Текст книги "Тринадцатая гостья"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 5
Село Страхилица (Болгария), октябрь 2008 г

«Здравствуй, дорогая Наташа! Пишет тебе твоя подруга Соня Муравьева. Думаю, ты удивлена. А как я удивилась, когда узнала, что ты живешь в Болгарии! Наташа, я так рада, что мне удалось тебя найти. Честно скажу, мне потребовалось время и надежные люди, которые разыскали тебя. Я понимаю, прошло время, и у каждой из нас своя жизнь. Мы обросли новыми знакомыми, приятелями, но для меня ты, Ната, осталась самой близкой подругой. Скажу сразу, мое письмо не праздное, нет. Мне срочно нужна твоя помощь. Как ты уже поняла, более близкого человека, которому я могла бы довериться, у меня нет. У меня проблемы, сложности, и мне просто необходимо, чтобы рядом со мной был такой близкий человек, как ты. Вернее – только ты. Ты помнишь, как мы с тобой представляли себя балеринами, устраивали танцы на веранде вашей дачи, как я приносила старые мамины платья, и мы с тобой надевали их? И как нам было хорошо вдвоем! И вся Москва была наша! Понимаю, мое письмо может оказаться несвоевременным, ты же можешь быть занята, можешь работать и т. д. К тому же у тебя может быть молодой человек, который помешает нашему с тобой плану. А план следующий. Мне просто необходимо, чтобы ты приехала ко мне в Мюнхен. Я вышлю тебе денег на визу и на улаживание всех твоих проблем и на билет, разумеется. Постарайся приехать. Поверь мне, ты не пожалеешь. Если ты поможешь мне выкрутиться из той ситуации, в которую я попала, я не останусь в долгу. Да и вообще, у меня есть деньги, и, если, к примеру, у тебя сложности с работой или что-нибудь в этом роде, я тебе помогу. И работу найду, и жить будешь у меня. Словом, жизнь твоя, если ты приедешь ко мне, кардинально улучшится. Если ты согласна, позвони мне, то есть просто пусти сигнал на мой сотовый. Тебе это ничего не будет стоить. Как только я его получу, сразу же вышлю тебе деньги Western Union.

Ната, прошу тебя, ради нашей дружбы! Приезжай! Я тебя жду.

Целую

Твоя Соня»

Хорошее письмо. Обнадеживающее. Особенно, когда ты увязла по горло в нищете, когда стоит глубокая осень, за окном идет дождь, а самое близкое существо на сегодняшний день, преданное тебе, – это Тайсон. Любимая собака. Когда ты, русская девушка, похоронила себя в крохотном болгарском (вернее, турецком) селе старинного, исторически сложившегося района Делиорман, проживание в котором ставит на тебе особую печать. Сто левов в месяц, тяжелый физический труд, болезни и кромешное одиночество… А тут вдруг распахиваются солнечные ворота, предлагающие тебе войти в другую жизнь, где тебя ждут и любят.

Да, все так и могло бы случиться, если бы не одно обстоятельство – в моей жизни никогда не было подруги по имени Соня. И ни с кем я не танцевала в старых маминых платьях на веранде. У меня в юности были совершенно другие пристрастия: книги, мотоцикл, путешествия. Я любила путешествовать одна, срывалась и с завидной легкостью (как любила повторять мама) уносилась куда-нибудь в Карелию или в Крым. Это было моей страстью, моим образом жизни. И все бы так и продолжалось, если бы не Тони. Тони – это колдовство, наваждение, это своеобразная болезнь, возможно даже – настоящая любовь, такая, какой больше не случится в моей жизни, поскольку Тони… Тони… Его больше нет…

Я пустила сигнал, не задумываясь. Ведь стоит этот богатой дамочке из Мюнхена получить от меня сигнал, как она сразу же вышлет деньги. А уж как я с ними поступлю – мое дело. И не моя вина, если она что-то перепутала и что на свете существует не одна Вьюгина Наташа.

