355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Данилова » Шоколадный паж » Текст книги (страница 1)
Шоколадный паж
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 17:42

Текст книги "Шоколадный паж"


Автор книги: Анна Данилова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Анна Данилова
ШОКОЛАДНЫЙ ПАЖ

Глава 1

Москва, 2000 г.

Кайтанов Лев Борисович вел машину по влажному поcле летнего дождя асфальту уверенно, а сам он был такой большой, ловкий и гибкий. Москва переливалась рекламными размытыми огнями, в салон врывался душный теплый ветер, который лохматил волосы на голове и придавал воздуху элемент мнимой природной свежести. Он давно привык к загазованности московских улиц, и ему даже нравилось вдыхать эту мешанину запахов и ветра, особенно после дождя или зимой, во время снежной бури… Единственно, к чему он так и не привык, – это к своему отражению в зеркале. Он не любил свое лицо, как не любили его все женщины, с которыми он пытался сблизиться за последние двадцать лет. Лицо – словно картонная маска обезьяны, намертво припаянная с самого рождения.

Лева покраснел, вспомнив, как утром зеркало в спальне отразило его собственную фигуру рядом с розовым нежным телом Валентины… Уже одеваясь после завтрака и завязывая галстук, он хотел задать ей мучивший его уже давно вопрос: как можно предаваться любви, а несколькими минутами позже спокойно пить кофе с молоком и вести будничный разговор о химчистке или о войне в Чечне? Разве это совместимо? Разве это не противоестественный прыжок с облаков на землю? Но он не спросил, потому что знал приблизительно ответ. «Как можно? Да через запятую», – ответила бы Валентина и улыбнулась, раздвинув свои розовые теплые губы.

Он был несказанно счастлив в этот вечер, когда, подкатывая к подъезду, взглянул на светящееся на третьем этаже окно, как был счастлив вот уже почти два года, что они жили вместе. Только наедине с женой он испытывал облегчение, как если бы за порогом, истекая кровью, оставалась содранная с лица обезьянья маска. Она, Валентина, видела его другим, не таким уродом, как остальные женщины. Она целовала его толстые губы, впалые длинные щеки, маленькие глаза…

Он знал, что сейчас, позвонив, услышит ее легкие шаги, воркующий голос и в следующее мгновение увидит ее, тоненькую, с выступающим вперед животом, в котором до положенного срока обитает маленький Кайтанов… И будет ужин, и будут разговоры о его работе, о доме, о будущем ребенке, обо всем том, что так дорого им обоим. Он чуть не застонал от избытка радостных чувств, которые подкатили к самому горлу в тот момент, когда он нажал на звонок… Вот они, легкие шаги… Дверь открылась, и он увидел Валентину. Она была в джинсовом комбинезоне с металлическими пряжками и белом свитере. В лице ни кровинки. Волосы аккуратно зачесаны. В руках конверт.

– Хорошо, что ты успел… – сказала она и на его глазах разорвала конверт. – Сама тебе скажу…

Кайтанов почувствовал, как щеки его стало покалывать – кровь прилила к лицу. Он испугался уже одного взгляда Валентины. Что могло случиться? Она уходит от него? Это была его первая мысль, самая страшная и неотвратимая, от которой спрятаться можно было только в небытии… Он знал, что не проживет без нее ни дня, что вся жизнь его сосредоточена теперь лишь в этой хрупкой и нежной женщине.

– Лева, я убила человека. Сейчас за мной приедут. В спальне пакет с теплыми вещами – перешлешь тогда, если получится… Больше ни о чем не спрашивай, я не могу тебе ничего сказать… Лучше будет, если ты забудешь меня. Но и я не могла иначе…

Он словно окаменел. В дверь звонили, стучали, ломились. Она сама подошла к двери и спокойно открыла. Впустила незнакомых людей, которые первым делом надели на нее наручники; кто-то сунул под нос Леве бумагу, сказал что-то об обыске…

Ночь он, полумертвый от навалившегося на него горя, провел в отделении милиции. Он так ничего и не понял. И жаждал одного – проснуться.

Луговское Марксовского района Саратовской области, 1998 г.

