Текст книги "Сердце химеры"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

9

Я приехал к Глафире в четыре часа утра. Не знаю, откуда во мне была уверенность, что, появившись у нее, я ничем не рискую. Если бы Глафира, к примеру, была моей близкой подругой или сестрой, то в квартире меня могла бы поджидать засада. Но так как Глафира была мне никем, лишь постоянной собеседницей той, кого я любил и за жизнью которой наблюдал, то и теперь, после смерти Лоры, я воспринимал ее лишь как источник информации, не больше. Откуда было знать следователю прокуратуры, что жизненная изнанка погибшей, как магический шифр, была помещена в пустоватой голове подружки. Не знай Глафира так много из жизни Лоры, может, она и не воспользовалась бы этим так подло: она подбирала Гору и укладывала в свою койку исключительно в те моменты, когда Лора переезжала к Вику…

…Она долго не открывала, вероятно, щурилась сонными близорукими глазами в глазок, пытаясь понять, не снюсь ли я ей…

– Михаэль? – услышал я ее удивленный шепот. – Это вы?

– Открой, Глафира.

Она открыла и впустила меня, на ходу просыпаясь и разглядывая меня, как пришельца с того света.

– Который час? – спросила она, шлепая босыми ногами за мной. Я направлялся в гостиную. – Вы чего это? Вас же ищут!

– Знаю. Давай договоримся сразу – не пялься на меня, ладно? Я никого не убивал, больше того, я сбежал из-под их носа для того, чтобы самому искать убийцу Лоры.

Я услышал, как она всхлипнула. В ночной сорочке в розовый цветочек, растрепанная, источавшая теплый молочный запах, Глафира показалась мне на удивление привлекательной и милой.

– Лорки нет, никак не могу осознать. Целый день вчера ждала ее телефонного звонка. Я так привыкла к тому, что она звонит мне по сто раз на день, рассказывает мне, что делает, о чем думает… Она была мне ближе, чем сестра. Не знаю, бывает ли вот так… между подругами. Я знала абсолютно все, чем она жила, дышала…

– Вот поэтому-то я и пришел к тебе.

– Проходите, Михаэль… Хотите кофе?

Она приготовила кофе, бутерброды. И все это время слушала меня.

– Глаша, я знаю, что вы были близкими подругами. Скажи, у нее были долги? Может, ты слышала, перед смертью она звонила мне и просила денег…

– И много?

– Понимаешь, я тогда не особо придал значение ее просьбе, просто согласился, сказал, чтобы утром она ко мне зашла, вот и все. Но сумма меня не удивила, не насторожила. Максимум она могла попросить у меня тысяч пять. Знать бы, что она спустя полчаса будет убита. Тогда я бы запомнил. На всю жизнь. Ты не знаешь, зачем ей понадобились деньги?

– Думаю, на зеркало. Она увидела комод с зеркалом в магазине, очень красивая мебель, мы с ней вместе там были. Круглое итальянское зеркало, она хотела повесить его напротив кровати… – Глафира снова всхлипнула.

– Как ты понимаешь, я расспрашиваю тебя сейчас об этом не из праздного любопытства. У нее не было никаких неприятностей? Может, она оказалась замешанной в какую-нибудь нехорошую историю с… Сашей… И ей срочно понадобились деньги?

– Дурак этот Саша, – огрызнулась Глафира, бросив угрюмый взгляд в окно, словно где-то там, на улице сидел на скамейке безнадежно влюбленный в Лору Саша. – Вел себя в последнее время как идиот. Лорка рассказывала. Да… у него были долги, причем большие… И он вроде бы даже в деревню собирался поехать, чтобы его долго искали. Или врал все и просто украл эти деньги. Говорю же, идиот…

– Как ты думаешь, Лора могла попросить у меня денег, чтобы помочь ему?

– Нет, – отрезала Глафира. – Лорка никогда не была дурой. Она тянула деньги с Саши, это да, смеялась над ним, в своем духе, сами знаете. Но чтобы просить для него денег? Нет, это абсолютно исключено… Михаэль! – вдруг воскликнула она как-то просветленно, странно, словно вспомнила о чем-то удивительном. – Кто бы мог подумать?

