Текст книги "Две линии судьбы. Когда остановится сердце (сборник)"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

17. Май 2009 г. Андрей Быстров

– Знаешь, видела на днях твою бывшую, Соню Козельскую, она так изменилась, похудела, осунулась…

Вера Клец и Андрей Быстров расположились на постели, с огромным подносом, на котором были разложены ломти дыни и арбуза. На Вере была ночная рубашка в розовую полосочку, Андрей же сидел в белых спортивных трусах, скрестив ноги по-турецки. Дверь балкона была распахнута, в комнате гулял прохладный утренний ветер, белые тонкие занавески время от времени надувались парусом.

Андрей никак не прокомментировал эту фразу. Он, в отличие от Веры, очень хорошо знал и понимал эмоциональную и очень ранимую, самолюбивую Соню. Он знал, что она не скоро успокоится, и даже ждал от нее каких-то действий, писем, записок, телефонных звонков. Однако ничего подобного с ее стороны не последовало, напротив, Соня тактично удалилась в тень, но зато ее можно было видеть практически каждый вечер именно в том месте (в ресторане, на выставке, в театре, просто в центре города, в прогулочной его части), где бывали они с Верой. Она не лезла им на глаза и всегда находилась где-то в стороне, однако – в обозримом пространстве. И они не могли не чувствовать, что она следит за ними, ходит по пятам. Взгляд ее неотрывно был привязан к ним, таким счастливым и свободным в своих чувствах. Вернее, так было на первых порах их отношений, когда Андрей понял, что он страстно влюблен в Веру, когда ему хотелось постоянно касаться ее, держать за руку или обнимать за плечи, когда они шли куда-то, или, остановившись, целовать ее теплые бледные губы. Она просто сводила его с ума. Каким-то мужским зрением он отдавал себе отчет, что она некрасивая и выглядит достаточно бледно и серо, но отчего же тогда все внутри его клокотало и искало выхода, когда он видел ее, когда только начинал ощущать слабый запах ее лимонных духов?

Он встречался с Соней (девушкой тоже некрасивой, но более сильной и твердой по характеру, неосознанно властной и горячо привязанной к нему), когда впервые увидел Веру. Она пришла к ним в офис, чтобы передать какие-то бумаги для отца или что-то такое спросить, он не вдавался в подробности. Черная юбка, бежевая блузка, вырез мысиком, волосы прямые, аккуратно расчесанные, туфли узкие, на невысоком каблуке. Слегка выпуклые голубые глаза, маленький нос в легкой угревой, какой-то подростковой сыпи. Андрей еще отметил про себя, что она сильно смахивает на перезревшую девственницу, которая ничего не смыслит в мужчинах, а потому шарахается от них.

Но от него Вера не шарахнулась, когда он к ней подошел. Он почувствовал, как она задрожала, увидел, как порозовело ее лицо, а глаза потемнели. В ней, в этом существе женского пола, шла реакция на мужчину. Возможно, первая и сильно запоздавшая. Ясно было, что он понравился ей.

Вечер того же дня он по инерции провел у Сони. Она его вкусно накормила, и они, как это повелось, сразу легли в постель. Вот только в самом Андрее что-то в этот момент произошло. Закрыв глаза, он представил себе, что лежит в постели с другой девушкой – с Верой. И даже легкая неожиданная сыпь на лице Сони рисовалась в его воображении милыми прыщиками Веры. По сравнению с Соней Вера казалась ему существом именно наивным и милым, почти ребенком, о котором хотелось заботиться, которого он хотел бы за руку ввести во взрослую жизнь. Трогательная, хрупкая, немного нескладная, она тем не менее обещала расцвести и превратиться в красивую, страстную женщину. Во всяком случае, ничто не мешало Андрею мечтать о ней в таком духе.

