Текст книги "Миф Коко Банча"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7. Рай в загородном доме

Амфиарай спал, раскинув руки на черных простынях, и его совершенное тело обдувал ворвавшийся в распахнутое окно свежий ветер. Вокруг кровати на полу были раскиданы подушки, книги, журналы, пепельницы, коробки с сигарами и конфетами. На столе стояла высокая корзинка, доверху наполненная апельсинами. Еще вчера вечером они служили им, безумным, бильярдными шарами, лениво перекатывающимися по зеленому сукну и не желающими помещаться в лузы. Весь огромный дом служил им вот уже несколько дней, как верный и умный пес. К услугам ослабевших от страсти Риты и Рая был бассейн, джакузи, бар, теннисный корт и четыре спальни. «Ни о чем не думай», – говорил Рай, заметив затуманившийся печалью взгляд Риты, в тот момент, когда мысли ее плавно перетекали к Оскару. «Как я могу не думать о нем, если он наверняка ищет меня, думает обо мне, обзванивает больницы и морги?» В такие минуты она жалела, что была так откровенна с Раем, что рассказала ему многое из своей ранней супружеской жизни. «Ты прожила с этим человеком почти десять лет, что связывало тебя с ним?» «Тебе не надо этого знать», – отвечала она намеренно грубо, оставляя невысказанной ту часть жизни, о которой имел право говорить только Оскар, да и то только как врач. «Мне нравится, что ты так отвечаешь. Но, с другой стороны, этот ответ не подходит для той Риты, которую я встретил там, у Ащепковых. Ты сильно изменилась за последние дни».

Она и сама знала, что изменилась. Сначала морально – ушла от мужа прямо с вечеринки, даже не попрощавшись. Так поступают бунинские барышни, миллеровские стервы, сагановские красавицы и бунюэлевские роскошные шлюхи. Затем физически. Она словно освободилась, разорвала все путы, которыми ее связывал, обволакивал страстный (теперь-то она это понимала) и чувственный собственник Арама. Исчез страх перед ним. «Ну и пусть ищет, находит и упрекает. Мне тоже есть, что ему сказать». Хотя на самом деле ничего такого не было. Просто сама мысль о том, что она встретит здесь, в другой жизни, своего Оскара, казалась ей нереальной. Он там, где-то в кипящей и бурлящей Москве, трудится в своей клинике, прослушивает деревянной трубочкой (похожей на детскую игрушку) вздувшиеся животы своих хронически беременных пациенток. И этот загородный дом с обнаженным Амфиараем, бильярдными шарами в виде апельсинов и мягкими просторными спальнями просто выпал на время из времени и ждет часа, когда ему позволено будет снова превратиться в черную запыленную машину, стоящую возле подъезда Ащепковых, или в гостиную Веры, заполненную подвыпившими гостями, среди которых достопочтенный Оскар Арама собственной персоной…

Она несколько раз выходила на крыльцо, смотрела на встающее солнце и ждала, что вот сейчас что-то произойдет, она откроет, к примеру, глаза и увидит себя уже в своей спальне, рядом с Оскаром. Но пробуждения не наступало. Замирая, она слышала в тишине пробуждающегося утра спокойное дыхание спящего Амфиарая. И эти звуки были так же реальны, как и поднявшийся наконец над верхушками елей косматый огненный шар – солнце.

Глава 8. Бедный Саша

Саша Алфимов вернулся домой за полночь, открыл двери своими ключами и, стараясь не разбудить спящих родителей, прокрался к себе в комнату, заперся и включил лампу. Несмотря на конец мая, вечер выдался прохладным, влажным, несколько раз брызгал скупой, но с громом и молниями дождь. Саша видел собственными глазами, что на этот раз Оскар вернулся домой один. И на такси. Он вышел и, пошатываясь, вошел к себе в подъезд. А поскольку они с Сашей жили в соседних подъездах и внешняя жизнь доктора Арамы для соседей являла собой скучный фильм, сводящийся к приездам домой и отъездам, с женой ли, без жены, то сегодняшнее возвращение Оскара без жены стало для влюбленного в Риту Саши событием. Он же видел, как они вместе садились в такси, которое заказывали (новенькое желтое авто с шашечками поджидало их под окнами минут десять), как отъехали, но вот вернулся Арама почему-то один, без Риты.