Она неожиданно улыбнулась сквозь слезы, просияла блестящими зелеными глазами.

– О чем ты?

– Я всегда думала, что знаю о Лорке все. Но я не знала, что у вас с ней роман! Следователь сказал…

– Да не было у нас никакого романа…

– Да ладно… Теперь-то чего скрывать? Лорки-то нет.

– Говорю же – не было. – Я заскрежетал зубами.

– А дверь? Все соседи только и говорят про эту дверь, что вы пользовались ею, чтобы входить в Лоркину спальню.

– Я не виноват, что эта дверь существовала… – начал раздражаться я. – И между нами никогда ничего не было.

– Я вам все равно не верю… Ну да ладно. – Она отмахнулась от меня, словно понимая, что я все равно ни за что ни в чем не признаюсь. – Но родители Лорки поверили следователю, что это вы ее убили. Я слушала их и думала о том, как для них сейчас важно, чтобы им показали убийцу дочери… Они могут поверить во что угодно. Даже в то, что Лорку убила я.

– Скажи, Глафира, где в ночь убийства был Гора?

– Так в командировке же! – Она взяла в руку большую грушу и надкусила, на грудь ее закапал сок.

– Глафира, я же знаю, что ни в какой командировке он не был… Скажи, он был у тебя? Ну, признайся!

– Уже, – проговорила она с набитым ртом.

– Что «уже»? – не понял я.

– Уже призналась. Да, он был у меня. Он сам попросил меня, чтобы я сказала правду, потому что знал, что ему не поверят про командировку, про то, что сломалась машина. Он сказал, что если соврет, то ему вообще не будут верить и могут повесить убийство. Ведь все знали, что они в последнее время жили, как кошка с собакой. А мне-то что? Я и сама не хотела бы давать ложные показания.

Как смешно звучали эти серьезные, попахивающие горечью юридических документов слова из уст простоватой Глафиры.

– Я-то что? Он пришел ко мне, мы вместе выпили, я его успокаивала, как могла… Не знаю, как объяснить. Я и Лорку понимала, и Гору жалела… по-родственному. И вообще, мне кажется, что она обо всем догадывалась и даже не то чтобы радовалась, но… словом, он был в моих, не в чужих руках, понимаете? Не шлялся где-то на стороне и ей не мешал…

– Глафира, это, конечно, ваши дела, но все равно… скажи мне: у вас, у женщин, всегда вот так все просто?

– Нет, не просто, – она отвернулась от меня.

– Ладно. Я пришел к тебе не мораль читать. Скажи, что думаешь по поводу убийства? Кто мог ее убить? Кто мог желать ей смерти?

– Да все… – прошептала она, глотая слезы. – Это надо было иметь железное терпение, чтобы продолжать жить с ней…

– Ты о Горе?

– Обо всех них… троих… Она совсем закружилась, запуталась… И все знаете почему?

– Почему же?

– Да потому, что она искала любви…

– Странный способ, ты не находишь?

– Я ей тоже говорила, но разве ж она кого слушала?

Глафира лукавила. Она никогда не отговаривала Лору от подобного образа жизни, хотя и не подстрекала, это правда. Я никогда, подслушивая их разговоры, не слышал, чтобы она каким-то образом предостерегала ее, объясняла, как человек, наблюдающий ее жизнь со стороны, что ничем хорошим эти ее сплошные измены закончиться не могут, что рано или поздно ей все же придется сделать выбор или вообще остаться одной. Быть может, Глафире доставляло удовольствие следить за перипетиями жизни Лоры, как за героиней любимого телесериала (надо сказать, что Лора, в отличие от Глафиры, как раз сериалы не смотрела, она по вечерам сама режиссировала собственную жизнь, пускаясь во все тяжкие, и плела такие сложные интриги, до которых не мог бы додуматься ни один профессиональный сценарист; в свободное же время она смотрела свои любимые французские старые фильмы с участием Картин Денев, Изабель Аджани, Изабель Юппер), и она не видела смысла в том, чтобы этот сериал прекращать. А еще одной из причин, почему она не вмешивалась в жизнь подруги, хотя отлично понимала, что та каждый раз рискует собой, отправляясь на сомнительные свидания, как мне кажется, было некое ослепление Лорой. Глафира, быть может, в душе преклонялась перед подругой, считая ее не такой, как все, – особенной, красивой, храброй, с допустимой дозой цинизма и авантюризма. Вполне вероятно, что это были как раз те самые качества, которых недоставало самой Глафире, то и дело примерявшей жизнь подруги, как и ее платья, на себя. Но ни платья (Лора была хрупка и изящна по сравнению с пухленькой, аппетитной Глашей), ни, тем более, бурную, насыщенную событиями и пропитанную адреналином жизнь Глафире присвоить так и не удавалось – слишком уж разные были у них темпераменты, образ мышления, запросы, желания.