Казалось бы, что может дать молодому человеку, искушенному в физической близости с женщинами, встреча с неопытной девственницей, да к тому же еще и с весьма посредственной внешностью? Однако, успокоив страстную Соню и дождавшись, пока она уснет, он с каким-то особым чувством тихого восторга начал представлять себе, как он обнимет Веру, как коснется рукой ее юбки, проведет пальцами по гладкой материи блузки, потрется щекой о ее щеку… И странное дело – эти платонические мечты казались ему по силе воздействия гораздо более сильными и острыми, чем то, что проделывал он не так давно со своей теперешней любовницей. Получалось, что он влюбился. Он это откуда-то знал, словно ему кто-то нашептал это, очень важное для него слово, и это привело его к окончательному решению – надо как можно скорее и безболезненнее расстаться с Соней.

Другое дело – как? Он отлично понимал, что их разрыв станет для Сони настоящим потрясением. Нет, с жизнью она из-за этого, конечно, не расстанется. Не тот характер. Да и взрослая она какая-то, зрелая, понимающая. Но рану он нанесет ей глубокую, и болеть она будет долго. Ведь они планировали жить вместе, даже мечтали о каких-то бытовых преобразованиях в квартире Сони. К тому же, когда она узнает, на кого он ее променял, она ни дня не останется в компании ее отца, Клеца. А это значит, что ей придется подыскивать себе новую работу. Словом, с разрывом их отношений у Сони появится очень много забот и проблем.

Но, с другой стороны, что делать? Не может же он продолжать жить с женщиной, которую, как оказалось, он не любит! Он любит Веру, а значит, он должен быть с ней.

В то время его нисколько не волновало, есть ли у Веры молодой человек или даже жених. Ведь все, что он напридумывал о ней, включая ее девственность и неопытность, могло не совпасть с реальностью. Да Вера вообще могла быть замужем и иметь двоих или троих детей! Он даже не знал, сколько ей лет!

В самое ближайшее время он собрал о Вере всю интересующую его информацию и выяснил, что она – единственная дочь Клеца, не замужем, недавно закончила образование (по экономической линии) и что ей всего двадцать три года.

Сказать, что Андрей Быстров начал активно ухаживать за Верой, – это ничего не сказать. Он узнал у секретаря номер ее домашнего телефона, адрес и, позвонив в первый раз, сразу же назначил ей свидание в парке, у русских качелей. Вера сначала никак не могла вспомнить его, пыталась понять, кто же приглашает ее на свидание (возможно, это была всего лишь игра, и он охотно ей подыгрывал), и, когда он напомнил ей, где и при каких обстоятельствах они встретились в первый раз и познакомились, она все поняла, вспомнила и пообещала прийти.

И был парк, и он угощал ее мороженым, гладил по руке, когда они сидели на скамейке в тени огромного дуба, и был первый поцелуй, заставивший его содрогнуться, как от удара током. Он и сам не ожидал от себя такого перевозбуждения и такой пылкости. Словом, с Верой он испытал все те ощущения, о которых прежде читал только в книгах. Он был влюблен, и Вера отвечала на его чувство.

Конечно, Вера не могла не заметить Соню и ее преследования. Сначала она воспринимала это с усмешкой, затем ее это стало настораживать, а под конец у нее развилась самая настоящая паранойя. Вернее, это со стороны могло бы показаться, что с Верой не все в порядке и она как-то странно озирается по сторонам, ищет взглядом кого-то, напугана, наконец. Но это была не паранойя – это срабатывал инстинкт самосохранения, призывавший ее быть всегда начеку.

– Знаешь, я прочитала в своей жизни так много любовных романов, что могу себе представить, на что способна брошенная женщина, – говорила ему Вера не однажды. – Как ты думаешь, какие чувства она испытывает, глядя на нас? Зависть? Ненависть? Или она просто дразнит нас? А может – только меня?

Андрей, как мог, успокаивал Веру, говорил, что Соня – человек адекватный, что она, вероятно, таким странным образом пытается остудить свои чувства к нему. Если она будет в течение долгого времени наблюдать объект своей любви в обществе другой женщины, то рано или поздно забудет о нем, просто ее чувства к нему изменятся и превратятся в легкую досаду. А потом она с удовольствием сама посмеется над своей любовью.

Но Вера не верила ему. Приводила примеры из литературы, один страшнее другого. Убийства, самоубийства, жуткая кровавая месть сопернице…

– Уж отстала бы! Может, мне с ней поговорить? – спрашивала она Андрея, чувствуя беспокойство. – Как женщине с женщиной.