Саша еще какое-то время сидел, тупо уставившись в стену, завешанную старым персидским ковром, пытаясь осознать, что случилось, пока сон не сморил его. И снилась ему красивая Рита, женщина его мечты, в развевающихся красных одеждах, с разметавшимися от ветра волосами, словом, такая, о которой может только мечтать влюбленный во взрослую женщину шестнадцатилетний мальчик. Его зоркое мальчишеское око поместило в свой очередной волнительный сон все женские прелести: полную округлую грудь Риты (которую он никогда не видел и пока еще только себе представлял) и просвечивающие сквозь прозрачную красную ткань стройные бедра с полненьким темным бугорком меж ними…

Тихий телефонный звонок вырвал его из сладкого полусна, и он торопливо взял трубку, словно кто-то неизвестный мог бы помочь ему в столь поздний час объяснить, что сделал доктор Арама со своей женой, где бросил, куда дел и не убил ли (?!)…

– Да, слушаю. – Сон отступил совсем, и голова стала ясной, пустой и звонкой, как тонкий серебряный колокол.

– Саша? Ты еще не спишь?

Это был женский голос, от которого Сашу бросило в жар. Ему вдруг представилось, что звонит сама Рита, это недосягаемое прекрасное облако, это чудесное женское тело, едва прикрытое прозрачным летним платьем, это удивительное лицо с нежными губами и ласковым взглядом.

– Нет, не сплю… Вернее, я сплю, и все это мне только снится.

– Ты меня не знаешь, хотя я и живу в соседнем с твоим доме. Меня зовут Тая.

Услышав конкретное имя, Саша вернулся в реальность и начал лихорадочно соображать, какая еще Тая и с какой стати она звонит ему так поздно.

– Я вас знаю? – спросил он на всякий случай.

– Нет, не думаю… Дело в том, что я немножко выпила, поэтому и осмелилась позвонить тебе… Мой муж в командировке, и я решила пригласить тебя к себе в гости… Ты как, не против?

– Меня? Но почему? Я же вас не знаю…

– Ты нравишься мне, Саша. Видишь, как все просто. Я могла бы познакомиться с тобой уже сто раз и найти тысячу предлогов для этого. Но, как видишь, пока этого не сделала. Ты хочешь, чтобы я время от времени звонила тебе?

– Нет, не надо… Зачем?

Он отключил мобильник и отшвырнул его от себя так, как если бы ему в руки попало что-то мерзкое и неприличное. Щеки его пылали, уши – тоже. Внизу живота набухло и заломило. Тая с внешностью Риты обнимала его прохладными руками, целовала прохладными губами. Чувствуя дрожь во всем теле, он подошел к окну и посмотрел на светящийся редкими окнами противоположный дом. Где-то там, за одним из таких вот неодушевленных окон, стоит возле телефона и мается от одиночества молодая женщина по имени Тая. Молодая ли? Она влюблена в него? Нет, навряд ли. Просто ей скучно, к тому же муж в командировке. Но он нравится ей, как красивый породистый щенок, которого можно пощекотать за ушком, прижать к себе, уложить в ногах, прикрыв одеялом…

Когда снова раздался звонок, он мысленно поблагодарил себя за то, что кто-то из родителей догадался оставить телефон именно в его комнате, иначе два звонка подряд в полночь могли бы разбудить их, и последствия были бы непредсказуемыми. Что может быть хуже ночного звонка пьяной скучающей женщины?

– Запиши мой номер, – услышал он все тот же голос, и понял, что для того, чтобы запомнить семь цифр, ему не понадобится ручка. – Записываешь?

Он молчал, чувствуя, какую власть заимела вдруг над ним эта незнакомая ночная женщина. Как странно, подумал он, а ведь я только что мечтал о совершенно другой, о Рите!

– Смажь дверные петли машинным маслом и ничего не бойся.