– Скажи, Глафира, Гора никуда от тебя не отлучался?

– Вы хотите спросить, не мог ли он уйти от меня, чтобы пристрелить Лору? Теоретически, конечно, мог, тем более что вскоре после того, как он пришел, мы поужинали и все такое… словом, я уснула. Но надо знать Гору, чтобы понять, что он не способен на такой поступок. Ведь вы поймите, Михаэль, Гора, пусть ему и за тридцать, все еще ребенок. И ничего серьезного из себя не представляет. И уж если бы в его руках оказался пистолет, он бы показал мне его сто раз. Он такой. Ему не хватает собственной значимости, и он при каждом удобном случае пытается блеснуть чем-то, пусть даже не своим. А уж если бы он собрался убивать Лору, то, напившись, непременно проговорился бы. Говорю же, несерьезный человек. И уж если быть до конца откровенной, то спала я с ним время от времени исключительно потому, что он – муж Лоры… Встреть я его на улице – прошла бы мимо. Серость.

Последние слова она как сплюнула.

И я, как ни странно, понял ее. Ей хотелось всего, что было связано с ее лучшей подругой, пусть это будет даже и такой никчемный мужчина, как Гора. Вот что значит, когда у человека нет своей жизни. Лучше бы она вернула себе дочку, вышла бы замуж и жила своей семьей.

– А что ты можешь сказать о Вике? Он – мог?

– Он ничем не лучше Горы. Не понимаю, зачем они ей вообще были нужны. У нее были другие мужчины, некоторые даже предлагали замуж, но она жила с этими двумя. Язык даже не поворачивается назвать их мужиками…

Получается, что Глафира разделяла с Лорой презрение к ее мужчинам, и это чувство позволяло, быть может, обоим ощущать свое превосходство.

– Лора ведь была откровенна с тобой. Может, ее тревожило что? Может, у нее не сложились отношения с кем-то?

Мне стыдно было задавать эти вопросы, поскольку я сам был почти телефоном, прослушивающим все их разговоры. А потому отлично знал, что ничего такого не было.

– Да, – внезапно ответила мне Глафира, – мы с ней по телефону часами могли говорить, но это все так, по ходу жизни, что называется. А что у нее было на душе – никто не знал.

Эта фраза прозвучала интригующе.

– Думаешь, было что-то такое, о чем ты не догадывалась?

– Конечно, – со спокойной уверенностью ответила Глафира. – Просто вы не знаете… не знали, – поправилась она, – какая на самом деле была Лора. Да она же вся соткана из тайн! Бог с ними, с ее любовниками. У женщин всегда случается что-то на стороне, поэтому я ее никогда не обвиняла. Но того мужчину, которого она действительно любила, она скрывала за семью печатями, никому не показывала и совершенно ничего о нем не рассказывала.

– А он был? – Я не смог сдержать своей ревности.

– Был, я это знаю, чувствую. И любовь эта была чистой, понимаете? И все, что она зарабатывала…

Она осеклась. Поняла, что проговорилась. Конечно, было бы удобнее с ней разговаривать, признайся я ей в том, что подслушивал их. Но разве я мог это себе позволить?

– Я хотела сказать, все то, что ее мужья зарабатывали, она тратила на то, чтобы покрасивее одеться и показаться во всем этом ему.

