Текст книги "По льду (СИ)"

Автор книги: Анна Цой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Кошмар, – достала я подходящую, – давно ты подготовился?

Он пожал плечами.

– Как переехал, – похожий на правду ответ.

Глава 6

Спрашивать дальше я не стала – и так всё было ясно. Смесь приготовила быстро, впервые за всё время делая это не механически привычно на своей кухне, а путаясь на этой.

Однако, стоило мне сесть на кухонный стул, как ловким движением рук у меня забрали дочь, уместив её на своих руках под нужным углом и начав кормить. Соня хмуро оглядела новое лицо, но впилась губами в соску, и начала пить, не отводя взгляда. Выглядели они вместе очень странно – словно из двух моих разных жизней, неожиданно встретившихся в самый странный момент.

– Ешь, – кивнули мне на пластиковый контейнер.

Я молча взяла ложку и, не отрывая взгляда от дочери, приступила к еде. В сердце было убедительное чувство, что сейчас что-то произойдет.

Через пару минут малышка срыгнула, введя Тёму в лёгкий ступор, и я с довольной улыбкой забрала её, даже успев ранее прибраться на столе.

– Скорость поглощения тобою пищи… пугает, – нехотя отдал мою дочь он.

– Я привыкла делать это с ней на руках, – ответила ему, уже шагая вслед за ним в гостиную.

Тёма понятливо кивнул, нагло занял желанное мною кресло и похлопал себя по коленке. Я мотнула головой. Он притянул меня руками, когда я уже падала на соседнее кресло – кажется, он понял, что сопротивления от меня ждать не стоит.

– Так теплее, – пояснил он, кладя мою голову себе на плечо и смотря на цеплючую ручку ребенка на моей груди.

К слову, в его квартире было очень тепло. Но я все же расслабилась, коря себя мысленно, пусть и не так активно, как должна была бы.

– Я могу включить «радионяню». Положишь её в детской, – шепнул на ухо он.

По шее прошла волна мурашек.

– Она так не заснет, – ответила ему.

И остановила свой взгляд на карих глазках, с интересом разглядывающих меня. Точнее – меня в объятьях того, с кем она меня видеть не должна. На его месте должен быть её папа. Однако он даже в роддоме не взял её на руки, не то чтобы после. Объяснял он это тем, что не хочет навредить.

Мы сидели молча больше получаса. Думая каждый о своём, в тишине и без чьих-либо криков на фоне. Без шумной компании, нетрезвых мужчин и стояния половину ночи у продувающего спину окна.

– Уснула, – вывел меня из полусна Артём.

Соню держал уже он, точнее мои руки, которыми я её обнимала. Поддержка, о которой я мечтала весь прошлый год, когда некому было просто сказать мне, что всё это закончится, что всё вновь станет хорошо.

– Я отнесу, – тихо добавил он.

А я кивнула. В первый раз доверяя ему так, словно я могла это всегда.

– Установил няню, – вернувшись сказал он.

В его руках был маленький белый радиоприемник, который он поставил на стол рядом с качалкой. А после подошёл ко мне, лежащей на кресле, и наклонился.

– Идём спатки, Вась, – его руки коснулись моих плеч.

– Я буду здесь, – шепнула ему сонно.

Он непримиримо и недовольно выдохнул.

– Вась, давай без…

– С тобой, – добавила я.

Затем встала, дошагала до выключателя света, щёлкнула им и вернулась к Тёме.

– Вась, – прозвучало как-то предупреждающе.

Я взяла его руку в свою.

– Лучше жалеть о том, что сделал, чем не сделал, – шёпот в ткань его рабочей рубашки на груди.

Лоб ткнулся в воротничок, макушка в его подбородок, а глаза закрылись сами собой.

– Не жалей совсем, – поправил он меня.

После чего поднял мою голову за подбородок и легонько коснулся моих губ своими. Я ответила, не желая умерить трепещущее сердце. Его руки скользнули вниз по плечам, рукам, бёдрам, чтобы рывком подтянуть меня и посадить на него сверху, одновременно повышая силу и напор поцелуев. Руки прошлись по его плечам вверх, заняли место на шее и замерли. Живот стянуло в тяжёлый предвкушающий узел. Спина коснулась дивана.