Какое еще масло? Какие петли? Она что же, думает, что я прямо сейчас и рвану к ней? Сумасшедшая… И снова он отключил телефон. Не выдержал такого потока самоуверенности, решимости и желаний, которые сочились из каждого отверстия трубки. Еще немного, и аппарат примет очертания женского тела… А завтра контрольная…

Саша повернулся к зеркалу и увидел себя, красного, задавленного стыдом и распираемого смутными, зудяще-неистовыми желаниями. Если бы он мог только заставить себя не думать об этих странных существах, именуемых женщинами! Они, эти мечты и сопряженные с ними физические и нравственные страдания, отвлекали его от школьных занятий, от целого шкафа еще не прочитанных книг, которые ему привезли откуда-то из глубинки, – наследство покойной тетки-филолога, от компьютера, наконец! А ведь все свои карманные деньги (он вот уже полгода как подключился к Интернету) он тратил на эту заразу, на эти тошнотворные и вместе с тем любопытные до потери пульса порнографические сайты. Он пытался понять, постигнуть вместе с красотой женского тела его притягательность, заставить себя не думать об этом и о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются вдвоем. Он знал, что уже совсем скоро его жизнь изменится, что он станет чище, много чище; что он сотрет из памяти все интернетовские адреса этих гадких сайтов, что сожжет где-нибудь за домом, в парке, на поляне, кипу журналов «Playboy» и ему подобных, а купленные на подарочные деньги диски с порнофильмами вроде «Super fuckers» или пресловутой итальянской «Красной шапочкой» оставит на ступенях родной школы, совершая тем самым что-то вроде жертвоприношения… И все ради нее, той женщины, «пленницы доктора Арамы», как он ее про себя называл, которая одним лишь своим взглядом может осчастливить его на всю жизнь.

…Когда же позвонили в третий раз, он, выслушав и запомнив номер телефона, тихо ответил:

– Вы извините, у меня завтра контрольная по алгебре, мне надо готовиться… Созвонимся позже…

Он сказал это так, словно ему только что стало известно, что их разговор кем-то подслушивается. И снова отключился. Предательские мысли о незнакомой женщине, приглашавшей его к себе на ночь, столпились в голове и совсем заслонили, грубо затоптали мечту о Рите. Еще один предатель – сон – навалился на него со всей неотвратимостью и покоем. И победил. Саша, едва успев раздеться, упал в постель и мгновенно заснул.

Глава 9. Оскар и вишневый пирог

Оскар вернулся домой один, с запиской в зажатом кулаке («Оскар, я жива и здорова… Я позвоню тебе. Рита»).

Он нашел ее случайно возле своей тарелки и был уверен, что ее оставила не сама Рита, а кто-то другой, но по ее просьбе. Прошел в дом не разуваясь, чего никогда не позволял себе прежде, налил себе водки и выпил залпом, не закусывая. Затем некурящий Арама закурил.

От Ащепковых он ушел незаметно, ни с кем не попрощавшись и даже не попытавшись найти Риту или расспросить, не видел ли кто, куда она ушла и с кем. Это было бы унизительным и все равно не дало бы положительных результатов. Да и о каких положительных результатах может вообще идти речь, когда Рита его бросила. То, что с ней все в порядке, в том смысле, что она жива-здорова и совершила свой дерзкий побег сама, по своей воле, он нисколько не сомневался. А вот с кем она ушла, он вычислил не сразу, а когда понял, то всю дорогу до дома скрипел зубами от злости и досады. Красивый и дорогой Амфиарай! Счастливый и удачливый коммерсант, делающий деньги из воздуха. Так, во всяком случае, говорил о нем Леня. Этот мальчик нравился и самому Оскару, просто как совершенное существо, как этрусская ваза или чудесный свежий куст молодого цветущего шиповника, как понравилась ему в свое время маленькая Маргаритка…

В голову лезли мысли о том, что они заранее были в сговоре и что появление Рая у Ащепковых – всего лишь возможность встретиться и решиться… А не замешан ли Леня? И не заработал ли он свои проценты от другой сделки, не коммерческой, а нравственной: не он ли познакомил эти совершенные создания, чтобы они соединились в безукоризненную пару, давая понять некоторым ослепшим от счастья докторишкам, кто кого заслуживает?

Ты идиот, Оскар!

Он налил себе еще водки и отрезал лимон. Рита не могла быть с ним знакома, это исключено.

Рита – открытый и добрый человечек, она предана тебе, она любит тебя, боготворит. К тому же ты прожил с ней десять лет, а это большой срок. И это удивительно, что ты за все эти годы изменил ей всего лишь три раза, да и то… так, позволил себе слабинку… По большому же счету, ты всегда любил только ее.

