Текст книги "История одной беременности"

Автор книги: Анна Чернуха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Время

У меня есть главный страх – страх старости.

Я очень ценю свое время. Я готова тратить его только на то, что приносит мне максимальное удовольствие.

Когда я забеременела, вопрос времени стал для меня одним из ключевых.

Я подумала так: «Сколько же потерянного времени!»

Вот список неминуемых «черных временных дыр», сопровождающих беременных.

БЕСКОНЕЧНЫЕ МЕДИЦИНСКИЕ ОСМОТРЫ. Скрининги, плановые приемы у гинеколога, анализы крови и мочи, УЗИ, медкомиссии у всех врачей, ЭКГ, и это если нет никаких проблем. Но далеко не всегда беременность протекает абсолютно гладко. В моем случае банальный токсикоз стал билетом на больничную койку, но это потом, а пока я продолжала стенать по поводу упущенного времени.

Выбор НЕОБХОДИМЫХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ. Речь идет даже не о кроватке или коляске (хотя разумные мамочки закупают это заблаговременно). Я же к числу оных себя не причисляю, поэтому говорю о самом необходимом для беременных. Витамины, специальное белье, кремы, продукты питания – все это надо выбирать, и выбирать тщательно. Шопинг до беременности доставлял мне удовольствие. Приятно найти модный наряд и отправиться в примерочную с платьем размера S. Видеть в огромных зеркалах, развешанных повсюду, свою точеную фигурку без малейшего изъяна. Но выбирать платье и страшиться, что оно не налезет на твое огромное пузо, не самое приятное занятие. Зеркала, развешанные повсюду, на этот раз неделикатно напоминали о потере изящности. Долго и тоскливо я выбирала спортивный костюм, комфортные кофты, теплые штаны и удобную обувь. О, удобная обувь – это мрак!

Все это так отличалось от того, к чему я привыкла, что первое время в магазинах для мам и малышей я впадала в ступор. Ну не радовали меня глупые безразмерные балахоны, асексуальные бюстгальтеры и огромные трусы с высокой талией.

ГОТОВКА. До беременности пища была для меня чем-то вроде топлива. Необходима, но особого значения я ей не придавала. Во время беременности есть можно далеко не все. Только натуральное, свежее или приготовленное на пару. Женщина в положении не может перекусить пиццей и помчаться дальше. Если хочешь здорового ребенка, будь добра приготовить салатик, супчик, овощное рагу и парное мясо. Питаться правильно для меня означало готовить самой. Вот так я оказалась на кухне… а это мрак похуже удобной обуви!

ПРОГУЛКИ. О, прогулки просто необходимы беременным! И все бы ничего. Вот поэты же гуляли часами и сочиняли прекрасные стихотворения. Но я во время прогулок на раннем сроке шаталась от тошноты и сонливости, на позднем – мучилась от тяжести живота. Никакого удовольствия в ежедневных обязательных прогулках я для себя не нашла. На дворе стояла промозглая осень, затем пришла зима. Все было серым и унылым. Я вечно переживала, как бы не простудиться, и одевалась в тридцать три одежки. На улице я боялась поскользнуться, и небезосновательно. Пару раз в моем доме ломался лифт, и на восьмой этаж я шла пешком. Вот тогда-то я и узнала, что такое одышка. Одним словом, прогулки – тоже потеря времени.

Я старалась относиться ко всему философски. Но порой я грустила и даже пребывала в тихой ярости от осознания того, что, когда я стану мамой, «временных черных дыр» будет больше в сто раз.

Я, конечно, маловато знала о материнстве, но у меня были знакомые и подруги, которые внезапно исчезали из потока жизни и стояли на ее обочине с памперсом в руке. При этом они были уверены, что так и надо. Что это и есть жизнь. Материнство и жизнь стали для них синонимами. Это были не женщины, а матери. Больше всего я боялась не упустить свое время, а выпасть из времени вообще.

Женский век скоротечен – это твердят нам повсюду. На тех, кто доказывает обратное своим поведением и внешностью, серое большинство смотрит недоумевающе. Ну да, есть же Мадонна, да что там, Жанна Фриске в конце концов. Но эти дамы кажутся нам нереальными, когда в большинстве своем вокруг одни тети Моти.

Русская женщина после сорока пяти начинает величать себя бабушкой, толстеет и делает мерзкую химию. А как иначе-то. Ведь если молодиться, все равно найдется кто-нибудь добренький и из лучших побуждений красноречиво докажет тебе, что ты уже не девочка.

