Текст книги "Волчонок на псарне (СИ)"

Автор книги: Анна Чарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Легионеры мне подконтрольны или нет?

– Скорее нет, но они будут обязаны всячески содействовать тебе.

– Но почему я, а не, скажем, Бажен? Я ж слепыш, ни допросить толково не смогу, ни внушение использовать.

– Нужны неожиданные решения и смелость, а это по твоей части.

– Город знатно завшивел, – скривился Дарий, хотелось думать, что ему поручили стоящее дело, а не тухлое, плод фантазий адмирала Фротто. – Крысы не только среди флотских, но и среди легионеров, и в городском совете. Такое дело не провернешь в одиночку. Опасную работу ты мне предлагаешь...

Йергос, смотревший пристально, как голодный гриф – на жертву, полную сил, кивнул:

– Именно поэтому я пригласил тебя. И не ошибся. Видел бы ты, как заблестели твои глаза! Ты сейчас знаешь, на кого похож, да? На ищейку, взявшую след дичи.

– Ты знал, что я не откажусь.

– Конечно.

– Когда приступать?

– Вчера.

– Понял, чем раньше, тем лучше. Пусть официально это случится с завтрашнего дня, я не спал ночь, и думаю, что сегодня из меня никудышный сыщик.

Дарий солгал: мысленно он уже вертел в руках запутанный клубок и думал, с какого края к нему подступиться, за какую из нитей потянуть. Начать нужно с самых низов, но сперва узнать, какие товары ввозятся в Дааль с Беззаконных земель, сколько ввезено законно, а сколько, возможно, прибыло тайно. Побродить по рынку, с людьми поговорить, особое внимание уделить парусной ткани и пряностям.

– Какие я могу применять средства для дознания?

Йергос прищурился и улыбнулся:

– Ты ж понимаешь, да? В интересах следствия допускается нарушение личного пространства, применение методик влияния и подавления воли – все то, что запрещено другим магам... Я уверен, что злоупотреблять властью ты не будешь, да?

Погруженный в мысли Дарий кивнул. Эта работа ему нужна, чтобы забыться. Взять след и гнать, гнать крыс, а потом одну за другой схватить их за горло. Злобно улыбнувшись своим мыслям, Дарий сказал:

– Мне нужен список товаров, привезенных оттуда, и образцы. Думаю, остальное – дело нескольких недель.

– В этом тебе поможет или адмирал, или городской голова... Ты же собирался выспаться, да?

– Я передумал. Пиши бумажку с гербовой печатью, которую можно будет ткнуть в нос любой даальской крысе.

Йергос снова сидел на краю стола, покачивая ногой, держал в руках свиток и довольно щурился, а вот Дарию было не до смеха:

– Я настолько предсказуем, что ты был уверен в моем согласии?

– Знай свои слабые стороны и попытайся сделать их сильными, – Йергос вручил свиток и добавил: – Знаешь, как тебя называют за глаза?

– Конечно. Черный пес, – Дарий прочел приказ и оскалился. – Не вижу в этом ничего оскорбительного. Собаки – разумные создания, некоторые даже разумнее людей. Преданные к тому же, не просто так люди доверяют им свои жизни. Гораздо обиднее быть Шакалом, не правда ли? К тому же, мне кажется, пэрр Арлито не заслужит столь скверное прозвище.

– Полностью с тобой согласен.

Шагая по коридору, Дарий уже не был так уверен в своих силах, потому что злоумышленник наверняка действует под прикрытием кого-то из своих, и доверять никому не стоит, в том числе Йергосу. Следует обратить внимание на того, кто будет больше всех интересоваться ходом расследования. И откуда это чувство, будто над головой сгущаются тучи?

Глава 3. Джерминаль. Пора Выбора

Обнимая Кукуню – тряпичную куклу с бусинами-глазами и нарисованным ртом, – девочка прижималась к деревяшкам пола под кроватью. Глаза привыкли к темноте, и она увидела неровную линию, где половица примыкала к половице, черную дырку мышиной норы. Лучше пусть мышь, чем пьяный папка!