Он откусил сочный и кислый до судорог кусок лимона и заел ложкой сахара.

Безусловно, он ждал звонка. Он не верил, что она не позвонит, а потому сидел часа три не шевелясь на одном месте, ожидая драгоценных звуков: вот она выходит из лифта, покачиваясь на каблучках, вот вставляет ключ в замок, вот открывает дверь… «Оскар? Это я. Устала ужасно. И есть хочу. Ты слышишь меня?» Да, он слышал того, чего не было и, судя по всему, уже не могло быть. Она ушла от него, бросила его, как старый башмак, швырнула прочь, подальше от себя. Но почему? Должна же быть причина…

В два часа ночи он начал бродить по квартире. Ему вдруг пришло в голову, что она могла заранее подготовиться к побегу и взять свои вещи. Но после экскурсии по спальне с заглядыванием в нутро тихих и словно присмиревших шкафа и комода, где все прелестное шелковое, кружевное, бархатное, кожаное и шерстяное лежало, стояло, было уложено и висело на плечиках аккуратно, как, впрочем, и всегда, он понял, что побег не был запланирован, что он был спровоцирован Амфиараем, то есть его жену, Маргариту, унесла стихия…

Он подумал о том, что за вещами его жены могут прийти незнакомые ему люди, и скорее всего бесцеремонные, как и все молодые да ранние, из каких был сам Амфиарай, загадочная личность, человек, о котором никто и ничего не знает, кроме того, что у него водятся деньги, которые он ищет куда бы получше вложить…

На кухне он нашел пирог с вишней – любимое Ритино лакомство. Еще утром, когда она пекла его, они были счастливы и ничто не предвещало такого чудовищного по своей несправедливости вечера. Их семейная жизнь, в которой царили гармония, спокойствие и здоровые физические отношения, была единственным источником сил и вдохновения Оскара. Только зная о том, что дома его ждет Рита, он мог сутками оперировать своих пациенток, не спать и не есть в предвкушении возвращения домой. Все женщины, с которыми он имел слабость вступать в близость, по сути, изменяя жене, казались ему на одно лицо и не представляли для него никакого интереса уже в первые минуты после близости. Чаще же всего его охватывала после подобных случайных встреч такая апатия, что он чувствовал себя заболевшим. Но он был мужчиной и быстро справлялся с подобным проявлением негативных чувств. Он знал, что нравится женщинам, а потому временами ему требовалось как проверить свои мужские способности, так и лишний раз удостовериться в силе своего обаяния. Это было своеобразным спортом, игрой, которая также составляла часть его мужского существования. Иное же дело – Рита. Сильное влечение, которое он почувствовал тогда, еще много лет назад, к находящейся в шоковом состоянии девочке, со временем становилось только более сильным и не ослабевало даже во время его увлечения очередной женщиной. Он сам для себя объяснял это очень просто: в его отношении к ней присутствовал элемент самого настоящего преступления. И как бы Рита ни старалась подыгрывать ему, он знал, что всякий раз, когда он прикасается к ней, она не испытывает к нему ничего, кроме тщательно скрываемого презрения, помноженного, как это ни парадоксально, на уважение. То, что она никогда не любила его, он знал с самого начала. Да она никогда и не стремилась солгать ему в этом. Он – любит, она – нет. Очень распространенная и прочная тем не менее психологическая конструкция, на которой держится большая часть считающихся счастливыми браков. И, быть может, именно этот фактор и сыграл в свое время решающую роль в тех отношениях, которые сложились между ними еще в самом начале их супружеской жизни и которые до поры до времени были взаимно удобны.