Я провалилась под лед.

И я была виновата в этом сама. Более того – я жаждала этого так, как, наверное, не жаждала никогда.

Первый стон, прикосновение. Дрожь, желание. Погружение, падение. Вознесение.

Я хотела бы замереть в этом моменте на всю жизнь, переживая его раз за разом или же оставаясь очень долго, однако ощущая себя свободной. Только сейчас и только так, предавая всех и себя в частности.

Горечь появилась даже раньше мыслей – я ещё лежала, прижатая к его быстро вздымающейся обнаженной груди, когда она пришла. Именно она заставила меня встать и пройти до ванны, игнорируя поднявшегося следом Артема.

– Останусь рядом с няней на всякий случай, – уголки его губ довольно изогнулись, – а ещё принесу тебе полотенце и что-нибудь из вещей.

Я кивнула, закусывая губу и убегая с помощью этой мелкой боли от мыслей. Вода позволила им прорваться.

Я поступила так, как предрекал мне Никита. Опустилась на самое дно ледяной реки, без возможности выплыть из-за новой наросшей корки льда на поверхности.

– Из подходящего только моя армейская футболка, – Тёма подал мне махровое полотенце и без зазрения совести остался рассматривать моё вытирание, – раньше ты её очень любила. Помочь? – вопрос был риторическим, потому что порожек душевой кабины он помог мне переступить, подав руку, даже без каких-либо слов, – ты никогда не была такой худой.

Я кивнула, дрожащей рукой забрала у него футболку, ещё раз вытерла влажные волосы и оделась.

– Это из-за родов, – сказала ему тихо.

На его губах появилась грустная улыбка.

– Это вряд ли, – буркнул он.

– Ты оставил мои шампуни, – вспомнила я то, о чём подумала, пока мылась.

– Выбросил, – дернулся он, – эти – новые.

Я пожала плечами, не желая говорить ему о том, что один из них был начат. И явно не мной.

– Первая дверь справа, – открыл дверь передо мной он, – я минут на пять. Няню уже принёс.

Кивнула ему и закрыла за собой дверь, одновременно прерывая его будущие слова. А после двинулась в сторону детской, окна которой выходили на улицу, потому она была освещена фонарями. Это позволило мне добрести до кроватки, прислушаться к тихому сопению, понять, что всё хорошо, и, наконец, упасть на кровать под балдахином, даже не сдергивая покрывало. А только обняв себя руками и сжавшись в комок посередине. Слёз не было. Как и желания плакать.

Я будто совершила преступление. Понимала, что оно всё запутает, но знала, что плохо мне от него станет потом. Сейчас я желала держать внутри то тепло, которым наградил меня тот, кто мог любить, не вредя мне. И тот, кого могла любить я.

– Я отправил тебя не сюда, – с деланным недовольством показался в проёме Тёма, – за тобой прямо глаз, да глаз нужен, Васенька.

Эти слова вызвали на моём лице ещё более грустную улыбку.

– Но раз ты уже лежишь, то… – меня легонько подвинули ближе к краю, легли вплотную и обняли со спины, – не думаю, что Соня обидится, если мама с папой поспят пару ночей на её кровати.

На этом я не выдержала – сперва всхлипнула, и только после поняла, что плачу.

– Оно должно было выплеснуться, Вась, – прижал меня сильнее он, – криком или слезами.

Его губы припечатали поцелуй на моей макушке.

– Просто пойми, что всё закончилось, – вкрадчивый шёпот, – больше не будет этого идиота, его брата, лживых подруг и другой гадости. Я не допущу этого, а вы с Соней будете отдыхать и радоваться. Поняла?

У меня не осталось сил даже кивать ему в этот момент. Он шептал что-то ещё, рассказывал о том, как всё будет хорошо, и что никто никогда не обидит нас с дочерью. И мне хотелось верить ему. Однако, существовало такое количество «но», что хотелось впасть в ещё более глубокое уныние.

– Я уже подал на развод, Вась, – добил меня он, – к сожалению, без суда не обойтись. Но он пройдёт быстро. В отличие от ещё одного.

– От моего имени? – догадалась я.

