Текст книги "Случайный граф"
Автор книги: Анна Беннетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Глава 5
О том, как я поцеловала джентльмена в карете
Не могу сказать, что советую кому-нибудь повторить подобное. Сочетание насквозь промокшей одежды и тесноты внутри кареты оставили у меня несколько туманное впечатление. Даже окна запотели. Однако я считаю, что показала себя с лучшей стороны, учитывая, что впервые поцеловала красивого графа. Впервые поцеловала джентльмена, если уж на то пошло. (Я не буду считать нашего соседа Уильяма, так как нам было всего двенадцать лет и мы целовались на спор.)
Я подозреваю, что лорд Р. был бы шокирован, узнав о недостатке у меня опыта, учитывая смелость и компетентность, проявленные мной в коляске. Хотя поцелуям придается слишком много значения, я рада сообщить, что освоить этот навык не так уж и сложно. И хотя я бы не назвала это занятие неприятным, во время его у меня появились неожиданные симптомы. Я уверена, что именно тесное пространство виновато в том, что у меня колотилось сердце, а желудок делал кульбиты. Этому не стоит удивляться, поскольку, как я уже говорила, условия были не самыми комфортными. Я упоминала о том, что меня охватил невыносимый жар?
На следующий день после обеда Фиона размышляла над тем, не нарисовать ли графа. Даже сейчас, спустя почти двадцать четыре часа после их встречи в парке, она легко могла вспомнить текстуру его волос, легкую щетину на подбородке и настороженное выражение его лица. Она также помнила ощущение от прикосновения его руки и волну смятения, которая прокатилась по ее телу от этого прикосновения. Да что там, она не могла думать ни о чем другом.
И именно поэтому она еще пока не могла его рисовать. В характере лорда Рэйвенпорта были грани, которые она не могла запечатлеть углем на бумаге: то, как его глаза были сначала холодными, а потом вдруг становились горячими; то, как изгиб его рта мог выражать недовольство, а через долю секунды – интерес.
Граф все еще оставался для нее загадкой.
Поэтому Фиона набросала по памяти портрет викария. Точнее, она сидела в гостиной и пыталась это делать, пока ее сестра Лили безжалостно допрашивала ее.
– Ты сказала, что лорд Рэйвенпорт попросил разрешения нанести тебе сегодня визит. – Лили расхаживала перед диваном, на котором сидела Фиона, притворяясь, что поглощена рисованием очков викария.
– Да, – подтвердила Фиона, возможно, в пятый раз за утро. Она сообщила об этом своей семье за ужином вчера вечером, чтобы появление графа не застало их врасплох. Ее мачеха чуть не подавилась ростбифом, а сестра уронила вилку, услышав эту неожиданную, но очень приятную новость.
Лили перекинула через плечо каскад темных кудрей и скрестила руки на груди:
– И он сказал тебе об этом во время случайной встречи в парке?
Фиона пропустила мимо ушей скептический тон сестры. И увернулась от взгляда ее проницательных зеленых глаз.
– Именно так, – сказала она небрежно. Как будто такое происходило с ней каждую среду.
Лили склонила голову на сторону:
– А как бы ты описала тон просьбы графа? Он был сдержан и вежлив? Или страстен и откровенен?
Боже правый. Фиона нахмурилась над рисунком, который держала на коленях, надеясь, что викарий простит ей ту маленькую ложь, которую она собиралась сказать. Ведь правда заключалась в том, что не граф просил разрешения прийти, а она велела ему это сделать. Она ответила:
– Он был сдержан. – Это было ближе к правде, чем страстен и откровенен.
Лили кивнула, усваивая новую информацию:
– Неудивительно. Он довольно холоден, не так ли? Сомневаюсь, что лорд Рэйвенпорт хоть немного склонен к романтическим жестам.
Холоден не совсем то слово, которое Фиона бы избрала для описания графа, но она поняла, что сестра имела в виду.
– Он довольно неулыбчив, – сказала Фиона. И упрям. И доводит людей до белого каления. Но было слишком поздно искать другого потенциального мужа. Кроме того, она не была уверена, что хочет это делать.