Глава 10. История необычной семейной жизни

Рита Панарина попала к доктору Араме в четырнадцатилетнем возрасте и, по легенде родителей, была изнасилована каким-то неизвестным в лесу. Да, в чисто медицинском смысле на ее теле присутствовали явные признаки изнасилования: разрыв девственной плевы, сопутствующее кровотечение, ссадины на бедрах и синяки, оставленные мужчиной, и, соответственно, следы спермы. Но вот поведение девочки с психологической точки зрения не укладывалось ни в какие общеизвестные рамки. Да, Рита казалась подавленной, некоторое время не могла говорить, не говоря уже о том, чтобы отвечать на вопросы, но в остальном она вела себя как маленькая, вкусившая радость первой близости, женщина. И дело было даже не в кокетстве, которым она тогда еще и пользоваться-то толком не умела, а в той благодатной понятливости, с которой Оскар столкнулся уже во время своих первых визитов к Панариным. Договорившись с Кларой о том, что он будет лечить ее дочку от стресса, вызванного изнасилованием, чтобы девочка, оправившись, смогла в дальнейшем построить нормальные, здоровые отношения с мужчиной, он понял, что никакого стресса в отрицательном смысле этого слова и не было (!)… И если что-то и травмировало ее нежную подростковую психику, то не столько сам факт изнасилования, сколько исчезновение из ее жизни того мужчины, которому она отдалась (или которым была взята силой) в лесу. Вероятно, Риту мучило не само изнасилование в его хрестоматийном, унизительном значении, а сомнения в том, что все это произошло с ней наяву, а не во сне, о чем она как-то упомянула в самом начале их долгих бесед на эту тему. К такому выводу пришел явно обескураженный поведением своей пациентки доктор Арама, и именно это впоследствии помогло ему построить свои отношения с Ритой уже не как с пациенткой, а как с чудесной, рано сформировавшейся девушкой.

Характер его визитов, напоминавший в первые дни трогательную заботу молодого еще доктора о девочке-подростке, уже за неделю изменился, и вектор его чувств очень скоро оказался направленным совершенно в другую сторону. Доктор Арама влюбился как мальчишка, и двадцать один (!) год разницы в возрасте растаял, как сливочное мороженое в июльское пекло… Мало того, что Рита оказалась умна (что для Оскара было немаловажно, поскольку большую часть времени они все же проводили в разговорах на самые разные темы, и Оскар был приятно удивлен, что его пассия начитана и хорошо разбирается в искусстве), она к тому же в свои четырнадцать вполне созрела и как женщина. Он понял это во время первого осмотра, успев, помимо интересующей его, как гинеколога, определенной части тела, разглядеть и начавшую красиво полнеть нежную грудь с бледными сосками, и тонкую талию, и идеальной формы бедра. Умные и чуть насмешливые взгляды, которые бросала на него его юная пациентка, он уже тогда принимал как вызов, не понимая, что Рита, все еще находящаяся под гипнозом своей внезапно вспыхнувшей страсти к незнакомцу (которого они впоследствии будут называть почему-то лесником), непроизвольно сравнивала его со своим первым мужчиной. И вот тогда Оскар, рискуя своей карьерой и добрым именем, решился на отчаянный шаг: он, «работая» с Ритой и загружая ее огромным количеством психологических тестов, без труда подвел девочку к мысли о браке как единственном способе выхода из якобы существующего психологического же кризиса. Как антиквар, случайно обнаруживший никем еще не замеченный шедевр и пожелавший во что бы то ни было купить его, Оскар решил как можно быстрее заявить свое право на Риту, связав ее брачными узами. И в этом ему сильно помогла Клара, потенциальная теща, которая в нем души не чаяла и которой он нравился так сильно, как может нравиться даже не столько будущий зять, сколько мужчина и человек вообще. Не сопротивлялся и отец Риты, потенциальный тесть. Оставалось только спросить девочку…

Сейчас, десять лет спустя, когда Арама вспоминал то время, ему становилось не по себе от сознания всей легкомысленности и даже преступности этого заговора взрослых. А ведь все тогда преследовали исключительно свои, личные цели. Родители Риты хотели заручиться согласием Оскара на брак с их подпорченной дочерью (фраза Клары Панариной после трех рюмок коньяка на следующий день после того, что случилось в лесу), чтобы быть уверенными в том, что они отдали ее, как внезапно заболевшую дорогую и породистую собаку, в хорошие руки. Их цинизм так и просвечивал за трагической маской оскорбленных за дочь родителей, и именно он-то во многом развязал руки Оскару, позволив ему поселиться у Панариных до достижения Ритой совершеннолетия, когда их отношения можно будет оформить уже официально. Чудовищный план, аморальный, безнравственный, был ими, однако же, принят и поддержан сгорающим от страсти к Рите Оскаром. А почему бы и нет? И что греховного в том, что сожитель их несовершеннолетней дочери будет жить с ними, со всей семьей, под одной крышей? Их связь будет только у них на виду, и разве придет кому-то чужому в голову, каковы истинные отношения, связывающие доктора и пациентку, если рядом денно и нощно находятся ее родители?! Но если Клару понять было легко (Оскар подозревал, что она влюблена в него и даже где-то на подсознательном уровне на что-то надеется), то поведение Виктора Панарина, тихого и спокойного человека, отца, дочь которого совсем еще недавно изнасиловали, вызывало по меньшей мере удивление. Его согласие на сожительство его травмированной дочери с доктором надо было еще осмыслить, понять, чтобы не случилось так, что прозрение отца наступит позже, когда изменить что-либо будет уже невозможно.