Веки были опухшими, а губы сухими, их пришлось разлеплять с болью.

– Да, – честно ответил он, – разведёшься, а после сразу выйдешь за меня, – заставил выдохнуть меня он, – чего ты удивляешься? Дети должны жить в полной семье со счастливой мамой и с папой, который будет их любить. В семье, Вась. А не в том кошмаре, в котором были вы двое. Брак – часть семейного счастья, ведь так.

Я зажмурила глаза.

– Это сложнее, чем ты говоришь, – мой голос уже был сорван.

– Сложнее оно будет, если ты сама всё будешь делать сложнее, – непримиримо произнёс он.

Его отец был таким: добрым, хорошим, преданным, но предельно принципиальным и несгибаемым в каких-то вещах. Хороший отец – я завидовала Артёму какое-то время. Однако, всё казалось сложнее в те моменты, когда их семья должна была принять какие-либо решения. Он не уступал. Никогда. Делал так, как считал правильным. Артём был очень на него похож, потому часто противился воле отца и делал по-своему. Вот только я так не смогла бы никогда – даже убедить его в своей правоте не могла, он находил доводы против моего мнения и упирался в их верности.

Легко было принять выбор, если он хоть немного был твоим.

– Ты снова не спрашиваешь моего мнения, – остановила его я, – и в этот раз ты ничего не сможешь сделать – я приму решение сама.

Он даже сел, чтобы взглянуть на меня.

– Ты не собираешься с ним разводиться?! – шипение.

Я замерла.

– Я хочу подумать об этом завтра, – шикнула на него.

Затем отвернулась сильнее и прикрыла глаза.

– Я тебя запру, – пошли вход угрозы.

Я промолчала.

– И в этот раз я не шучу, Вася, – наклонился непосредственно к моему лицу он, – установлю решётки на окна детской, и вы будете сидеть и радовать меня своим безопасным времяпрепровождением.

Всё ещё молчу.

– Завтра, так завтра, – он откинулся на вторую подушку, – можешь даже высказать мне какой я нехороший. Но только завтра – раз уж ты так решила, – он был ехиден.

И даже эти слова не вызывали у меня никакого напряжения. По крайней мере он мог обеспечить нам с Соней спокойствие. Да и сбегать от него я уже научилась – один раз даже удалось.

– Сделаем выездную церемонию или бронируем ресторан? – задумчиво пробормотал он.

Я прыснула. Но не успела ответить – в гостиной зазвонил брошенный мною телефон.

– Я сам, – начал подниматься Артём.

Я этого допустить не могла никак, потому практически бесшумно вскочила первая, а после бросилась в гостиную, оставляя замешкавшегося мужчину позади.

– Вася, чёрт тебя дери! Если ты сейчас возьмёшь трубку… – рычал он.

Но дальнейших слов я не услышала, закрыв двустворчатую дверь гостиной, повернув замочек и медленно и тяжело дыша подкравшись к телефону, лежащему на полу. По двери прошёлся удар ладони. Радионяня на столе не отреагировала, значит до Сони этот звук не донёсся.

Он звонил не первый раз – шестнадцать непринятых пришлись на беззвучный режим с вибрацией, после чего телефон свалился на пол, где от удара включил звук.

На пол я села уже без сил. Страшно было даже смотреть на мигающий желтым экран, не то что принять вызов. Однако я выпустила из лёгких весь воздух, успокоила мысли и нажала кнопку.

– Через минуту ты должна быть дома, – нетрезвый, но спокойный тон Никиты.

Шею будто кто-то схватил и сжал – судорога прошлась по мышцам.

– Я не пойду, – первый в моей жизни отказ мужу.

Было страшно так, что голос дрогнул.

– Я больше не буду, – слова того, кому видимо всё же было стыдно, однако само признание было сродни унижению.

Я промолчала.

– Не слышишь? – вновь сдержанный вопрос, – повторять я не буду. Ты сама во всём виновата. Ты вертишь задницей перед этим… чёртом, а я должен быть спокоен, когда он тащит под суд моего брата?!

