Текст книги "Во власти обольстителя"
Автор книги: Анна Бартон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 12
Задолго до восхода солнца Аннабелл начала ворочаться на пуховой перине. Ее ноги запутались в шелковых простынях. Она сказала себе, что нет ничего дурного в том, чтобы помечтать об Оуэне, вспомнить взгляд этих глаз с тяжелыми веками, представить, как он большими теплыми ладонями гладит ее по бедрам, по ягодицам. Фантазии распутницы – вот что одолевало ее сейчас. Такого с ней еще никогда не бывало.
Вот он прокрадывается к ней в постель, ложится у нее за спиной. Прижимается к ней грудью и тихо на ухо шепчет ее имя. Горячо и влажно дышит ей в затылок, и всем ее существом овладевает томление. Он залезает рукой под ее ночную рубашку, проводит ладонью по боку, берет в руку грудь. Желание пронзает Аннабелл и завораживающе ритмично, как пульс, бьется между бедер.
Вот бы никогда не просыпаться!
Наконец забрезжил рассвет, наваждение закончилось. Аннабелл уже не чувствует тепло его тела, не слышит его низкий голос. Чарующее сновидение отступило, как морской прибой, оставив ее лежать в холоде и одиночестве. Крепко зажмурив глаза, она отчаянно пыталась вернуться туда, где можно было отдаться на волю сокровенных желаний, где можно было не беспокоиться угрозы скандала и потери доброго имени.
Вместо этого на память пришли отвратительные воспоминания, связанные с графом Уинтропом, которые окончательно разбудили ее. Нехотя откинув одеяло, Аннабелл добрела до умывальника и плеснула в лицо холодной водой. У нее возникло стойкое ощущение, что граф имеет какое-то отношение к неожиданной немоте Роуз. Аннабелл отчетливо помнила то, что о нем рассказывала его любовница, мисс Пекхэм. И если это было правдой, то нет ничего удивительного, что Роуз приговорила себя к вечному молчанию.
Вытерев лицо насухо, Аннабелл вгляделась в свое мутное отражение в зеркале и мысленно вернулась в тот день, когда услышала про графа Уинтропа. Это также был день ее падения – тогда ей в первый раз пришла идея заняться шантажом.
Мисс Пекхэм с подругой переступили порог магазина, принеся с собой с улицы холод декабрьского утра.
И неожиданный шанс.
Воспоминания об этом дне почти трехлетней давности всегда будут для Аннабелл связаны с физическим дискомфортом. Чувство голода было настолько сильным, что Аннабелл согласилась бы заложить душу дьяволу за одно яблоко. Пальцы цепенели от холода и не держали иголку. Болезнь матери вызывала такое отчаяние, что Аннабелл начинала задыхаться.
Морозная погода держала людей по домам, у теплых каминов, поэтому в магазине было непривычно тихо. Миссис Смолвуд расположилась в задней комнате с бухгалтерскими книгами, оставив Аннабелл дежурить в переднем салоне. Мисс Пекхэм и мисс Девлин тут же громко заявили о своих требованиях.
– Модистка почему-то сегодня не работает. Я хочу, чтобы вот из этого, – и мисс Пекхэм шлепнула о стойку дешевой белой шляпкой, – вы соорудили вот такую. – Рядом со шляпкой она кинула помятый экземпляр «Дамского журнала», на обложке которого была изображена женщина в богато отделанном головном уборе. Сбоку на шляпке виднелось украшение в виде грозди винограда и еще каких-то ягод. В животе у Аннабелл заурчало.
Она через силу улыбнулась.
– Я покажу все, что у нас есть, – искусственные розы, веточки мирта, мех горностая, кружева и бархат разных цветов. С чего начнем?
Мисс Пекхэм весело улыбнулась в ответ.
– Даже не знаю, дорогуша. Шляпы – это не моя специальность.
Мисс Девлин захихикала.
– Другое дело – пеньюары.
– Пардон, не поняла? – удивилась Аннабелл.
– Не обращайте внимания, – отмахнулась мисс Пекхэм и показала на шляпку. – Может, будете так любезны и пришьете к ней что-нибудь, а я пока подожду. Немного погодя у меня верховая прогулка в парке. С джентльменом.