На рынке труда и личной жизни нет места, вернее, нет достойного места женщинам за пятьдесят. А по правде говоря, и после сорока приходится несладко. Так что, как ни крути, женское время ограничено, и использовать его надо с умом. Я должна родить в 22 года, до совершеннолетия ребенка пройдет восемнадцать лет, и это значит, мой ребенок станет самостоятельным как раз к моим 40 годкам.

До этого времени я все буду делать с оглядкой на его интересы. Что я выберу – командировку или больничный, потому что малыш простудился? Как вы догадались, вопрос риторический.

Меня все это пугало до чертиков. Время, возраст, выбор – страшные слова. Может, я рассуждаю недостаточно здраво, но пусть бросит в меня камень тот, кто не боится старости.

Больше всего меня страшит бедная старость. На миг представляю себя на месте бабули, считающей мелочь в очереди в аптеке, и волосы начинают шевелиться от ужаса. Мой страх иррационален, и вообще, при чем тут незапланированная беременность? Ну не знаю, а вдруг это как-то связано?

Беременная свадьба

Меня не раз и не два звали замуж. Кто только не просил моей руки: престарелый олигарх, трейдер, бандит, студент, печальный иностранец и даже настоящий полковник!

Я представляла себе свою свадьбу утонченно изысканной. На мне непременно платье от Веры Вонг. Свадебное путешествие в Венецию и море белых роз!

Уж точно в мои планы не входил живот, безумная чехарда по московским свадебным салонам, свадебное платье за 350 долларов и пьяные друзья жениха. Уже в тот вечер, когда будущий муж сделал мне предложение, я поняла, что свои претензии надо засунуть поглубже и довольствоваться малым. Я словно отключила все свои рецепторы и перестала давать оценку тому, как происходила подготовка к одному из главных событий в моей жизни.

В тот момент, когда я осознала, что платья от Веры не будет, мне стало все равно, что я надену на собственную свадьбу. Смешно, наверное, но почему-то и грустно. Может, это и называется взрослением.

Основной моей целью было сохранять спокойствие и не терять веру в себя. Пройти все испытания мне помогло то, что важнее фантазий, – биение сердца маленького человека внутри меня.

Все прошло, и слава богу! Это стало моим девизом двух лет жизни, с двадцати двух до двадцати четырех лет. Были и просветления, и совсем неприятные деньки. Основной моей целью было сохранять спокойствие и не терять веру в себя. Мои испытания начались со свадьбы, потому что именно на ней я поняла, как существенно отличается жизнь от наших фантазий о ней.

Пройти все испытания мне помогло то, что важнее фантазий, – биение сердца маленького человека внутри меня. Рядом был любящий мужчина, радостные друзья и подбадривающие родители. Вокруг кружилась русская свадьба. Вместо нежнейших белых роз были щедрые цветастые букеты.

Вместо венецианской весны стоял морозный русский декабрь, гондолу заменил лимузин Hummer. Бюджетное платье хорошо скрывало расплывшуюся фигуру. Фата удивительно сверкала, и все вместе каким-то чудесным образом сложилось в добрый и запоминающийся праздник.

Мы с мужем танцевали и были полны нежности друг к другу. Может, это и была самая лучшая свадьба на свете… Но я не уверена.:)

В реальности не случилось и свадебного путешествия. После безмятежного трехдневного валяния в кровати я отправилась на работу, до очередного больничного из-за токсикоза.

И еще одна маленькая деталь: в идеальном мире утром после свадьбы я бы завтракала шампанским с икрой, а в реальности облевала раковину… О мама, почему ты не сказала, что мир так жесток?:)

Социальные роли, или А кто ты?

Я причисляю себя к людям, обладающим демонстративным складом характера. Еще бы, если бы не эта моя особенность, то и этой книги, скорее всего, просто не было бы. Я честно признаюсь, что есть люди, на чье мнение я ориентируюсь, ради положительной оценки которых я способна на многое. Это родители, муж, некоторые друзья. Они важны для меня. Зависимость от мнения близких людей вполне понятна и объяснима, но если быть до конца откровенной, то искорки одобрения мне хочется видеть даже в глазах бывших однокурсников, да что уж там, даже в глазах незнакомца, случайно оказавшегося на соседнем сиденье самолета.

Одним словом, для меня очень важно выглядеть в глазах окружающих наилучшим образом, но при этом я сама решаю, как именно. Перед одними я хочу предстать юной и искренней девушкой, перед другими – стервой, каких свет не видывал. Наверное, в каждой женщине живет актриса. Так вот я свою внутреннюю актрису холю и лелею, постоянно даю ей новые роли.