Я нервно сжала челюсть, сквозь зубы прошипев в трубку:

– Ты сказал, что мы с Соней тебе надоели. Не стоит ли тогда…

– Не стоит! – прервал меня он, – езжай домой, дура. Твоя дебильная мать не берет трубку, когда я звоню ей.

Он подумал, что я у родителей. Я даже выдохнула от облегчения.

– Мне поклясться тебе, что больше тебя не ударю? – вот тут уже началось его извечное презрение, – может на колени встать?

Замок в двери щёлкнул, и в проходе показался Артём со скрещенными на груди руками и настолько недовольным лицом, что мне стало не по себе вдвойне. Однако ему рукой махнуть я смогла. А ещё показать перед губами пальцем, чтобы молчал.

– Хотя бы извинения, – выдохнула для Никиты.

– Извинения?! – закричал он.

Я резко отняла от уха телефон и нажала на сброс звонка. Снизу послышался сперва мат и крики, а затем удары и громкие бабахи.

– Извинения, – в третий раз повторил Тёма, – оно тебе надо?

Я прикрыла уставшие веки.

– Это сложно, Тём, – прошептала так, чтобы он услышал, – я снова накосячила и боюсь даже начинать разгребать. Прости, что затянула в это тебя.

Внизу стало тихо. Телефон завибрировал. Артём дернул щекой и нервно плюхнулся в кресло рядом. Кнопка.

– Если я извинюсь, то ты вернешься домой? – Никита тяжело дышал, мне было страшно за квартиру и ту мебель, которая была в ней, – резче!

Я вздрогнула.

– Я не знаю, – шепнула отрывисто.

– Не знаешь?! – вновь крик, – напомнить тебе, что тебя никто не спрашивает? Давно не шевелила своими мозгами, шлюха? Так я тебе напомню: я заберу Соню. Суд никогда не признает тебя нормальной матерью, и она будет жить со мной. И Вадимом.

– Тебе мог помочь только он, а он… – пролепетала я, давясь слезами, но не выпуская их наружу, боясь реакции Артёма.

– А он уже нанял адвоката. Они обжалуют ту хрень, которую накинул на него твой урод мент, ещё и компенсацию стребуют! А дальше брат только и будет думать, как и чего тебе отрезать за предательство, – он замолчал с улыбкой, – если я его не остановлю.

Артём хмыкнул и закатил глаза, кажется слыша все слова моего мужа.

– Так что домой езжай, – довольно добавил Никита, – можешь остаться у мамаши на ночь и утро – опять будете голосить в самую рань, а потом садись на автобус, и я тебя жду. Всё, пока.

И он скинул вызов.

– Шанхай не выйдет, – сразу же сказал Тёма, – и никакой адвокат ему не поможет.

– Он заплатит, – всё ещё сидела на полу я, – и убьёт нас всех.

Мужчина хмыкнул.

– Сиди дома, Вась. У меня два выходных, у нас бронированная дверь и пистолет, – усмешка, – могу дать его тебе, только разряженный, – он подался корпусом ко мне, – да и видела ты своего «мужа»? Он не пойдет сюда. Привык сидеть у братика и вопить из-за его спины – даже сейчас про это сказал.

Он оглядел моё взволнованное выражение лица.

– Хочешь я схожу к нему и расскажу о наших планах? Спорим, что на меня он даже голос не повысит?

Я отрицательно помотала головой.

– Твоих планах, ты хотел сказать? – поправила его я, – прости меня, Тём. Но ты знаешь, что я выберу. У меня просто нет выхода.

Он цокнул и собирался уже высказать мне всё, что думает, но тут я не сдержалась:

– Знаешь, что меня останавливает от веры тебе? То, что ты не предложил мне уехать из этого города. То, что ты сам хочешь остаться здесь. Тебя не привлекает спокойствие и тишина, нет. Ты горишь тем ужасом, что творится здесь! Тебе нравятся все эти задержания, аресты и преследования. Опасность и… все эти бандитские разборки! Ты не любишь тишину, а я в ней нуждаюсь! Так зачем мне менять одного злодея на другого?! Для успокоения? Нам с Соней везде будет неспокойно. И мне сейчас нечего терять, кроме неё! Плевать на себя, тебя, Никиту и на всех остальных! А он может забрать её, понимаешь! Заберёт, и у меня не останется вообще ничего! Ей будет плохо, а я не смогу ничего сделать! И плевать я хотела на то, что мне нужно и что я хотела бы! Я хочу, чтобы в порядке была она!