– Я хорошо знаю Соню. Она ни за что не признается тебе в том, что преследует нас. Скажет, что у тебя проблемы и она тебе просто мерещится всякий раз. И все потому, объяснит она тебе, что ты чувствуешь себя виноватой, что нельзя было уводить чужого жениха. Словом, свалит все с больной головы на здоровую.

– Похудела, говоришь? – После некоторых размышлений Андрей решил все же развить эту тему. Исключительно из желания в очередной раз успокоить свою Веру. – Просто она много работает. Ты же знаешь, у нее два ювелирных магазина, и всем этим хозяйством заправляет она одна. У нее даже, говорят, бухгалтера нет. Никому не доверяет, ужасно боится, что ее обманут или подставят.

– А это правда, что она взяла огромный кредит, собираясь открыть эти магазины, чтобы вернуть тебя? – тихо спросила Вера, слизывая с пальцев дынный сок. – Андрей. Не молчи… Скажи, это так? Ты же знаешь ее характер.

– Кто тебе сказал?

– Люди говорят. Знаешь, люди же не слепые, они видят, как страдает Соня.

– Думаю, тебе надо бы давно забыть о ней, о том, что она вообще существует. Успокойся и наслаждайся жизнью.

– Но я не могу. Я боюсь ее, я же тебе говорила… У нее такой странный взгляд, словно она видит во мне жертву. Как посмотрит на меня, так у меня внутри все замораживается, я даже дышать не могу!

– Но что делать, если она живет в этом городе и мы время от времени с ней сталкиваемся? Уверен, что ты и других своих знакомых видишь чуть ли не каждый день, прогуливающихся на набережной, но просто не обращаешь на них внимания, вот и все. А Соня… Ты думаешь о ней, поэтому и замечаешь ее повсюду.

– Но я чувствую, что она что-то задумала против нас. Теперь, когда ее дела идут хорошо (мне отец говорил и даже восхищался ее способностями!) и у нее есть деньги, она может нанять человека, который, предположим, собьет меня машиной. Или уронит мне на голову кирпич. Или придумает что-нибудь еще…

Она сказала о взгляде Сони. Да, он и сам нередко замечал этот ее взгляд. Красноречивый, весьма. Прямо-таки убийственный.

– Думаю, мы должны как можно скорее пожениться, может, тогда она оставит нас в покое?

– Но папа сказал, что пароход, который он купил нам на свадьбу и на котором мы ее отпразднуем, еще не готов. Попросту говоря, краска еще не высохла. Через неделю уже можно будет приступать к его украшению, к непосредственной подготовке. Завезут столы, посуду, скатерти, цветы, спиртное… Андрюша, ты что, не рад? Я знаю, ты не хотел пышной свадьбы, но я ведь у папы единственная дочка, и, конечно, он хочет позвать всех своих друзей. Они не поймут, если свадьбы не будет, если мы просто распишемся. Я же не беременная, мы как будто никуда не спешим. А?

– Да нет, я все понимаю…

– Прошу тебя, дай ему возможность отпраздновать свадьбу своей дочери с пышностью, он так мечтал об этом.

– Ты думаешь, я не понимаю? Когда-нибудь и у нас с тобой будут дети, и мы с тобой тоже захотим сделать их счастливыми, и будем рассуждать так же, как сейчас твои родители. И мы, как и они сейчас, наверняка захотим, чтобы наши зять или невеста были молодыми людьми, перспективными, с хорошим образованием и профессией. А я? Вот бы узнать, что думает твой отец обо мне! Наверное, он считает, что я хочу жениться на тебе из-за денег. Но ты-то знаешь, что это не так! К тому же богатство Клеца, о котором говорят в городе, – это именно его богатство, а не твое, и мы с тобой никогда не будем иметь к нему никакого отношения, ведь так?

– Что ты такое говоришь? – Вера ладонью зажала рот Андрея. – Отец никогда не допустит, чтобы мы с тобой в чем-то нуждались.

– Да нет, ты меня не поняла. Просто, если тебе когда-нибудь кто-нибудь скажет, что я женился на тебе из-за денег, ты сразу можешь заткнуть им рот тем, что я мог бы жениться на не менее состоятельной, и к тому же без родителей, Соне.