Я не хотела зацикливаться на этом письме, как и всерьез задумываться над тем, что я собираюсь попросту украсть обещанные (предложенные?) мне деньги. Заберу деньги и исчезну из Страхилицы. Хотя и куда же это я исчезну? Вернусь в Москву? К родителям? Я не уверена, что они меня ждут. Они оскорблены до глубины души моим поведением в Варне, моим отношением к ним. Как же, ведь я не оценила их порыв!

Да, предположим, это я вызвала их в Варну. Но их приезд я не так себе представляла. И уж меньше всего я ожидала увидеть в их компании официальное лицо – помощника консула. Они приехали за мной. Собственно говоря, я этого и хотела. Тем более что в Болгарии меня уже ничто не держало. Вернее, никто не держал.

Так не хотелось вспоминать события тех дней. Но получалось, что мне не хотелось думать ни письме, ни о том, что я собираюсь присвоить себе чужие, попавшие ко мне по ошибке деньги, ни о том, что вообще произошло со мною за последние три года. Но разве можно приказать собственным мыслям свернуться клубочком где-нибудь у меня под боком и уснуть вместе со мной, укрывшись покоем и чувством уверенности в завтрашнем дне? Иногда они существуют словно бы отдельно от меня и не поддаются ни на какие мои уговоры – оставить меня в покое, они бередят мне душу, густо посыпают солью начавшие уже рубцеваться раны. Сколько уже раз я прокручивала в мыслях все то, что было связано с Тони! И до сих пор, когда я произношу это имя вслух, моя реакция скорее даже физическая: кровь бросается мне в лицо, сердце начинает колотиться так, что отдает в горле, а глаза наполняются слезами. Вот так.

Роман по Интернету. Конечно, что может быть банальнее и пошлее? Но у меня все было красиво. И Тони, выудивший меня, как рыбку, в Сети, не отпускал меня ни на минуту. Он говорил о любви – он умел очень красиво говорить о любви. И все потому, что любил меня по-настоящему. Миллионы слов, обращенных к девушке, которую ты любишь. Они наполнили мою, в общем-то, одинокую, переполненную никому не нужной свободой жизнь радостью, надеждами, счастьем ожидания встречи с тем, кого любишь.

Тони был красив, молод, он постоянно говорил о любви и о предстоящей свадьбе. А потом – приехал, и мы кружили с ним по Москве, просто не отрывались друг от друга. Мотоцикл был нашим единственным свидетелем, видевшим и слышавшим все, что касалось нашей любви. Как верный конь, он поджидал нас где-нибудь в лесу, неподалеку от того места, где мы обнимались… Тони, в отличие от фотографий, которых у меня в папке «Тони» набралось около пятидесяти штук, в жизни был ярче, красивее, трогательнее. Смуглая нежная кожа, волнистые темные волосы, чудесная белозубая улыбка, исполненный любви взгляд. Все мои прежние, прямо скажем, идеалистические представления о любви подтвердились историей с Тони. Он был романтичным героем с приятным иностранным акцентом, ласковым, щедрым. Он покупал мне цветы, называл меня, в общем-то некрасивую девчонку, самой красивой женщиной на свете, носил меня на руках, а в аэропорту, перед тем, как расстаться, подарил обручальное золотое кольцо с бриллиантом. Когда он перешагнул через белую полосу, отделявшую пассажиров от провожающих, я разрыдалась. У меня была истерика. Я почему-то подумала, что никогда больше его не увижу. Такой душевной боли до этого я никогда не испытывала.

Долго я стояла, глядя в никуда, не в силах пошевелиться, пока не поняла, что Тони в Москве больше нет, и в России – тоже. Что прошло уже три часа, и самолет его приземлился, вероятно, в Варне, а я, оглушенная биением своего сердца, продолжаю, как ненормальная, смотреть ему вслед. Успел ли он соскучиться по мне за эти три часа? Я верила, что он испытывает ко мне примерно такие же сильные чувства, что и я к нему. Однако телефон мой молчал… То есть, рассуждала я, он вернулся домой, но мне не позвонил, не сообщил, что долетел благополучно.