Вчера в трактир приехали богатые, девочка играла на флейте, и они с отцом заработали три монеты. Папка был добрым и дал ей один ном, она за пять о купила Кукуню – очень давно хотелось. Сегодня деньги почти кончились, если не считать сдачи, потому папка пьяный и злой. Хорошо если он не помнит о деньгах, которые дал ей, а если помнит?

Еще давно папка поколотил ее – подумал, что она деньги украла, а на самом деле он уснул за столом пьяным, и его обворовали. Потом он протрезвел, попросил прощения, купил дочери булочку с маком и леденец на тонкой палочке, и она простила – куда деваться-то, кроме отца у нее никого нет. Старшая сестра не считается – у нее злой муж. Такой злой, что прошлой зимой выгнал папку так, что аж побил.

Когда открылась дверь в комнату, девочка вздрогнула и зажмурилась.

– Джерминаль! – позвал отец. – Ты где?

Отозваться? Страшно, тогда он сразу побьет. Промолчать? Побьет позже. А может, если спросит за деньги, сказать, что он ничего не давал – бывало, он забывал о том, что делал. Вдруг и сейчас забыл, а зовет просто так. Все-таки правильнее вылезти, а Кукуня пусть здесь побудет.

Молча Джерминаль вылезла из-под кровати, глянула на отца с ужасом, потом улыбнулась, ведь он не злился, наоборот, принес лепешек, сыра и молока. Сел, растопырив колени, и принялся нарезать лакомство.

Он наклонялся так низко, что седые космы свешивались до самого стола, закрывая лицо, поросшее двухдневной щетиной.

– Ты чего там пряталась? Набедокурила?

Девочка мотнула головой, уселась на койку и с вожделением воззрилась на душистый сыр и лепешки, пахнущие так, что в животе урчало. Но приходилось ждать, потому что отец не любил, когда таскают еду раньше трапезы.

– Готовься, сегодня бэрры опять придут, всю ночь играть будем.

Разложив сыр на кусках лепешки, отец выпрямился и пристально посмотрел на дочь, втянувшую голову в плечи. Придвинул к ней стакан молока и лепешку с сыром.

– Ешь, а то совсем отощала. Другие девы в твоем возрасте уже расцветают, а ты, как бледный больной цыпленок.

Крякнув, он отцепил от пояса баклагу с водкой, приложился к ней. Джерминаль принялась быстро жевать, чтобы поскорее расправиться с обедом и уйти на задний двор поиграть – пьяный папка невыносим. Опять ругать начнет.

– Хозяин знаешь, что сказал? – спросил он, и девочка подавилась, закашлялась. – Что мы дармоеды, наживаемся на нем, хорошую комнату занимаем. Велел тебе днем отправляться на скотный двор и Фрее помогать. Что, не по нраву тебе? Ничего, поработаешь пока. Не все ж мне тебя на горбу тащить. А как расцветешь, полегче будет. Хотя... – он махнул рукой и отвернулся.

Почему будет полегче, Джерминаль не знала, но ей нравилось думать, что когда-нибудь она научится играть красиво-красиво, перестанет бояться отцовских капризов, выйдет замуж за доброго человека. Он представлялся высоким, светловолосым, как она сама, и с голубыми глазами.

– Сегодня ладно уж, посиди дома, – сменил отец гнев на милость. – На скотный двор завтра пойдешь. Какой с тебя толк, ума ни приложу, тебя ж конь сдует. Только дохнет – и сдует, – отец хохотнул, снова приложился к фляге, он уже начал пьянеть, и его глаза сощурились, покраснели. – Другие девы в одиннадцать лет уже о-го-го, а ты... имей в виду, что красивым девочкам охотнее дают деньги, чем заморышам.

Пока отец ел, Джерминаль сидела, глядя на муравья, пытающегося стащит крошку со стола совсем близко от папкиной руки, и очень за него болела. В конце концов муравей шлепнулся на пол, выронил крошку, но не разбился, снова взялся за нее. Девочка выдохнула с облегчением.