– Андрей, мне не нравится, когда ты так говоришь. Прошу тебя, оставим вообще эту тему. И о Соне я тоже постараюсь больше не вспоминать. Больше того, может, это и покажется тебе странным, но мне хотелось бы завязать с ней… дипломатические отношения, понимаешь? Я бы даже занялась поиском для нее хорошего молодого человека, чтобы ее отвлечь от тебя, от нас. Не улыбайся, я серьезно! Вот если бы она вышла замуж за положительного и надежного человека, какого-нибудь общего нашего знакомого, тогда мы бы могли, к примеру, дружить семьями. Думаю, только в этом случае я бы успокоилась. А ты как думаешь?

– Думаю, что нам с тобой просто не надо обращать на нее внимание, вот и все!

Он хотел добавить, чтобы она все же была осторожна. Он не знал, почему в его душе возникло это чувство близкой опасности, когда он видел неподалеку от них с Верой Соню, и не хотел своими опасениями еще больше запугать Веру, но и не предупредить ее он тоже не мог.

И вдруг он услышал:

– Я бы успокоилась, если бы ее вообще не было…

Он посмотрел Вере в глаза, и тогда она, опустив голову и густо покраснев, смутившись, стушевавшись, тихо добавила:

– …в нашем городе.

18. Май 2010 г. Глафира

Утром Глафира обнаружила в комнате зеркало. (То, первое, потом кто-то убрал.) Огромное, до пола. Еще она заметила, что на внутреннем сгибе ее локтя наклеена голубая медицинская полоска. Значит, ей ночью сделали укол или взяли кровь.

Она с трудом поднялась с постели, чувствуя себя совершенно разбитой. Поплелась в ванную комнату, приняла душ, привела себя в порядок. С одной стороны, она чувствовала себя очень легкой, прямо-таки невесомой. С другой – ей было тяжело двигаться. Возможно, все дело было в той инъекции, которую ей сделали ночью, без ее ведома.

Что ж, удивляться теперь не приходилось ничему. Она уже никогда не будет принадлежать себе, и эти люди, похитившие ее, будут распоряжаться ее телом, как своей собственностью.

Она расчесала волосы и подошла к зеркалу. Да уж, увидели бы ее Лиза или Адам! Что бы они сказали? Что она похудела, почернела и выглядит самым ужасным образом.

Еще ее удивлял тот факт, что ее пижама, которую ей выдали в самом начале заточения и время от времени меняли на пижаму-близнеца, когда приходило время стирки, висела на ней мешком. Вероятно, она серьезно заболела. И эта худоба – нездоровая. На нервной почве.

Зеркало. Зачем его принесли? С какой целью? Глафира подошла к зеркалу и обтянула свое тело пижамной курткой, собрав ее на спине, любуясь появившейся у нее талией, так замечательно обозначившейся на фоне ее все еще пышного округлого бюста. Да и живот куда-то исчез. Хотя разве не понятно, куда исчез живот и все ее килограммы, с любовью приобретенные в той, прежней, свободной жизни? Они растаяли в пучине стресса, можно сказать, сгорели в предсмертной агонии.

На столике она нашла прикрытый салфеткой завтрак. Алевтина не пришла. Либо она заходила, когда Глафира еще спала, либо ей запретили общаться с пленницей по причине возникшего к ней недоверия, либо – отправили на съеденье акулам трансплантации. Разрезали голубушку на органы.

Под салфеткой оказалась остывшая овсянка с каплей меда, горсть грецких орехов и вода с кружочком лимона, украшавшим стакан. Конечно, в этом доме не нашлось приличной еды. Да пускай хотя бы просто хлеб с маслом принесли, мать их за ногу!

Глаша вяло глотала овсяную кашу, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале, когда послышались шаги, затем какой-то шорох, дверь открылась и вошла Алевтина (слава тебе господи!), неся в руках большой черный пакет. Глафира чуть не подавилась, представив себе, что там, в черном пакете, – ее саван…

– Аля, что это? – она даже не поздоровалась с ней. – Пришла готовить меня к смерти?