– Не знаю, как ты, а я устала, все… – Девушка в шортах и красной майке спрыгнула с велосипеда и, переводя дух, сделала несколько гимнастических упражнений, разминая мышцы.

Рядом с ней затормозил молодой загорелый мужчина, сошел с велосипеда, сбросил с плеч рюкзак и, достав клетчатый носовой платок, принялся тщательно вытирать с лица и шеи пот.

– А ты недурственно катаешься, я тебя еле догнал… – Видно было, что он хочет сделать ей комплимент. На самом деле он только делал вид, что отстает. – Ты моя мышка? Ты моя малышка? Послушай, как здесь тихо…

В лесу, куда свернули велосипедисты, было действительно очень тихо. Щебетали птицы, шелестела убаюкивающе листва, над которой раскинулось ярко-голубое небо. Солнечный свет дробился на сухом настиле из еловых иголок. Благостная тишина. Они, девушка и мужчина, отлично знали, зачем свернули сюда, в эту прохладную и манящую тень, а потому она не сопротивлялась, когда он стал стаскивать с нее тесные шорты; закинув руки, она изогнулась всем телом, помогая ему раздеть себя. Эти первые мгновения ей всегда нравились, в отличие от бурного и непредсказуемого продолжения. Этот мужчина был ее первым любовником и считался женихом.

Луч солнца падает на розовый сосок, золотит висок с прилипшими к нему завитками… Мужчина, освободившись от широких желтых брюк, впивается пальцами рук в горячие плечи девушки. Ступни его ног, в белых влажных носках, которые он не успел в нетерпении снять, теперь ритмично касаются, слегка упираясь, прогретых за целый день спиц брошенного на землю велосипеда. Крупная золотая цепь мужчины, свесившись с шеи, елозит по губам и подбородку девушки. Она, постанывая и делая вид, что ей приятно его грубое вторжение, подбирается назад, под ель, ближе к стволу, пятясь непроизвольно на мягкий бугор, словно боясь, что мужчина раздавит ее своим тяжелым телом. «Не так сильно… Ты меня убьешь…» – «А разве тебе не нравится? Женщинам нравятся такие удары…» – «А откуда ты знаешь, что нравится женщинам? У тебя было много женщин?» Она шепчет это, проглатывая слова и постанывая скорее от боли и от невозможности дышать полной грудью. «Не разговаривай, не отвлекайся… Ты хорошая мышка-малышка, и у меня, кроме тебя, никого нет… А теперь перевернись, попробуем так…» – «Подожди, здесь что-то острое… под иголками… я же сейчас щеку пораню…» –«Лежи смирно, а то дядя рассердится…»

Спустя некоторое время она уже лежит на спине, устремив взгляд в небо, и вспоминает слова матери о том, что все мужчины – животные. Налет гнусности присутствует на всем, что она сейчас видит и испытывает. Она уже начинает потихоньку ненавидеть своего жениха, ей не нравятся его грубые игры, которые больше напоминают изнасилования. Она не получает удовольствия, она еще незнакома с ним. К тому же у нее все тело ниже талии в еловых иголках и земле, бедра влажно стынут, а на щеке порез… Ей хочется плакать, но вместо этого она тупо смотрит на спокойно надевающего брюки мужчину. Глаза его еще затуманены вырванным у нее наслаждением. Наконец и он замечает кровь. Опускается на одно колено перед девушкой и начинает театрально слизывать кровь с ее щеки.

– Это чем ты так поранилась?

– Я же говорила тебе, – шепчет она, с трудом сдерживая слезы и стараясь не глядеть в его глаза, – а ты не слушал…

– Мужчины в такие минуты ничего не слышат… Это пора усвоить, девочка…

Ей не нравится, как он разговаривает с ней. Она в который уже раз вспоминает другого парня, одноклассника, – с ним они обнимались на черных мягких матах в спортзале, – и думает о том, что лучше было бы, если бы эту велосипедную прогулку она совершила с ним… Все было бы по-другому, нежнее, теплее…

Слегка разрыв землю ладонью, он вытаскивает нечто бесформенное, сначала непонятное, после чего, пожав плечами, констатирует:

– Да это же каблук! Самый настоящий каблук, от женской туфли… Надо же, какая-то росомаха потеряла его здесь… Наверно, тоже была не одна…

Мужчина берет в руки острый, вырванный «с мясом» каблук, облепленный засохшими комьями земли, и внимательно рассматривает его. Он мысленно представляет себе женщину, таинственную женщину, оказавшуюся здесь, в этой глуши, только лишь за тем, чтобы разделить это мягкое и податливое ложе из еловых веток с мужчиной. Он даже как будто слышит их голоса.