Дома, вернувшись из аэропорта, я сразу же включила компьютер, вошла в Интернет. И как завороженная следила за экраном в ожидании маленького желтого конвертика – уведомления о почте. Следила я и за информационными телевизионными выпусками – вдруг его самолет не долетел! Это было бы единственным оправданием его молчания. Но никаких сообщений о разбившихся самолетах, летевших в Болгарию, к счастью, не было. Значит, Тони жив. А это – главное.

Мама, заглядывая ко мне в комнату, несколько раз пыталась заговорить со мной, понять, что произошло. Из моих скудных объяснений, связанных с приездом в Москву Тони, она знала только, что он прилетел и что он любит меня.

– Ма, ну что ты так на меня смотришь? Он не бросил меня, мы решили пожениться. У нас все нормально. Просто у него проблемы с телефоном.

– Ну да… – кивала головой мама, глядя на меня испуганными глазами. – Ты, главное, так уж не переживай. Мужчины, они знаешь, какие?

– Нет, не знаю… – мы обе понимали, что я говорю правду.

До Тони у меня не было мужчин, хотя со стороны я могла бы показаться вполне современной, не обремененной девственностью московской девушкой-студенткой. Студенткой… Экзамены в университет на филфак я благополучно провалила, а поступать еще куда-то у меня не было сил. По сути, в этом году я доставила своим родителям одни хлопоты и разочарования. Кому же будет приятно, если их единственное чадо все никак не определится со своим будущим? Да и вообще, что это за дочь такая, которая целыми днями гоняет на мотоцикле, а вечером проваливается по уши в Интернет, общаясь с каким-то проходимцем? А теперь вот еще и жених у нее объявился! И все бы ничего, да только не пожелал он почему-то познакомиться с ее родителями.

– Странно все это, Ната, – сказала мама, обнимая меня сзади и целуя в затылок. Она редко позволяла себе такую нежность по отношению ко мне, считая это проявлением слабой воли, в то время как я воспринимала это как проявление любви. – Ну, почему он не захотел с нами познакомиться? Ведь если мысли у него честные и ясные, если он хочет на тебе жениться, он просто обязан был прийти к нам, мы бы его расспросили о семье, о его планах на будущее. Кстати, а чем он занимается? И на что вы собираетесь жить? У него есть профессия?

– Он время от времени ездит в Голландию или Францию – работает там, строит дома, кладет плитку… – Морща лоб от досады, что наверняка я скажу сейчас не то, что от меня хотели бы услышать, вспоминала я рассказы Тони о его жизни, собирала мозаику из обрывков наших с ним долгих и сумбурных разговоров.

– Так он – плиточник?! – ахнула мама, для которой перспектива отдать замуж единственную дочь за какого-то болгарского плиточника являлась падением в пропасть. – И ты, ты, Ната, собралась замуж за плиточника, обыкновенного парня из неизвестной тебе страны, причем страны бедной? И все – ради чего? Чем он тебя так привлек?

– Он любит меня, мама, – прошептала я, чувствуя себя героиней мелодраматического сериала. – Разве этого мало?

– А ты подожди… пока тебя не полюбит кто-нибудь более достойный. Ты пойми, мы – люди не бедные, мы поможем, но надо ведь помогать тем, кто и сам старается.

Мой отец – бизнесмен, он занимается продажей немецкой бытовой техники. Моя мама – правая рука папы, в этом и заключается ее должность по жизни.

Я видела, как мама старается объяснить мне на пальцах всю несостоятельность моего плана выйти замуж за непонятного и, по сути, безработного и бездомного Тони, но я в то время думала только о нем, вспоминала его поцелуи, горячие руки, смуглое гладкое и совсем еще юное тело, его нежное лицо, обрамленное черными локонами. Я тогда и понятия не имела, что он настоящий цыган. К тому же, мне казалось, что за те два дня, что мы провели вместе, втроем: я, Тони и мой мотоцикл (в лесу под Переделкино), я успела забеременеть. Во всяком случае, мне этого хотелось. И моя беременность представлялась мне в исключительно романтичном, возвышенном ареоле: все мои родные отворачиваются от меня, и вот я, с гордо поднятой головой и огромным животом, иду по краю моря, держась за руку Тони. Мы – изгои, но мы – вдвоем. И мы – любим друг друга.