– Как чудесно! – сказала Аннабелл. Хотя, если честно, верховая прогулка на открытом воздухе в такую холодину – это было что-то запредельное. – Я думаю, мы используем мех горностая. Он сохранит тепло. И голубую ленту, в контраст ему.
– Прекрасно! – Мисс Пекхэм подтянула к себе кресло. – Ни за что не поверю, что графа заинтересует моя шляпа.
Мисс Девлин приподняла ненатурально изогнутую бровь.
– Мужчины вообще не разбираются в шляпах. Вот в подвязках – совсем другое дело.
Аннабелл почувствовала, что заливается краской. И попыталась увести разговор на менее рискованную территорию.
– Если хотите, я отделаю горностаем и ваш капюшон.
– Ну, только если уложитесь за час или немногим больше, – согласилась мисс Пекхэм.
Мисс Девлин подтолкнула подругу локтем.
– Накидка с меховой опушкой предоставляет просто неограниченное количество возможностей.
Так как женщины явно собрались обсудить наклонности графа, а может, свои собственные, Аннабелл обратилась к ним:
– Пока вы побудете здесь, я отлучусь на минутку, чтобы выпить чаю. Извините меня.
По пути на кухоньку, располагавшуюся в задней части магазина, она встретила миссис Смолвуд.
– Как там дела в салоне? – рассеянно спросила хозяйка.
– Все спокойно, – ответила Аннабелл. – Я работаю со шляпкой для мисс Пекхэм. – Она хотела доказать, что ей можно доверять более ответственные вещи. Вдруг миссис Смолвуд расщедрится на небольшую прибавку. Господь знает, как ее семья отчаянно цеплялась за каждый шиллинг.
– Позови, если потребуется моя помощь, дорогая.
– Нет, у меня все под рукой. – Поставив чайник на плиту, Аннабелл достала из чуланчика нужные материалы. Затем, внутренне собравшись, чтобы больше не испытывать смущения, она вернулась в салон.
– …так что нет ничего удивительного, что герцогиня сбежала, – как раз говорила мисс Пекхэм. – Ее все никак не устраивали правила приличия, принятые в высшем обществе. Я рассказывала тебе о приеме, который она устроила у себя в загородном доме?
Мисс Девлин отвлеклась от своих ногтей, которые внимательно рассматривала.
– Нет.
– Она позвала меня с графом к себе в спальню. Хантфорд насадил бы Уинтропа на вертел, если бы застал нас втроем в постели своей жены. Но так получилось, что нас все-таки застукали. – Теперь Пекхэм полностью владела вниманием подруги. Вниманием Аннабелл – тоже.
Разгладив лиф своего чрезвычайно узкого платья, мисс Пекхэм метнула взгляд на Аннабелл, которая в этот момент ковырялась в ящиках за стойкой. Любовница графа, помолчав, продолжила свой рассказ:
– Мы втроем прекрасно проводили время, когда услышали, как захлопнулась дверь в спальню герцога. Граф натянул бриджи и высунулся в коридор, но к этому времени там уже никого не было. Герцогиня сказала, что это, вероятно, была служанка и что та будет держать язык за зубами. Потом уговорила графа вернуться в кровать.
– Представить не могла, что герцогиня настолько испорчена. – В голосе мисс Девлин звучало чуть ли не благоговение.
– Она к тому же красавица. И я ничуть не против повторить представление, но говорят, она сбежала на континент.
Аннабелл слушала с жадным интересом. Разговор женщин перетекал от похотливо низкого в высокие сферы и обратно. Без них в салоне стало бы скучно. Наконец Аннабелл закончила переделку шляпки и капюшона и показала свою работу мисс Пекхэм.
– Как вам это?
Та удивленно приподняла брови.
– Надо же! Это выглядит намного лучше, чем в «Дамском журнале». Отличная работа, мисс?..
– …Ханикоут.
– Я предсказываю, граф найдет меня неотразимой в этой шляпке, – завила она.
Мисс Девлин фыркнула:
– Только если снимешь все остальное.
Мисс Пекхэм расплатилась, а Аннабелл упаковала ей вещи, радуясь, что дамы уходят. Потом, уже вечером, когда она вернулась в промерзшую квартирку, которую они снимали, услышала сухой кашель матери и открыла дверцы пустого буфета, ее вдруг осенило.