– Нет разницы?! – прошипел он, – он тебе синяков наставил, а тебе нет разницы?!

Я опустила голову, всё ещё держа в глазах слёзы. Артём же успокоился.

– Я, наверное, просто конченный идиот, раз терплю это! – он поднялся и вышел из комнаты, исчезнув в неосвещенном коридоре.

Я прильнула лбом к прохладному полу и, наконец, дала волю эмоциям.

– Иди на диван, бессовестная, – на плечи опустился плед, а его руки практически подняли меня с пола, – мм-м… вся в соплях. Всё, как я люблю, – со смешком добавил он.

Он довёл меня до дивана, чтобы усадить практически у себя на коленях.

– Это слёзы, – возмущенно поправила я.

Но успокоилась. Именного этого он и добивался – моего спокойствия. Двух истерик в день было уже много.

– Всё равно обожаю, – ухмылка, – предлагаю прощальное кино, раз ты меня совсем бросаешь. Выбираю я, а то ты сейчас остановишься на слезливой мелодраме и уревёшься насмерть.

Он достал из диванной боковой полки пульт и включил телевизор, где быстро нашел какой-то фильм из разряда «боевик, но с фэнтези», после чего сурово уместил мою голову на своей груди. Стало тепло, безопасно и уютно. От этого было ещё гаже на душе и грустнее на сердце.

– Обижаешься? – прошептала я, слушая биение его сердца.

Учащенное и громкое.

– Злюсь, – бросил он, внимательно следя за тем, как главный герой фильма идёт по своей квартире с задумчивым видом.

– Прости, – выдавила.

Он нахмурился и поджал губы.

– Да ладно, – холодный тон, – прикасаться к тебе он больше не станет – с ним уже провели разъяснительную беседу. Насчёт остального, то я ускорю план на пару недель, займусь прослушкой серьёзнее, посажу на то кресло «охрану», а ещё посажу твоего бывшего мужа – он меня тоже злит.

– Что за план? – поинтересовалась я.

Ухмылка расцвела на его губах. Взгляд упал на моё лицо.

– Всё тебе расскажи, – смеющееся.

– «Тоже злит»? – продолжила копать, – ты всех отправляешь в тюрьму, кто тебя злит?

Он рассмеялся.

– У тебя было бы пожизненное, Вась, – поддел меня он, – как и у моей не в меру деятельной мамы.

Я даже кивнула, понимая, о чём он.

– Мы помирились, – обрадовала его, – смысла в этом, правда, нет, но всё же.

Его хмык потонул в моём непонимании.

– Ага, бессмысленно, – он был не согласен, – она обещала отрезать мне голову со словами «Ты её все равно не используешь» на нашей свадьбе.

Я закатила глаза.

– А ещё вырвать сердце, чтобы я тебя не любил, – добавил с улыбкой.

Я кивнула.

– Не думаю, что без головы ты бы думал обо мне, – напомнила ему на всякий случай.

Мы оба замолчали, не обращая внимания на фильм и продолжая думать друг о друге.

– На улице холодно, – странно сказал он, – и будет холодно всю неделю. Идите «гулять» домой.

– Мы не можем сидеть дома, потому что Никита…

– Истеричный урод – я знаю. Я имел ввиду сюда.

Вновь молчание.

– Это неправильно, – наконец, шепнула я.

– Я не коснусь тебя, если ты скажешь, Вася. Смысл не в том, что ты плохая, изменщица, а я дурак, который тащится за тобой и принуждает изменять мужу.

Я внимательно уставилась на него.

– А в том, что ты запуталась. Многого не знаешь и не понимаешь. А ещё не помнишь и, буду честным, совершенно не соображаешь. Мнишь себя взрослой и ответственной, а на деле глупишь и терпишь глупость, как маленькая.

Хотелось бы обидеться на такие слова, вот только я и сама понимала, что он прав. Потому и промолчала. Не к чему обижаться на саму себя.