– Глафира, это твои фантазии… У нее не было такого мужчины.

– А вы почем знаете?

– Знаю, и все. Мы с ней были иногда откровенны…

Я наполовину солгал, и сделал это с удовольствием. Лоры уже не было, и никто не смог бы меня разоблачить.

– Скажите, Михаэль, а вам она нравилась? – спросила Глафира, глядя на меня почему-то с недоверием, словно заранее зная, что я солгу.

– Очень, – признался я, потеряв всякий контроль над собой. Мне почему-то захотелось хотя бы Глаше признаться в своих чувствах. Но я не успел этого сделать.

В дверь позвонили.

– Господи, это что, за вами? – ахнула Глафира. – Так рано? Может, они выслеживали вас рядом с моим домом? Михаэль, прячьтесь!

– Куда?

– В ванную комнату, там есть такая маленькая кладовка, за дверью…

Я подумал еще тогда, что мне судьбой предрешено прятаться в каких-то кладовках, маленьких темных комнатках и что это гнусно, пошло, недостойно.

Я слышал торопливые шаги Глафиры, звуки отпираемой двери, и замер в ожидании мужского голоса. Я поверил Глафире, что это может быть следователь или его помощники, которые выследили меня, когда я входил в ее дом. Но тогда, спрашивается, почему же они позвонили в дверь так поздно? Мы с Глафирой успели и позавтракать и о многом поговорить.

Но никаких голосов не было слышно. Хлопнула дверь, затем я услышал, как в ванную комнату кто-то входит. Я понимал, что это может быть только Глафира, но почему-то напрягся и вспотел от волнения.

– Это я, Михаэль, не бойтесь.

Она сама распахнула дверцу. Поскольку мое лицо выражало единственную эмоцию – удивление, она пробормотала, пожимая плечами:

– Никого нет, представляете? Но звонок же был… Мы оба слышали.

Я не мог с этим не согласиться. Получается, что кто-то позвонил в дверь и не захотел, чтобы его увидели. И кто же это мог быть?

– И часто тебе звонят таким вот странным образом?

– Нет. Первый раз…

– Не правда ли – странное совпадение? Я прячусь, кто-то звонит, словно испытывает мое терпение…

В дверь снова позвонили. Несколько раз, настойчиво, громко, звонки царапнули по нервам, как ножи. Мне было стыдно перед Глафирой за свой страх и свою потливость. Я уже был весь мокрый. Так захотелось сразу принять душ, успокоиться. Я же до всех этих событий жил весьма и весьма спокойно и волновался, как сквозь толстое непробиваемое стекло, лишь сочиняя свои романы. Меня всякий раз спрашивали, когда я писал криминальный, к примеру, роман (вообще-то я работаю во многих жанрах, мне кажется, что истинно творческий человек и не может втиснуть себя в узкие рамки какого-нибудь одного), испытываю ли я хотя бы часть всех тех эмоций, страхов и сопутствующих преступлениям чувств, которые испытывают мои герои. Наивные люди! Да как же я могу испытывать чувства убийцы, скажем, безжалостно уничтожившего свою жертву? Я, нормальный человек?! Другое дело, что я пытаюсь его понять и на какое-то время представляю его себе, слышу голос, рассуждения… Все это трудно объяснить, это сложный процесс, но я никогда, ни в коем случае не пропускаю через себя негативные чувства своих герев. Да и в морге я ни разу не был… Хотя довольно-таки красочно, как мне говорят, это описываю. Или, к примеру, я пишу роман от лица женщины. И что же, как же я могу описать ее состояние, к примеру, когда она любит? Разве что по аналогии со своими, чисто мужскими чувствами. Но тогда это будет обман… почти обман… Словом, рассуждать на эту тему можно бесконечно. Только к чему все это? Главное, что «принцип зебры» (расхожее мнение: жизнь полосата, как зебра, на смену белой полосе непременно придет черная и наоборот) сработал. На смену моей спокойной и комфортной жизни пришли адские времена. Я от страха, если честно, готов был залезть под кровать и зарыться с головой в пыль, чтобы только меня никто не нашел. И это стыдно, стыдно…

Глафира пошла открывать и вернулась довольно скоро.