– Они играли, я думаю, она убегала от него, им было весело… Это было летом, – фантазирует он, поймав свою девушку за руку и усаживая подле себя на землю. Продолжая разглядывать каблук и даже не понимая, как она ждет от него ласки, поцелуя, он говорит вполголоса: – Он привез ее скорее всего на машине, потому что на велосипеде на таких шпильках не ездят… Да и пешком от Луговского не так уж и близко…

Он закрывает глаза и откидывается назад, подставляя лицо горячим солнечным лучам. В его возрасте, а ему двадцать пять, ему хочется ежеминутно чувствовать рядом с собой женское тело. И не одно, а много, и чтобы все они принадлежали только ему.

– На ней было цветастое летнее платье, розовое с белым… – Сквозь веки он видит в красном плывущем кадре скользящую фигурку женщины, медленно поднимающую тонкими руками подол светлого платья – все выше и выше; ему кажется даже, что он видит и ее дерзкую, призывную улыбку.

– Думаю, что синее или голубое… – робко вставляет прорезавшийся из солнечной мути голос девушки.

– О чем ты?

– О платье…

– Это почему еще голубое? Какая пошлятина…

– Да потому что здесь пуговица… синяя с голубым…

Он резко поднимается. На ладони девушки он видит маленькую пуговицу. Сине-голубую, с серебряным кантом. Мужчина подходит к небольшому пригорку, скрытому тенью, тому самому, который еще недавно служил подушкой его девушке, и присаживается на корточки.

– Где ты ее нашла?

– Там же, где и каблук. Послушай, Володя, что-то мне не нравится это место… Этот каблук, эта пуговица… Поедем отсюда, этот бугор осел, как оседают могилы… И слой еловых иголок тонкий, не так, как вокруг… Это могила… Мужчина изнасиловал и убил эту женщину. И никакая это была не игра…

Она и сама не знала, как получилось, что она произнесла то, что думала, вслух. Это было не в ее правилах. Обычно она говорила лишь то, что нравилось Володе. Ей казалось, что она и любит его, и боится одновременно.

– Романов начиталась? Дура… – неожиданно оборвал он ее и выхватил из ее ладони пуговицу. – Закрой свой рот и не говори глупостей… Так импотентом меня сделаешь…

Девушка смотрит на мужчину с ужасом. Лицо ее заливается краской – она впервые слышит от него грубость. Не помня себя от стыда и унижения, она бросается к велосипеду, неловко садится на него и, давя на педали непослушными дрожащими ногами, движется в сторону Луговского. Пот теплой противной змеей стекает по спине…

Мужчина же, не удостоив ее вниманием, достает из рюкзака большой охотничий нож, который незаменим даже вот в таких велосипедных прогулках, а тем более в длительных походах с кострищами и ночлегами. Нож всегда придавал ему уверенности в себе. С ножом не страшна встреча с одичавшей собакой, не говоря уже о людях…

Любопытство его смешивается с возбуждением. Рисуя себе сцену предполагаемого изнасилования той самой женщины, которая, убегая от насильника, сломала каблук, он уже жалеет о своей несдержанности. Ему уже снова необходима эта невзрачная и худенькая девушка с пресным именем Нина, мягкая и податливая, при помощи которой он вот уже пару месяцев как удовлетворяет свой половой инстинкт. Женщины никогда не поймут, почему их насилуют. Но им и не надо это знать…