– Должно быть, ты произвела на него впечатление на балу в Норткрофте, – размышляла Лили.
– Ты имеешь в виду тот вальс, когда мне почти удалось завалить его на себя?
– Он очень красив, – ответила Лили. – Так что у меня возникают мысли и похуже.
– Лили!
– Ты писала о нем? В дневнике, я имею в виду?
Фиона посмотрела на дверь, чтобы убедиться, что их мачеха не подкралась незаметно. Вскоре после завтрака она ушла в свои комнаты с горничной, чтобы подготовиться к приезду графа.
– Я начала вести дневник, – сказала Фиона, – как и обещала.
Лили сложила руки в восторге:
– Очень хорошо. – Блеск в ее глазах мог бы заставить Фиону занервничать, если бы она не знала наверняка, что Лили никогда не опустится до того, чтобы рыться в ее спальне или вторгаться в ее частную жизнь.
Что не означало, что Лили сдерживалась в попытках вытянуть информацию из Фионы, используя все имеющиеся в ее распоряжении средства.
– Ты написала о том вечере, когда был бал? А о встрече в парке?
Фиона сжала губы и начала напевать какую-то мелодию, рисуя пряжку на правом ботинке викария.
Но Лили было нелегко сбить с толку.
– Дорогой дневник, – драматично продекламировала она, – граф – существо одновременно угрюмое и восхитительное. У него лицо Адониса и тело…
– Ну хватит, – сказала Фиона, подняв ладонь. – Может, твой дневник и полон писанины влюбленной школьницы, но уверяю тебя, мой – нет. – Сама идея была абсурдной, и гром ее разрази, если она когда-нибудь поддастся таким дурацким, сентиментальным импульсам. – И поскольку лорд Рэйвенпорт может очень скоро войти в наши двери, не пора ли начать притворяться воспитанными молодыми леди, которые не теряют головы только лишь из-за того, что к ним в гости приходит джентльмен?
– Лорд Рэйвенпорт не просто джентльмен, – сказала Лили. – Он таинственный красавец и к тому же граф… Можешь быть уверена, что матушка выставит себя с самой глупой стороны, как только он ступит на порог.
Фиона поежилась:
– Знаю. Поэтому я надеюсь, что ты поможешь мне доказать, что у нас не вся семья слетела с катушек.
Хихикнув, Лили обошла Фиону со спины и заглянула через плечо в блокнот у нее на коленях:
– Еще один прекрасный рисунок, Фи. – После небольшой паузы она спросила: – Мне кажется, или добрый викарий осуждает нас?
Фиона посмотрела вниз на доброе лицо викария и его мудрые глаза, а затем вздохнула:
– Нет, тебе не кажется. – Казалось, священник знал о ее тайных делах и не одобрял ее секреты и поцелуи в каретах с графами.
Лили засмеялась:
– Я собираюсь встретиться с Софи в парке. Хочешь присоединиться к нам?
– Думаю, останусь дома и закончу этот портрет. Но, пожалуйста, передай Софи мои наилучшие пожелания и не задерживайся слишком надолго. Ты будешь нужна мне здесь, когда придет граф.
– Я не оставлю тебя наедине с ним. – Лили ласково сжала плечи Фионе. – Вернусь через час или около того.
– Спасибо. – Как только Лили ушла, Фиона достала записку шантажиста из нижнего ящика своего бюро.
Всякий раз, когда она начинала сомневаться в благоразумии этой затеи – выходить замуж за незнакомого ей человека, она доставала письмо и перечитывала, позволяя себе полностью прочувствовать, насколько ужасна угроза. Ее взгляд упал на низ первой страницы, где было написано:
Чтобы Вы не сомневались в моей решимости, я приложил точную копию письма, которое написал в «Лондонские сплетни». Получив от вас требуемую оплату, я уничтожу письмо и унесу тайну Вашей семьи в могилу. Даю слово. Однако если я не получу от вас полной суммы, то немедленно доставлю письмо в газету для публикации в следующем же выпуске.
