Текст книги "Воспоминания о Японии"

Автор книги: Анна Черевкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Бросать в воду приманку и смотреть на веселую толпу рыб, кишащих вокруг нее, составляет одно из любимейших удовольствий японского населения, от мала до велика.

Из сада мы вышли на большой двор, главный двор храма. Самый храм окружен снаружи со всех сторон открытой галереей. Внутри полусвет, прохлада и тишина. Пред вами обширная, высокая зала. Пол покрыт свежими, мягкими циновками, несколько рядов деревянных круглых колонн поддерживают массивную крышу. По средине тянется низкая деревянная решетчатая ограда, разделяющая внутренность храма на две половины: одна для молящихся, другая, где помещается алтарь для священнослужителей.

Деревянный алтарь, весь покрытый резными цветами и листьями, вызолочен. За алтарем, на высоком престоле, золоченая статуя Будды. В двух обширных боковых приделах с золочеными стенами и колоннами, украшенными резными цветами и листьями лотоса, висят длинные темно-синие полосы, исписанные крупными золотыми изречениями, представляющие главные догматы секты. По стенам висят портреты глав секты. Здесь же, в одном из этих приделов, стоят ширмы, на которых мастерская кисть художника изобразила сливовые деревья, сосны и бамбуки, густо покрытые снегом.

Крытая галерея соединяет главный монастырский храм со вторым, прибавочным храмом. В последнем очень красив алтарь, с тонкими, стройными, золочеными колоннами. Неподалеку от входа в алтарь стоит золоченая ширма, на которой нарисована пара павлинов, сидящих на персиковом дереве, покрытом белыми цветами. Рисунок принадлежит кисти одного знаменитого туземного художника, и провожавший нас бонза обращал на нее наше особенное внимание: картина действительно прекрасна.

Второй храм, который мы видели в тот же день, интересен в другом отношении; это был новый, тогда только что еще строившийся храм – Хигаши хон-гванжи. В 1864 году он сгорел до основания во время одной из тех схваток между враждебными партиями, которые были так часты в то смутное время. В 1880 году монахи буддийской секты хон-гванжи решили возобновить его. Для этой цели был открыт сбор пожертвований. Последний оказался очень удачным и наглядно обнаружил еще раз, что, не смотря на все пронесшиеся над японским буддизмом бури времени, эта религия еще очень крепка в народных массах: население многих провинций страны жертвовало не только деньги и строительные материалы, но и собственные волосы. Я скажу дальше, для чего нужны были здесь эти волосы. В то время, когда я видела этом храм, он был почти совсем готов вчерне, т. е. возведены были стены. настлана черепичная крыша, устроены наружные галереи и лестницы; работа кипела; но, все-таки, здание должно быть готово не ранее 1892 года, как мне сказали там. Храм даже в его тогдашнем виде производил очень величественное впечатление, а когда его окончательно отделают, это будет не только самый богатый[37]37
  Длина главной залы – 30 сажен, ширина – 24 саж. и высота – 17 саж.


[Закрыть], но, вероятно, и один из красивейших храмов в стране, пока, конечно, не потемнеет от времени его блестящее дерево[38]38
  все здание деревянное


[Закрыть] и изящная новая резьба, придающие ему такой свежий, светлый, празднично-радостный вид.

Но что поразило меня здесь, это лежащие на открытой галерее храма толстые круги канатов, сделанных из черных, жестких человеческих волос. Канаты нужны, конечно, при всякой постройке: для подъемов тяжестей наверх, для работ под крышей, и т. д. Так вот, вместо обыкновенных веревочных канатов, благочестивые миряне и мирянки окрестных провинций пожертвовали в храм канаты, сделанные из собственных волос.

У входных ворот, ведущих внутрь огромного храмового двора, находится небольшой дом, где живут монахи секты хигаши-хон-гванжи и надзиратели за работами. Здесь записали нашу фамилию и имена в книгу для посетителей, а затем вручили печатный рисунок строящегося храма и небольшой листок, где на японском и английском языках было отпечатано следующее любопытное объяснение.