Надо ли говорить, что финансовые проблемы всегда представлялись мне лишь словами – я никогда не голодала, и у меня никогда вообще не бывало никаких финансовых проблем. Все, что мне было нужно, мне тут же покупалось. Да и на карманные деньги я никогда не жаловалась.

– Послушай, ты бы могла сделать приличную партию с Гариком из папиного офиса, он хороший парень, да и отец его – порядочный человек, правда, живет Гарик в Финляндии. Зато квартира свободна. А чем тебе не понравился Женя Мышкин, сын дяди Саши, папиного приятеля, ты знаешь, о ком я говорю. А Фима? Может, он и некрасивый и полноватый, но он очень умный, хорошо воспитан, я уверена, что, если он не уйдет полностью в свою науку, он будет хорошим семьянином…

Говорить с мамой можно было бы годами – об одном и том же, и лейтмотив был бы всегда один: брось ты, к чертям собачьим, своего Тони и займись, наконец, устройством своей личной жизни!

Мой роман с Тони мои родители воспринимали крайне несерьезно, это факт. Но разве могли они предположить, чем закончится для меня это виртуальное знакомство и что сам Тони окажется средством для циничного вымогательства?

…Когда же он, наконец, объявился в Интернете, я уже похудела килограммов на десять. Увидев его адрес на экране, я чуть не потеряла сознание.

«Canim, извини, что не писал, болел. Приезжай, я люблю тебя, жду. Мои родители готовят свадьбу».

А потом было еще несколько десятков похожих сообщений. Потом он прислал мне официальное приглашение на три месяца.

И я решила, что поеду. Деньги на дорогу упали, мне, можно сказать, с неба – я очень выгодно продала свой мотоцикл. Купила туристическую визу и, оставив родителям записку: «Улетаю в Варну, к Тони. Позвоню. Простите. Ната», – покинула Москву…

Мне надо было бы насторожиться еще в аэропорту Варны, когда я не увидела там встречающего меня Тони. А ведь мы с ним обо всем договорились. Вместо него ко мне подошел молодой человек в светлом плаще и широкополой шляпе и спросил: не я ли поджидаю Тони? Словом, он сказал, что за пятьсот евро отвезет меня к Тони домой. Что у Тони сломалась машина. Я не слушала подробности, да и зачем, если сейчас я все равно увижу своего Тони!

Парня звали Радо. Смуглое рябое лицо, холодные темные глаза, серьга в ухе. Он отвез меня в пригород Варны на своем стареньком «Рено», всю дорогу он молчал. Где-то, очень глубоко в моей душе сидело сомнение относительно всего, что я сделала за последние два-три месяца. Неглупая, вполне адекватная московская девочка, я чувствовала, что увязаю в какой-то странной, попахивающей опасностью истории, но это будоражащее состояние нервозности, страха и какой-то воспаленной, болезненной любви буквально околдовало меня. Быть может, виною тому была та неожиданно заполнившаяся любовью пустота в моей душе. Ведь меня еще никто так не любил, как Тони! Мои утомительные, но приятные сердцу поездки на мотоцикле, которые скрашивали мое одиночество (я далеко не байкер, больше того, я боюсь этих ребят в коже, живущих по каким-то своим понятиям), были моим протестом против всего того, что я называла отсутствием личной жизни. Я словно доказывала себе, что могу спокойно прожить одна, без любви, без мужчин. Не сказать, что я уж совсем никому не нравилась, но если кто-то и обращал на меня внимание, то, как правило, какой-нибудь тюфяк, «ботаник» или маменькин сынок. Словом, те, кому нравилась я, не нравились мне. Обычное дело…

…Машина свернула на узкую улочку, забитую небольшими старыми домишками, крытыми оранжевыми черепичными крышами, потом мы спустились к морю и оказались напротив нового, вычурного, выкрашенного в ядовито-зеленый цвет дома со смешными нелепыми балконами, украшенными белыми колоннами. У калитки росли высокие, в человеческий рост, красные розы – они распускались, как мне показалось, прямо на глазах, источая крепкий аромат. За домом виднелась голубая полоска моря. Дивное, красивейшее место. Просто рай.