– Я подумаю, – ответила ему через пару минут, – смотря, насколько сильно затравлю себя сама.

Тишина. Звук магических бабахов в фильме и его освещённое кадрами лицо, на которое я смотрела всё это время.

Мы уснули под утро. Так и лёжа: в обнимку и под тёплым пледом, ещё с нашей старой квартиры. Он пах нами двумя. Старой версией меня и той, что всё ещё была им.

А утром передо мной предстал даже не выбор – осознанная и нежеланная глупость, от которой хотелось плакать, пусть я и была виновата в ней сама.

Я сделала ему завтрак – испекла блинчики, пока он ещё спал, а я кормила Соню. Написала, что ушла пораньше, не захотела мешать его сну, потому и оставила еду на столе. Даже сварила ему кофе, от запаха которого дочь морщила носик и тёрла его непослушным кулачком.

Не стала есть сама. Кусок в горло не лез.

Спустилась вниз. Открыла вечно незапертую дверь и вошла в комнату, где на стоящем посреди бедлама просевшем диване, развалившись, спал Никита. Из целых вещей здесь была только деревянная кроватка Сони, немного сдвинутая от стены, но, очевидно, нетронутая моим мужем в момент ярости. Под раздачу попали шкаф, стол, все вещи и окно, в котором теперь не было внутреннего стекла – оно лежало на полу у стены.

– Я рад, что ты вернулась, – открыл глаза он.

Рядом с диваном валялась полупустая бутылка водки, из которой уже успело вытечь содержимое.

Никита поднялся, едва раскрыл красные глаза и, пошатываясь, добрел до нас с малышкой. Перед нами он уже попытался выпрямиться, чтобы, глядя в глаза мне, буркнуть:

– Прости.

Припечатать мне на щеку короткий и дурно-пахнущий поцелуй, и пройти дальше, даже не заметив, что моя куртка всё это время висела на вешалке в коридоре, и я, естественно, вернулась без неё.

***

Пять дней спокойствия. Тихие, безмятежные и плавные настолько, что мне показалось, что всё наладилось – приняло свои обороты, что были между нами с мужем изначально. Он даже улыбался мне, когда видел. Пытался несколько раз помочь с Соней, однако его помощь была отвергнута. В такие моменты мне казалось, что он навредит ей лишь тем, что будет находится рядом. Отнимет её, заберёт у меня, и все мои старания будут тщетны. Как и вся моя жизнь.

Я так и не перестала бояться его, потому и убегала на кухню каждый раз, когда он предпринимал попытки подойти ко мне или к дочери. Каждый раз, когда он отвлекался от своих игр и начинал разговор со мной.

А я перегорела. Перестала доверять ему так, как делала раньше. Я всё ещё держала в голове то, как он защищал меня от собственного брата, получая от него тот негатив, который должен был достаться мне. Но теперь всё было по-другому. Теперь я не попросила бы его о помощи, убегая от него самого.

Он, кажется, чувствовал каждый мой шаг назад, который я делала с каждой принятой в голове мыслью, закреплённой мелким узелком обиды. А происходило это достаточно часто – за эти пять дней я несколько раз замирала на ступень выше нашего этажа после прогулки с Соней, не решаясь идти дальше.

Артём не писал и не звонил. Было бы странно получить от него хоть одно слово, сказанное или же напечатанное, после того, как я отвергла его. Сбежала, сказав, что не нуждаюсь в помощи. Он не рискнул запирать меня, понимая, что хорошего отношения после этого не добьётся, а я осознала, что струсила и ошиблась только в тот момент, когда зашла в квартиру со всё ещё нетрезвым Никитой.

Я боялась подставить всех – Тёму, старающегося вырвать меня из лап моей же трусости, Сонечку, у которой кроме глупой меня не было никого, маму, которую могло задеть волной ярости моего практически бывшего мужа и его бандитского брата, самого Никиту, который старался наладить отношения со мной все эти дни, пусть и безуспешно.

Я ждала триггера – той отправной точки, которая стала бы для меня стимулом к проклятому шагу на вторую ступень, однако Никита, кажется, тоже чувствовал моё стремление, потому и делал всё, что смогло бы меня удержать. Хотя бы с чувством вины.