– Нет, мне приказали переодеть тебя… но это не то, о чем ты подумала. И вообще, я, наверное, напрасно тебя запугала. И ты нужна моим хозяевам совсем для других целей.

– Хочешь сказать, они меня в бордель решили определить? – мрачно пошутила Глафира. – Так что там?

– Вот, – и Алевтина принялась выкладывать из пакета темно-серый костюм, блузку, туфли.

– Бред какой-то! Что это? Зачем?

– Знаешь, может, я, конечно, и на этот раз ошибаюсь, но они хотят тебя одеть во все это, чтобы с кем-то сравнить. Я видела, как они разглядывали какую-то фотографию, собирая этот гардероб.

– Ты хочешь сказать… – Волосы на голове у Глаши зашевелились от страха. – Хочешь сказать, что они убили женщину, похожую на меня, и теперь собираются надеть на меня ее одежду?! Может, они прикончили какую-то бизнесменшу или банкиршу?

– Вообще-то я собственноручно отрезала этикетки. Все новое. Надень.

– И что потом? Ты выпустишь меня отсюда?

– Нет, я должна тебя сфотографировать во всех ракурсах, – извиняющимся тоном проговорила Алевтина. На этот раз она выглядела больной и усталой. Вероятно, хозяева на самом деле изменили отношение к ней.

Глаша поставила на столик пустую тарелку и, вздохнув, принялась надевать принесенную одежду. Через несколько минут она уже стояла перед зеркалом, и на лице ее читались удивление, восторг, недоумение и какая-то тихая радость.

– Смотри, Аля, как человека одежда меняет, а? Всегда предпочитала носить вязаные балахоны, джинсы и свободные свитера, а тут вдруг, неожиданно, – костюм. Смотри, как сидит!

– Да ты просто красавица! Тебе бы еще легкий макияж. – Аля искренне, как показалось Глаше, восхищалась переменами, произошедшими в ее внешности. – Глаша, не знаю, как тебе сказать, но у меня есть одна новость. Может, конечно, все это я сама себе напридумывала…

– Ну что? Говори!

– Наш водитель Юра положил на меня глаз. Словом, он мне предложил… сама понимаешь что.

– И?

– Я подумала, что главное, чего я могу добиться этим, – это заполучить его телефон! Понимаешь?! Не тот, заблокированный, который нарочно на виду оставила моя хозяйка, помнишь? А нормальный, действующий мобильник, который я принесу тебе, а ты позвонишь, и я попробую объяснить твоим близким, где находится этот дом, этот поселок, они придут, заберут нас, и ты поможешь мне выбраться из этой истории чистой. Ну, как тебе мой план?

– Если не учитывать тот процент унижения, который тебе придется испытать с этим Юрием, то план просто блестящий! Вот только почему он не пришел нам с тобой в голову раньше?

– Вероятно, потому, что прежде этот Юрий не оказывал мне знаков внимания.

– Странно, учитывая твою привлекательную внешность и, как бы это помягче выразиться (только без обиды!), доступность. В том плане, что ты, насколько я поняла, такая же пленница, как и я. И что ему мешало воспользоваться своим положением?

– Думаю, у него была девушка, которую он любил, а потом что-то у них там произошло, они расстались, вот поэтому, я считаю, он и заметил меня.

– Но план на самом деле отличный! Хорошо бы успеть все это проделать до того, как со мной случится что-то страшное.

Алевтина тем временем достала из кармана форменного халата фотоаппарат и принялась увлеченно фотографировать Глафиру, бормоча про себя, что неплохо было бы ей сделать стрижку, маникюр, макияж… Как если бы она снимала ее для рекламного портфолио.

– Аля, остановись! – Глафира поймала ее за руку. – Хватит, ты начинаешь меня раздражать.

– Ну почему ты злишься? Смотри, какие фотки классные получились! – И она, не обращая внимания на внезапно испортившееся настроение Глаши, принялась демонстрировать ей на дисплее фотоаппарата уже отснятые кадры.

– Да, похоже, ты говоришь правду, и меня готовят для исполнения какой-то роли. Думаю, мне придется за кого-то расписаться в банке или кого-нибудь прибить. Дурдом! А кто поставил сюда это зеркало?