– Наташа! – Тони словно вырос из-под земли. Я не видела, чтобы он бежал ко мне с крыльца дома. Может, он ждал где-то поблизости.

Он был со мной, он обнимал меня, и это было главным. И черт с этими пятьюстами евро! Когда-нибудь я расскажу ему об этом.

Ответ на телефонный сигнал, пущенный мною стрелой в неизвестный мне Munchen, пришел незамедлительно. Это была эсэмэска: «Завтра утром я пришлю тебе код Western Union, получишь деньги в Шумене – пять тысяч евро. Закажи в Софии шенгенскую визу в посольстве Германии на месяц (если получится, на три месяца), купи билет до Мюнхена на самолет и сообщи мне дату и рейс по телефону. Твоя Соня».

Пять тысяч евро! Да на эти деньги можно, купив шенгенскую визу, исчезнуть, улететь куда-нибудь подальше от всех, скрыться, спрятаться, устроиться на работу в каком-нибудь прибрежном ресторанчике в Испании и вообще начать новую жизнь! Где гарантия, что эта Соня, увидев меня и поняв, что она поставила не на ту лошадь, не прогонит меня с треском с глаз своих, да еще и потребует обратно свои деньги? Скажет, зацепив ногтем указательного пальца мой подбородок: ты зачем заявилась сюда, сучка, разве ты не поняла, что деньги попали к тебе по ошибке? Почему ты сразу не сообщила мне об этом?! И будет, между прочим, права! И придется мне возвращаться в свою Страхилицу, к своим козам и Тайсону. С другой стороны, если Соня поймет, что ее обманули, она может просто-напросто заявить в полицию, тем более что имя-фамилию мои она знает. И тогда меня будут разыскивать не только родственники Тони и мои родители, но и целая свора полицейских…

В случае если я, прибыв в Мюнхен, просто сделаю вид, что это я ошиблась, что вижу перед собой совершенно не ту Соню Муравьеву, с которой якобы я была знакома в школьные годы, тогда уже я стану возмущаться тем, что меня потревожили, обманули, доставили мне множество бесполезных хлопот. Интересно, что будет тогда? Извинится ли Соня Муравьева-Бехер за свою ошибку, или же, как я предположила в первом варианте, прогонит меня в шею, не считая нужным приносить мне свои извинения?..

На печке стоял старый чайничек с заваренной липой. Там, где я живу, чай считается напитком для больных. Чай с травами называется «чай с билками», билки – это травы. И пьют такой чай только больные. Нормальные же люди здесь пьют лишь крепкий кофе (причем крохотную, с наперсток, чашку кофе они могут растянуть на час-полтора) и лимонад. Понятие «черный чай» здесь отсутствует, в отличие от соседнего государства, просто помешанного на чае, – Турции, где на каждом шагу тебе готовы предложить разлитый по маленьким прозрачным фигурным стаканчикам крепкий ароматный непременный турецкий чай. А ведь я живу в турецкой деревне! Казалось бы, здесь живут турки. Им по штату не положено пить кофе и, тем более, пиво или водку. Но турки здесь взяли от болгар все то, что хотели: никто из мужчин ни в чем себе не отказывает…

Я налила в чашку чай, положила ложку меда. На улице в ночной темени, промокшей от нескончаемого холодного дождя, лаял мой верный пес Тайсон. Он беспокоился по любому поводу: пробежавшая за забором собака, лисица, хорек с истекающей кровью курицей в зубах, пьяный Рыдван. Мои две козочки спали в хлеву, прислушиваясь к шуму дождя. А куры наверняка ежились от холода – черепичная крыша пропускала воду.