На папку она не злилась, понимала, как ему тяжело с таким никчемным созданием – корми ее, пои, играет она плохо, людей боится. Наоборот, спасибо ему, что не бросил, когда мама умерла, и бродячим актерам не продал... Хотя кому она нужна? И даром ведь не возьмут. А папка бывает хорошим и ласковым. Один раз обнял, расплакался, кровинушкой назвал. Джерминаль очень старалась, чтобы он еще раз ее приласкал, но, видимо, у нее плохо получалось.

Наконец он ушел, Джерминаль подождала, пока стихнут его шаги, достала из-под кровати Кукуню и рассмеялась. Платье у нее было ярко-красное, как настоящее, и волосы почти как настоящие, и шляпка. Теперь надо засунуть ее в мешок, чтоб хозяйские дети не отняли, и уйти в лес, подальше от всех.

Где же взять этот мешок? Наверное, лучше всего стащить в конюшне, их там много пустых. Не стащить даже – взять на время, а потом вернуть. Никто не заметит. Джерминаль залезла под кровать наполовину, спрятала куклу, а когда собралась назад, почувствовала, что кто-то наблюдает за ней. Ощущение было настолько явным, что она оцепенела и не могла двинуться ни вперед, ни назад.

Кто это? Папка вернулся? А вдруг воры? Если воры, надо кричать... Но не получалось раскрыть рот. Обливаясь холодным потом, Джерминаль все-таки вылезла, но никого в комнате не обнаружила. Только она собралась выдохнуть с облегчением, как мир мигнул, и она очутилась в совершенно белой комнате без окон, с единственной закрытой дверью.

Страх отступил, потому что каждому ребенку, едва он начинал ходить, рассказывали о времени Выбора, когда нужно принять или отвергнуть магический дар. Если примешь его и войдешь в дверь, то Безымянный Спящий, покровитель мира Справедливости, взамен заберет что-то или кого-то очень важного. Но после этого ребенок станет магом и отправится в особенную школу.

Она была совсем маленькой, когда старший брат, Яр, сделал выбор и стал магом, но мама с еще одной сестрой заболели. Папка продал дом и заплатил магу-лекарю, но мама и сестра все равно умерли, а Яр сбежал в свою школу. Отец уверен, что они умерли из-за Яра.

У Джерминаль закружилась голова, она шагнула к двери и погладила золоченый узор – переплетенные ветви какого-то дерева. Холодный, скользкий, настоящий. Если бы она была мальчиком, то распахнула бы дверь, все равно мама уже мертва, а папка вряд ли нужен Спящему. Или все-таки нужен? При мысли, что и папка умрет, сделалось тоскливо. Скорее всего, Спящий заберет глаза, красоту, здоровье, но разве будет хуже? Что толку с этого всего, когда каждый тебя пинает, как бездомного щенка?

Но Джерминаль была девочкой, а девочкам за дверь нельзя. Тех, кто ослушался, маги находили и убивали у всех на глазах – волшебство не для женщин. Но раз сам Спящий и девочкам предлагает переступить порог, значит все-таки можно?

Джерминаль прижалась щекой к двери. Если открыть ее, тогда маги поймают и убьют как ведьму, зато хоть чуть-чуть она побудет сильной, и отец не посмеет ругаться... Но если убьют, она никогда не станет девушкой и не выйдет замуж.

Так хотелось за дверь и так не хотелось умирать, что Джерминаль села на белый пол и расплакалась. Когда слезы закончились, она обнаружила себя в середине пропахшей водкой комнаты, Кукуня лежала рядом лицом в пол. Джерминаль протяжно всхлипнула, размазала слезы. Все, теперь она никогда не станет могущественным магом, будет простой женщиной, слабой и трусливой. И никогда не посмеет противоречить, когда папка ругается ни за что. Завтра пойдет на скотный двор и будет убирать за лошадьми и коровами.

Она обняла Кукуню и принялась раскачиваться сидя. Так грустно было, так безвыходно, что прямо хоть сейчас умирай!

Джерминаль не умерла, легла на кровать и уснула в обнимку с куклой.

Разбудил ее отец – испуганный, всклокоченный. За окном уже было темно, Джерминаль спрятала куклу под одеяло, вскочила, вытаращилась на папку, не понимая, чего же он хочет. Отец швырнул в лицо нарядное платье цвета недоспевшей вишни:

– Переодевайся! Поторопись, они уже приехали и хотят танцевать.