Информация, которую она получила в магазине, может пригодиться!
Через два дня, после тщательного составления списка поступков, которые ни в коем случае совершать нельзя, она написала первое письмо, в котором потребовала тридцать фунтов за свое молчание о случившейся любовной связи графа с герцогиней Хантфорд. Те деньги помогли ей, матери и Дафне не умереть с голоду. Тогда Аннабелл не могла себе представить, что есть кто-то еще, кого затронули события той ночи.
Теперь она догадалась обо всем, и душа у нее страдала. Тем человеком, который заглянул тогда в спальню герцогини, была ее невинная пятнадцатилетняя дочь, Роуз!
Аннабелл надела очки, и в зеркале отчетливо проявились ее веснушки. Было еще рано. Никому в голову не придет в такой час заявиться к ней, поэтому она, как была в ночной рубашке и не причесываясь, перешла в мастерскую, где откинула шторы на окнах и впустила в комнату солнечный свет. Если за вышиванием платья для Оливии ее потянет в сон, она просто вернется в постель, чтобы немного вздремнуть.
Но вышивание зубчиков по кромке платья потребовало полной сосредоточенности. Пока она следила за тем, чтобы стежки ложились ровно, у нее не получилось думать о чем-нибудь еще – о здоровье матери, о хрупкой душе Роуз… или даже о поцелуях с Оуэном.
Аннабелл почти заканчивала кромку, как вдруг в дверь постучали. О Господи! Она потеряла счет времени. Солнце уже стояло высоко, а на ней все еще была надета ночная рубашка. Вероятно, это пришла Роуз или Оливия. Может, у них есть какие-нибудь известия от мамочки? Теперь, когда они узнали про ее болезнь, им обеим очень хотелось быть полезными. Аннабелл отложила платье и иголку с ниткой, босиком пересекла комнату и подошла к двери.
– Кто там? – спросила она.
Дверь распахнулась, и ей пришлось отступить назад, чтобы не получить по лбу. В комнату шагнул Оуэн, вид у него был такой же удивленный, как и у нее.
– Я не разрешала вам войти, – возмутилась Аннабелл.
– Мне надоело ждать. И это не спальня. – Он оглядел ее с головы до ног. – Боже правый, почему вы так одеты?
Аннабелл разозлилась. Герцог почему-то всегда недоволен тем, как она одета! Но оглядев себя, поняла, что в данном случае он, возможно, прав.
– Ладно, не важно, – буркнул Оуэн, подошел к сундуку, который стоял в углу вместе с мебелью, оставшейся от детской, вынул из него плед и накинул ей на плечи.
Аннабелл оценила этот жест как проявление нежности, тем более что его глаза горели желанием.
– Как ваша рука? – поинтересовалась она.
– Прекрасно. – Странно. Аннабелл ожидала более остроумного ответа. Чего-то вроде – «все еще держится на плече».
– Вы уверены? А то у меня есть и нитки, и иголки, – поддразнила она его.
– Нам надо поговорить. – Оуэн махнул в сторону кушетки у окна. – Пожалуйста, присядьте.
Его обходительность вызывала тревогу, а когда Аннабелл заметила, какое у него напряженное лицо, ей стало совсем не по себе. Это как-то было связано с мамочкой, и новости будут дурными.
– Что случилось? – Она твердо посмотрела на него. – Вы хотите говорить о моей матери, так ведь?
– С ней все в порядке. По крайней мере доктор Локстон считает, что так будет. – Взяв Аннабелл за локоть, Оуэн подвел ее к кушетке, усадил и сел рядом сам. – Он осмотрел ее вчера и поговорил с вашей сестрой о том, как ее лечил доктор Конвел. Ваша матушка очень больна.
– Я знаю. – Аннабелл смахнула невольно выступившие слезы. – Доктор Локстон сможет ей помочь?
– Вполне вероятно. Он приказал отменить назначенные ей лекарства.
– Как? Но это же нелепость! – Аннабелл вскочила и направилась к себе в комнату, чтобы одеться. Все ясно, ей нужно вернуться домой и своими глазами увидеть, что там происходит. Она не собирается сидеть и спокойно наблюдать, как новый доктор лишает мать лекарств, которые поддерживали ее. И помогли выжить!