Но во всех моих ролях есть что-то общее. Я играю успешного сильного человека даже в тех случаях, когда на самом деле кошки на душе скребут. Показать свою беззащитность я могу только самым близким – и только в исключительных обстоятельствах…

Первые испытания

Местом, где важно было, но не всегда удавалось сохранить хорошую мину при плохой игре, для меня стал роддом.

Начнем с того, что мне поставили плановое кесарево. Что меня несказанно обрадовало. Почему? – удивитесь вы. А вот почему: я знала о том, что, скорее всего, буду рожать с помощью кесарева сечения, лет с четырнадцати (по медицинским показаниям, связанным со зрением), поэтому морально была к этому готова, насколько вообще можно быть готовым к тому, что тебе вскроют живот.

Шла тридцать восьмая неделя моей чудо-беременности, и мне очень хотелось побыстрее увидеть своего малыша, а заодно избавиться от огромного живота, да и вообще, пусть изрядно утомившее меня состояние беременности закончится поскорее. Я так торопилась еще и потому, что мне все-таки было страшно, хотя я наивно думала, что меня не ждут адские боли, ведь что там – под наркозом разрезали, зашили…

Итак, я все равно боялась, а просто бояться – это не для меня. В итоге я начала стремительно искать роддом и доказывать врачам, что мне уже пора делать операцию.

Тем более что мой ребеночек был доношенным уже с 37-й недели (весил больше 3,5 кг), так мне говорили на УЗИ.

Выбор роддома и, самое главное, врача заслуживает отдельного описания. Для начала я перечитала отзывы на все московские роддома. Затем попросила рекомендации у знакомого врача, который посоветовал акушерку из одного популярного роддома. На приеме у нее я ощущала себя на удивление дискомфортно, хотя докторов в принципе не боюсь. Да, она производила впечатление настоящего профессионала, но моя интуиция (именно интуиция) буквально вопила, что это не мой врач.

Мой отец вместе с мужем, принимавшие активное участие в выборе роддома и врача и на поздних сроках беременности, кстати, не оставлявшие меня одну ни на минуту, напротив, восхищались, какой расчудесный врач нам попалась.

Именно в роддоме, который я выбрала, положившись на интуицию, мне спасли жизнь!

И как вы думаете, кого я послушалась? Хотя беременные отличаются крайней степенью внушаемости (на себе проверено), я поехала в роддом на другом конце города, неизвестно к какому врачу, без каких-либо предварительных договоренностей, основываясь только на том, что номер этого роддома был моим счастливым числом. Никогда не была поклонницей нумерологии, но удивительным образом мысль про счастливое число сверлила мое подсознание, когда я выбирала роддом.

И именно в роддоме, который я выбрала, положившись на интуицию, мне спасли жизнь!

Но не будем забегать вперед. Итак, я в состоянии крайнего нетерпения и крайней степени волнения, подстегиваемого суетой (не забыть халат и тапки, а еще минеральную водичку), прибыла в неизвестный роддом.

Начитавшись в Интернете отзывов (в основном негативных) про приемные отделения всех роддомов, я ждала грубости, хамства, да чуть ли не побоев.:) Я старалась максимально собраться с мыслями и силами, чтобы ненароком не взбесить медперсонал своей рассеянностью. В итоге со мной все было прекрасно, мне улыбались и вели себя вежливо. Хотя на моих глазах некоторых беременных не очень корректно поторапливали во время необходимых в приемном отделении процедур.

Так я прошла приемное отделение, включая УЗИ, где мне все показывали и объясняли. Удивительно, но впоследствии я узнала, что моим соседкам по палате даже не показывали изображение ребенка на экране аппарата, не говоря уже о каких-либо объяснениях.

Сразу оговорюсь, я не платила за роды, шла абсолютно на общих основаниях, хотя в сумочке у меня лежали деньги, которые я могла вручить медперсоналу в любой момент. И самое интересное, что за время моего пребывания я ни разу не ощутила необходимости материально простимулировать врачей и персонал роддома хорошо делать свою работу. Они были аккуратны и даже заботливы со мной, но и я в свою очередь не кричала, не капризничала, не изводила постоянными расспросами, тщательно соблюдала все инструкции и правила роддома, являлась на процедуры всегда вовремя и в спокойном настроении. Я не была веселой и общительной, мне было не до этого, но я ни на кого не изливала свой страх и свою боль, кроме тех, кто добровольно хотел разделить их, – на мою семью.

При поступлении в роддом мне сказали, что проведут операцию через стандартные три дня, но следующим вечером я узнала о своих проблемах с почкой. Оперативно сделанное УЗИ почек показало… В общем, ничего хорошего не показало.