Фиона глубоко вздохнула, прежде чем достать следующую страницу. Письмо шантажиста в «Сплетни» было написано в такой пикантной и вызывающей манере, что не останется жителя Лондона, который не купил бы этот выпуск – если, конечно, Фиона не помешает его публикации:
Мисс Лили Хартли, младшая дочь богатого владельца нескольких мельниц, может похвастаться не только красотой и богатством, но и мрачной, скандальной тайной в своей биографии. Ее родная мать бросила ее, когда та была еще совсем маленькой, оставив на пороге дома, где она могла легко погибнуть от холода, если бы не Божья милость.
Истина заключается в том, что женщина, которая родила мисс Хартли, не кто иная, как владелица самого известного в Мейфэре публичного дома. Достаточно лишь взглянуть на лица юной дебютантки и мадам Серены Лабель, чтобы убедиться, что они действительно мать и дочь. Однако дополнительным доказательством тому служит сувенир, найденный в свертке с брошенной малышкой. Младенец госпожи Лабелль был найден в одной пинетке с вышитой буквой Л. Внутри пинетки была записка со словами: «Пожалуйста, позаботьтесь о моей любимой Лили». Мадам оставила вторую пинетку себе, чтобы никогда не забывать о своем поступке.
Мисс Хартли, несомненно, предпочла бы держать правду о своем происхождении в тайне, но поскольку пришло ее время оказаться на ярмарке невест, будет справедливым рассказать правду о ней тем джентльменам, которые могли бы ею заинтересоваться: в ее венах течет дурная кровь.
Ни учеба в институте благородных девиц, ни королевское приданое не могут скрыть того, что мать мисс Хартли – шлюха.
Фиона не поверила бы в эту историю, если бы шантажист не упомянул о пинетке и записке, оставленной в ней. Сколько ночей они с Лили не спали, думая о ее родной матери? В их романтических мечтах мать Лили была принцессой, вынужденной покинуть свое королевство. Не имея возможности заботиться о любимом ребенке, она оставила Лили в семье, которая будет ее обожать.
Фиона и Лили наивно верили, что однажды изгнанная принцесса появится у их дверей с пинеткой в руке, умоляя Лили о прощении и приглашая ее переехать во дворец, где она займет место, которое заслуживает по праву рождения.
И в воображении Лили и Фионы Лили ответит, что они с Фионой родные сестры и их просто невозможно разлучить. Потерянная мать Лили должна будет довольствоваться тем, что Лили и Фиона будут жить во дворце шесть месяцев в году, поскольку оставшиеся полгода они будут проводить в Лондоне с семьей Хартли.
Вышитая пинетка должна была стать ключом к тайне, который привел бы Лили в объятия еще одной любящей ее семьи.
А это оказалась улика, которая могла уничтожить будущее ее сестры.
Небольшой драгоценный подарок, который способен разделаться со всеми ними сразу.
* * *
Пока Грэй стоял на пороге дома Хартли, собираясь постучать в дверь, у него возникло пугающее чувство дежавю. Месяц назад он так же наносил визиты Хелене и вежливо беседовал с ее семьей, пытаясь понравиться. И ненавидел каждое мгновение этих визитов.
Если и было что-то хорошее в том, что его бросила невеста, так это то, что он больше не должен был притворяться, что ему интересны десятки сортов роз, которые суетливая мать Елены выращивала в своем богом забытом саду. Он больше не обязан был учить плаксивого избалованного младшего брата Елены фехтовать, ему больше не нужно было курить старые сигары и вести пустые светские разговоры с ее нудным отцом.
Теперь время Грэя принадлежало только ему, и он не отвечал ни перед кем, кроме своей бабушки, за которую он с радостью бы отдал жизнь.
Но прямо сейчас он стоял у чертовой парадной двери мисс Хартли, и все потому, что она осмелилась поцеловать его.
Во время сегодняшнего визита ему предстояло выполнить две задачи. Во-первых, пригласить их на домашний прием, который должен был раз и навсегда убедить мисс Хартли оставить свою дурацкую идею выйти за него. И, во-вторых, убраться отсюда к черту, прежде чем кто-либо из членов семьи или домашних животных к нему привяжется.