– Я завтра выхожу на работу, – сел за кухонный стол муж.

Я, стоящая к нему спиной у плиты, подняла глаза к шкафчикам и дёрнула головой, посчитав его слова чем-то вроде звукового миража.

– Не заскучаешь одна? – вопрос с усмешкой.

– Нет, – ответила сперва, а после всё-таки развернулась и взглянула ему в глаза.

Он улыбался. Чем вводил меня в странное состояние, будто все мои действия были предопределены им, и сейчас он будет долго и со вкусом издеваться, показывая мне ту жизнь, которая могла бы быть у нас всё это время. Словно кошмарный пробный год закончился, а мне за пережитый ужас была выдана адекватная версия.

– Ммм… куда? – я сжала пальцами кухонное полотенце, игнорируя его вмиг потерянный лоск и радость.

Ему, очевидно, его же идея не нравилась.

– В наш продуктовый требуются грузчики, – он нахмурился и отвёл взгляд к окну, но почти сразу вернул его мне, ища поддержку или одобрение, – я уже прошёл собеседование.

Я села рядом с ним за стол, съедаемая изнутри чувством вины и апатией. Должна ли я сказать ему, что изменила ему в ночь нашей ссоры? С Артёмом все было намного проще – я знала, что должна сказать правду, какой бы она не была, с Никитой же было сложно. Я не любила его ни дня, что была рядом. Я проклинала его, действия, которые он совершает, его характер, манеру, даже иногда слова, которые он говорил мне. Он раздражал меня даже тем, что находился рядом. А сейчас я разрывала себя на части, понимая, что он старается ради меня и нашей общей дочери. Он встаёт на путь исправления, когда я уже вырвала своё сердце, запихнув его в самую дальнюю коробку в голове.

– Это будет замечательно, – натянуто улыбнулась ему я.

Первый раз за пять дней.

Он выдохнул, сощурил глаза, не сдерживая улыбки мне в ответ, и резко поднялся на ноги. Его губы врезались в мои, припечатав на них самый горький поцелуй в моей жизни. Отстранился он так же быстро, как сковал оцепеневшую меня в своих объятьях. После чего заглянул за плечо, подмигнул мне и полутанцующей походкой вышел в коридор, после скрывшись в комнате.

– Соня проснулась, – крикнул мне он, – может она…

– Кушать хочет, – я пролетела мимо него, встав у кроватки первой, – спасибо, что сказал.

Я подняла недовольно щурившуюся малышку, только отходящую ото сна, и пронесла её мимо поджимающего губы мужа.

Он почти приблизился к ней, а я снова не дала прикоснуться. Материнский инстинкт – он был для нас врагом.

Так прошёл целый день. Он больше не подходил ко мне настолько близко, но всё-таки смеялся, разговаривал и был со мной нормальным. Новые витки воплей моей совести и новые витки сожаления. Может мне стоило просто перетерпеть тот вечер, остаться дома и дождаться его? Тогда бы в моей груди точно не было той дыры, которую я создала сама – без чьей-либо помощи.

Вот только, было бы тогда всё хорошо? Ответ прост – нет. Я приняла решение. Черёд был за «знаком судьбы», позволившим мне уйти.

Или не стоит этого делать?

Ответ пришёл в ту же ночь, когда как обычно развалившийся у стенки на диване Никита храпел, перебивая мои тихие всхлипы, которые я всё-таки не смогла удержать внутри. Желание разорваться было колоссальным. Особенно сейчас – лёжа на краю у самого пола и глядя на передвинутую окна кроватку сладко спящей дочери, которая к счастью никак не могла понять того, что происходит в её только начавшейся жизни.

Но именно по той причине, что я не смогла уснуть, до меня «дошло», что что-то не так. Я встала с дивана, желая сходить и посидеть с Соней, однако вздрогнула от холодной воды, в которую наступила практически по щиколотку. Реакция была странной – я застыла, стоя в воде и не соображая, что делать.

Звонок в дверь и сразу же стук по ней. Я дёрнулась, Никита проснулся, сев на диване и зарычав:

– Сколько вообще времени?! Иди открой! Кто там…

– Т-тут вода… – только и прошептала я, прежде чем он всё понял, добежал до двери ванной и открыл её, выпустив волну по коридору.