– Аннабелл! – Оуэн шел за ней по пятам. – Позвольте мне объяснить.
Она обернулась, руки, зажатые в кулаки, повисли вдоль тела.
– Мать должна принимать лекарства! Вы не видели, в каком состоянии она была раньше. У нее был очень сильный кашель. Я даже боялась, что у нее лопнет грудная клетка! Каждый вдох сопровождался мучением, и постоянная лихорадка. Я не позволю, чтобы это началось снова. Не позволю! – Голос Аннабелл поднялся до крика, она сама отметила это. Почему он не может ее понять?
Надо было захлопнуть дверь спальни у него перед носом и оставить за порогом, подумала Аннабелл, но Хантфорд схватил ее за плечи.
– Лекарства, которые прописал ей доктор Конвел, вначале могли помочь вашей матери. Сейчас они угнетающе действуют на нее. Доза слишком велика. У нее не только пропал аппетит, она начинает зависеть от них!
Аннабелл охватила паника. Она прижала руку к губам, чтобы остановить рвущийся наружу крик. Ей хотелось поверить Оуэну, ведь ему не было никакой выгоды обманывать ее. Если только, чтобы отомстить за попытку шантажа, но Аннабелл сомневалась, что он способен на такое. Сквозь тонкую материю ночной рубашки она почувствовала тепло его крепких рук. Исходившее от него ощущение уверенности и физической силы подействовало на Аннабелл успокаивающе.
– Вы говорите, – тихо произнесла она, – что лекарства, которые матушка последнее время принимала, пошли ей во вред? Вместо пользы?
Оуэн колебался долю секунды.
– Да.
– Тогда… Тогда почему доктор Конвел все время назначал их?
– Я подозреваю, что он рассчитывал на деньги. Чем дольше миссис Ханикоут будет болеть, тем дольше вы будете ему платить.
Голова Аннабелл закружилась.
– Нет, это невозможно! Его с самой лучшей стороны рекомендовал наш аптекарь мистер Уондерс!
– Значит, они вдвоем обманывали вас. Я знаю, что у Конвела нет докторской лицензии. Мне, кстати, не удалось найти его по указанному им адресу. Вероятно, он узнал, что его разыскивают, и уже сбежал из города.
Аннабелл стояла не шевелясь. В ушах ее стучала кровь.
Она верила, что Конвелу удавалось удерживать жизнь матери на волоске. Она полностью полагалась на его опыт, надеялась только на него и рискнула всем, что у нее имелось – жизнью, в общем-то! – только чтобы иметь возможность платить за лечение. Если мать больше не поднимется, она найдет и удавит мерзавца его собственным стетоскопом.
Но виноват не он один. Какой же дурой она была, когда так слепо поверила в обман!
– Вам нехорошо? Тогда лучше присесть. – Оуэн подвел ее к кушетке у окна. – Вы же не могли знать, что он мошенник. Это не ваша вина.
Поморгав, Аннабелл поправила очки.
– Как вы догадались, что я как раз думала об этом?
Оуэн застенчиво улыбнулся.
– Если бы мне пришлось оказаться в вашем положении, я точно так же чувствовал бы себя виноватым.
Аннабелл отвела глаза, чтобы не смотреть на это красивое лицо, и принялась изучать, как солнечные зайчики танцуют на шторах.
– Все-таки самый важный вопрос – что нужно сделать, чтобы матери стало лучше?
– Вот именно. Я попросил доктора Локстона навещать миссис Ханикоут каждый день и отслеживать состояние здоровья. Он хочет, чтобы Дафна постоянно уменьшала ей дозу и уговаривала поесть перед каждым приемом лекарств. Локстон считает, что через какое-то время ваша матушка пойдет на поправку.
Прогноз был оптимистичным, но жестоким. Аннабелл хотелось, чтобы это оказалось правдой, она каждый день молилась об этом, но желания и молитвы пока оказывались тщетными.
– У нее ведь чахотка. Если вдруг покажется, что она пошла на поправку, это будет означать, что начался финальный этап. Потребуется вмешательство высших сил, чтобы вылечить ее!
Оуэн взял Аннабелл за руки и заставил посмотреть себе в глаза.