Он режет, копает ножом землю довольно долго, то и дело вытирая пот. Он не верит, что найдет под землей что-нибудь интересное, способное удивить его. Он копает для того, чтобы пощекотать себе нервы, чтобы возбудиться до предела, представляя себе неизвестную ему женщину, потерявшую в лесу каблук и пуговицу… Но усталость берет верх, и он, обессиленный, ложится на землю… Однако спустя несколько минут встает и продолжает копать дальше. И наконец солнечный луч выхватывает из разрытой земли фрагмент полуистлевшей голубой ткани. Мужчина смотрит себе под ноги до тех пор, пока ему не приходит в голову, обернув руку носовым платком, попытаться потянуть за край ткани. Часть ее остается в руках, а под слоем земли он видит коричневые волосы, полураспустившуюся косу с пластмассовой – белой с рыжим от ржавчины – заколкой… Дальше за волосами что-то страшное, влажное, кажется, лобовая кость и черные впадины глаз…

Мужчина уже не хочет эту женщину в голубом платье. Липкий пот струится по лицу, перед глазами летают мушки…

Москва, 2000 г. Камера для задержанных

дежурной части отделения милиции

Центрального административного округа

Она сидела здесь уже около двух часов. После того как ее безуспешно пытался допросить следователь, какие-то люди с усталыми лицами, явно смущенные ее благообразным внешним обликом и выпирающим животом, отвели Валентину в камеру для задержанных и оставили одну. В полумраке. В духоте. Она хотела есть и пить. Ребенок требовал положенного ему ужина. Она не знала, сколько ей понадобится времени для того, чтобы привести в порядок мысли и чувства. Об одном человеке мозг отказывался думать – о Леве. Он-то в чем виноват? Представив себе его большое и доброе лицо, она почувствовала, как ребенок внутри ее зашевелился, словно всем своим существом пытаясь внушить ей мысль о том, что она не имела права так поступить с его отцом. А ведь им непременно устроят встречу, Кайтанов сделает все, чтобы увидеть ее. Он разберет это здание по кирпичику, сотрет в порошок каждого, кто посмеет не пустить его к ней. Он сильный, очень сильный. Вот только с ее долгим отсутствием не справится, захиреет, как растение без воды. Она устала думать об этом, ей было больно видеть перед собой выплывающее из сознания лицо мужа, его распахнутые, добрые глаза. Большой ручной зверь, вот кто такой Кайтанов. Это для людей, с которыми ему приходится работать в одной упряжке, он – настоящий зверь, способный одним взглядом подмять под себя раздутых от важности индюков-банкиров, коллег, готовых при любом удобном случае свернуть тебе башку… Прямой, немногословный, основательный, Кайтанов сумел открыть в Москве свой банк и развил за последние полтора года такую активность, что его чуть было не «убрали» конкуренты. Но он и здесь все просчитал, продумал такую комбинацию и выступил с такими предложениями, что работать с ним показалось намного выгоднее, чем его убить. Сейчас, когда Валентина, обхватив колени руками и чувствуя, как в ней бьется другая жизнь, думала об этом, ей казалось, что все это было не с ней и Кайтановым, а с другими мужчиной и женщиной. Уж, во всяком случае, не с той Валентиной, которая находилась сейчас в этой душной и вонючей камере, отмалчиваясь, вместо того чтобы давать показания, на которые сама же и напросилась. Та, прежняя Валентина была частью Кайтанова, родным ему человеком, его половиной. И пусть она с ним остается. Хотя бы в памяти.

Слезы душили ее. Она снова и снова представляла себе его лицо в тот момент, когда ему скажут о том, что она обвиняется в убийстве. Вернее, скажут, что она сама позвонила в милицию и призналась в том, что убила человека. Но ведь она действительно его убила. И на пистолете – отпечатки ее пальцев. Рано или поздно ее все равно бы нашли. Так уж пусть все начнется сейчас…

Мысли ее медленно перетекли в другое русло, и она увидела перед собой лицо другого мужчины. Выстрел повредил височную часть и залил кровью правый глаз. Крови было так много вокруг, что даже странно, что она вышла из квартиры в белом свитере без единого пятнышка. Удивительно. Следователь задавал ей много вопросов, и почти на все она смогла бы ответить. Но тогда и Кайтанову стало бы известно многое из того, что ему не положено знать. Пусть себе живет в неведении. Разве что придумать легенду… Сочинить страшную историю о преследователе, которого она убила, находясь в шоковом состоянии. Шоковое состояние. А разве то состояние, в котором она сейчас находилась, не являлось шоковым? И разве не шок захлопнул ее челюсти, мешая отвечать на вопросы? Почему она медлит? Почему молчит? Разве это логично: позвонить в милицию, признаться в совершенном убийстве и сказать, где находится труп, после чего дать себя взять под стражу только лишь для того, чтобы несколько часов молчать? Не проще было бы тогда никуда не звонить? Ее бы не нашли. Никому бы и в голову не пришло.