Разве он не понимал, что девочке требуется душевное спокойствие, а не скоропалительный гражданский брак, пусть даже и с доктором? Но шли дни, Панарины обговаривали детали совместного существования (где будет спальня молодых, раздельно или вместе пары будут питаться, и прочее, и прочее…), так и не выяснив до конца, согласна ли на этот, попахивающий криминалом, сговор сама Рита. Виктор своего мнения так и не изменил. И тогда Оскар, однажды поставив себя на его место, почти понял причину его согласия: ему, вероятно, было трудно представить на месте мужа своей дочери какого-то другого мужчину, не Оскара, словно все остальные мужчины, которые могли бы случиться в ее жизни, были похожи в его глазах на дремучего и грубого лесника.

Понятное дело, Клара не раз пыталась выяснить мнение Оскара по поводу того, как же отнесется сама Рита к тому предложению, которое уже назрело и готово было быть высказанным вслух всеми троими взрослыми. И всякий раз оказывалась недовольной, узнав, что, несмотря на их предельно доверительные отношения, конкретного разговора на эту тему они не вели. И он не лгал. Они не говорили, ни о чем не договаривались, просто так случилось, что спустя несколько недель после их первой встречи Рита, уже на море, куда они выехали вчетвером («мама, папа, я и Арама») и поселились в закрытом частном пансионате в горах, сама, первая, начала провоцировать его на близость. Когда же он попытался что-то предпринять на этот счет, например, сделал вид, что нечаянно коснулся ее пониже живота в море, где он якобы учил ее держаться на воде, хотя она явно симулировала, что не умеет плавать (о чем ему сразу же поторопилась доложить издали ревниво наблюдающая за развитием их отношений Клара), Рита ясно дала понять, что все это только игра и что никакого продолжения быть не может. Она ничего не говорила, но Оскар прочитал это в ее взгляде. И вот в таких вот пытках прошла неделя, другая… Но однажды, лежа на горячем песке и слушая плеск волн, Оскар, глядя, как сверкают на солнце уже наполовину выгоревшие волосы дремлющей Риты (целое утро она мучила его тем, что просила то намазать ее плечи кремом от загара, то застегнуть купальник сзади, то купить ей инжиру или орехов, то поучить ее плавать «как следует», и под конец, сморенная водой, солнцем и сытным обедом из жареной форели и легкого красного вина, уснула), вдруг понял, что происходит и чего добивается от него сильно похудевшая и загоревшая буквально за несколько дней Маргарита, и от собственных же мыслей пришел в ужас…

Ему стало стыдно, что он, врач с несколькими дипломами, дающими право на медицинскую практику, и опытом работы исключительно с женщинами, так поздно понял мотивы довольно дерзких поступков своей подопечной.