Его мат разнёсся по всему этажу.

– Я перекрыл воду, скажи соседу, что выйду через минуту, – сквозь зубы прошипел муж.

Я кивнула и механически дошла до двери. Я успела только коснуться ручки, обречённо понимая, что мы попали на огромную сумму денег, раз вода успела набраться настолько сильно, когда дверь резко отворилась, и возникший на пороге Артём практически подкинул меня себе на руки, отчего я тюкнулась лбом в его щёку.

– Ты сдурел?! – завопила, спуская ноги, прижатые к его бокам, – зачем ты…

Слезть он мне не позволил, только сделав шаг назад и тем самым оттолкнув заспанную женщину позади него. Соседку снизу.

Через секунду над головой раздался мат, потухнувший в тишине.

– Заткнись, Вася, – шикнул на меня Артём, – и сиди спокойно, – а после уже кричавшему Никите, – я отключу электричество. Стой, где стоишь.

Я дернулась от ужаса, с силой ударила мужчину и встала ногами на сухой холодный бетон, пока он не подхватил меня заново.

– Там моя дочь! – мне казалось, что время остановилось, – пошёл на хрен! Т-там Соня! И…и в-вода… с током! – по щекам покатились слёзы бессилия и ужаса.

Артем спокойно донес сопротивляющуюся меня до щитка, отключил его и выдохнул:

– Кроватка деревянная, Вась.

Но меня уже было не остановить – плевать я хотела на чудом спасшегося от удара током Никиту и вытолкнула его из проёма прямиком в воду. Добежала до кроватки и выдохнула с облегчением, взяв на руки даже не проснувшуюся дочь. Соня лишь потянулась и разразилась спасительным для меня плачем. Сухая, невредимая и уже раскрасневшаяся от того, насколько сильно я помешала ей спать. Бессовестная мать.

– А теперь собрала свои пелёнки-памперсы и пошла за мной! – зло и отрывисто произнёс Артём, подойдя к нам, – быстро!

– Ты ничего не… – начал было Никита, но Тёма повернулся и с размаху дал ему по голове так, что тот отлетел обратно в коридор.

Я стояла с раскрытыми от непонимания глазами, прижимая успокоившуюся малышку к груди.

– Правильно, – подошёл ко мне Артем, – дома все есть, а чего нет – будет.

Меня вновь подхватили на руки, теперь аккуратно и стараясь не навредить Соне. Я смогла осознать то, что происходит только в тот момент, когда выглянув из-за плеча Темы и встретилась глазами с Никитой. Я не сказала ему и слова, не сопротивляясь воле уносящего меня. Стоял и он, не предпринимая ничего.

На его скуле расцветала гематома, оставленная Артёмом, с одежды и волос стекала вода, а челюсть была стиснута с силой.

Я достигла дна.

– Можешь даже не говорить мне, какой я плохой, Вася, – скрылся за лестничным пролётом Артем, – мне опостылели твои метания. Я сделал решение за тебя, – он усмехнулся и открыл дверь своей квартиры, – иначе бы ты придумала, как убежать к нему и пострадать ещё немного.

Он вошёл, поставил меня на пол и махнул пальцами, как бы говоря, что мне нужно идти дальше.

– К-куда ты? – шагнула за ним я.

– Разгребать ваши с Никиткой проблемы, – насмешливо ответил он, стоя вполоборота ко мне, – можешь закрыться, только впусти меня потом.

Он начал закрывать дверь, но остановился:

– И ещё Любовь Валентиновну с первого этажа, раз уж вы затопили бедную женщину, – рассмеялся он, – но мужа твоего бывшего я к нам звать не буду – даже не рассчитывай.

И закрыл дверь. Перед открывшей было рот мной.

Я выдохнула, оглядела мирно сопящую Соню, для которой всё это было похоже на самый обычный день, улыбнулась ей и коснулась тёплого лобика губами.

– Всё будет хорошо, солнышко, – заверила её и себя.

И пошла дальше по коридору, решив и вовсе не закрывать дверь в ожидании его возвращения.