– Понятия не имею.

– Но если это не ты, значит, зеркало сюда притащили твои хозяева. Для какой цели? Какая им разница, увижу я свое отражение или нет? Ведь для них важно, похожа ли я на кого-то там…

– В самом деле, непонятно. Но скажи, тебе ведь понравилось, как ты выглядишь?

Глафира посмотрела на нее внимательно, с минуту молчала, а потом вдруг сказала:

– Послушай… А ты не знаешь, какой укол мне сделали ночью? И почему я ничего не почувствовала? Ведь если я ничего не почувствовала, значит, ты принесла мне питье с подмешанным в него снотворным. Ты знала об этом?

– Нет, я не знала.

– Аля… Что происходит? – Глафира устало опустилась на кровать. От мыслей, вдруг разом завихрившихся в ее голове, ей стало не по себе.

– В смысле?

– Смотри. Голод. Жесткая и в то же самое время довольно-таки изысканная диета. Травяные чаи. Невозможность покинуть помещение. Изолированность от близких. Страшные истории о пленных людях, обреченных быть распотрошенными на органы. Попытка выяснить номер телефона Лизы, моей близкой подруги, но не моего мужа… Аля, скажи, кто там, за дверью? Сколько у них охранников? Или это всего лишь прекрасно смонтированная запись голосов молодых людей, исполнявших роль охранников? Скажи, я все правильно поняла или у меня крыша поехала от голода?

Алевтина долго не решалась ей ответить. Она тоже смотрела ей в глаза и, казалось, ждала новых вопросов.

– Но почему я?

По щеке Глафиры уже катились слезы облегчения и внезапно обрушившейся на нее радости.

– Почему?! Как ты обо мне узнала?! Как вычислила, что именно я смогу попасться на твою удочку? И что у меня есть деньги? Хотя разве в этом дело… Неужели у меня на лбу было написано, что мне так необходима помощь? Неужели мое отчаяние и желание непременно похудеть, да хотя бы для того, чтобы вернуть себе здоровье, были так очевидны? Ты что молчишь? Кто стоит за всем этим жутким спектаклем?!

Глафира вдруг поднялась и бросилась к двери, распахнула ее и увидела совершенно пустой коридор, где в углу, на полу, чернел прямоугольник магнитофона. Путь был открыт, но она заколебалась. Вернулась в комнату. Она хотела получить какие-то объяснения. И еще она не знала, как ей относиться к самой Алевтине. Надавать ли ей пощечин, если инициатором всего этого кошмара была она сама, или же выпытать у нее имя главного затейника? Или затейницы.

И вдруг одна мысль пронзила ее.

– Лиза?! Это Лиза тебя заставила?! Поняла, что со мной можно справиться … только вот таким зверским способом?!

Алевтина по-прежнему молчала, глядя на Глафиру немигающими, ничего не выражающими глазами.

– Ты почему молчишь? Ты знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?! Обманщица! Мошенница!!!

– У тебя были очень плохие анализы. И твой вес уже зашкаливал, ты же сама знаешь… И Лиза выгнала бы тебя с работы, поскольку ты вскоре вообще не смогла бы передвигаться без посторонней помощи. Положение твое было просто катастрофическим!

– Адам?! Это он? И поездку в Крым он выдумал, чтобы меня похитили? Или же он сам это сделал? Но если так, значит, и Лиза была в курсе… Неужели они все это придумали, чтобы подлечить меня, зная наперед, что у меня полностью отсутствует воля? И что я каждый день буду наведываться к Любе в кондитерскую?

– А разве не так?

– Так… Но только то, что вы со мной сделали, – бесчеловечно! И те килограммы, которые я потеряла не только благодаря диете… Это же колоссальный стресс! И на его фоне может развиться любое заболевание. Даже смертельное. Вам это не пришло в голову?! Так кто заказчик?

– Ты же понимаешь, что я не могу тебе этого сказать. Но делать самостоятельные выводы – опасно. Ты можешь вообразить, что это Лиза, а потом окажется, что это Адам. Или наоборот. Ты рискуешь испортить отношения с близкими тебе людьми.