Я пила чай и представляла себе завтрашний день. Неужели на самом деле какая-то неизвестная мне Соня Муравьева пришлет мне, всеми забытой Наташе Вьюгиной, такую кучу денег?! А может, она просто сумасшедшая?! Нет, конечно, это не так. Но ей зачем-то очень сильно понадобилась эта сама Наташа. Что же приключилось в Мюнхене с Соней? Какая стряслась с ней беда, что она, так сильно рискуя, собирается расстаться с такой крупной суммой денег, лишь бы только моя тезка приехала? Неужели, когда у тебя есть деньги, ты не можешь решить все свои проблемы и тебе непременно нужна помощь подруги детства? Странная история. Ну и пусть! А что, если это мой шанс что-то изменить в своей жизни? Быть может, ошибка Сони Бехер сослужит мне, нищей и никому не нужной «русскине», хорошую службу?

И я приняла решение.

Глава 6
Город Шумен (Болгария), октябрь 2008 г

Утром у меня ушло два часа на то, чтобы покормить кур, подоить коз, отправить их в стадо (чабан задержался, люди в селе говорили, что у него проблемы с женой) и отпроситься у Нуртен, моей хозяйки. Я объяснила ей, что мне нужно в Шумен, по срочному делу.

Нарядная – голубые шаровары и голубая теплая кофта, белая с синим косынка – Нуртен посмотрела на меня с недоверием. Она ждала, что я объясню ей, зачем мне так срочно понадобилось в город, но я не собиралась никому ничего объяснять. Но и привлекать к себе внимания я тоже не хотела. Сказала, что у меня разболелось горло, распухли гланды. Нуртен сказала, что ее муж, Эмин, собирается в город, он может сам отвезти меня в больницу. Делать было нечего, и я отправилась в Шумен с Эмином, на его «BMW». Он плохо говорил по-болгарски (надо сказать, что многие жители Страхилицы, хоть и живут в Болгарии, говорят только по-турецки, а некоторые так и вовсе годами не покидают деревни), а потому мы всю дорогу молчали. Как тогда, с Радо.

Я снова вспомнила Тони и тот яркий солнечный день, когда я прилетела к нему в Варну. Радо уехал, мы остались одни в доме. Тони объяснил мне, что пожениться мы пока не можем, ему всего шестнадцать лет, он просто выглядит так мужественно и кажется постарше. Меня это ничуть не смутило.

– Но мы все равно поженимся. Нас родственники мои поженят. У нас будет свадьба!

А потом он исчез. Приехала машина, его кто-то позвал, он, поцеловав меня и шепнув: «Canim, я сейчас…», ушел. Я прождала его до вечера. Слонялась по пустому, новому, пахнущему штукатуркой и свежестругаными досками дому – и ждала, ждала. Нашла в холодильнике кусок брынзы, она показалась мне самой вкусной едой на свете.

А ночью приехали какие-то люди, целая компания или, точнее, семья.

– Я – майка на Тони, – сказала мне полноватая женщина в черных брюках и золотистой кофте.

А потом на ломаном русском она начала рассказывать мне какую-то удивительную историю о том, как много их семья потеряла из-за любви Тони ко мне. Что он должен был жениться на богатой девушке из их племени (а тогда я не понимала, о чем вообще идет речь!), а Тони как с ума сошел – влюбился «в Интернет».

…Эмин высадил меня возле больницы и уехал, сказав, что, когда мне надо будет обратно домой, я должна дать ему сигнал. Здесь это принято – не звонить, как звонят нормальные люди, а посылать унизительные сигналы: мол, у меня нет денег, но я хочу с тобой поговорить, набери мой номер…

– Добре, я позвоню, – сказала я, оглядываясь в растерянности и еще не понимая, в какую сторону мне идти. Я имела самое смутное представление, где же тут поблизости расположено отделение Western Union.