Он постучал и протянул свою визитку дворецкому в крахмальном сюртуке. Несмотря на невозмутимость и вежливые манеры слуги, Грэй заметил его легкое удивление: ноздри дворецкого слегка вздулись, а глаза широко раскрылись, что наводило на мысль, что у мисс Хартли и ее сестры не так уж много поклонников.
Грэй почувствовал неожиданный всплеск гнева. Какая разница, что Фиона Хартли не благородного происхождения или что ее отец сколотил состояние на торговле? Кому какое дело, если она будет падать и позориться на каждом балу хоть до самого Рождества? Конечно, она выводила его из себя, но она не заслужила быть изгоем.
Каблуки дворецкого зацокали по идеально чистому мраморному полу, пока он сопровождал Грэя в роскошную гостиную, где вся мебель сверкала, как новая. Золотые часы на резной каминной полке, серебряная ваза на сверкающем столе красного дерева, хрустальные подвески на элегантных настенных канделябрах – каждый тщательно подобранный предмет свидетельствовал о роскоши. О богатстве.
Грэя прошиб холодный пот. В доме Хартли был полный штат слуг и все удобства. Что они подумают о Крепости со сквозняками, потертой мебелью и облезлыми обоями? Вот только прошлой ночью, лежа дома в постели, он слышал, как на чердаке шелестят летучие мыши, а за стеной шуршат обычные. А в доме Хартли он и мухи себе представить не мог.
Его разум кричал, чтобы он отказался от этого нелепого плана, ушел и никогда не оглядывался назад. Так он избавил бы себя от множества неудобств и головной боли.
Но тут он заметил мисс Хартли, которая с ногами забралась на диван и сбросила туфли на пол. Солнечный свет струился ей через плечо, лоб сморщился от усердия, а уголек летал над блокнотом, который она держала на коленях. Она была так поглощена своей работой, что, казалось, не замечала, что один завиток выбился из прически и упал ей на висок, а юбка задралась и открыла взору ее икру, обтянутую чулком.
Она выглядела такой трудолюбивой, и серьезной, и… уязвимой. Он не мог не сдержать слова.
Но мог постараться мягко разубедить ее и не поощрять ее намерений.
Ее младшая сестра, которую Грэй даже не заметил за фортепиано, предупреждающе кашлянула за секунду до того, как дворецкий огласил:
– Граф Рэйвенпорт.
Альбом мисс Хартли соскользнул с колен, и она поторопилась встать на ноги, прикрывая снятые туфли подолом платья. Она присела в реверансе, одновременно пытаясь обуться.
– Милорд, – выдавила она. Он открыл рот, чтобы ответить, но тут за его спиной в комнату ворвалась миссис Хартли. Ее пышная грудь неслась впереди нее, как нос корабля викингов.
– Лорд Рэйвенпорт, – заворковала она, – для меня большая честь приветствовать вас в нашем скромном жилище. Спасибо, что одарили нас своим присутствием. – Она положила одну руку на грудь и предложила ему другую.
Склонившись над ее рукой, он ответил:
– Это честь для меня, миссис Хартли.
Две задачи. Пригласить. Сбежать.
– Вы ведь уже знакомы с моими очаровательными дочерями, Фионой и Лили. – Она махнула рукой в их сторону, и его окутало тяжелое облако ее духов, таких терпких, что у него начали слезиться глаза. – На самом деле они мои падчерицы, – продолжила она, – как, я уверена, вы уже поняли. Хотя иногда нас принимают за сестер.
Грэй бросил взгляд на Фиону, которая заметно смутилась. Он наклонил голову, чтобы не смотреть на миссис Хартли, и ответил:
– Подобная ошибка вполне простительна.
– Где мои манеры? – Она зацокала языком. – Пожалуйста, чувствуйте себя как дома, а я пока позвоню к чаю.
– Боюсь, я не могу остаться, – быстро проговорил он.
Фиона ахнула:
– Но вы только что пришли.
– Да. Но меня зовет долг, – сказал он, намеренно уклончиво. – Уверен, вы меня поймете.
Но ее безутешное выражение лица говорило о том, что она ничего не поняла.