– Локстон совершенно не уверен, что у миссис Ханикоут туберкулез. Ему потребуется время, чтобы поставить верный диагноз. У нее, к примеру, может оказаться круп или скарлатина.
Аннабелл задумалась. И круп, и скарлатина – очень серьезные заболевания, но уж пусть лучше они, чем туберкулез! Это было слишком хорошо, чтобы надеяться. Уткнувшись в грудь Оуэна, она разрыдалась. Не так, как плачут над чувствительными стишками – деликатно, тихо всхлипывая, а по-настоящему – громко, с содроганиями тела. Когда боль велика, остается только такой способ облегчить ее.
Оуэн не уговаривал Аннабелл успокоиться, понимая, что ей нужно выплакаться. Единственное, что он сделал, – снял с нее очки. Аннабелл зарыдала еще горше. Вцепившись в пластрон его сорочки, она все никак не могла остановиться. Тонкий батист промок насквозь. Хантфорд, казалось, даже не обратил на это внимания.
Он гладил ее по спине, по плечам. Рука скользнула вдоль косы. Он бормотал что-то ласковое, хотя из-за рыданий ей не было понятно ни слова.
Аннабелл плакала до тех пор, пока не устала, а потом тихонько захлюпала носом. Почувствовав, что может сидеть самостоятельно, она отодвинулась от Оуэна, с тоской расставаясь с крахмальным, но по-настоящему мужским запахом его рубашки.
Из кармана Оуэн достал носовой платок и предложил его с улыбкой, от которой могло остановиться сердце. Воспользовавшись им, Аннабелл вытерла лицо.
– Мне не хочется будить в вас слишком большие ожидания. – Он снова взял Аннабелл за руки, и от счастья она словно ослабела. – Но доктор Локстон наблюдает меня с детства, а раньше лечил моего отца. Сейчас я доверил ему здоровье сестер. Может, он вылечит и вашу матушку.
– Я чувствую себя идиоткой из-за того, что поверила Конвелу. Даже не знаю, что сказать вам, кроме… Спасибо!
Они посмотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Большими пальцами Оуэн ласково гладил ладони Аннабелл. Внезапно в ней проснулось желание. Соски затвердели, и она вдруг сообразила, что на ней нет ни корсета, ни нижней рубашки, ничего, кроме тонкой ночной рубашки. В общем, полное бесстыдство! Но ей было все равно.
Более того, ей нравилось его внимание. И будет нравиться, пока это будет длиться. С неожиданной для самой себя храбростью Аннабелл поднялась, пересела к Оуэну на колени, и они оказались лицом к лицу. Тогда она обхватила его голову ладонями и крепко поцеловала в губы.
Не в знак признательности, не из чувства долга, не для того, чтобы доказать что-то.
Она поцеловала Оуэна просто потому, что… ей этого захотелось.
Глава 13
Оуэн смутно припоминал, что давал себе какое-то обещание перед тем, как увидеться с Белл и сообщить ей новость, которая – в этом не было сомнения – огорошит ее. Обещание вроде бы касалось поцелуев. Может, он дал слово не целоваться с ней? Да, правильно! Не целоваться, если для этого не будет подходящей ситуации.
Дело не в том, что ему не нравилось целовать ее. Наоборот!
Но Оуэн понимал, что его рассказ расстроит Аннабелл, а ему не хотелось пользоваться ее смятением. Только негодяй сразу попытается соблазнить женщину, получившую тяжелое известие.
Герцог считал, что слово «негодяй» вполне достоверно его описывает. В свое оправдание он мог бы сказать, что она начала первой. А потом его тело просто восприняло это как руководство к действию.
Когда Оуэн почувствовал вкус соли на ее щеках, на губах, ему захотелось стереть с личика печать горя. Даже с заплаканными глазами и покрасневшим носом она все равно оставалась неотразимой. Он не ожидал, что Аннабелл будет часто прибегать к такому способу, чтобы показать ему свою беззащитность. Но Аннабелл не стеснялась это делать, и он был покорен.