Как ангел чувствует за своей спиной сильные большие крылья, так и он, полагаясь исключительно на доверие к нему четы Панариных, отправившихся вновь осматривать очередной дендрарий, вошел в залитую оранжевым закатным сиянием комнату, где заснула с книжкой в руках их единственная дочь и, мягко разбудив ее поцелуями, сказал, что любит, что хочет быть с ней и что ее отказ будет для него смертельным. Не раскрывая глаз, Рита взяла его голову в свои руки и, как-то счастливо и глубоко вздохнув, потянула его, всего дрожащего и леденеющего от страха и желания одновременно, к себе в объятия. Она снизошла до него, позволила ему сыграть роль своего лесного возлюбленного, но когда все закончилось, пожала плечами и отвернулась к стене. Она была разочарована, но не смогла откровенно ему в этом признаться. Игра во взрослую женщину завораживала ее и интриговала своими последствиями. «Ты теперь будешь жить с нами?» Она впервые обратилась к нему на «ты», чему не могла не способствовать ее отчаянная нагота и то, что только что произошло между ними. Натянув на себя до подбородка простыню, доктор Арама, повернувшись лицом к затылку своей смуглой возлюбленной и уткнувшись в ее пахнувшие морем и каким-то фруктовым шампунем волосы, прошептал, что да, он теперь будет жить с ними. «С тобой, вот так». И он крепко обнял ее, прижал к себе и замер, слушая, как бухает где-то пониже живота его сердце. «Мне мама сказала, что вы хотите…» Она снова съехала на привычное «вы» и тут же, поправившись, добавила: «Только жить будем с тобой в дальней комнате и запираться на ключ».

Они вернулись в Москву, Оскар вложил немалые деньги в ремонт большой, но сильно запущенной панаринской квартиры, купил мебель и, сильно переживая, что не уживется с Кларой и Виктором под одной крышей, постепенно переехал туда с минимумом вещей, компьютером и коллекцией настольных книг. Для окружающих, однако, он по-прежнему жил у себя, в своей собственной квартире в старом доме в Брюсовом переулке, где изредка принимал гостей, преимущественно своих коллег по работе или пациенток, желающих поближе познакомиться со своим доктором в более камерной обстановке, и где, как правило, он и получал от них свои скромные гонорары.

Понятное дело, что постоянное присутствие рядом Клары и ее мужа сильно отравляло жизнь Оскара и вносило в его отношения с Ритой элемент пошлости и какой-то болотной затхлости. Все эти утренние сборы на работу и в школу, когда приходилось подолгу дожидаться своей очереди в ванную или туалет, скомканные и торопливые завтраки с молочными кашами и жирной ветчиной, обмен взглядами, любопытными, с одной стороны, и прячущимися – с другой, обильные и долгие ужины с непременными котлетами и картофельным пюре, во время которых доктору Араме приходилось поддерживать разговор, и много чего другого, омерзительного по причине сомнительности самого пребывания Оскара в этом доме, – все это не могло не отразиться на Рите. Все понимающая и тонко чувствующая фальшь со стороны заботливых до патологии родителей, она стала пленницей в собственном же доме и практически не выходила из своей комнаты. Оскар все чаще и чаще стал привозить ее к себе. Обычно они садились в машину под покровом ночи, и он вез свою маленькую жену в Брюсов переулок, чувствуя себя чуть ли не растлителем, преступником. У Оскара дома Рите нравилось все. И просторные, чистые комнаты со свежим кондиционированным воздухом, и хорошая классическая музыка, которая начинала звучать, едва Арама переступал порог своего холостяцкого жилища, и даже сам Оскар, который на своей территории словно преображался и превращался совершенно в другого человека с открытым взглядом, открытой улыбкой и распахнутым сердцем. Случалось так, что, не успев приготовить домашнее задание дома, Рита занималась за письменным столом Арамы и даже просила его помочь ей по химии или геометрии. «У тебя полностью отсутствует пространственное мышление», – говорил ей Оскар, на сырых картофелинах объясняя ей правила сечения, в то время как Рита сидела у него на коленях и на ней, кроме маленьких коралловых бус, не было ничего. Ради таких вот блаженных часов, проведенных в тишине, где не было места чужим голосам и запахам, Арама с Ритой и терпели последние месяцы своего проживания вместе с ее родителями. Когда же ей исполнилось шестнадцать, Оскар, воспользовавшись своими связями, довольно быстро получил разрешение местной управы на брак, после чего была сыграна свадьба, и молодые на месяц отправились в Египет.

… Доктор Арама уснул в своем кресле лишь под утро, так и не дождавшись звонка. Записка, написанная рукой его жены и продиктованная ей мерзавцем Амфиараем (он словно слышал его голос и даже видел его, тискающего его ненаглядную Риту где-нибудь в подъезде или в прихожей ащепкинской квартиры, мечтая поскорее умыкнуть ее, но прежде решив предусмотрительно запастись этим сомнительным документом), валялась рядом на полу.