И в эту самую минуту в моем кармане прозвучало характерное «дзынь-дзынь»: пришло сообщение. Соня прислала код. Набор цифр. И тут же я неподалеку от себя увидела банк с черно-желтой рамочкой – Western Union. С бьющимся сердцем я вошла в банк и протянула в окошко свой телефон с открытой эсэмэской-кодом и паспорт. Паспорт – документ – number is one.Я до сих пор думаю, что Тони погиб из-за моего паспорта, вернее, спасая меня. Он очень хотел, чтобы мой паспорт всегда был при мне. Они у меня его отбирали, а он приносил его обратно. Я знала, что его бьют, у него серьезные проблемы с родителями, промышлявшими такими же русскими дурочками вроде меня, что они воспользовались его любовью ко мне, моим приездом в Варну, чтобы потом через меня выуживать у моих родителей деньги. И мое счастье, что у меня не было золотых коронок на зубах, иначе их бы вырвали чуть ли не в первый же день. И эту показушную свадьбу они сняли на пленку специально для того, если мои родители все-таки заявятся сюда, в Болгарию, в консульство. Свадьба – целый спектакль. Это удивительно, что я вообще дожила до нее! У меня на нервной почве… Нервная почва… Нас же разлучили с Тони! Меня оставили в этом доме, а его увезли в неизвестном направлении. Из-за нервов у меня тело покрылось лишаями. Стали выпадать волосы, болеть зубы. Пропал аппетит. Они звонили моим родителям в Москву и просили денег на мое лечение. Это был кошмар, который я никак не могу забыть!!!

Девушка в окошке спросила меня: выдать ли мне деньги в евро или в левах? Я сказала – тысячу в левах, остальное в евро. Постаралась, чтобы мой голос звучал обычно, как будто бы время от времени я получаю приблизительно такие же суммы. А почему бы и нет?

Я уложила все деньги сначала в хрустящий пакет, потом в сумку (это мое ноу-хау) – на случай, если в мою сумку попытается залезть вор, я услышу хруст…), вышла из банка, поплотнее запахнула пальто и вошла в первое попавшееся кафе. Еще недавно вдоль Славянского бульвара под огромными, дивно пахнущими цветущими липами стояли столики кафе, они тянулись от «Русского памятника» к отелю «Мадара», казалось, это одно огромное кафе. Теперь же стоял октябрь, все зонтики, стулья и столики были убраны внутрь ресторанов, кафе и закусочных, но особой грусти почему-то этот факт у меня не вызывал. Я всегда считала, что в каждом времени года есть своя прелесть. Если летом, в жару, хотелось укрыться под тенью лип и каштанов, оказаться поближе к фонтанам, то сейчас, когда на улице стало пасмурно и шел дождь, да и холодно было, очень даже приятно было зайти в теплое кафе, устроиться за столиком и заказать горячий шоколад или кофе. И смотреть сквозь стекло из тепла на стужу, на улице кутавшихся в плащи и пальто людей, на мокшие под дождем кроны облетавших деревьев.

В кафе было тихо, за соседними столиками сидели в основном женщины – они пили кофе, курили и тихо переговаривались между собой. Женщины в Болгарии совершенно не похожи на нас, русских. Во-первых, они намного миниатюрнее, стройнее и практически не носят платьев и юбок – одни штаны. Во-вторых, я заметила некоторую особенность – они гораздо менее открыты, чем мы, русские, подчеркнуто вежливы и держат дистанцию, и весь их внешний вид, начиная от взгляда и заканчивая манерой держаться, свидетельствует об их неистребимом высокомерии. Когда к ним начинаешь обращаться на русском (я уверена, что они отлично все понимают, поскольку многие учили в школе русский язык, это во-первых, а во-вторых, наши языки вообще очень близки), то многие, слыша простое обращение к ним, настораживаются, хмурят брови и говорят, что они тебя не понимают. Да просто не хотят понимать! Хотя некоторые охотно вступают в разговор, улыбаются, и, как правило, все без исключения произносят одну и ту же фразу, смысл которой сводится к следующему: я вас понимаю, но сказать ничего не могу…

Но мне не было дела до высокомерных болгарок. Пусть себе пьют кофе, тянут одну чашку целое утро! Мне надо было сосредоточиться и составить план действий. Для этой цели я положила утром в сумку блокнот. Ведь мало того, что мне надо было каким-то образом пристроить своих животных и кур, мне требовалось поехать в Софию, в немецкое консульство. Вот это было, пожалуй, самым сложным и опасным делом. Я боялась, поскольку моя болгарская виза была просрочена и меня вообще могли арестовать. Да и, учитывая щепетильность немцев, трудно было предположить, что мне светит шенгенская виза. Но в Германию мне уже хотелось. Да и деньги были у меня на руках. Не скажу, чтобы они прямо так уж жгли мне руки, но я понимала, что колесо закрутилось и, раз я согласилась принять эти деньги, значит, я просто обязана поехать в Мюнхен.