Сказать Белл, что ее, попросту говоря, надули, оказалось труднее, чем Оуэн полагал. Так не должно было быть. Теперь ее мать будет получать хороший уход и, вполне возможно, поправится. Но семья была для Аннабелл абсолютно всем, и Хантфорду казалось странным то, как она винила себя в том, что не оправдала доверия матери с сестрой и подвела их. Он понял это по тому, какой шок она испытала, узнав про непорядочность доктора Конвела, и по ярости, которая исказила ее лицо. И по тому, как, обычно гордо расправленные, плечи Аннабелл вдруг безвольно поникли.
Оуэну хотелось, чтобы Аннабелл воспрянула духом, хотелось напомнить ей, что она не просто чья-то дочь, сестра или портниха. Конечно, она была и тем, и другим, и третьим, но прежде всего – женщиной, молодой и энергичной, со своими мечтами и желаниями.
Хантфорду хотелось, чтобы все они осуществились.
Ее хрупкое тело прижималось к нему, заставляя испытывать танталовы муки. Языком Аннабелл касалась уголков его рта, и в какой-то момент Оуэн решил опрокинуть ее на узкую кушетку и ласкать так, чтобы она сама стала умолять взять ее. А эти благородные обещания самому себе пусть катятся к черту! Когда же он увидел, как ее соски натягивают ткань рубашки прямо у него перед глазами, ему еще больше захотелось обладать Аннабелл целиком и полностью, и чтобы сквозь стоны страсти она называла его по имени.
– Оуэн, – тихо сказала Аннабелл.
Наконец-то! Она сказала это! Не «ваша светлость» и даже не «Хантфорд». Нет – Оуэн!
Он снова поцеловал ее, продлевая удовольствие, потом отодвинулся.
– Ты такая красивая, – сказал он, убирая с ее лица пряди волос, – что я забываю обо всем на свете. Ты не представляешь, как я хочу тебя!
Аннабелл залилась краской.
– Мне нравится целоваться с тобой.
Такой разговор не мог умерить любовный пыл, поэтому Оуэну потребовалось сделать что-то разумное и определить их отношения. Он встал, пригладил волосы, потом подошел к шкафу и снял с него старый глобус, забытый здесь пару десятков лет назад. Крутанул его и прочертил пальцем линию через все океаны и континенты. Глобус остановился сам собой.
– Мне нужно еще кое-что сказать тебе, Аннабелл. – Увидев, как она помрачнела, быстро добавил: – Я думаю, тебе это понравится.
Теперь она задумалась, но потом храбро улыбнулась.
– Обстоятельства таковы, – начал Оуэн, – что я хочу предложить тебе изменить условия нашего уговора.
– Не поняла.
Оуэн сделал паузу, подыскивая слова, поскольку собирался заговорить о вещах серьезных.
– Я уверен, что сейчас тебе хочется быть возле матери. И несмотря на то, что Оливия и Роуз будут очень разочарованы, я смогу найти кого-нибудь еще, чтобы пошить им гардероб. Если надумаешь уйти, никто не станет тебе препятствовать.
Затаив дыхание, Оуэн ждал, что Аннабелл ответит. Он рассчитывал, что будет рядом с ней еще по меньшей мере три месяца, но это был эгоизм чистейшей воды. С некоторых пор Оуэн не сомневался, что мисс Ханикоут не представляет опасности для общества, однако отпускать ее не хотелось. Кто тогда поможет ему найти общий язык с сестрами? Кто осадит его, когда он неправильно поведет себя? Кто еще так сможет осветить его унылый дом своим присутствием?
Но ведь нельзя держать ее взаперти, как преступницу. Хантфорд снова раскрутил глобус.
Аннабелл покусала нижнюю губу.
– Ты освобождаешь меня от обязательств?
Это прозвучало как финал.
– Да.
– Это очень благородно, но… Я не позволю тебе так себя вести.
– Я уже веду себя так.
– Я слишком много тебе должна. И так поступать нельзя, после всего того, что ты сделал для меня и моей семьи. Я понимаю, мне в жизни не рассчитаться с тобой, ну, если только вдруг не обнаружится, что я – наследница давным-давно завещанного мне состояния.
– Интересное замечание. Если ты вдруг вступишь в права наследства, я приду и получу с тебя долг. С процентами.
– Это звучит разумно, – серьезно сказала Аннабелл.
Но он-то шутил!
– Аннабелл, никакого долга больше нет.
Она подошла и, положив ладонь на глобус, остановила вращение.