Джерминаль стянула платье через голову и прикрылась руками, отчего-то уверенная, что в комнате есть кто-то еще. Огляделась, но никого, кроме папки, не было.

– Да что ж ты телишься? – воскликнул он.

Странное ощущение никуда не делось: здесь кто-то чужой. Не добрый и не злой. Думая об этом, Джерминаль надела нарядное платье, расплела сначала одну тонкую косичку, затем вторую, светлые волосы легли волной до лопаток и уже не выглядели такими жидкими, причесалась, намазала губы кусочком свеклы. Отец наблюдал и нервно топал ногой, и еще смотрел кто-то невидимый. Захватив флейту, Джерминаль сбежала по деревянным ступенькам в харчевню, откуда доносился хохот и тянуло жареным мясом.

Все столики были заняты, нескольким дядькам не хватило места, и они стояли, но обернулись, когда спустилась Джерминаль. Все сейчас смотрят на нее, видят, какая она неудалая, и ждут, когда она споткнется. Втянув голову в плечи, девочка рванула к отцу, спряталась за ящик шарманки, но люди были и сзади, сверлили спину взглядами.

Папка взял Джерминаль за плечи и поставил так, чтобы все ее видели.

– Готова? Помнишь, что играть сначала?

Главное, не смотреть по сторонам, представить, что никого нет, есть только музыка... Джерминаль поднесла флейту к губам, скосила глаза на отца. Он кивнул и принялся крутить ручку шарманки – полилась мелодия. Точнее, не полилась, а понеслась, как карета по колдобинам, и звук противный – тын-дын-дын, тын-дын-дын. Джерминаль подхватила мелодию, попыталась оживить ее флейтой. Как всегда во время игры, она настолько увлеклась, что перестала замечать людей в баре, была лишь мертвая музыка, в которую нужно вдохнуть жизнь.

Вместо пьяных лиц появилась другая картинка – пожухлые листья на дороге. Пение флейты – дыхание ветра, ветер подхватывает листья и несет, бросает вверх, и они осыпаются снегом, кружит, кружит и снова несет, несет. Листья распрямляются, наполняются жизнью, желтеют, краснеют, начинают зеленеть. Миг – и это не листья, а цветы, несметное множество цветов, которые меняют форму: ромашки, розы, ирисы, желтые ромашки, розовые розы, бурые ирисы...

Джерминаль стоит в оке циклона, а вокруг раскручивается воронка из цветов, и тут голос отца врезается в сказку:

– Джерминаль!

Девочка вздрагивает, опускает флейту и запрокидывает голову: с потолка на нее, на ошеломленных посетителей, на злого и растерянного папку сыплются алые лепестки роз. Она улыбается, ей нравится фокус.

– Браво! Восхитительно! – воскликнула тетка с большой грудью, сидящая на коленях у бородатого мужика, похожего на разбойника.

По харчевне пронесся восторженный вздох, и тишина взорвалась овациями. Джерминаль невольно попятилась, пока не уперлась спиной в шарманку. Отец поклонился посетителям, дернул девочку, и она тоже опустила голову. Зазвенела брошенная монета, еще одна подкатилась к ногам.

– Еще давай! – прокричал "разбойник".

Отец собрался крутить шарманку, но бородатый встал, вытащил меч из ножен:

– Вон пошел! Девочка, играй.

Только бы он не уходил! Папка посмотрел затравленно, но не ушел, остался.

– Давай, – проговорил он одними губами, сел на корточки, дрожащей рукой поднял монеты.

Джерминаль зажмурилась, поднесла флейту к губам, заиграла "Аделию", и в темноте начали распускаться белые цветы, которые превращались в голубей, взмахивали крыльями, устремлялись в небо и терялись в синеве.

По залу затопали десятки ног – почтенная публика танцевала, а Джерминаль играла, не открывая глаз. Закончив "Аделию", она исполнила песню моряка, гости принялись подпевать – многоголосо и фальшиво.