– Конечно, понимаем, – заверила его миссис Хартли. – Вы граф, и у вас, должно быть, много обязанностей. Мы бы никогда не осмелились помешать вам их выполнять. – Она бросила угрожающий взгляд на падчериц, молча запрещая им возражать.
– Но я хотел бы пригласить вас к себе, – сказал Грэй, – на следующей неделе. Начиная с понедельника я устраиваю небольшой прием в моем загородном поместье. Я был бы рад, если бы вы и ваша семья присутствовали. Я также буду рад видеть вашу подругу леди Каллахан и ее дочь.
У миссис Хартли отвисла челюсть:
– Домашний прием? – Она повернулась к падчерицам и улыбнулась так, будто не могла поверить, что им так повезло. Она повторила: – Домашний прием. В загородном поместье графа Рэйвенпорта.
– Не смогу предложить вам особенных удобств, – предупредил он. – Дом ремонтируется. Я восстанавливаю его в основном ради моей бабушки. Она жила там, когда была девочкой, и с нежностью вспоминает былую обстановку и природу вокруг.
Почему, черт возьми, он делится своими личными делами с Хартли? Он закрыл рот, прежде чем рассказать все сентиментальные детали. Никто не должен знать, что здоровье его бабушки, а точнее, ее зрение, ухудшается. Или что врач пригрозил, что она ослепнет в течение двух лет. Или что Грэй был полон решимости вернуть дому былое великолепие, пока она еще может его увидеть.
Будь он проклят, если последнее, что она увидит в доме своего детства, это стены с треснувшей штукатуркой и окна, в которые не проникает свет из-за разросшегося плюща. Она должна полюбоваться на блестящий мрамор, сверкающее стекло и ухоженные газоны – она это заслужила. Хотя бы это он сможет для нее сделать.
Глаза миссис Хартли увлажнились, как будто это приглашение тронуло ее до глубины души:
– Для нас с дочерями большая честь присутствовать на приеме в вашем доме, лорд Рэйвенпорт.
– Отлично. Завтра сообщу вам все детали. Пора уходить. Я с нетерпением жду встречи с вами на следующей неделе.
– На следующей неделе? – вырвалось у Фионы. – Я надеялась, что мы сможем раньше насладиться вашим обществом.
– Фиона! – еле слышно одернула ее мачеха.
Тогда вперед выступила младшая сестра Хартли, заламывая руки.
– Возможно, мы увидимся в городе до приема. На балу или званом вечере. Может быть, в опере, – сказала она отчаянно.
– Сомневаюсь, – ответил Грэй. Даже если бы он хотел посещать такие мероприятия, а он не хотел, теперь каждая минута нужна была ему для того, чтобы сделать усадьбу хотя бы пригодной для проживания.
Он слегка поклонился и бросил последний взгляд на Фиону, о чем сразу пожалел.
Ее щеки порозовели, а глаза пылали неудовольствием. Она хотела, чтобы он публично ухаживал за ней. Она хотела стремительной помолвки.
Но ничто из вышеперечисленного он делать не собирался, и она не должна ожидать от него большего.
Потому что он не мог дать ей большего.
Если остался хоть один маленький уголок его сердца, который не покрылся льдом, то в нем жила его бабушка. И чем скорее мисс Фиона Хартли поймет, что с ним ничего не выйдет, тем лучше для нее.
Глава 6
Мачеха Фионы настояла на том, чтобы обновить несколько платьев Фионы и Лили перед приемом у графа. Матушка утверждала, что ни одно из них не подходило для такого многообещающего случая, и, хотя ей бы очень хотелось заказать новые гардеробы для всех них до праздника, время, увы, не позволяло. К большому огорчению матушки, они вынуждены были довольствоваться слегка перешитыми платьями.
Фиона и Лили напрасно пытались убедить матушку в том, что их платья вполне приемлемы – этим они только расстроили ее. Она упала на диван в гостиной и прижала тыльную сторону руки ко лбу. Затем произнесла дрожащим голосом:
– Такие возможности, как эта, подворачиваются нечасто. Мы не должны их упускать. – Затем она бросила в сторону Фионы укоризненный взгляд, понять который было несложно: не проворонь шанс удачно выйти замуж, потому что он может оказаться первым и последним.