– Я не могу принять такой откровенной благотворительности.
Оуэн фыркнул. Просто умора!
– Ты собиралась шантажом вытянуть из меня деньги, а теперь возражаешь против благотворительности?
Серые глаза Аннабелл полыхнули огнем, и он понял, в чем тут дело. В гордости.
– Мы заключили сделку, и я собираюсь довести ее до конца. Это меньшее, что я могу обещать.
Она стояла так близко, что до него донесся цитрусовый, сладковатый запах мыла, которым она вымыла голову. Ее рука лежала на глобусе рядом с его, где-то в районе Северного полюса.
– Ну, ладно. – Оуэн попытался придать своему тону беззаботности, чтобы показать, что ему это полностью безразлично.
Аннабелл ясно дала понять, что настаивает на продолжении их договоренности только из чувства ответственности. Но теперь он хотя бы знал, что она не исчезнет из его жизни совсем. Пока не исчезнет! Вздохнув с облегчением, Оуэн взял ее за руку. У него в запасе имелось еще одно предложение.
– Если хочешь, возвращайся к семье. Ты сможешь работать либо у себя дома, либо в салоне миссис Смолвуд. Закончишь шитье гардероба для Оливии и Роуз и тем самым выполнишь свои обязательства.
Снова Оуэн стоял не дыша в ожидании ее ответа.
Аннабелл высвободила руку и прошлась по комнате, останавливаясь там и тут, чтобы осмотреть разные вещи. Легкая и воздушная в своей ночной рубашке, она потрогала кипы материй на столах, ленты, разложенные на старом письменном столе, и мерную рейку, прислоненную к кушетке возле окна. Сделав круг, она, наконец, снова остановилась перед ним.
– Ты предпочтешь, чтобы я съехала?
– Нет.
Аннабелл покусала кончик указательного пальца.
– Дома я принесу матери немного пользы. Кроме того, она в надежных руках доктора Локстона. Об изменении ее состояния Дафна сможет мне сразу сообщить, поэтому… Думаю, мне лучше остаться.
– Правда? – У Оуэна почему-то появилась надежда, что причина ее решения – он. По крайней мере одна из причин.
– В этой комнате просторно и много света, и под рукой есть все, что нужно. Если я буду заниматься шитьем в салоне, меня постоянно будут отвлекать либо клиентки, либо другая работа. Так что год как минимум уйдет на то, чтобы завершить нашу сделку. Если же я останусь здесь, все закончится намного быстрее; кроме того, когда мне потребуется посоветоваться о чем-нибудь с Оливией и Роуз, они всегда будут рядом.
– Значит, договорились. Ты остаешься, – торопливо закончил Оуэн, опасаясь, что ей придет в голову поменять решение. Его слегка укололо то, что она не уедет только из-за собственного удобства, а не оттого, что будет скучать по нему. Но ведь главное – она останется. – Ты можешь встречаться со своими, когда захочешь.
Ее лицо осветилось.
– Спасибо, Оуэн.
– Однако, – добавил он строго, – ты не выйдешь из дома без провожатого.
– Но я привыкла каждый день ходить одна на работу в магазин. И обещаю, что больше не пойду домой ночью.
– Уже хорошо, – сухо заметил Оуэн. – Пообещай мне, что ты больше никуда не отправишься без сопровождения, в особенности к своим. Для этой цели есть лакеи, а если они тебя не устраивают, можешь взять с собой меня.
Аннабелл открыла было рот, чтобы возразить, но передумала.
– Ты пойдешь пешком со мной до дому?
– Я предпочел бы воспользоваться экипажем. Но почему и нет?
– Не сомневаюсь, что у тебя и без этого много забот.
– Не так много. – Вообще-то ему трудно было улучить минутку, чтобы почитать газеты, но для нее он найдет время.
– Хорошо бы навестить мать сегодня под вечер, – робко предложила Аннабелл. – Просто посмотреть, как у нее идут дела без приема лекарств. Тебе не нужно менять свое расписание, я могу попросить Роджера или кого-нибудь еще…
– В четыре часа подойдет?
Аннабелл изумленно взглянула на Оуэна, но потом справилась с собой.
– Чудесно. Спасибо!