– Михаэль, – глаза ее выражали не меньшую степень испуга и удивления чем у меня. – Никого нет! Словно звонок звонит сам собой…

– Может, кто-то позвонил и поднялся на этаж выше? – осипшим от страха голосом предположил я.

– Не знаю… Странная история.

Я понимал, что оставаться у Глафиры становится опасно. Но убежать через окно я не мог: она жила на третьем этаже.

– Михаэль… Давайте сделаем так: я выйду, осмотрю подъезд, попробую определить, кому бы это понадобилось тревожить меня ранним утром, и если никого не увижу, то вы потихоньку уйдете… Под моим прикрытием…

Золотые слова!

И я действительно ушел. Рискуя быть схваченным неизвестными мне людьми, настойчиво звонящими в дверь и не считающими нужным показаться (однако изрядно потрепавшими мне нервы!). Ушел, убежал, обливаясь потом, на подгибающихся ногах. Машину я предусмотрительно оставил в соседнем дворе, поэтому, едва оказавшись в ней, я, как сумасшедший, помчался прочь из этого района, где жила не только Глафира, но и Лора (еще не так давно), и я сам…

10

Я колесил по городу, смутно представляя себе, что будет со мной дальше и как я вообще могу искать убийцу Лоры. Я надеялся на свои записи, думал, что мне достаточно будет в спокойной обстановке проанализировать их, чтобы понять, кто же мог решиться на злодейство. Но сейчас, словно сквозь черную траурную пелену все мои записи (практически это были протоколы ее телефонных разговоров, интересных лишь для патологически любопытных типов вроде меня) показались мне обыкновенной пустой болтовней двух беспринципных и жестоких женщин, помешанных на деньгах, тряпках, мужиках, причем болтовней, густо пересыпанной пошлыми бытовыми подробностями. Да такие разговоры женщины ведут сплошь и рядом, они входят в привычку, и каждая из собеседниц оказывается настолько втянута в ежедневный ритуал, что он становится потребностью. Перемалывается, пережевывается, анализируется каждый шаг, мысль, событие…

Почему я решил, что смогу разобраться в истории отношений Лоры с ее мужчинами, откуда такая самонадеянность? И с чего я решил, что убийцей непременно должен быть либо Гора, либо Вик? Или, что уж совсем невозможно (как мне стало казаться уже тогда), – Саша?

Мне позвонил Павел, спросил тревожным голосом, все ли у меня в порядке, нахожусь ли я в безопасности. Я уверил его, что со мной все в порядке, успокоил, как мог… Потом позвонила Полина, ее вопросы практически ничем не отличались от вопросов моего брата. И мне, если честно, было приятно, что эти двое близких мне людей искренне беспокоятся обо мне.

Я вспомнил про Вишнякова и ужаснулся, что он, быть может, уже давно приехал в Синенькие и дожидается меня, чтобы рассказать что-то важное, а я, вместо того чтобы тихо сидеть в доме Маргариты и не высовываться, катаюсь по городу, рискуя быть задержанным на машине брата… К счастью, у меня была с собой записная книжка с номером телефона Льва Григорьевича. Я позвонил ему.

– Это я, Михаэль.

– Да, я понял… – сухо ответил мне Вишняков. – Вы где и по какому телефону звоните?

– Мне дали на время этот телефон, моя бывшая жена дала, она была у меня. А брат дал свою машину. Я сейчас в городе.

– Хорошо, – сказал он на редкость спокойно, ведь я-то думал, что он начнет меня сейчас ругать, вот, мол, вместо того чтобы прятаться, приехал в город. – Оставайтесь там, где находитесь и не выходите из машины. Я вас найду. Назовите номер машины и точное расположение.

Он приехал, и я был почему-то ужасно рад его видеть. Больше того, я видел в нем сообщника и почти друга!

– Скажите, Михаэль, у вашей бывшей жены Полины есть родная сестра?

– Да… – я был удивлен. При чем здесь ее сестра?! – А что?

– Как ее зовут?

– Лена.

– Где она живет?