«В 13-й год Мейджи[39]39
  1880 года


[Закрыть], когда начались работы по возобновлению храма Восточного Хонгванжи в Киото, многие благочестивые миряне страны[40]40
  мужчины и женщины


[Закрыть] решили пожертвовать в главный храм толстые канаты, сделанные из их собственных волос, для того, чтобы они могли быть употреблены при храмовых работах. Число всех таких канатов равнялось 53. Двадцать девять из них, хотя они были также крепки, как и прочие, пришли уже в негодность от частого употребления. Их длина, вес и проч. не известны теперь. Но относительно 24-х других целых еще канатов мы имеем точные цифры их измерений. На память потомству мы представляем нижеследующий список местностей, пожертвовавших 53 каната, а также таблицу длины, веса и окружности 24-х существующих еще канатов. «7-й месяц 22-го года Мейджи[41]41
  1889 года


[Закрыть].

Правление работ по возобновлению храма Восточного Хонгванжи».

Я не стану приводит здесь этих таблиц. Скажу только, что длина вышеупомянутых 24-х канатов, вместе взятых, равнялась 650 саженям, а вес почти 300 пуд.

В восточной части Киото находится храм, замечательный не своей архитектурой, не изображениями богов, не богатством украшений, а своей глубокой древностью. Это – Киомидзу-дера. О его постройке местная история сохранила только следующие предания: некто, по имени Енчин, увидел однажды во сне золотой ручей, вливающийся в Иодогаву; проснувшись, он отправился на розыски этого ручья и, найдя, наконец, такой, который подходил по приметам к ручью его пророческого сна, углубился в горы, желая добраться до его истоков; здесь он набрел на старика, сидящего под большим деревом; старик сказал ему: «вот уж 200 лет, как я сижу здесь, молясь Кваннон[42]42
  Кваннон – богиня милосердия.


[Закрыть] и ожидая тебя; это – очень подходящее место для постройки жилья отшельнику, а из бревна, что лежит там, можно сделать хорошее изображение «Всемило-сердой»; посиди здесь немного, вместо меня, я хочу пройтись». С этими словами старик исчез. Спустя некоторое время, видя, что странный чудак не возвращается, Енчин взобрался на соседний холм и увидел на его вершине пару сандалий; тут он понял, что таинственный старик был не кто иной, как сама Кваннон, принявшая человеческий образ и оставившая свою обувь на земле перед возвращением на небо; тогда Енчин решился сделать изображение этого божества; двадцать лет провел он в созерцании указанного стариком бревна, не будучи в состоянии что либо сделать с ним. Наконец, счастливая случайность привела на это место одного охотника. Енчин рассказал ему свою историю, все то, что он испытал за последние 20 лет. Охотник пришел в умиление от такого благочестивого подвига, разобрал свой собственный дом, притащил его на гору, к Енчину, приспособил в часовню для божества и помог сделать статую Кваннон.

Такова легенда. Храм Шомидзу-дера помещается высоко на склоне холмов, окружающих Киото с востока; к нему ведет великолепная, широкая, каменная лестница. С верхней площадки ее открывается роскошный вид на город. К храму прилегает обширная деревянная платформа, служащая для священных танцев. Она буквально висит над пропастью, и опору ей составляет масса деревянных перекладин и столбов, поднимающихся от боковых выступов скалы.

Храм посвящен одиннадцатилицей и тысячерукой богине Кваннон. Общее впечатление, производимое им, не смотря на массу зелени повсюду, чрезвычайно угрюмое. Это было последнее из великих буддийских святилищ, осмотренных нами в первый день. Солнце садилось, когда мы оставили квартал Киомидзу-дера, чтобы ехать домой.

Жара спала. В воздухе разливалась та особенная, нежащая свежесть японского весеннего вечера, которая так мягко обнимает тело и неудержимо тянет на улицу. Сравнительно малолюдные утром Киотские улицы и площади теперь кипели народом: все точно спешат насладиться наступившей прохладой. Недаром Киото славится своими хорошенькими женщинами: действительно типичных японских красавиц не мало встречается здесь, даже в простой уличной толпе.