– Тогда и увидимся. – Коротко кивнув, Оуэн вышел из комнаты. Если бы ему пришлось остаться с ней наедине еще минуту, он запер бы дверь, сдернул с нее ночную рубашку и доказал ей, что их связывает не только деловое соглашение. Для него она была больше чем нанятой работницей, и интересовало его не только исполнение договора.
Просто ему был нужен шанс, чтобы убедить ее в этом.
Той же ночью, после того как все обитатели особняка разошлись по своим постелям и видели уже которые по счету сны, Аннабелл вернулась в мастерскую. Один из рукавов платья для Роуз казался шире и круглее, чем другой. Поэтому Аннабелл решила, что лучший способ переделки – это оторвать рукав целиком и скроить его заново. Обычно при исправлении собственных ошибок у нее портилось настроение.
Однако на этот раз, распоров шов вокруг плеча, Аннабелл вдруг почувствовала, что ей – хорошо.
Она любила уют ночи – чернильное небо за окном, тишину, которая накрывала весь дом, как теплое одеяло, и одиночество, дающее ощущение полной отрешенности. Весь вечер Аннабелл занимали мысли об Оуэне. Это было глупо – постоянно мечтать о нем, но она позволила себе такую слабость. Мечтать было не так опасно, как что-то предпринимать. Кроме того, день оказался прямо-таки чудесным, чтобы забыть о нем, как о паре порванных чулок, засунутых в дальний ящик комода.
Оуэн, как и обещал, отвез ее домой, и поездка получилась просто потрясающей от начала и до конца. После того как они проехали через весь город в его карете, он удивил ее тем, что поднялся вместе с ней по лестнице к их квартире. Потом сидел в маленькой гостиной и терпеливо дожидался, когда она закончит болтать с Дафной в спальне у матери. Мать в это время спала, а когда она проснулась, Аннабелл провела Оуэна в спальню и представила ей. Миссис Ханикоут все время повторяла, что у нее, наверное, начались галлюцинации, если к ней в спальню пожаловал благородный – и такой красавец! – герцог. Оуэн добродушно смеялся и преподнес ей роскошный букет цветов. От его улыбки сердце Аннабелл таяло как масло на горячей сковородке.
С того самого утра они больше не целовались, но было несколько моментов, когда голова у Аннабелл шла кругом. Надо признать, Оуэн держал себя в руках, и все равно, даже не говоря ни слова, он заставлял ее трепетать от счастья. У нее все переворачивалось внутри, когда он пристально смотрел на нее из-под тяжелых век, а его рука лежала у нее на талии, или когда иронически усмехался ей, и при этом никто их не видел.
Несмотря на свое намерение ограничить их отношения чисто деловыми рамками, Аннабелл не могла не признать, что они развиваются в другом направлении, обещая сложности. Она не собиралась заниматься самообманом – он не предложит ей руку и сердце. Идея, что герцог может жениться на портнихе, была смехотворна. И тем не менее от такой несправедливости ей хотелось зарыдать или грохнуть фарфоровую вазу о стену. Почему она менее достойна любви Оуэна, чем какая-нибудь вышколенная леди? Она, конечно, не будет чувствовать себя непринужденно в компании титулованных дам и господ, но у нее отличные манеры, чего не скажешь, например, о мисс Старлинг.
Аннабелл шмыгнула носом и вытерла глаза. Гнев и печаль грызли ее изнутри. Нельзя позволить внутренней боли превратить ее отношения с Оуэном в бесчестье и позор. Лучше она и дальше будет наслаждаться достигнутой передышкой и, может, случайными поцелуями.
Испорченный рукав теперь лежал перед Аннабелл на столе, и она приготовилась поработать над ним, как вдруг услышала какие-то звуки в коридоре за ее дверью. Шаги!
У нее перехватило дыхание. К счастью, она все еще была одета. После неожиданного утреннего «визита» Оуэна Аннабелл пришла к выводу, что работать в одной ночной рубашке неблагоразумно. Ее простое желтое платье вполне подходило для этой цели, а привычный чепец надежно удерживал волосы, чтобы они не спадали на глаза и не мешали работать. Единственной уступкой, которую она позволила себе, учитывая столь поздний – вернее, столь ранний – час, было то, что она сняла домашние туфли.