Джерминаль осмелела, вспомнила мелодию "Вместе навсегда", сыграла и ее – вокруг нее плясали пары, менялись партнерами, крутились, зацепившись локтями. Ей самой стало весело, так весело, что захотелось кружиться, и она начала играть все зажигательные мелодии, какие помнила.

Подавальщица сновала туда-сюда, носила огромные кружки пива, иногда останавливалась и еле удерживалась, чтоб не пуститься в пляс вместе с гостями. Даже пузатый хозяин переминался с ноги на ногу. Люди крутились водоворотом вокруг худенькой девочки, а она наслаждалась игрой и всеобщим вниманием, но вскоре ей показалось странным буйное веселье, Джерминаль прислушалась к себе и увидела прозрачные потоки, которые проходят сквозь нее, наполняют силой и заставляют людей плясать, как игрушечных человечков на нитках, привязанных к ее флейте.

Испугавшись, что люди умрут от усталости, Джерминаль стала играть, что в голову пришло, и посетители успокоились, расселись по местам, загудели, приступая к трапезе.

Что произошло? Откуда лепестки? Это папка придумал фокус? Или... Джерминаль только сейчас заметила горку монет у своих ног, их хватит надолго!

И все-таки мысль не отпускала. Что будет, если сыграть печальную мелодию? Джерминаль представила мертвую маму – она помнила похороны, – оживила чувство, что мама, такая молодая и красивая, никогда не вернется, ей будет холодно и сыро там, под землей. Вплела чувство в кружево мелодии, осмотрела посетителей – они приуныли, а грудастая тетка плакала, промокая глаза салфеткой. Даже "разбойник" пригорюнился и выпятил губу.

Нет, пусть лучше все веселятся, но не танцуют!

И снова захохотали женщины, которых папка почему-то называл "пропащими", загудели мужчины, зазвенели кружки пива и ложки. Вот теперь хорошо! Теперь совсем отлично, только почему-то тошнит, звенит в ушах и темнеет перед глазами.

Джерминаль пошатнулась, выронила флейту и села на корточки. Стало так темно, что она пыталась найти ее на ощупь. Голосов не разобрать, они слились в многоголосый гомон, только папку слышно, но словно издалека:

– Дочка, ты... Что с тобой?

Последнее, что помнит Джерминаль – она валится набок, по-прежнему ничего не видя, и кто-то берет ее на руки.

***

Очнулась Джерминаль в темном сарае на соломе, а не в комнате при постоялом дворе. Закуталась в рваное одеяло, обняла Кукуню, лежащую рядом, и ее скрутило голодным спазмом. Есть хотелось так, будто она месяц крошки во рту не держала. Если бы сейчас мимо пробегала мышь, Джерминаль съела бы ее вместе со шкуркой и костями.

– Проснулась? – в темном углу завозился отец – приступ прекратился, и девочка, предчувствуя недоброе, отползла к мазаной глиной стене, вздрагивая и икая.

Отец шагнул из темноты и бросил ей лепешку, как собаке. Он так себя вел, когда Джерминаль очень его расстраивала и подводила. Сейчас тоже подвела, упала в обморок, когда играла. Или нет? Или случилось что-то ужасное?

Запах лепешки защекотал ноздри, Джерминаль схватила ее и принялась поглощать, даже не запивая. Ни одной мысли не осталось, был только голод, который от лепешки не прекратился, а немного поутих. И почему так нестерпимо хочется есть?

– Пап, можно еще? Пожалуйста! – пролепетала она.

Отец сел перед ней на корточки, впился взглядом, как в мерзкое насекомое, упавшее в похлебку. Джерминаль судорожно вцепилась в куклу, отползать было некуда – она и так уперлась в стену.

– Смерти моей хочешь? – прорычал отец, склонив голову набок.

Девочка замотала головой. Она лихорадочно искала ответ на вопрос, что же настолько ужасное она сделала, но не находила его.

– Хочешь. Иначе зачем ты ходила за дверь?

Сначала Джерминаль не поняла, о чем он, потом сообразила, что он имеет в виду дверь, которую она хотела, но испугалась открыть, когда настало время Выбора, и пискнула:

– Я не открывала ее! Клянусь! Почему ты подумал... Правда, не открывала!