С каким наслаждением бросилась я в лонгшез, разбитая усталостью от дороги и всех впечатлений этого длинного, длинного дня. С балкона отеля открывался чудный вид на расстилавшийся далеко внизу город, с его серой громадой крыш, с его садами и парками, рисовавшимися какими-то темными пятнами в надвигавшемся сумраке вечера, па обступившие его со всех сторон высокие холмы, покрытые густой зеленью лесов, освещенных косыми лучами заходящего солнца, на выдающиеся крыши храмов и пагод. Глубокая тишина окрестностей нарушалась только мерным, тягучим гудением колоколов, призывавших верующих к вечерней молитве, да шумом водопада, устроенного в соседнем саду. Усталость медленно разливалась по членам, а в голове смутными обрывками проносились образы и картины из последних дней лихорадочной жизни.

Не буду останавливаться на описании множества других буддийских храмов, виденных мной в бытность мою в Киото. Самые знаменитые из них: Чионин и храм Дайбутсу, каждый со своим царь-колоколом, Сан-джиу-сан-ген-до, заключающий в себе 1.000 статуй богини Кваннон, и Куродани, с его поэтическим кладбищем, наполненным массой каменных памятников и множеством больших бронзовых и каменных статуй Будды. Перейду теперь к тем производствам, которые доныне составляют гордость древней столицы Японии. Киото славится производством великолепного фарфора и фаянса, простой и эмалированной бронзы, своими шелками и вышивками. Некоторые из фабрик, производящих этого рода товары, работают главным образом, для вывозной торговли; другие – только на заказ. Название «фабрики» не идет, собственно говоря, к этим учреждениям: Япония – страна кустарного производства par excellence; фабрики в европейском смысле в ней очень редки и составляют явление новейшего времени. Даже такие производства, как шелковое и фарфоровое, спрос на продукты которых чрезвычайно возрос со времени открытия Японии иностранцам, все еще остаются в условиях, носящих все черты кустарной промышленности.

Производству фарфора и фаянса японцы научились от корейцев. Вторжение Хидейёши в Корею, имевшее место в конце XVI столетия, послужило началом развития в Японии этой важной отрасли туземной промышленности. Все то, что японцы выделывали по этой частя до 1600 года, представляет, так сказать, первые грубые опыты. Высшего своего процветания старое японское фарфоровое производство достигает в период от 1750 по 1830 год. Эпохой расцвета знаменитой Сатсумской фарфоровой промышленности были первые 50 лет текущего столетия. Кроме Киото и Сатсумы, в Японии есть еще много других местностей, славящихся своим фарфором.

Эмалированное мозаичное производство[43]43
  cloisonne


[Закрыть] Киото стоит того, чтобы на нем остановиться немного. Работа в общих чертах состоит в следующем: на металлической[44]44
  чаще всего бронзовой


[Закрыть] вещи[45]45
  блюде, вазе и т. п.


[Закрыть] проводится кистью сеть тончайших линий, сочетание которых дает тот или другой рисунок; затем, по этим линиям припаиваются тонкие медные или бронзовые пластиночки; пустые промежутки этой сети, или, как их технически называют, – cloisons заполняются разноцветным эмалевым тестом, и процесс заканчивается повторным обжиганием, обмыванием, трением и полировкой, пока вся поверхность не сделается одинаково гладкой и блестящей.