– В Хвалынске… Скажите, Лев Григорьевич, ну при чем здесь моя бывшая свояченица?

– Ее убили. Причем так же, как и вашу соседку – Лору. На ваше счастье, за вашей бывшей женой установили наблюдение буквально сегодня утром. Это я о том, что если бы за ней проследили в тот момент, когда она поехала к вам, чтобы дать вам телефон… Словом, вы понимаете меня. Я уж не знаю логики следователя, но он почему-то решил, что она могла убить Ларису из ревности. Дело в том, что она помчалась в Хвалынск. Ее соседка по квартире сказала мне, что буквально полчаса тому назад Полина вернулась домой, вся в слезах, сказала, будто ей сообщили, что в Хвалынске убита сестра. Она попросила соседку присмотреть за квартирой, оставила ей ключи и умчалась. Но никто точно не знает, действительно ли в Хвалынск она поехала или нет. Они ее потеряли возле моста…

– Позвольте, но я же недавно разговаривал с ней…

– Когда, не можете точно сказать?

– Могу… Я сейчас возле «Липок», у самого входа в парк, на Радищева, а был в Ленинском районе, возле памятника военным строителям.

– Минут сорок, учитывая пробки, значит… когда она вам звонила, она ничего еще не знала.

Я не переставал удивляться событиям, что происходили вокруг и которые, пусть и косвенным образом, касались меня. Лена… Молодая незамужняя женщина жила себе спокойно в Хвалынске в собственном доме. Как же это могло случиться?

– Вы разговаривали с соседкой?

– Да…

А он шустрый, Лев Григорьевич, везде успевает, в курсе многих событий, которые имеют отношение к убийству Лоры Ступниковой. Вероятно, у него остались хорошие связи в милиции, прокуратуре. И вообще, он непростой, этот Вишняков, производит впечатление толкового и надежного человека. Я еще подумал тогда, что мне повезло с ним. Вот если бы он еще разыскал убийцу Лоры…

– А что со мной? Они по-прежнему думают, что это я убил Лору?

– Что вы от него хотите, если он подозревает всех, даже ее родителей?.. – вздохнул Лев Григорьевич.

– Вы это серьезно?

И тут я снова вспомнил о Лене. Она была убита так же, как и Лора.

– Я должен сказать вам еще кое-что… Понимаете, в квартире Ларисы Ступниковой были обнаружены отпечатки пальцев… вашей бывшей жены, Михаэль.

– Как это? Она не могла бывать у нее. Нет. – В этом я был уверен.

– Тем не менее. Я даже могу сказать вам, где именно: на чашке, в которой оставалось немного кофе. Ваша жена пьет чай или кофе? Я почему спрашиваю: вдруг окажется, что ваша бывшая жена вообще кофе не пьет… Знаете, такое бывает.

– Пьет. Литрами, – расстроился я, ни на секунду не сомневаясь в том, что следователь заблуждается и что моя бывшая жена не способна на такое зверство. К тому же, даже убив Лору, она никогда не вернет меня. Поэтому какой смысл лишать жизни Лору, понимая, что сама-то все равно обречена на одиночество (я знаю, что говорю, просто надо знать Полину)? Только теперь это самое одиночество ей придется делить с сокамерницами. Нет-нет, Полина не так глупа и ценит комфорт, чтобы так поступать со своей жизнью.

– Она могла войти к Ларисе…

– …через мою дверь? – закончил я за него фразу.

– Нет. Дверь они привязали к делу исключительно по одной причине – потому что с ее помощью исчезли вы. Если бы не это обстоятельство, ну и фантазия следователя, которая пошла по нарастающей… Он, я думаю, уже сам придумал ваши вылазки из собственной квартиры, ваши любовные свидания с соседкой… Лора сама могла открыть Полине, а почему бы и нет? Посмотрела в глазок, а там – женщина. Кстати, они были знакомы?

– Думаю, что нет. Хотя этих женщин не разберешь…

– Тогда ответьте мне на вопрос: как вы думаете, Лора легко открывала дверь? Она была осторожна? Знаете, есть такие люди, которые вообще не открывают, когда видят в глазок постороннего человека.