Диагноз не утешал, операцию делать было нельзя. А вот естественные роды при моем диагнозе, наоборот, существенно улучшали ситуацию. У некоторых женщин их даже стимулировали, чтобы облегчить нагрузку на проблемные органы. То есть в моем случае внутриполостная операция была строго противопоказана, а тем временем шла 39-я неделя, я чувствовала боли – предвестники, в любой момент могли начаться схватки, но рожать самой не было никакой возможности из-за угрозы потери зрения.

Анализы ухудшались не по дням, а по часам, в срочном порядке было принято решение терпеть сколько возможно и проводить жесткое лечение. За четыре дня меня буквально нашпиговали лекарствами.

Представьте себе больничные стены отделения патологии беременности, неутешительный диагноз, ноющие боли, огромное количество анализов, сдать которые отнюдь не всегда безболезненно, страх за себя и своего ребенка и крики, доносящиеся по ночам из родильного отделения, и вы поймете, почему я прозвала роддом страной боли и страха.

У меня началась вялотекущая депрессия, однако я не замкнулась в себе и даже поддерживала морально случайных подруг по роддому. Я жутко расклеивалась лишь в те моменты, когда мне звонили родители или муж, рыдая в трубку, я эмоционально разряжалась. Примечательно, что при свиданиях с ними с глазу на глаз я себе такого не позволяла и даже подбадривала их.

Я не кричала, не капризничала, не изводила постоянными расспросами, тщательно соблюдала все инструкции и правила роддома, являлась на процедуры всегда вовремя и в спокойном настроении. Я не была веселой и общительной, мне было не до этого, но я ни на кого не изливала свой страх и свою боль, кроме тех, кто добровольно хотел разделить их, – на мою семью.

Когда впервые свидетельницей моей тихой телефонной истерики стала моя соседка, девушка 28 лет весьма солидной комплекции, она растрындела об этом по всему роддому, ну, вернее, тем, кто с ней общался, явно осуждая меня, самовлюбленную малолетку, по ее мнению. И что вы думаете, когда этой дамочке, загремевшей в патологию с отеками (ну не могла она не есть соленого и ограничивать себя в жидкости), сказали, что она останется в больнице (о ужас!) еще на три дня, она ревела белугой. Хотя ни ее жизни, ни здоровью ее ребенка ничего не угрожало. Ей не было больно, ей просто хотелось домой. Я не нашла в себе силы успокаивать ее, слишком велико было охватившее меня презрение.

Что и говорить, я не стала обмениваться с ней телефонными номерами. Меня вплоть до ее выписки бесили ее тупые, коровьи глаза.

Были девочки, к которым я тепло относилась, мы делились кремами и роддомовскими сплетнями. Средоточием жизни и хорошего настроения была столовая. И вовсе не потому, что там можно было вкусно поесть, рацион был, мягко говоря, непривычным, а потому, что там было как-то уютно.

Я слышала множество описаний различных болезненных процедур, но на поверку многие оказались просто неприятными. Не знаю, дело ли в моем высоком болевом пороге или в желании некоторых девочек казаться героинями, но черт был однозначно не так страшен, как его малюют.

Больших нервов стоило узнать от прошедших ту или иную процедуру о прелестях, которые она таит, переспать с этими мыслями ночь и только утром проверить, каково это на самом деле.

Ожидание результатов анализов, врачебных обходов и осмотров казалось бесконечным и тоже не самым положительным образом влияло на нервную систему.

Я видела, как плачут девочки, которые начинали рожать раньше срока, как кричат при схватках и как врачи раздраженно реагируют на этот крик. Справедливости ради, я видела и другое. Например, как врач, дежурившая двое суток подряд без сна и отдыха, находила в себе силы объяснять взвинченной до предела пациентке, что той не следует отказываться от лечения.

Я видела, как врач звонила маме восемнадцатилетней девочки с анемией, больше похожей на скелет, чем на роженицу. И терпеливо рассказывала, что ее дочь хочет писать отказ и собирается своевольно покинуть стены роддома. А меж тем существовала большая вероятность, что девчонка вернется назад на «скорой». Вопрос лишь в том, доедет ли эта «скорая».

Я слышала, как, рыдая, беременная женщина, пациентка отделения патологии, просила своего мужа не пить, а привезти ей необходимые вещи.

Я очень много всего видела и слышала. И задавала себе вопрос: «Оно того стоит?»

А ведь это было только начало.

Хождение по мукам

Наконец данные анализов позволили отправить меня на операцию. Все совпало очень удачно, в этот же день к вечеру у меня, по словам врачей, могли бы начаться роды. То есть мы успели завершить лечение практически день в день.

Не буду вдаваться в подробности предоперационного периода: нельзя есть, всякие там клизмы и осмотры. Стоп. Почему не буду-то?