– Врешь! – папка замахнулся и отвесил ей оплеуху – Джерминаль упала в солому и замерла. – Я же вижу, что ты была за дверью. Иначе как ты заставила всех тех людей плясать? Как заставила заплатить нам столько денег?

– Не знаю, – пролепетала она.

Что ему ни скажи, он не поверит, как тогда, когда говорил, что она украла деньги. Плачь, умоляй – все попусту. Если он решил, что она провинилась, то нельзя убедить его в обратном.

– Когда маг слишком расходует силы, он засыпает, – продолжал обвинять отец. – А потом, просыпаясь, хочет есть, как ты сейчас. Но почему? И я, и мама объясняли тебе, что девочкам нельзя за дверь. Теперь если маги найдут тебя, то убьют, а найдут они быстро, уж поверь. И что мне с тобой делать?

Джерминаль представила, как ее поймали и ведут на костер, и стало безумно обидно, ведь она не ходила за дверь, хотя могла! Задыхаясь от негодования, Джерминаль вскочила, топнула ногой и закричала:

– Почему ты не веришь мне? Я говорю правду! Я не ходила за дверь! И не знаю, почему там все случилось. Вдруг оно само? Почему у тебя всегда виновата – я? Лучше мне вообще не рождаться! Пусть меня найдут маги! Они-то узнают, что я не вру!

Враз обессилев, девочка села, опустила голову. Слез не было. Хотелось есть, кружилась голова. Казалось, что в душе облетели все листья, и их кружит ветром. Сейчас папка приложится к баклаге, посмотрит с осуждением, заберет вещи и уйдет, а она останется в холодном сарае одна-одинешенька, никто не обнимет, никто не защитит. Скоро похолодает, и придется искать жилье, а кто ж ее, неумеху, пожалеет? Так и замерзнет под плетнем.

Ну и пусть! Ну и скорее бы!

Отец булькнул водкой, сел рядом, зашуршал соломой.

– Неужели ты, правда, не поняла, что случилось? И лепестки эти с неба... Как?

Отвечать Джерминаль не стала – она сама не знала. Думала, это заранее подготовленный фокус, а что люди танцуют – то им просто весело... Это уже потом она заподозрила неладное, но не успела ничего понять – в обморок упала.

– Папа... Я правда не ходила за дверь. Даже не открывала ее, только потрогала. Оно могло само... Ну, я могла сама стать магом? Без двери?

Отец лег на спину и ответил:

– Не знаю. Может, и могла, но я о таком не слышал.

Он больше не обвинял и не злился, наоборот, успокоился и говорил с ней, как со взрослой. Джерминаль осмелела и затараторила:

– Если оно само так стало, значит, я не виновата, и никто меня не убьет? А может, оно больше не... Ну, я так больше не смогу?

– Правда не знаю, малышка, – он протянул Джерминаль еще лепешку и кусок сыра.

Она затряслась от голода и быстро все съела, хотя раньше ей столько еды хватало на целый день. Одно ее радовало: папка был добрый, с ним можно говорить, он не накричит и не ударит. Боясь спугнуть везение, она тоже легла и подкатилась ему под бок.

– У тебя рано наступила пора Выбора. Мне было тринадцать и маме тоже, мы ждали и готовились, и уже знали, что не примем дар.

– У меня была странная дверь, светлая, с золотым узором, – поделилась Джерминаль. – Я ее рукой потрогала – она как настоящая! И вообще ты туда прямо попадаешь, в эту комнату. Я тоже не хотела ее открывать... Нет, хотела, конечно, но представила, что и ты умрешь, и передумала. И вырасти хотелось, а так меня маги поймали бы.

Папка неожиданно сгреб Джерминаль в объятия, поцеловал в лоб, дохнул перегаром:

– Девочка моя, кровиночка. Никого у меня больше нет!

Так стало радостно и больно, что Джерминаль не выдержала, обняла папку и расплакалась. Одного она желала – чтобы он навсегда оставался таким добрым. Пусть все будет по-прежнему: неудалая страшненькая она и папка с шарманкой и баклажкой водки. Не надо никаких магических сил, больших денег и прочего. Пусть папка – будет, ведь теперь ясно, что она ему очень-очень нужна.