– Нет, Лора открывала, запросто. Думаю, приди к ней Полина, открыла бы без всякой задней мысли.

– Вот и представьте себе картину… Полина приходит к Лоре. Возможно, она все еще продолжает любить вас, и ей кажется, что вы влюблены в соседку… Она хочет выяснить этот вопрос, он не дает ей покоя…

А что, и такое могло случиться… Больше того, зная Полину, можно предположить даже, что она приходила к Лоре договариваться о том, чтобы она, Лора, полюбила меня, в нее влюбленного, поскольку Полина всегда желала мне счастья и хотела видеть меня счастливым. Во всяком случае, так она говорила. Понятное дело, что за такой ее жертвенный труд она хотела бы получить и дивиденды – право видеться со мной, вмешиваться в мою жизнь и постоянно пытаться помочь мне ощущать себя счастливым. Говоря проще, Полина способна была на все, лишь бы почаще видеться со мной.

– Может, так оно все и было, – пожал я плечами, смутно представляя себе добрую и чуткую Полину с пистолетом в руке. – Да только опять же таки теоретически.

– Знаете, Михаэль, ради любви, из ревности женщины способны и не на такие преступления. Их ум изощрен, они наделены фантазией, которую нам, мужчинам, порой не постичь. И я бы не подозревал вашу бывшую жену, если бы не отпечатки пальцев. Как они там оказались? Вот вы говорите, что они не были знакомы, но это реальность, понимаете? Значит, знакомы они были. Расскажите, при каких обстоятельствах вы встретились в последний раз с вашей женой.

– Странные обстоятельства, вы правы. Она меня и напугала и одновременно удивила…

И я рассказал Вишнякову о появившихся на подоконнике курице и телефоне.

– Говорю же вам – ваша Полина та еще штучка! – сорвался на просторечье еще не так давно официальный и деликатный Лев Григорьевич. – Ведь принесла именно то, что было вам нужно на тот момент: поесть и связаться с теми, кто мог бы вам помочь. И ведь отыскала, вычислила… Много еще, кстати, людей знает о существовании дома Маргариты, вернее, о том, что вы работали там время от времени, будто там ваш второй дом?

– Нет. Мой брат, его семья, вернее, Клара, его жена… И Полина.

– А других своих женщин вы туда не приводили?

– Нет, но там бывала Лора. Она… как бы это помягче выразиться, подворовывала у меня ключи и приезжала туда вместе со своими приятелями…

– Кроме мужа и официального любовника, я полагаю?

– Да, я уверен. Она, если можно так выразиться, метила свою территорию, но пускала туда только тех, кто не должен был пересечься там с членами ее семейства… Скажите, вам удалось узнать что-нибудь о Горе, Вике?

– Да. Картина простая – они оба полумертвые от водки, пьют по-страшному. Думаю, они даже еще не осознали, что Лоры нет. Им будет куда страшнее, когда они придут в себя… Даже не представляю, как они доберутся до кладбища и смогут ли вообще принять участие в похоронах. А что касается ее второго любовника, то мне не удалось его найти. Я попросту не знаю, где его искать.

– Полина тоже так сказала… – обронил я.

– Что значит «так сказала»?

– Я поручил ей встретиться с ним, попытаться разыскать его, – покраснел я, поскольку проговорился сыщику в том, что в отчаянии занимаюсь самодеятельностью.

– Знаете, я бы тоже на вашем месте не бездействовал, – ободряюще улыбнулся мне Вишняков. – Вот только в помощники брал бы людей с большей осмотрительностью. Судя по тому, что я узнал об этом Саше (мать Лоры сообщила, что он работает на бензиновой станции неподалеку от Музейной площади), найти его мне все же удастся…

Я представил себе Аллу Николаевну, находящуюся явно не в себе от горя и выдающую на-гора частному детективу подробности личной жизни погибшей дочери. Интересно, а о чем она думала, наблюдая за ее похождениями? Неужели ни разу не произошло ни одного более-менее откровенного разговора, в котором бы Алла Николаевна хотя бы попыталась навести порядок в голове и душе своей дочери?