Фиона не нуждалась в напоминаниях. Она прекрасно понимала важность приема для Лили, для нее самой и ее семьи. Даже если причина, по которой она хотела выйти замуж за графа, сильно отличалась от той, которую имела в виду ее матушка.
Больше всего на свете ее мачеха жаждала респектабельности, статуса и признания в обществе. Выгодная партия для Фионы подняла бы их семью в глазах света.
Тогда как Фиона просто пыталась спасти Лили и членов своей семьи от полного краха.
В любом случае споры с матушкой о платьях были бессмысленны и утомительны, поэтому Фиона и Лили третий день подряд после визита лорда Рэйвенпорта оказывались в модном магазине.
Две самые талантливые швеи мадам Дюбуа круглосуточно перешивали полдюжины платьев для Фионы и Лили. Даже Фионе пришлось признать, что некоторые изменения произвели на нее впечатление.
В углу гардероба за плюшевой занавеской она через голову надевала золотое шелковое платье. Швея отпорола кружевную отделку, заменив ее мелким бисером, так что даже в примерочной было видно, как свет отражается от крошечных кристаллов, создавая ослепительный эффект.
Фиона едва узнала свое бальное платье. Если на то пошло, она и себя с трудом узнала.
Матушка, должно быть, заплатила госпоже Дюбуа небольшое состояние за чудо, которое сотворили ее швеи. Наверное, счет от владелицы магазина даже превысил сумму, необходимую Фионе, чтобы расплатиться с шантажистом.
Она горячо желала иметь возможность попросить деньги у родителей. Но Фиона не могла расстраивать папу. Его отец, дедушка Фионы, внезапно умер от сердечного приступа, когда папе было столько же лет, сколько ей сейчас. Врач, лечивший папу, постоянно предупреждал его, что он должен вести более спокойный образ жизни и избегать ненужного волнения. Фиона взяла на себя обязанность защищать его, как только могла.
Матушку тоже нельзя было просить. Она бы просто отмахнулась. Разве они с отцом уже не дали ей все, чего только могла пожелать молодая девица? Зачем ей эти деньги, бога ради? Она бы возбудила в ней подозрения… и вполне законные. А если бы узнала, что кто-то пытается вымогать у Фионы деньги, потребовала бы узнать скандальную тайну Лили.
И Фиона боялась, что после этого матушка уже не сможет смотреть на ее сестру так же, как раньше.
Это бы разбило Фионе сердце. Может быть, Лили и не ее сестра по крови, но они были почти одного возраста и выросли вместе, как близнецы. Чувства Фионы к сестре невозможно было изменить.
А матушка… она была… непостоянной. Любой, кто мог поставить под угрозу ее и без того шаткое социальное положение, становился обузой. Она любила Лили – настолько, насколько она вообще была способна любить, как предполагала Фиона, – но если бы она боялась, что правда о Лили станет известна, она бы избавилась от нее. Отослала бы подальше.
Папа – дело иное. По крайней мере, раньше. Он обожал Фиону и Лили, ездил с ними на пикники или в парк, когда мог. А когда он работал, девочки с удовольствием целыми днями играли у него под столом, наводили порядок в конторе и ездили с ним на мельницы. Но потом он женился во второй раз, и его новая жена заявила, что хорошо воспитанные молодые леди не проводят время подобным образом. Именно матушка настояла на том, чтобы Фиона и Лили уехали учиться в институт благородных девиц. Расставание с отцом разбило Фионе сердце, и она была уверена, что его сердце тоже было разбито.
Теперь он редко бывал дома и во всех семейных делах уступал жене. Казалось, он не знал, как поступать правильно, когда дело доходило до его дочерей.
Нет, Фиона не могла рисковать и довериться родителям.
Кроме того, было поздно идти на попятную. У нее оставалось всего десять дней до того, как шантажист опубликует свои сведения в «Лондонских сплетнях». Ей просто необходимо было убедить лорда Рэйвенпорта жениться на ней до этого момента, чтобы она смогла получить доступ к своему приданому и заплатить вымогателю.
Вот только, к ее досаде, граф не желал способствовать исполнению ее плана.