Ценность этих изящных вещиц зависит исключительно от чистоты работы. Вы зачастую увидите здесь две пары предметов, совершенно одинаковой величины и рисунка, на первый, поверхностный взгляд ничем не отличающихся друг от друга; а, между тем, разница в цене между ними огромная. Вы недоумеваете, обращаетесь к хозяину за разъяснением: оказывается, что и материал тот же, и работал их один мастер; но в более дешевой вещи есть какой-нибудь изъян, которого вы сначала, по неопытности, не видите; привычный же глаз сейчас заметит, в чем дело: это – какой-нибудь неудавшийся лепесток цветка, или часть листка, иногда просто ничтожная неправильность линии, или чуть заметное пятнышко на основном фоне, и от этих, по-видимому, едва ощутимых изъянов цена предмета страшно падает. Достаточно просмотреть внимательно несколько первоклассных произведений этого рода искусства, чтобы набить себе, так сказать, глаз и уметь ориентироваться в этой сначала столь чуждой вам области туземного производства: необходимый опыт приобретается здесь довольно быстро. Выделка cloisonnes вообще очень кропотлива, поглощает массу времени, требует постоянно-напряженного внимания со стороны рабочего, и выделываемые вещи по своей дороговизне совершенно недоступны для массы; поэтому фабрикация эмалированных предметов занимает гораздо меньшее количество рабочих рук, чем фарфоровое, да и всякое другое производство. И мастерские cloisonnes представляют скорее своего рода atelier художника, чем простые ремесленные заведения. Мы добывали в нескольких таких мастерских, и после этого объезда я получила достаточно полное представление о местных cloisonnes. Лучшим мастером в Киото считается Намикава; у него мы видели чудные, действительно, музейные вещицы, изящнейшие художественные произведения своего рода; но зато и цены здесь были колоссальные: пара крошечных ваз, высота которых равнялась всего 3–4 дюймам, стоили 30 долларов[46]46
  40 р. зол.


[Закрыть], пара других ваз, повыше – 200 долларов, и т. п.

Искусство, о котором идет теперь речь, проникло в Японию из Китая через Корею около 300 лет тому назад; но до начала семидесятых годов текущего столетия оно представляло довольно грубую отрасль местного производства; только в течение последних 20-ти лет оно развернулось до нынешней степени своего высокого совершенства.

Три города в Япония славятся своими cloisonnes: Киото, Токио и Нагойя, причем Киото и Токио далеко опередили теперь в этом деле Нагойю, хотя в последней начали выделывать cloisonnes раньше, чем в обеих столицах. В Нагойе, между прочим, основным материалом, на который накладывается металлическая сеть рисунка, заполняемая потом эмалевой массой, служат не только металлические вещи, но и фарфоровые. Стили Киото и Токио резко разнятся между собою; в киотском cloisonne преобладают темные, оливковые, серые оттенки цветов; в токийском – голубые, красные и вообще светлые тоны. Но, что самое главное: в работе киотских мастеров, даже первоклассных, всегда можно рассмотреть отдельные линии металлической сети, покрывающей предмет, тогда как лучшие токийские художники стремятся сделать эти линии невидимыми, так чтобы работа походила на живопись.

Киотские магазины шелков поражают красотою, богатством и разнообразием своих товаров. Магазин Нишимура считается здесь в ряду первоклассных учреждений этого рода. В приемной его на стенах висит целый ряд почетных отзывов, дипломов с оттисками золотых медалей и других знаков отличий, полученных заведением на европейских, американских и туземных выставках. Здесь мы видели настоящие шедевры в своем роде: парча, бархат, очень эффектные креповые материи, шелковые вышивки для платьев, вышитые платки, скатерти, одеяла, – не перечтешь, впрочем, всех прелестей этого роскошного магазина. Чудно хороши вышитые ширмы; есть между ними чисто музейные вещи; да и вообще они по цене своей[47]47
  300, 500, 1.000, 2.000 и т. д. долларов


[Закрыть] и по красоте доступны, конечно, только очень богатым людям, могущим соответственной обстановкой дать надлежащую рамку для таких художественных картинок.

Замечательно, что лучшие вышитые предметы и здесь, как везде в Японии, сделаны не женщинами, а мужчинами.