– Ты хочешь сказать, что я должна оставить все как есть и относиться к ним по-прежнему? Постой… Уж не хочешь ли ты сказать, что тебя наняли они оба – Лиза и Адам?! Или Лиза с Гурьевым… У него ведь ума палата и буйная фантазия… Неужели они настолько не дорожат мной, что позволили разыграть этот чудовищный спектакль? Да, я припоминаю, каждый из них в свое время посмеивался надо мной…

– Они переживают за тебя.

– Ты рассказывала им, наверное, как идут дела, да? А может, еще и снимала меня?

Глафира огляделась по сторонам в поисках камеры и очень быстро обнаружила ее – маленькую черную «вишенку», прилепленную к высокой лампе под самым потолком.

– Ты показывала им это кино? – На глаза ее снова навернулись слезы. – Представляю, как они хохотали надо мной… Это невозможно! Лиза не такая! И Адам тоже… Аля, я не хочу возвращаться к ним, не хочу!!!

– Глафира, это твое дело. Ты вольна поступить так, как тебе захочется. Но и ты тоже пойми. Они хотели тебе только добра. Они любят тебя!

– А телефон… Что это за история с блокированным телефоном? Я хочу понять…

– Ничего особенного. Просто я потеряла номер телефона Лизы, а Адама беспокоить не хотела. Вот ты мне и напомнила, набрав…

– Значит, все-таки это они, вдвоем… Дай-ка мне мой телефон, и я поговорю с Лизой. Я же не могу оставить все как есть! И работать у нее я тоже никогда не буду. И с Адамом разведусь. Решено! Все…

Она вдруг горько заплакала.

– Но почему ты плачешь? – Алевтина внезапно, в порыве нежного чувства к своей «пленнице», обняла ее за плечи. – Ты же прекрасно выглядишь! И лечение твое идет по плану. Ты хорошо теряешь вес. Другое дело, что мы не занимались физическими упражнениями. Это должно было стать следующим этапом, вот только как обставить это, я так и не придумала. Но если ты только пожелаешь, мы продолжим лечение.

– Да! – воскликнула переполненная впечатлениями и эмоциями Глаша. – Продолжим! Непременно. Тем более что все оплачено, как я понимаю, и я могу находиться здесь еще какое-то время, так?

– Да, это так.

– А этим… двум… скажи, что, когда я вернусь, … я не желаю иметь с ними никакого дела! И с Адамом я тоже разведусь. Уж он-то знает, какая я, как он мог решиться на такой жестокий эксперимент?!

– Потому и решился, что знает.

– Ты не поняла. Я имею в виду – он знает, какая я эмоциональная, нервная, со мной так нельзя!

– Глаша, постарайся их понять.

– Да не могу я! И тебя я тоже не могу понять. Вот только никак не соображу, как же это я, вроде бы неглупая женщина, занимающаяся каждый день такими сложными делами, сама вляпалась по уши в эту авантюру? Ведь, если разобраться, сейчас, когда я уже все знаю, – у тебя было великое множество проколов… И нестыковок. И если бы я с самого начала предположила, что такое возможно, я постаралась бы проанализировать каждое сказанное тобою слово, да и на диету обратила бы внимание. Ведь эти так называемые «объедки» с хозяйского стола были отлично приготовлены и стоили немалых денег! Да одни только фрукты, рыба, телятина, овощи, паровые котлеты…

– Я старалась.

– И весы! И зеркало! И этот костюм! Ты хотела, чтобы я увидела результат диеты? Ты знала, что я сегодня догадаюсь об истинном положении вещей?

– Нет, не то чтобы знала, что ты именно сегодня догадаешься. Моей целью сегодня было – снять то нервное напряжение, в котором ты находилась все эти дни. Одно дело – сказка про органы. Другое – что тебя готовят в качестве двойника. Еще придумала про водителя…

– Скажи, ты вообще – кто?

– Врач-диетолог.

– Ты всегда действуешь такими методами?

– По-разному бывает. В основном, конечно, я работаю с теми, кто психологически созрел для того, чтобы вплотную заняться собой. Но было несколько случаев, подобных этому.

– Интересно, и как же вели себя женщины вроде меня, безвольные дуры, узнав, что их в течение двух недель водили за нос? Не обращались ли они в прокуратуру? Почему ты до сих пор не за решеткой?