Она высвободилась из платья золотистого шелка и поблагодарила швею, отдавая ей наряд. Да, граф пригласил ее семью на домашний прием, как и обещал. Но он сделал это так, будто его заставляли, даже не согласившись посидеть у них какое-то время, прежде чем сбежать. Что ему стоило выпить чашку чая? Или хотя бы притвориться слегка влюбленным в нее?
С помощью деловитой швеи Фиона оделась и вернулась в главную часть магазина, где матушка и Лили ждали ее с выражением беспокойства на лице.
– Ты никогда не угадаешь, кто только что проходил мимо, – сказала Лили.
У Фионы скрутило живот, и она притворилась, что любуется отрезом ткани на соседнем столе:
– Да?
– Лорд Рэйвенпорт! – пропела матушка, подтверждая худшие подозрения Фионы. – Счастливое совпадение, не так ли? Если мы выйдем прямо сейчас, то еще сможем поймать его.
– Неприлично преследовать графа, – твердо сказала Фиона. – Кроме того, мы увидимся с ним через два дня на приеме.
– Не знаю, – задумчиво проговорила Лили, – думаю, он был бы рад тебя видеть. Кроме того, ты можешь поблагодарить его лично.
Боже милостивый.
– Вообще-то, у меня немного болит голова. – Фиона картинно прижала палец к виску. – Примерка шести платьев в течение часа вполне может вызвать головную…
Матушка схватила ее за руку и с такой силой потянула к двери магазина, что могла бы выкорчевать маленькое дерево:
– Тут нечего стесняться. Не бойся, мы сделаем вид, что наша встреча – это просто случайность.
О боже. Деликатностью матушка не отличалась. Фиона молилась, чтобы за это время лорд Рэйвенпорт уже успел скрыться. Дело не в том, что она не хотела увидеть графа; она просто хотела избежать публичной встречи, пока не найдет возможность рассказать ему наедине, что она сделала. Что просто решила взять дело в свои руки.
Лили выбежала через дверь магазина на тротуар и оглядела улицу:
– Вот он, разговаривает с каким-то джентльменом у сапожного магазина.
– Отлично, – сказала матушка с удовлетворением. – Пойдемте, девочки. Вашему отцу как раз отчаянно нужна новая пара ботфортов.
* * *
Грэй пожелал Кирби удачного дня и направился к своей карете, стоящей за углом сапожного магазина. Но не успел он сделать и пары шагов, как услышал пронзительный голос:
– Лорд Рэйвенпорт.
Он с неохотой повернулся к миссис Хартли и налепил на лицо подобие улыбки. Он ругал себя за то, что вообще открыл рот и пригласил ее семью на домашний прием. Теперь, когда гостей следовало ожидать всего через два дня, он понял, как неразумно было организовывать что-либо в Крепости. Даже Кирби, который был согласен на любую авантюру, думал, что Грэй сошел с ума, раз готов осуществить такой план. Его друг поставил десять фунтов на то, что не пройдет и суток с момента прибытия Хартли в Крепость, как они бросятся в карету и укатят обратно в город.
А Грэю только того и надо было.
– Я так и думала, что это вы. – Миссис Хартли поспешила к нему, а дочки следом за ней. Пожилая женщина смотрела на него так, будто он был героем, отчего ему захотелось выпить чего-то покрепче. Ее младшая дочь, Лили, выглядела столь же восторженной, в то время как Фиона… не проявляла энтузиазма.
Грэй вежливо поклонился:
– Доброго дня, дамы.
– Мы только что из магазина мадам Дюбуа. Она лучшая портниха во всем городе, хотя уж вы-то наверняка и так это знаете. – Миссис Хартли сделала паузу и заговорщицки подмигнула ему, что одновременно напугало и озадачило его. – В любом случае мы случайно вас увидели и, следуя правилам хорошего тона, остановились, чтобы поздороваться.
Грэй любезно кивнул и украдкой взглянул на Фиону. Солнечный свет подчеркивал рыжий оттенок в ее волосах, и веснушки на лице тоже были заметнее, чем обычно. Слава богу, она не прятала их под зонтиком или под слоем пудры. Когда легкий ветерок шевелил завитки у нее на затылке, она была больше похожа на лесную фею, чем на лондонскую даму, прогуливающуюся по магазинам.