Среди исторических достопримечательностей Киото есть два интересных здания, носящих громкие названия: золотой и серебряный павильоны[48]48
  Кин-каку-джи и Гин-каку-джи


[Закрыть]. Чтобы добраться до золотого павильона, надо прорезать значительную часть города и затем ехать еще час, полтора, полями и деревнями. День, выбранный нами для этой прогулки, выдался прекрасный, не очень жаркий. Вот мы миновали, наконец, последние дома предместья и выехали в поле. Показались чайные плантации, которых вокруг Киото очень много: низкие, густые кусты, подстриженные в форме гриба и рассаженные правильными рядами, красиво оттеняются своей темно-зеленой листвой на фоне светлой зелени полей и склонов холмов. Между чайными плантациями, полями и огородами разбросаны сельские домики. Въезжаем в густой бамбуковый лес: гибкие, стройные деревья обступили широкую дорогу, образуя над нею светло-зеленые стены и свод, сквозь который просвечивает ярко-голубая полоса неба; солнечные лучи, пронизывая листву деревьев, ложатся светлыми пятнами на мелкий песок дороги, и вся роща кажется одетою каким-то золотистым светом. На встречу нам часто попадаются и дженерикчи, и носильщики тяжестей, и простые крестьяне. Лес скоро кончился. Опять пошли поля. Мы въезжаем, наконец, в прекрасный парк, наполненный гигантскими вековыми соснами и криптомериями; останавливаемся у ворот, проделанных в длинной каменной стене, берем входные билеты и, в сопровождении бонзы, идем внутрь.

Золотой павильон находится во владениях одного буддийского монастыря. В конце XIV столетия, правитель Японии Иошимитсу, отрекшись от власти в пользу своего малолетнего сына, построил себе дворец рядом с этим монастырем. Здесь он постригся в монахи, но и из своего отшельнического уединения продолжал управлять делами государства. Весь дворец с садом и золотым павильоном он завещал соседнему монастырю; но дворец сгорел и уцелел один только золотой павильон, служивший летней дачей монаху-правителю. Нас ввели прежде всего в довольно обширный сад, лежащий в долине между двумя холмами; посреди сада – пруд, на котором построены два искусственных острова, имеющие форму черепахи, вылезающей на берег. Пруд наполнен священной рыбой, которая собирается толпами к галерее павильона, в ожидании подачки. В саду – множество цветов, деревьев-карликов, а окрестные холмики покрыты вековым лесом. Павильон одним своим фасадом смотрится прямо в воды пруда. Он не велик, состоит из трех этажей; в каждом этаже всего по одной комнатке; вообще он смотрит стройной, легкой, ажурной постройкой. Павильон получил свое название от верхнего этажа, который некогда был сплошь вызолочен внутри, причем позолота была наложена толстым слоем на лаковый состав. По сохранившимся еще кое-где остаткам позолоты видно, что она. покрывала стены, потолок, рамы, решетки и перила балкона и даже выступающие стропила крыши. Позолоту и лак съело время; но здание осталось таким, каким оно было 500 лет тому назад. Провожавший нас бонза обращает наше внимание на широкие доски пола, сделанные из драгоценного леса: ни одного сучка на них. Как мягок, однако, должен быть этот киотский климат, как прочно дерево, чтобы деревянное здание, открытое всем переменам погоды, могло простоять, не сгнивши, пять веков.

Высокий холм, видимый из сада золотого павильона, зовется «Горой с шелковой шляпой». История этого странного названия такова: в один томительно-знойный июльский день микадо Уда, проживавший здесь когда-то на покое, приказал покрыть всю вершину горы белым шелком, чтобы хоть этим напомнить о холоде. Скажут: надо иметь очень пылкое воображение, чтобы почувствовать прохладу от такого вида. Да, но кто бывал летом в Японии, или хотя проходил тропиками, помнит, конечно, с каким удовольствием глаз отдыхал на всем, что только напоминало о холоде, о свежести: была ли это голубая поверхность моря, вершина горы, покрытой снегом, или просто кусок льда, лежавший на столе в кают-компании.

Монастырские здания расположены в густом парке, окруженном холмами. Глубокая тишина, царящая здесь, нарушается только шорохом ветра, пробегающего по вершинам деревьев.