Поскольку в их доме я был частым гостем (хотя гостем меня можно назвать с большой натяжкой, так, вор чужих секретов, человек, питающейся, не хуже Глафиры, частной жизнью соседей), я имел возможность время от времени наблюдать (хотя правильнее было бы сказать, подслушивать), как общаются между собой эти родные души – мать и дочь. И, странное дело, при всем том противоречивом, циничном, эгоистичном, экспрессивном, нервном, что составляло характер Лоры, с матерью они находились в полной гармонии. И если бывали у Лоры вспышки агрессивности, то направлены они были скорее в сторону отца, который раздражал ее своим отношением к матери и которого она презирала до глубины души.

«– Глафира, можно я сегодня у тебя ночевать останусь? К Горе не пойду, он сегодня тараканов морит, там в квартире дышать нечем. Вик уехал по каким-то там делам в область, обещал, между прочим, привезти баранину. А дома, у предков, не могу, потому что папаня оскотинился вконец. Я уж не знаю, какие-такие страсти-мордасти в их-то возрасте кипят, но у него, похоже, это становится проблемой: он не может справиться со своими скотскими желаниями и готов спариваться с ней где угодно и когда угодно. А меня это, как ты понимаешь, напрягает. Они мои родители, и я не могу воспринимать все это, как кино. Они же через стенку все это делают. И мне маму жаль. Думаю, ей стыдно. А он – скотина, скотина, скотина…»

С матерью она никогда не говорила о себе, о своих переживаниях, не открывала ей душу так, как делала легко и просто по отношению к Глафире. Они разговаривали в спокойной житейской манере, просто как женщины, обсуждающие бытовые проблемы, каждодневные дела. Алла Николаевна всегда много и вкусно готовила, Лора научилась у нее и даже превзошла ее. В отличие, к примеру, от Полины, женщины рациональной, экономной, которая варила куриный суп из дешевых суповых наборов, считая, что пряностями можно совершить чудо и превратить мутный бульон во что-то съедобное, Лора готовила куриную лапшу из целой, домашней курицы. И лапшу делала сама, отчего суп получался прозрачно-желтый, невероятно вкусный. Я так пишу потому, что, каюсь, иногда в отсутствие хозяев позволял себе попробовать кое-что. Может, я и сумасшедший, но временами мне начинало казаться, что я тоже живу в этой семье, а потому, как ее член, имею право. Тем более что я довольно часто оставлял в квартире Ступниковых деньги – на видном месте, и тогда каждый из троих обитателей квартиры – мамы, папы и Лоры – думал, что это деньги одного из них. Конечно, деньги были небольшими, чтобы Ступниковы не насторожились, но и не такие уж маленькие, чтобы унизить их подачками. Я до сих пор не понимаю, как же они ни разу не обратили внимание, что время от времени у них пропадают то котлеты из сковородки, то пара половников супа, то кусок торта или несколько пирожков. Зато иногда то просто на столе, то в старинной сахарнице, где семья держала свои сбережения, появляются от пятисот до трех тысяч рублей!

Уверен, если бы подобные суммы пропадали, а не появлялись, на это обратили бы внимание непременно.

На кухне они, мать и дочь, никогда не мешали друг другу, как это часто бывает в семьях, где живут взрослые женщины. Наоборот, Алла считала Лору как бы своим продолжением, своей частью, и они понимали друг друга почти без слов. Алла Николаевна очень любила Лору, готова была сделать для нее все, обращалась к ней с нежностью, лаской. Быть может, где-то в глубине души она и понимала, что дочь ее живет неправильно, но упрекать не смела, возможно, чувствовала себя виноватой, что не смогла обеспечить дочери достойную жизнь и что они с мужем не сумели дать единственному ребенку ни образования, ни воспитания, не позаботились о том, чтобы найти ей приличного мужа. Думаю, они тоже не были в восторге от Горы и, уж тем более, от появления в этой странноватой семье любовника Виктора, но повлиять как-то на ситуацию тоже были не в состоянии – у Лоры был всегда один и тот же железный аргумент: это моя жизнь, и никому не позволено в нее вмешиваться. Вроде: не учите меня жить – помогите материально.