Но она не ответила на его взгляд. Более того, если бы поблизости был большой камень, она, несомненно, попыталась бы спрятаться за ним. Интересно.
– Надеюсь, прогулка удалась, мисс Хартли?
– О да. – Она уставилась на мостовую под ногами, словно настоящая скромница. Которой она совсем не являлась, как ему было прекрасно известно.
– У нас есть кое-какие дела перед вашим домашним приемом, – сказала младшая сестра, заполняя неловкую паузу. – Можно подумать, что мы готовимся к путешествию в Америку, а не к неделе в усадьбе, – пошутила она.
– Подготовка никогда не помешает. Кроме того, ваша каюта на пароходе в Америку может оказаться более роскошной, чем любая из моих комнат для гостей.
Женщины засмеялись, как будто он шутил. Если бы.
Фиона сдержанно улыбнулась ему:
– Ну что ж, мы не хотим отвлекать вас от ваших собственных дел, милорд. Хорошего вечера.
Ему бы следовало почувствовать облегчение от того, что она так быстро пытается прервать их встречу. Но ему почему-то было неприятно.
– Фиона, – сказала миссис Хартли, слегка подтолкнув дочь локтем. – Ты разве не собиралась что-то сказать графу?
Брови Фионы взлетели до середины лба:
– Насколько я помню, нет. Разве нам не пора? Мы же не хотим опоздать к ужину.
Младшая сестра Фионы, Лили, укоризненно нахмурилась в ее сторону, а затем широко улыбнулась Грэю.
– Цветы были прекрасны. Розовые розы, – вздохнула она. – Чудесный выбор, очень романтично.
– Цветы, – повторил он, бросая на Фиону пристальный взгляд.
Она на секунду прикрыла глаза и сглотнула.
– Да. Спасибо за букет. Так внимательно с вашей стороны. Мне следовало самой вас поблагодарить.
Вот оно что. Мозаика начала складываться у него в голове. Кто-то, не он, прислал Фионе цветы. Розовые розы, если точнее. И она убедила мать и сестру, что это был Грэй.
Боже правый. У него не было ни времени, ни терпения на подобные глупости. Но он увидел молчаливую мольбу в поразительных голубых глазах мисс Хартли и пожалел ее:
– Не стоит благодарности.
Фиона выдохнула, очевидно, с облегчением:
– Мы отняли у вас слишком много времени, милорд. Мы с нетерпением ждем…
– Граф слишком скромничает, – запротестовала Лили. – Ведь это были не только цветы.
Грэй приподнял брови, глядя на Фиону:
– Не только?
– Лили, мы не должны ставить лорда Рэйвенпорта в неловкое положение, – пробормотала Фиона, уже почти умоляя сестру закрыть тему.
Но Грэй не хотел прекращать разговор. Если у нее есть поклонник, он заслуживает знать, кто это такой. Не то чтобы он возражал против того, чтобы у Фионы был ухажер. Совсем наоборот. Если бы кто-то другой захотел жениться на ней, возможно, он смог бы выпутаться из всей этой затеи и избежать многих неприятностей.
– Что вы, какая неловкость? – сказал Грэй. Он пытался говорить любезным тоном, но даже он сам слышал раздражение в собственном голосе. Что еще прислал кавалер Фионы?
– Конечно, не стоит смущаться, – сказала миссис Хартли, бросаясь успокаивать его. – Ваше стихотворение было… – она прикрыла глаза и начала обмахиваться рукой в поисках нужного слова, – трогательным. Смею ли я сказать, волнующим? Все дамы, с которыми я играю в вист, согласились, что вы не лишены поэтического дара.
Грэй сжал челюсти, чтобы не произносить слов, из-за которых миссис Хартли сразу упала бы в обморок. Его гнев предназначался Фионе. О, у него было что ей сказать. Тем не менее вместо этого он ответил ее мачехе:
– Меня еще никогда не обвиняли в том, что я поэт, тем более что я хороший поэт.