Серебряный павильон находится на окраине города в стороне, совсем противоположной золотому.

Правитель Иошимаза, живший в конце XV столетия, отрекшись от власти, выстроил себе дачу близь Киото, приказал разбить вокруг нее сад и в саду воздвиг павильон, в подражание своему предку. Здесь, на этой даче, он проводил время в созерцании красот природы, в покровительстве артистам и художникам и в чаепитии с двумя своими друзьями-монахами.

Сад, где находится серебряный павильон, довольно велик, устроен по всем условным правилам такого рода садов и действительно очень красив. Он лежит в прелестной местности у подножия лесистых холмов. Особенно красит его высокий холм, покрытый сплошным густым сосновым лесом. Каждый большой камень, каждый мостик, каждое значительное дерево имеют свои особые названия. Так, ручей зовется «источником, омывающим лице луны»; камень в пруду – «камнем восторженного созерцания», и т. д., и т. д. Как все это напоминает «храмы любящих сердец», «храмы дружбы» и т, п. приторные названия из эпохи европейского сентиментализма!

Серебряный павильон, стоящий на пруду, представляет двухэтажное небольшое здание с круговыми галереями. Оно сильно обветшало и, собственно говоря, не представляет ничего особенно интересного. Отставной правитель затеял было высеребрить весь верхний этаж павильона, но умер, прежде чем привел эту идею в исполнение; тем не менее за павильоном осталось название серебряного.

Тут же, в саду, стоит другое здание, представляющее собственно часть апартаментов бывшего правителя. Остальная часть его дворца была обращена в монастырь.

В комнатах этого здания собран целый музей драгоценной старинной японской живописи.

В той же частя города, где лежит серебряный павильон, находится храм Китано Тен-джин, основанный в 947 году нашей эры в честь Сугавара Мимизана, которого японцы считают величайшим знатоком китайской философия и литературы, знаменитым поэтом и стилистом и богом каллиграфического искусства. Он обоготворен после смерти под именем Тен-джина. Перед входом в огромный храмовой двор стоят высокое, массивное каменное торя. Самые двор этот очень оживлен: и в чайных домах его, и среди аллей его прекрасного парка, и близь храма толпится много народу, главным образом женщин и детей. Повсюду – большие каменные фонаря, дары верующих. Далее виднеются: бронзовое изображение лежащего на земле быка[49]49
  в натуральную величину


[Закрыть] я два таких же изображения, сделанные из черного я красного мрамора. По преданию, Тен-джин обыкновенно ездил верхом на быке. Перед самым храмом стоят небольшие двухэтажные ворота, пестро раскрашенные и покрытые резьбой. Храм, небольшое, низкое, деревянное здание, представляет необыкновенно-пестрое зрелище: его стены и рол покрыты черным и красным лаком; повсюду, куда ни глянешь, блестят множество металлических круглых зеркал; богатая резьба и позолота украшают его алтарь; тут же висят 36 шитых шелками портретов знаменитейших древних поэтов Япония.[50]50
  И портреты, и зеркала суть приношения верующих


[Закрыть]. Из зеркал особенно интересны два большие экземпляра, имеющие каждый около трех футов в диаметре: одно из них пожертвовал в 1599 году знаменитые японский военноначальник Като-Киомеза, сделавшиеся под конец своей жизни страстным гонителем японских христиан; на задней стороне этого зеркала изображена горельефом карта Японии, но без острова Иезо. Чтобы пополнять такой пробел, другой полководец пожертвовал второе такой же величины зеркало, с картой Иезо на обратной стороне. Алтарь здесь отделен от остальной части храма небольшим промежуточным помещением, пол которого выложен каменными плитами. Я в первые раз видела такое устройство в храме.

Китано Тен-джин служит, между прочим, великолепным образчиком святилищ той разновидности японского синтоизма, которая зовется Риобу-Синто и которая представляет пеструю я органически тесную смесь древних синтосских верования с буддизмом и различными народными суевериями.