Зачем я позвонила? Затем, чтобы в твоей жизни наступила полная ясность. Ты же всегда стремилась к ясности во всем. Двойная жизнь не для тебя. А еще ты позвонила, чтобы сполна испить всю боль и получить причитающееся тебе наказание. Жаль только, что об этом нельзя рассказать Леве. Он бы понял, конечно, но не смог бы с этим грузом жить. Кожу его пробила бы рвущаяся изнутри наружу жесткая шерсть, серая с подпалинами; зубы заострились бы, а в янтарных маленьких глазах загорелся бы огонь мщения или злобы. Раненым волком он бы умчался в леса и затерялся бы там, сгинул от тоски…

Валентина оглянулась, ей показалось, что в камере она не одна. И она увидела его – он стоял рядом с ней, не Лева, а тот, другой, чья душа теперь будет преследовать ее и мучить до последних ее дней. Он, прислонясь к грязной стене камеры, улыбался, показывая зубы, красивый, спокойный и уверенный в себе – совсем как тогда, когда она с ним только познакомилась. Вот только характер этой улыбки она не успела определить – видение исчезло. Скажу, что не знаю этого человека. Что он насильно затащил меня к себе и попытался изнасиловать. Мы боролись, у него был пистолет… Потом я сделала вид, что согласна, и, когда он расслабился, схватила со стола пистолет и выстрелила в него. Вот и все. Кайтанов наймет хорошего адвоката, и меня освободят. И что будет потом? Разве возможна жизнь потом? У меня будут тяжелые роды, после которых я умру, оставив Леве сына.

Послышался лязг, открылась дверь. «К тебе пришли!» – рявкнул грубый женский голос, который вызвал оторопь. Валентина поднялась и, придерживая рукой живот так, словно он мог выскользнуть, упасть на пол и разбиться, как хрустальный шар, медленно вышла из камеры.

Москва, 2000 г. Помещение морга

– Вы знали этого человека?

Кайтанов стоял совсем близко от стола, на котором лежало тело мужчины, которого, по словам следователя и прокурора, убила его жена. Даже мертвый он был стройнее и красивее Левы. Броская, яркая, породистая красота, привлекающая женщин, как аромат цветка привлекает к себе жаждущую сладкого нектара пчелу. Это был совершенный мужчина, и Кайтанов, не раздумывая, отдал бы половину своей жизни – той, что он прожил до встречи с Валентиной, – за то, чтобы иметь такое тело, такую красивую голову, аккуратный нос и губы, глаза… Сложись все по-другому, Лева подарил бы этого красавчика Вале на день рождения, пусть пользуется, как красивой вещью. От этой мысли ему стало жарко. Похоже, я совсем потерял голову…

– Нет, я его не знаю и никогда не видел…

Следователь снова привез его в отделение. Они оба закурили. Кайтанов уже знал, что на пистолете, который был найден рядом с трупом, обнаружены отпечатки пальцев его жены. Плюс е е признание. Получалось, что она действительно убила этого парня. Но за что? По словам следователя, этот мужчина, латыш по фамилии Гордис, проживал в соседнем с ними доме на Цветном бульваре, снимал квартиру около шести месяцев. Хозяйка ничего о нем не знает. По паспорту, найденному в квартире убитого, выходило, что Гордис Юрис Оттович проживает в Латвии, в городе Добуты, которого, как оказалось, и в природе-то не существует. Паспорт – фальшивка. Значит, скорее всего, и Гордис этот тоже фальшивка. Приехал в столицу, снял квартиру… Но зачем приехал и каким образом Валентина оказалась у него? Что у них было общего? Она не могла согласиться пойти с ним лишь потому, что он молод и красив. Она любит его, Кайтанова, кроме того, она ждет от него ребенка. Все, что угодно, но только не это… Она не могла быть любовницей этого парня.