– Угрожали, кричали, обещали, что посадят меня.

– И что?

– Да ничего, как видишь. Больше того, они мне благодарны за результат. Может, конечно, в душе они и ненавидят меня, но, когда смотрят на себя в зеркало, сразу забывают о пережитом и думают только о том, как бы сохранить свой нормальный вес.

– А ты можешь показать мне снимки этих женщин?

– Легко. Подожди пять минут, я сейчас принесу ноутбук.

Алевтина ушла. Глафира снова подошла к зеркалу, разгладила ладонями легкую ткань костюма, потеребила шелковый воротничок блузки. Да, безусловно, в чем-то важном Аля права: никогда, даже с помощью Адама, она не смогла бы заставить себя сидеть на подобной диете, отказывая себе во всем вкусном и калорийном. Она объясняла бы каждый съеденный кусок свинины или пирожного стрессом, тяжелой и нервной работой, да чем угодно! Да и спортом бы не занималась, поскольку для нее это еще больший стресс. И что ей теперь делать? Как относиться к Лизе и Адаму? Как не стать в их глазах посмешищем? Зачем им понадобилось так унижать ее? Неужели нельзя было придумать что-нибудь другое вместо этого спектакля с ее пленением? Можно же было просто запереть ее и сказать, что она находится на принудительном лечении, но никто не собирается ее убивать! Вот здесь они явно переборщили. Но если бы она знала, что ее просто лечат, разве не захотела бы она выбраться отсюда в город? А там, где город, – там супермаркеты, кондитерские, кафе, рестораны…

Алевтина вернулась с ноутбуком. На экране замелькали слайды – пошаговое похудание женщин. Как в замедленных мультипликационных кадрах – женщины просто худели на глазах. И все кадры были отсняты именно в этой спальне – комнате, палате, тюрьме. В конце каждой «похудательной» истории – женщина, принимающая из рук Алевтины букет цветов. Женщины счастливы. Да их просто не узнать!

– Значит, спортом они не занимались?

– Понимаешь, я врач-диетолог, а физические нагрузки – это уже работа личного тренера. Большинство женщин, покинув эти стены, добивались еще лучших результатов, занимаясь спортом. Нанимали тренера или записывались в фитнес-клубы. Но согласись, что заниматься после того, как ты уже сбросила двадцать килограммов, куда легче, чем с самого начала.

У Глафиры запылали щеки. Она и сама не могла понять, что с ней происходит. По большому счету, действия Алевтины подпадали под множество статей, в том числе и уголовных. За одно только похищение человека – от четырех до восьми лет тюрьмы. С угрозой применения насилия – а это отягчающий фактор и дополнительный срок. Она вообще была в своем уме, когда затевала все это?! И еще. Как о ее существовании узнала Лиза?

И тут она в мелькании слайдов увидела знакомое лицо. Женщина, чьим делом они с Лизой когда-то занимались. Дело было очень сложное, запутанное, а потому следователь, проводивший официальное расследование, запросто мог повесить убийство на эту молодую женщину. И если бы не Лиза с ее чутьем, то сидеть бы ей в тюрьме. Как же ее звали? Наталья Скоробогатова, кажется…

Ну, точно! Это она. Вероятно, отсюда ниточка и тянется. После того как подозрение с нее было снято и ее признали невиновной, она приехала к ним офис, чтобы отблагодарить Лизу за оказанную помощь и пригласить ее и Глашу в ресторан. И вот тогда-то, в ресторане, Глафира и Наталья за рюмочкой и поговорили по душам, поплакались друг другу о том, что им, помимо обычных проблем, мешает жить полнота. Наталья жаловалась на одышку, на то, что она не в состоянии надеть самостоятельно обувь, потому что ей мешает живот. Что ей стыдно бывать на природе, на Волге, в компании друзей ее мужа, у которых молодые стройные жены. Глафира поднапряглась, и ей показалось даже, что Наталья произнесла тогда одну фразу о том, что сама она никогда не сможет выдержать ни одной диеты, очень любит покушать, а вот если бы ее кто-то запер и не давал есть…