Живя в полной изоляции в деревне и ни с кем не общаясь, я ни у кого не могла спросить, как можно добраться до Германии. Обращаться с подобным вопросом к посторонним (да хотя бы к тем женщинам, дымившим тоненькими сигаретками за соседним столиком) было тоже как-то не с руки. Мне ничего другого не оставалось, как заняться этим непосредственно на вокзале, откуда частные фирмы отправляли микробусы, автобусы или просто такси в Европу.

Я допила кофе, расплатилась и вышла из кафе. Подумала, что таскаться с такими деньгами по Шумену опасно, а тем более, отправляться на вокзал, который кишит разношерстной публикой, среди которой непременно отыщется пара-другая карманников. Поэтому я вошла в первый же попавшийся мне на пути банк, открыла счет и положила на него четыре тысячи евро, после чего на такси добралась до вокзала. Весь нижний этаж здания автобусной станции, расположенной на одной площади с железнодорожным вокзалом, представлял собою ряд застекленных мини-офисов частных транспортных фирм, торговавших билетами в Германию, Францию, Голландию, Грецию, Турцию, Испанию, Италию. Я вошла в одну из таких стеклянных кабинок, увидела сидевшую за столиком девушку. Подошла к столику и вдруг поняла, что не знаю, что ей сказать, с чего начать разговор. На языке вертелось: «А нямам виза…» (У меня нет визы.) Она похлопает ресницами и пожмет плечами – ей-то нет дела до моей проблемы. Она может только оформить мне билет до любой европейской страны. Но для этого ей понадобится моя личная карта (самый главный документ всех болгар – пластиковая карта с личным номером). Или загранпаспорт. Это при условии, что я – болгарская подданная. А так я кто? Да никто! И звать меня никак.

– Моля. – Я присела на стул перед девушкой и заглянула ей в глаза. – Аз имам проблема. Голяма (большая) проблема. Аз нямам шенген-виза. Мне надо в Германию, понимаете?

– Разбирам, – тихо ответила мне болгарка, и несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

– Может, вы познаете кого, кто может отправить меня в Германия? Аз имам пари. (Я имею деньги.)

– Чакай малко (подожди немного)… – Она привычным движением поднесла телефон к уху, набрала номер одним нажатием. И я услышала быструю знакомую речь – она была, оказывается, турчанка. Из знакомых мне слов я уловила только «виза», «Алмания», «паспорт», «пари»…

– Чок тешекюр (спасибо большое). Гёрюшюрюз. (Увидимся), – сказала она напоследок в трубку, потом с самым серьезным видом обратилась ко мне: – Голям камион…

Я понимала. Речь шла о большой грузовой машине, фуре. Мне предлагалось поехать в такой огромной машине, в грузовом отсеке. Я и раньше слышала, как русских девушек переправляли таким образом из Болгарии в Турцию – на заработки…

– Хиляда ойро (тысяча евро), – сказала она мне извиняющимся тоном. – Имаш таки пари? (У тебя есть такие деньги?)

– Имам.

– След пет минути тука. (Через пять минут здесь.)

– Мои пари в банка.

– На Алмания – утре, сутринта (В Германию завтра, утром), – сказала мне девушка-спасительница.

– Добре, – согласилась я. Это было как раз то, что нужно. До завтра у меня была еще уйма времени, я успею собраться.

Минут через пятнадцать в офис заглянул молодой симпатичный турок. Увидел меня и уставился, как если бы мы с ним были знакомы.

– Ты – Наташа? Из Страхилицы? – спросил он, удивляясь, на вполне сносном русском.

– Да. Но я вас не знаю…

– Мой брат возит в ваше село хляб. Он казал мне за теб. (Он говорил мне про тебя).