Еще следователь сказал, что его жена молчит. Призналась в убийстве и молчит. Случай неслыханный.

– Видимо, она находится в таком состоянии, что просто не может ничего сказать… – Кайтанов старался разговаривать со следователем спокойно, хотя готов был разорвать его на части только лишь за то, что это его люди защелкнули на ее нежных запястьях наручники и что это по его указанию она сейчас находилась в грязной камере без еды и питья.

– Можно мне увидеться с ней? Я должен поговорить с ней… Моя жена… она беременна, она не могла совершить такое чудовищное преступление… А если и совершила, значит, на это были причины. Самооборона… Вы же понимаете… Думаю, что мне она все расскажет… И еще… – Ему было трудно говорить. – Я бы хотел знать, не тронул ли ее этот… Ее осматривал врач, эксперт? Вы что-нибудь сделали для того, чтобы понять, что же все-таки там произошло? Или вы будете теперь пытать мою жену для дальнейших признаний?

Он сорвался на крик. Он не хотел, но так получилось. Все внутри его клокотало от переполнявших его непонятных чувств. Даже дышать стало тяжело. Он хотел так ударить по столу, чтобы разломить его пополам и чтобы от этого удара, в который он вложил бы всю свою силу и одновременно бессилие, разрушилось и само здание, если не весь город… Во всяком случае, его собственный мир уже разрушился, и он сидел на его обломках, не понимая причины этой катастрофы. Он схватился за голову и до боли сжал ее своими большими ладонями.

– Нет, врач ее еще не осматривал…

– Почему? – Лева сжал зубы. – Почему ее никто не осматривал? Если бы такое случилось с вашей женой, вы тоже не пригласили бы врача? А что, если он бил ее или пытался надругаться над ней? Вы не должны бездействовать!

– Вам надо успокоиться… Я понимаю ваши чувства…

– Пустите меня к ней, нам надо поговорить… Уверен, что она мне все расскажет…

– Хорошо, вы увидите ее, но сначала вы должны ответить мне на некоторые вопросы.

– Я слушаю.

– Не замечали ли вы в последнее время, чтобы ваша жена каким-то образом изменилась? Может, ей кто-нибудь угрожал или ее преследовал? Она ничего такого не говорила? Какой она была: спокойной или нервничала?

– Она была нормальной, спокойной… – Он вдруг понял, что лжет. Лжет неосознанно. Да, она нервничала, он это заметил. У нее даже взгляд изменился и стал каким-то просящим. Боль читалась в глазах. Но поскольку видимых причин для беспокойства у Левы не было, ведь Валя всегда была дома, практически ни с кем не общалась… Словом, все эти изменения, ее бледность и нервозность, которые замечал в последнее время, он относил к ее беременности. Да, ну конечно, она нервничала, боялась родов, как и всякая нормальная женщина. Но в его объятиях все ее страхи исчезали, а глаза светились счастьем. – Что касается ее нервов, то она боялась родов. Но это же нормально. И ни о каких преследователях она мне ничего не рассказывала.

– Ваша жена часто выходила из дома?

– Каждый день она прогуливалась, обычно ее путь лежал через Неглинную до Большого театра. Иногда подолгу гуляла по Кузнецкому Мосту, ей нравился там книжный магазин, кажется, «Лавка писателя»… За покупками ездил я или же мы с ней вместе… Мы жили спокойно, ее ничто не тревожило…

– Как давно вы с ней в браке?

– Два года. Но официально – год.

– Вы что-нибудь знаете о ее прошлом? Она москвичка?

– Да, – снова солгал он, вспомнив, как не любила Валентина говорить о своем родном Саратове. Он понимал, что за этим что-то стоит. Или кто-то. Но и у него было какое-то прошлое, как и у каждого человека. И если бы она сочла нужным рассказать ему о своей жизни в Саратове, то давно рассказала бы. Она сбежала оттуда в отчаянии, и первым, кто подал ей руку, был Кайтанов. И, быть может, именно благодаря этому прошлому, какой-то неприглядной истории, в которую попала по неопытности Валентина, они и остались вместе?