Киотский императорский дворец и бывшие шогунский замок в настоящее время недоступны публике; разрешение на осмотр их является особой милостью микадонального правительства.

Снаружи бывший замок шогунов[51]51
  Ниджо-носиро


[Закрыть] представляется обширной крепостью, с валами, поросшими вековыми деревьями, с каменными массивными стенами и с белыми башнями по углам. Иезу, основатель последней династии шогунов, правивших Японией, выстроил этот замок для того, чтобы он мог служить ему, при посещениях Киото, надежным опорным пунктом на всякий случай. В новейшей истории Японии замок Ниджо-но-Сиро замечателен тем, что здесь в 1868 году ныне царствующий микадо торжественно обещал даровать своей стране представительные учреждения.

Дворец микадо[52]52
  Го-шо


[Закрыть] занимает чуть не 20 десятин земли; он обнесен со всех сторон высокой стеной, сделанной из глины и оштукатуренной; сверху стена эта крыта черепицей, a снаружи окружена узким, неглубоким рвом, наполненным водою. Шесть деревянных, обитых железом ворот, со своеобразно-изогнутыми крышами, ведут внутрь дворцовой ограды.

Один взгляд на эти два здания: Го-шо и Ни-джо, лучше всяких слов показывает, чем были микадо при шогунах: крепость была выстроена для реального властителя, железной рукой правившего страной; во дворце жило существо, бывшее в сущности единственным законным источником всякой власти в стране, но окутанное мистическим туманом, как живое воплощение божества, которому не подобает нести на плечах тяготы и неприятности земной власти; стены замка были в состоянии выдержать какую угодно осаду; стены же дворца, вполне достаточные, чтобы держать божество взаперти, как в храме, не могли противостоять никакой серьезной атаке.

На одном из холмов, находящихся в соседстве с дворцом микадо, виднеется большое белое здание европейской архитектуры: это так называемый «христианский университет» для туземцев, основанный в 1875 году американскими миссионерами. Учреждение заключает в себе: теологический факультет, две школы и госпиталь.

Неподалеку от дворца находится достоянная киотская выставка, расположенная в прекрасном парке. Выставка эта представляет ряд высоких, длинных деревянных зданий, соединенных между собою галереями. Вдоль одной стены их идут окна, вдоль другой помещаются отделения с продуктами промышленности как самой страны, так и окрестных провинций. Из выставленных предметов особенно хороши вышивки. Я видела здесь расшитую шелками ширму[53]53
  она стояла под стеклянным колпаком


[Закрыть], которая получила золотые медали на трех иностранных выставках[54]54
  венской и двух парижских


[Закрыть]: какая роскошная, художественная работа! Очень недурны также cloisonnes и бронзовые вазы с выгравированными на них рисунками[55]55
  специальность Киото


[Закрыть]. Целый ряд галерей наполнен исключительно картинами из жизни животных, птиц, рыб, насекомых, японскими ландшафтами и жанровыми картинками. Картины рисованы большей частью сепией: все это – произведения современных туземных художников. Есть много вещей, мастерски исполненных. Затем идут шелка, лакированные вещи, изделия из бамбука, соломы, металлических сплавов, камня и проч. Подобные постоянные выставки устроены в настоящее время, по распоряжению правительства, во всех больших городах страны. Цель их – ознакомление народа с лучшими произведениями туземной промышленности и искусства и поднятие таким путем уровня художественного вкуса в массах. Тут же рядом с постоянной выставкой находится так называемая Канкоба, то есть постоянный базар, очень оригинальное японское учреждение. Такие базары имеются теперь почти во всех, сколько-нибудь значительных городах страны; предметы, выставленные в них, оказываются, в большинстве случаев продуктами местной промышленности и продаются по определенной правительством, очень умеренной таксе. Публика, покупающая вещи на таких базарах, гарантирована, во-первых, от всякого надувательства, а, во-вторых, за очень недорогую плату получает предметы сравнительно весьма хорошего качества.