А почему бы, собственно, не описать жизнь перед операцией. Да, риска во вставлении катетера нет никакого, но знаете ли вы, как это бывает адски больно?

Особенно больно, если это четвертый раз за неделю. Да, очень неприятно, когда тебе делают клизму. И наконец, гинекологические осмотры на кресле – это пытка! Пытка, которой подвергаешься через день, а то и каждый.

Может быть, это пустяки по сравнению с появлением на свет новой жизни, но это больно. Это очень больно и неприятно. Это и есть страдания, но женщины проходят через них – и забывают. Именно потому, что боль меркнет после рождения ребенка, а также и потому, что мои знакомые женщины не хотят помнить. Я не знала, что это за место – роддом. Но это не пустяк, это настоящие муки, и они накладывают не только физический отпечаток.

Почему жизнь появляется через боль? Почему одно существо должно страдать из-за другого? Чем я хуже моего ребенка? Почему его рождение приносит мне столько боли? Каждая женщина сама находит ответ, ну или не находит. Но все задают этот вопрос, иногда он вырывается вместе с родовым стоном, иногда – с тихим плачем в больничной палате в два часа ночи, но чаще он застревает в глубине немой души. Бессильные что-то изменить в своем положении, преданные собственным телом, мы на последних сроках с нетерпением ожидаем чуда – чуда рождения.

Операция

Итак, я лежала на операционном столе… Начало словно в блатной песенке. Я абсолютно голая, и, если бы не холод, меня бы это нисколько не смущало. Знаете ли, после девяти месяцев медосмотров становишься на редкость раскованным человеком. Я лежала и ждала кесарева, операции, от которой зависели две жизни, и радовалась – тому, что развязка близится, и тому, что от меня ничего не зависит, – вот оно, преимущество кесарева сечения! Я ждала едва ли с минуту, но на операционном столе это вечность. Появилась анестезиолог, задала вопросы про аллергию. Затем заставила принять неудобнейшую позу и попросила не шевелиться. Меня колотило то ли от страха, то ли от холода, – ну не каждый день в спину втыкают здоровущую иголку.

«А вдруг не подействует?» Я нервно закусила губу. Любезная дама-анестезиолог сообщила, что у меня на спине сыпь. Очень приятно это слышать.

Этот миг, когда я посмотрела на маленького человечка в первый раз, я не забуду никогда! Я умру, все умрут, исчезнут цивилизации и высохнут океаны, а где-то в серебряной паутине прекрасных событий прошлого навсегда останется этот священный миг.

И дальше самая радостная часть под названием «Как меня вштырила анестезия». Я лежала и улыбалась сладкой такой кошачьей улыбочкой. Врачи тоже улыбались, или мне так казалось. Народу прилично: врач с акушеркой, непосредственно делающие операцию, неонатолог с медсестричкой, анестезиолог и еще две какие-то тетки. Медсестры, наверное…

Они долго шуршали за ширмой, я ничего не чувствовала, кроме горячего онемения в конечностях. И вуаля! Я услышала крик… Через секунду, а может быть, и через минуту (ощущение времени совсем потерялось) я увидела его. Моего сына. Маленький, сморщенный, голова как мячик для регби и красненькая. На отца похож, поразительно! И глаза… Глаза зеленющие, хотя потом мне говорили, что у всех младенцев голубые, но я-то знаю, у него были прямо нефритовые такие глазки. Они слегка светились, ну по крайней мере так я увидела.

Этот миг, когда я посмотрела на маленького человечка в первый раз, я не забуду никогда! Я умру, все умрут, исчезнут цивилизации и высохнут океаны, а где-то в серебряной паутине прекрасных событий прошлого навсегда останется этот священный миг.

Священный миг был прерван врачом, который зачем-то потыкал мне в лицо гениталиями моего мальчика и громко так объявил: «Смотри, мать, какого парня родила!»

Чуть не забыла. Когда меня зашивали, одна докторша ойкнула. Главная строго сказала: «Ну ты даешь, хотела бы, чтобы тебя так зашили?» На что накосячившая ответила: «А чё, нормально». Именно так бы сказала продавщица, отрезавшая чуть меньше колбасы, чем положено по стандартам супермаркета.

Но мне было кайфово, я любила весь мир и на вопрос, как себя чувствую, говорила: «Спасибо, все супер, вы молодцы, мне хорошо! Йех-ху!»

На этом мои приключения не закончились. Меня взяли за руки и за ноги, словно гигантскую препарированную лягушку перебросили с операционного стола на каталку и покатили… куда бы вы подумали?

В реанимацию.