Он понимал, что уже очень скоро ИМ станет многое о ней известно. И даже, может, больше, чем ему. Достаточно информации из загса, чтобы, выяснив ее девичью фамилию, понять, откуда она родом, и сделать запрос в Саратов. Но пусть этим занимаются ОНИ. И чем позже он что-либо узнает о ее прежней жизни, тем лучше.

– Нет, я ничего такого из ее прошлого не знаю… Она – спокойная, уравновешенная женщина. Очень добрая.

– У нее есть подруги?

– Знаете, она общается с нашей соседкой, но вряд ли это можно назвать дружбой, так, обычные женские разговоры, не более того… Подруг у нее практически нет. Я всегда полагал, что ей хватает моего общества… Хотя мы не так уж и редко приглашаем к себе моих знакомых, это супружеские пары… Бизнесмены, политики, банкиры… Но Валя не очень-то любит эти вечера, ей скучно, я понимаю.

– Но ведь вы, Лев Борисович, занятой человек. Разве вам не приходило в голову, что вашей молодой жене… Кстати, у вас большая разница в возрасте?

– Двадцать с небольшим… Вы хотите сказать, что у моей жены мог быть любовник? Задавайте вопросы прямо, не ходите вокруг да около, – он снова повысил голос.

Он понимал, что следователь, глядя на его большое некрасивое лицо, думает сейчас именно об этом. О потенциальном любовнике Валентины. О том, кто лежит сейчас на столе в морге с разнесенным виском и смотрит в вечность.

– Вы уверены, что у нее никого не было?

– Уверен, – выдохнул он. – Мы вот сейчас с вами говорим, а она где-то там, в камере… Ей надо поесть… А еще я привез ей пакет с вещами. Она должна находиться в тепле. У нее не было любовника. Что вас еще интересует? Она общалась с соседкой, я уже говорил…

– Неужели за ней, такой красивой молодой женщиной, никто не ухаживал?

– У нее есть я, понимаете, я! Да, на нее заглядываются мужчины, но это, поверьте, не раздражает, а наоборот. У нее есть даже официальный ухажер, этакий паж, правда, большой и толстый, который бывает в нашем доме чуть ли не каждый день, но он для нее все равно что мебель… У него даже имени нет человеческого, мы зовем его Иудой.

– Как? Иудой? Но почему? – Следователь заметно оживился. – Почему Иудой?

– Потому что он продался мне за тридцать сребреников, понятно?

– Нет, ничего не понятно…

– Он – превосходный компьютерщик, но я переманил его к себе, положив ему жалованье на тридцать процентов больше, нежели то, которое он получал в прежней конторе… Это была простая игра слов: тридцать процентов, тридцать сребреников… Но какое отношение это может иметь к тому, что произошло с Валентиной? Вот если бы она призналась, что убила Иуду, то я бы понял, о ком идет речь, и начал бы строить версии относительно того, за что и вообще… – Он был возмущен до предела. – Иуда – мебель, домашнее животное, славный парень, большой и кудрявый, любитель поесть и выпить за чужой счет… Он как собачонка увивается за моей женой, и я только рад этому обстоятельству.

– Он влюблен в нее?

– Наверное… Хотя, насколько мне известно, у него баб – прорва…

Вот я и скатился на свой уровень, на свой язык, сорвался и лечу в свое прошлое. Он подумал так потому, что все, что было связано с именем Валентины, не должно быть осквернено грубыми словами, тем более мыслями. Даже если речь идет о таком животном, как Иуда. Кайтанов даже не помнил, какое на самом деле у него имя. Он, этот задумчивый толстяк, появился в его доме почти сразу же, как только он привез в Москву Валентину. Так случилось, что его порекомендовал в качестве личного компьютерного мастера его приятель, Ваэнтруб, у которого Иуда, собственно, и работал. И Иуда приходил к Кайтанову домой несколько раз, чтобы настроить компьютер или запустить новый, заполнив его программами. Это он научил Валентину разным компьютерным играм, они даже стали играть на пару и порой просиживали по нескольку часов кряду, не замечая бега времени… Но надо видеть и знать Иуду, чтобы допустить мысль о возможной измене Валентины с этим неаппетитным и инфантильным парнем.

