовут, так сразу же уйду. Я устала от этой неопределенности и от вас. Вы постоянно от меня что-то скрываете, и меня это раздражает и злит. Лучше бы вы набрались решимости и рассказали мне все. Это помогло бы мне поскорее все вспомнить. Я уже и так чувствую, что вот-вот что-то вспомню… Например, свою комнату. Я помню кровать, застеленную толстым покрывалом в розовых цветах, и вышитую подушку, на которой изображена мельница. А на другой подушке – ландыши. Много ландышей. Вот так-то вот.

– Хорошо, мы поговорим об этом позже. А сейчас перекуси и иди к себе. Я встречу Максима и покормлю его обедом. – Анна открыла холодильник, достала банку с маринованными грибами и консервный ключ.

«Он что, тоже ваш любовник?»– послышалось ей, и она от неожиданности чуть не выронила банку. Обернувшись, она увидела Машу, спокойно, с невозмутимым видом сидящую за кухонным столом и играющую с солонкой. Она не могла так сказать. Просто не посмела бы. Какая дерзость! Несколько мгновений Анна, не отрывая взгляда, следила за ней, пытаясь понять, на самом ли деле Маша произнесла эту оскорбительную для нее фразу или нет, но, так ничего для себя и не выяснив, вернулась к своему занятию – открыванию банки с грибами. Ее не оставляло неприятное ощущение фальши, возникшее между ними, и от этого становилось просто невыносимо. Получалось, что она, приютив под своей крышей незнакомого ей человека и всем сердцем желая ему только добра, сделалась для него мишенью для насмешек. Иначе как можно объяснить эту мерзкую фразу? Разве не желанием унизить Анну и представить ее молодящейся и потерявшей всякий контроль за своими чувствами женщиной, цепляющейся из последних сил за мужчин?

Горькая обида захлестнула ее, и она вдруг поняла, что не сможет больше по-прежнему относиться к Маше. Она так расстроилась, что даже движения ее стали вялыми. Она разогрела Маше вчерашний суп, поставила перед ней тарелку и, не в силах больше находиться с ней рядом на кухне, молча ушла в комнату. Села на диван и обхватила лицо руками. Ей вдруг захотелось остаться совсем одной. Чтобы не было рядом ни Маши, ни Миши, ни Гриши, ни даже Максима Матайтиса. И тогда ей не придется выслушивать оскорбительные для нее намеки, краснеть при упоминании мужского имени. Она уже не так молода, чтобы влюбляться и принимать у себя мужчин. И ей надо смириться с этим.

– Извините меня, пожалуйста… – Маша неслышно вошла в комнату, села рядом и положила голову ей на колени. – Я просто разозлилась. Не смогла сдержаться, чтобы не сказать вам грубость. Но на самом деле я так не думаю. Ведь я же прекрасно понимаю, что вам приходится встречаться с этими мужчинами, чтобы они давали вам денег для меня. На мое лечение. Я поступила подло. Просто как свинья. Простите меня, я вас очень прошу…

Анна, растроганная раскаянием Маши, обняла ее и поцеловала.

– Машенька, и ты меня тоже прости. Я действительно веду себя довольно легкомысленно, чем невольно вызываю твое раздражение. Ведь я же понимаю, что ты, уверенная в том, что подверглась насилию, видишь в мужчинах прежде всего зверей, животных. Но тебя никто не насиловал, поверь мне.

– Но тогда что же произошло со мной?

– Как сказал доктор, – она вернулась к своей спасительной версии, только чтобы не говорить ей про ребенка, чтобы не нанести новую травму, – ты, возможно, перенесла несложную гинекологическую операцию. Скоро боли прекратятся, швы зарастут…

– Швы… Да, да… я помню…

– Да. Причем выполненные профессионально. Ты веришь мне?

Лицо Маши сразу же просветлело.

– Как же я благодарна вам за эти слова. А я ведь действительно с ума сходила при мысли, что меня изнасиловали. Все затуманилось перед глазами, и я стала злой, очень злой. Еще мне хотелось плакать или даже кричать. Вот я и выместила свое зло на вас… мне стыдно. Жутко стыдно. Только теперь появились новые вопросы. Операция – это понятно. С кем не бывает. Но меня же кто-то бил, я разглядела свое тело в зеркало, когда мылась. Причем били даже по лицу. А еще эти злополучные бирки. Знаете, о чем я сейчас подумала? А что, если я на самом деле злая и отвратительная?.. Ведь вспылила же я сейчас, сказала вам гадость. Я не знаю своего характера, не знаю, чем я занималась до того, как со мной все это произошло. И теперь мне страшно, что когда я все вспомню, то возненавижу себя. А вы – возненавидите меня. А мне бы так хотелось, чтобы вы были моим другом. Вы – удивительная. Вы, если хотите, сумасшедшая. Сейчас таких нет. Вы так много делаете для меня, а я ведь вам никто. Я вам нагрубила, а вы разогрели мне суп. Это невозможно понять. Это непостижимо.

Раздался звонок. Обе женщины вздрогнули.

– Ну вот, из-за меня вы не успели приготовить обед для Максима.

– Ничего страшного… Там почти все готово.

– Я уйду в спальню и обещаю, что не буду подслушивать.

Маша еще раз обняла ее и закрылась в спальне. Анна впустила Максима.

– Ужасно рад вас видеть. – Лицо его сияло. – Постоянно о вас думаю, честное слово.

– Максим, проходите. Сейчас пообедаете и за столом расскажете, что же стряслось. Я и так после вашего звонка места себе не нахожу.

– Есть из ваших рук! Представляю, какое это наслаждение…

– Максим, вы ведете себя крайне несерьезно. Мне становится не по себе от ваших слов. Я стала даже подумывать о том, чтобы прекратить это расследование и забыть о существовании всех тех, кто косвенным образом замешан в истории с Машей. Я нахожусь в постоянном напряжении, меня все это выматывает… – Присутствие этого красивого молодого человека ее смущало, и она говорила, как ей казалось, все невпопад.

– Вы устали, я понимаю. Но то, что вы сейчас сказали, имеет непосредственное отношение только ко мне, не так ли? Вы хотите, чтобы я ушел, и тогда вы обратитесь за помощью к кому-нибудь другому?

– Признаться, да… – Она произнесла это и почувствовала, что снова совершила ошибку. Сейчас он развернется, уйдет, и я его больше никогда не увижу. А мы с Машей останемся без защиты. Ко мне будет приходить Гриша, время от времени – Миша, и жизнь моя превратится в настоящее болото, в пошлости которого я когда-нибудь и захлебнусь.