– Скажите, зачем вы расспрашиваете меня об Иуде? Я могу назвать вам его домашний телефон. Вы встретитесь с ним и сами убедитесь в том, что он никакого отношения к тому, что произошло с нами, не имеет… Пустите меня к ней, я должен с ней поговорить. Она мне все расскажет… Я уверен, что все вскоре разъяснится… Она не могла убить…

– Но вы же сами сказали, что вполне допускаете мысль о том, что она могла убить, но только для этого нужны причины…

– И какие же причины? – Получилось так, что теперь вопрос был задан самим Кайтановым.

– Думаю, что она действительно не могла просто так, без причины застрелить этого Гордиса. Причины… да мало ли их… Он мог домогаться ее, мог шантажировать…

– Шантаж?

– А еще это могло быть связано с вашей, Лев Борисыч, деятельностью…

– Она ничего не знала о моих делах. Все свои бумаги я храню в надежном месте, но только не дома. И если даже кому-то могло понадобиться что-то из моего сейфа, то проще было бы действовать через меня, но только не через Валентину. Я понял бы, если бы ее, предположим, выкрали и просили выкуп, так, как это было с одним моим другом… Ему прислали палец, который отрубили у его малолетнего сынишки… Я сам лично отдал ему половину назначенной суммы, чтобы только спасти мальчика. Слава богу, все закончилось благополучно, милиции даже удалось задержать похитителей, а мне, как это не удивительно, вернули деньги… Нет, то, что произошло, не может быть связано с моей деятельностью, это исключено…

Произнося эти слова, Кайтанов думал о другом. Слово «шантаж» крепко засело в голове. Память плавно перенесла его на залитую солнцем площадку летнего кафе неподалеку от саратовского аэропорта. Он увидел сидящую за столиком девушку, и голова его снова закружилась, как в тот день, в то мгновение, когда она взглянула на него… И если бы ему тогда сказали, что в этом нежном теле спустя два года зародится новая жизнь и что под этой тонкой кожей забьется сердце маленького Кайтанова, он бы рассмеялся… Девушка была настолько хороша, что самое большее, на что Кайтанов мог рассчитывать, – это равнодушный взгляд, не оскверненный брезгливостью или презрением, которым его окатывали обычно женщины. Она действительно скользнула по его лицу отсутствующим взглядом, после чего устремила его в пространство. Вероятно, мысли ее были слишком далеко, и озабоченность, которая читалась в ее облике, подтолкнула тогда Кайтанова к действию…

Саратов, 1998 г.

Летнее кафе «Панорама» неподалеку от аэропорта

– Вы не знаете, отсюда ходит автобус до железнодорожного вокзала? Или быстрее добраться на такси?

К Валентине, сидящей за столиком в кафе, подошел мужчина, который вот уже с полчаса не сводил с нее восхищенных глаз. Его было трудно не заметить: высокий, нескладный, худощавый, с уродливым лицом, в бежевом костюме с синим галстуком. Он напомнил ей чем-то знаменитого Фернанделя, французского комика. И ей стало почему-то невероятно смешно. Смешно до истерических судорог в горле. И как же тут не смеяться, если уязвимость, написанная на ее лице, стала объектом внимательного наблюдения этого монстра, медленным и неуверенным шагом направляющегося к ней. Словно этот человек на расстоянии внезапно почувствовал, что рядом с ним образовалась некая невидимая, но хорошо ощущаемая брешь, пустое пространство, прежде занимаемое жизнью, надеждами, любовью… Но это были, конечно, призрачные чувства. Он, этот человек, не мог знать, что мужчина, которого она любила, оказался оборотнем. Еще совсем недавно ее рука, затянутая в кружево свадебной перчатки, сжимала локоть того, с кем она собиралась идти по жизни. Все было как в чудесном сне – с маршем Мендельсона, невероятной брачной ночью и простирающимися до бесконечности планами на будущее. Парень, который стал смыслом ее жизни, ее первым мужчиной, на самом деле оказался хрестоматийным подлецом, бабником, преступником, убийцей. Разве после этого можно еще дышать, наслаждаться теплом летнего дня, солнечными лучами и видом распускающихся вокруг цветов? Что делать? Куда идти? История, в которую ее втянули, пахла допросами, грязными тюремными камерами, смертью, которую она бы восприняла как избавление.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю