Текст книги "Секреты леди"
Автор книги: Анна Бартон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Дафна никогда не упоминала о полученных за портреты деньгах; втайне от родных она потратила всю сумму на оплату счетов от доктора и аптекаря. Белла ни за что не одобрила бы заработка, способного нанести урон имени и репутации младшей сестры. И вот теперь, кажется, настал час расплаты.
Нет, сваливать свои беды на Аннабел было бы трусостью и эгоизмом. Нельзя ставить под удар молодую герцогиню. Каждый решает свои проблемы собственными силами и средствами.
Дафна сложила письмо, написала адрес и запечатала. Увы, этот небольшой прямоугольник сосредоточил в себе последнюю надежду.
Глава 4
На следующий день лондонская погода решила в полной мере оправдать бесконечные разговоры, вздохи и пересуды. Низкие тяжелые серые тучи уныло затянули небо и время от времени презрительно плевались холодным дождем. Иногда выглядывало солнце, как кокетливая дебютантка из-за веера, словно раздумывая, стоит ли открыть хорошенькое личико. Однако уже через минуту поднимался ветер, тучи возвращались, а улицы снова погружались в серую мглу. В поединке между мраком и светом мрак решительно побеждал.
Экипаж лорда Фоксберна катил по мостовым в сторону дома. Граф смотрел в окно и рассеянно привычным движением потирал правую ногу. После двухчасового разговора с адвокатом мышцы окончательно онемели и сейчас напоминали китовый ус в корсете старой девы.
Аверилл, друг и по совместительству поверенный в делах, пытался всучить визитную карточку некого молодого доктора, активно продвигавшего очередную смелую идею в лечении застарелых ран. Бенджамин даже слушать не захотел: не меньше дюжины медицинских светил различной величины мяли и крутили его несчастную ногу, а в итоге каждый предлагал одно-единственное действенное средство: ампутацию.
Шарлатанам граф не верил, а с собственной ногой не собирался расставаться даже в самых критических обстоятельствах – тем более что боль уже стала неотъемлемой частью существования.
Возможно, лет через десять удастся окончательно смириться с судьбой, а пока периодически возникало желание спрятаться в пещеру или хотя бы зарыться в глубокую нору, подобно раненому зверю. Тогда не пришлось бы собирать волю в кулак и, превозмогая страдания, появляться на бесконечных светских раутах, балах, вечерах и салонных собраниях. Тем самым окружающие были бы навсегда избавлены от его дурного настроения, цинизма и грубости. Идея казалась разумной и полезной, но имела один существенный недостаток: ни в пещере, ни тем более в норе не будет стены, достойной портрета мисс Ханикот.
Граф до сих пор не убрал картину из кабинета. Планировал сделать это сегодня утром, однако не смог: напряженно изучал условия контракта и каждые пятнадцать минут радовал себя коротким, но цепким взглядом на Английскую красавицу. Теперь, когда стало известно, что моделью послужила мисс Ханикот, произведение приобрело и особый смысл, и особое притяжение.
Хотелось выяснить кое-какие конкретные обстоятельства работы над портретом. Например, был ли художник ее любовником? Вопрос, конечно, праздный, но, несмотря на отвлеченность, крайне болезненный. Бенджамин потратил немало времени, рассматривая через лупу небрежную подпись в правом нижнем углу, однако разобрал только первую букву имени: «Т».
Во всяком случае, мисс Ханикот больше не будет делать ставку на Хью. Если повезет, подопечный встретит милую скромную девушку и женится до Михайлова дня, после чего можно будет с чистой совестью и чувством исполненного долга уехать в свое поместье. Конечно, богатый сельский дом – далеко не пещера, но найти уединение и покой на лоне природы куда легче, чем в Лондоне.
Граф безучастно смотрел в окно на снующих под проливным дождем слуг: в серой одежде они напоминали мышей, пытающихся увернуться от лап невидимого кота. Но внезапно среди сплошного мрака взгляд привлек золотой проблеск. Сердце дрогнуло. Бенджамин постучал в потолок, а когда возница замедлил ход, обернулся и посмотрел назад, желая убедиться, что не ошибся.
Мисс Ханикот.
Она стояла у входа в кондитерскую Гантера и пыталась спрятаться под зонтом, хотя надежда остаться сухой таяла с каждой минутой. Юбка легкого зеленого платья намокла и прилипла, представив заинтересованному взору и стройные бедра, и изящную линию ног. Розовая шляпка прикрывала половину головы, однако пышные светлые локоны выбились и, подобно маяку, прорезали серый сумрак ярким лучом света. Рядом никого не было.
Мгновенно забыв о боли, не дожидаясь, пока остановится экипаж, граф выпрыгнул на мостовую и под холодным ливнем быстро зашагал к кондитерской. Едва мисс Ханикот заметила знакомого, глаза испуганно расширились, как будто ее поймали на краже пирожного.
– Почему вы здесь стоите?
Прежде чем ответить, она торопливо огляделась.
– Добрый день, лорд Фоксберн. На четыре у меня назначена деловая встреча.
Граф достал из жилетного кармана золотые часы и открыл крышку.
– Сейчас уже почти половина пятого.
– Кажется, моего приятеля что-то задержало. – Мисс Ханикот грустно вздохнула.
– Я отвезу вас домой. – Бенджамин щелкнул пальцами, подзывая экипаж. Свой удобный, теплый, сухой экипаж.
– Нет, спасибо. – С зонта скатилась тяжелая капля и плюхнулась Фоксберну на нос.
– И сколько же еще вы намерены ждать?
Она хмуро посмотрела на промокшее платье.
– Может быть, минут пятнадцать.
– Да за пятнадцать минут вас смоет в Темзу.
– Постараюсь удержаться. – Она на миг задумалась и добавила: – Вы очень любезны.
Граф почувствовал, что от него хотят избавиться, но, черт возьми, он не мог позволить ей остаться под дождем и подхватить простуду.
– В таком случае почему бы не подождать знакомого в экипаже?
Мисс Ханикот явно сомневалась: страх нарушить правила приличия боролся с лужей, в которую постепенно погружались ее хорошенькие новые ботиночки.
– Вокруг никого нет, – успокоил граф. Во всяком случае, никого, кто был бы кем-то. – Если задернуть шторы, то и вообще нечего бояться.
Дафна едва заметно кивнула; он тут же крепко взял ее под локоток и повел к двери – пока не успела передумать. Забрал зонт и держал над головой, когда Дафна легко поднималась по лесенке. Что-то коротко сказав вознице, прыгнул следом, закрыл дверь и сел напротив. Задвинул все шторы, но справа от мисс Ханикот предусмотрительно оставил щель, чтобы молодая леди могла наблюдать за входом в кондитерскую. Стоит ли говорить, что каждые несколько секунд она поворачивалась и настороженно поглядывала на улицу?
Некоторое время прошло в дружелюбном молчании – подвиг почти невероятный, если вспомнить вчерашний разговор.
Наконец мисс Ханикот осторожно откашлялась.
– Хотела бы кое-что спросить.
Лорд Фоксберн откинулся на спинку сиденья и сложил руки на груди, показывая, что слегка заинтересован.
– И что же именно?
– Тот портрет, который вы считаете моим… как он к вам попал?
– Если портрет не ваш, то какая вам разница?
К чести молодой леди, коварный выпад ничуть ее не смутил и не сбил с толку.
– Не так уж и важно, изображена на картине я или другая особа. Ясно, что модель похожа на меня… или я на нее. Должна признаться, что факт обескураживает. – Глубокая складка между бровей свидетельствовала о неподдельной тревоге.
– Вас беспокоит, что кто-то может увидеть портрет и также прийти к ошибочному выводу относительно вашей причастности к процессу его создания? – Граф не пытался скрыть скептицизм.
Мисс Ханикот упрямо подняла подбородок и посмотрела с вызовом.
– Да. Женская репутация хрупка и уязвима. Я только что появилась в свете и не хочу оказаться изгнанной прежде, чем побываю хотя бы на одном крупном балу.
Бенджамин хмыкнул.
– Роль балов неоправданно преувеличена.
– И все же буду рада сделать собственные выводы, – парировала Дафна. – К тому же речь идет не только о моей репутации. Могут пострадать и другие: например, Оливия и Роуз. – Опушенные густыми светлыми ресницами голубые глаза затуманились грустью.
– Есть идея.
Дафна нетерпеливо подалась вперед.
– И какая же?
– Вы можете просто объяснить всем, что на картине изображена другая молодая особа.
– Что значит «всем»? Вы же обещали держать портрет в тайне!
– Обещал и исполню обещание, если вам угодно.
– Будьте добры. Думаю, так будет лучше. В конце концов, люди могут мне не поверить.
Совершенно верно. Он же не поверил.
– Поэтому и хочу узнать, каким образом вы получили эту картину, – продолжала настаивать Дафна.
– Портрет принадлежал моему другу. Я обнаружил его среди других произведений живописи, которые хозяин дома еще не успел повесить. – Горькие воспоминания навалились тяжким болезненным грузом; внезапно Бенджамин почувствовал себя усталым и старым.
Мисс Ханикот напряженно выпрямилась, как будто боялась пропустить хотя бы слово.
– А там было что-нибудь еще… похожее на меня?
– Нет, – уверенно ответил граф. Он бы наверняка заметил и запомнил.
Дафна нахмурилась.
– Значит, портрет – подарок друга?
– Не совсем. Но я уверен, что он хотел бы, чтобы картина перешла ко мне.
Голубые глаза наполнились пониманием и сочувствием.
– Вы говорите о старшем брате лорда Билтмора – том самом, который погиб в битве при Ватерлоо.
– Да. – Как всегда, упоминание имени Роберта оживило в памяти проклятый день, полный горьких потерь, запаха пороха и разъедающего глаза дыма. Воинственные возгласы сражающихся воинов и нечеловеческие стоны раненых и умирающих до сих пор звучали в сознании.
– Искренне сочувствую. – Мисс Ханикот слегка подалась вперед и положила на рукав почти невесомую ладонь. Простой жест мгновенно вернул в настоящее. Теплое прикосновение проникло сквозь намокшую под дождем одежду, распространилось по телу и согрело кровь. Бенджамин посмотрел на ладонь, стараясь сохранить в памяти эти затянутые в перчатку тонкие пальцы, и коротко кивнул.
– Хью не нашел в себе сил разобрать личные вещи брата. Попросил меня выполнить эту печальную, но необходимую миссию и предложил взять на память то, что особенно понравится. Я выбрал портрет.
Дафна тихо вздохнула и убрала руку, обрекая на холодное одиночество.
– Вам очень не хватает друга.
– Чертовски. Каждый. Проклятый. День.
Она не поморщилась от проявления дурных манер, а просто склонила голову, показывая, что понимает. И все же собеседница выглядела слишком юной и невинной, чтобы иметь представление об ужасе смерти. Словно услышав мысли, она призналась:
– А мне точно так же не хватает отца.
Однако, вопреки грустным словам, уже в следующее мгновение лицо озарилось улыбкой.
– Но при этом вы выглядите вполне жизнерадостной.
– Сестра тоже нередко упрекает меня в излишней легкости характера. – Мисс Ханикот в очередной раз посмотрела на дверь кондитерской, с заметным усилием проглотила застрявший в горле комок и продолжила:
– Мысли о папе делают меня счастливой. С радостью вспоминаю его добрый голос, ласковую улыбку, мягкую бороду. Скучаю без него, но знаю, что сейчас он в лучшем мире.
Все понятно. Можно было бы догадаться раньше.
– Вы верите в Бога.
– Конечно. А вы разве нет?
– Не знаю.
Дождь с тупым упрямством колотил по крыше. Бенджамин отодвинул свою шторку и посмотрел на пустую улицу.
– Вряд ли ваш приятель придет.
Мисс Ханикот прикусила губку, и вдруг захотелось протянуть руку и прикоснуться к очаровательному, по-детски пухлому ротику.
– Да, – согласилась Дафна. – Кажется, ждать бессмысленно.
– Позволите отвезти вас домой?
Признавая поражение, молодая леди скромно опустила глаза.
– Да, спасибо.
Граф извинился и вышел, чтобы объяснить вознице, куда ехать, а когда попытался вернуться в экипаж, больная нога судорожно дернулась и отказалась подчиняться.
Мисс Ханикот тут же вскочила, с готовностью подала руку и усадила рядом с собой. Так близко, что зеленый шелк платья коснулся бриджей.
– Каким способом вы снимаете боль? – участливо спросила Дафна.
– Простите? – Бенджамин, разумеется, расслышал вопрос, но подобной прямоты не ожидал.
Дафна склонила голову и с интересом посмотрела на бедро, отчего кровь в венах начала неровно пульсировать.
– Чем лечите ногу?
– Пьянствую, – сухо ответил лорд Фоксберн. – Без меры.
Ответ имел целью уничтожить любопытство на корню, однако мисс Ханикот лишь мило улыбнулась.
– Помогает?
– Не особенно. Но более эффективного средства человечество пока не придумало.
Спутница осмотрелась и спросила очень серьезно:
– А здесь что-нибудь крепкое есть?
– Мучает жажда?
Она смущенно покраснела.
– Нет. Просто тяжело смотреть, как вы страдаете.
Как правило, боль и слабость удавалось скрывать. Окружающие не замечали дискомфорта – или считали, что задавать вопросы невежливо. А вот мисс Ханикот без угрызений совести совала нос в его дела, причем проявляла при этом чрезмерную и предосудительную проницательность.
– Не беспокойтесь за меня, – попытался отшутиться Бенджамин. – Подозреваю, что нынешние мучения посланы в наказание за прежние грехи. Если так, то можно считать, что легко отделался. – Сомнение и задумчивость на хорошеньком личике не на шутку встревожили. Следовало немедленно сменить тему.
– Перед отъездом в Саутгемптон Хью упомянул, что хочет вернуться в пятницу, чтобы попасть на музыкальный вечер сестер Ситон. Полагаю, вы там будете?
– Да. С нетерпением жду возможности услышать новый квартет мистера Бетховена.
– Хью очарован вами значительно глубже, чем я предполагал, – бесстрастно заметил граф.
Дафна вздохнула.
– И вас это огорчает.
В высшей степени.
– Пожалуй, не столько огорчает, сколько озадачивает.
– Лорд Билтмор – добрый человек и не заслуживает дурного обращения.
– Согласен. Но факт остается фактом: вы для него – неподходящая партия.
– Ваше мнение по этому поводу хорошо известно, милорд.
Граф криво усмехнулся.
– А каковы ваши чувства? – Вопрос прозвучал отстраненно, почти безразлично, но сердце напряженно замерло. Не стоило обманывать самого себя и убеждать, что ответ ничего не значит.
Ответ имел значение, причем немалое. А вот почему, выяснять не хотелось.
– Лорд Билтмор – истинный джентльмен и обладает массой положительных качеств. – Хотя прямого сравнения не последовало, продолжить мысль не составляло труда: «качеств, которых вам не хватает».
– Вы его любите?
– Вопрос чрезвычайно личный. – Щеки заметно порозовели.
Бенджамин смотрел долго; вполне достаточно, чтобы понять: какие бы чувства ни испытывала мисс Ханикот – восхищение, уважение, симпатию, – страсти среди них не было.
– Это хорошо, – удовлетворенно заметил он.
– Что хорошо?
– То, что вы его не любите.
– Прошу, только не пытайтесь доступно объяснить, что именно я чувствую.
– А я и не пытаюсь, – пожал плечами граф. – Напротив, говорю о том, чего вы не чувствуете.
– Занятное отличие. – Дафна сложила руки на коленях.
– Итак, Хью явится на музыкальный вечер. Надеюсь, вы не нарушите условий нашей сделки.
По недавно спокойному лицу скользнула тень глубокого огорчения.
– Я ничего не забыла, лорд Фоксберн.
Бенджамин ощутил острое раскаяние – а ведь чувство вины он считал чуждым – и отвел взгляд, напомнив себе, что спутница далеко не так наивна и невинна, как кажется. Что ни говори, позировала художнику полуобнаженной, а теперь уверенно и настойчиво лжет.
Экипаж остановился возле особняка герцога Хантфорда. Бенджамин любезно помог даме выйти и проводил к парадному подъезду.
Шелковые цветы на шляпке поникли от дождя, а обычно сияющая улыбка поблекла и потускнела. Ах, проклятие!
– Послушайте, если я веду себя грубо, то это оттого, что пытаюсь защитить Хью. Ну, а еще потому, что осел.
Дафна посмотрела спокойно, совсем как на портрете.
– Понимаю. – Взялась за ручку двери и спросила: – А вы будете на музыкальном вечере?
Будет ли он? О Господи! Исполнение скорее всего окажется любительским, если не откровенно слабым. Но если туда собирается она…
– Не исключено. Желаю хорошего дня, мисс Ханикот.
Она вскинула бровь.
– До свидания.
И скрылась в холле.
Бенджамин вернулся в экипаж, сел и провел ладонью по еще теплому бархату. В воздухе витал легкий цветочный аромат. Несмотря на неопределенность ответа, он прекрасно понимал, что даже адские псы не смогут удержать его в стороне от музыкального вечера, – точнее, от одной из слушательниц.
Проклятие. Кажется, Хью – не единственный на свете глупец, попавший в сети неотразимого обаяния мисс Ханикот.
Глава 5
Глазурь – тонкий, прозрачный слой краски, используемый для придания цвету глубины и объема.
Покрыть глазурью – придать произведению живописи законченность. Например: «Художник мастерски покрыл портрет глазурью, и образ мгновенно ожил».
Два дня спустя, когда Дафна вернулась с прогулки, в гостиной ее ждала матушка. Миссис Ханикот вернулась из Бата в прекрасном настроении и выглядела замечательно – пожалуй, как никогда прежде. Длинные каштановые, хотя и с проблесками седины, волосы были собраны в высокий пучок, а искусно расписанный черепаховый гребень добавил прическе пикантности. Но еще больше радовали свежие щеки и легкая светлая улыбка.
– До чего же приятно, что ты приехала! – Крепкое объятие позволило ощутить заметно округлившуюся талию. Наконец-то вернулась та мама, которую Дафна знала с детства, – веселая, жизнерадостная, готовая петь песни, рассказывать на ночь сказки и целовать сбитые коленки. Долгая тяжелая болезнь принесла страдания и страх потери. К счастью, теперь все плохое позади. Почему-то внезапно захотелось прижаться, поплакать на родном плече и поделиться переживаниями. Рассказать о скандальном портрете, об ужасе перед позором, о постыдной сделке, которую пришлось заключить с лордом Фоксберном.
Увы, прошли те времена, когда можно было прибежать к маме за утешением. Теперь справляться с клубком проблем придется собственными силами.
– Дай же на тебя посмотреть! – Миссис Ханикот сжала ладонями лицо младшей дочери и принялась придирчиво изучать. Дафна почти чувствовала, как мама считает веснушки, чтобы удостовериться, что за ее двухнедельное отсутствие не появилось ни одной новой. – Сейчас принесут чай. Давай присядем: расскажешь все, что не поместилось в письмах.
Дафна с радостью подчинилась – разумеется, умолчав о том, что могло бы вызвать ненужные подозрения. Подробно описала многочисленные светские события, которые удалось посетить за последнее время, и особенно подчеркнула забавные мелочи: их мама всегда любила. Например, живо изобразила, как лорд Хакстон налетел на греческую статую, украшавшую гостиную леди Фэллоу. К счастью, в последний момент Оуэн успел подхватить историческую ценность, тем самым не только предотвратив погром, но и избавив оба семейства от неминуемой вражды на многие поколения вперед.
Мама умиротворенно вздохнула.
– Я скучала по тебе и Аннабел, что вполне естественно. Но вот уж никогда не думала, что буду скучать по Лондону.
– Правда? – Открытие не порадовало. На тот случай, если бы бомонд все-таки узнал в ней героиню портрета, Дафна заготовила утешительную версию: мама будет рада поселиться в уединенном сельском домике. Оказывается, все не так просто.
– Честное слово. Генриетта оказалась замечательной компаньонкой, скоро ты и сама в этом убедишься, но развлечений в Бате немного. Время от времени в верхнем зале ассамблей проходили балы, но они представляли собой лишь бледное подобие блестящих лондонских раутов.
И эта светская дама – ее мать? Судя по всему, целебные воды Бата несли в себе больше энергии, чем было принято считать. Но немалую роль в преображении миссис Ханикот, несомненно, сыграла спутница, леди Бонвилл. Пожилая виконтесса славилась своим неиссякаемым жизнелюбием, и Аннабел считала, что общение с ней пойдет маме на пользу.
Впрочем, сама Дафна это мнение не разделяла.
– Надеюсь, нас ждет вереница заманчивых приглашений. – Мама взяла с блюда пирожное и положила на свою тарелку.
– Так и есть. – Дафна поспешила к секретеру, взяла стопку карточек и, быстро перебрав, нашла нужную. – Вот, например, в понедельник миссис Рис устраивает званый обед. Написать ей, что ты вернулась?
– Ах, они с мужем составляют чудесную пару: так трогательно влюблены друг в друга. – Миссис Ханикот окинула дочь быстрым, но выразительным взглядом, словно хотела сказать: «И ты бы могла, если бы постаралась». – Да, дорогая. Будь добра, сообщи им, что я тоже приеду. А до понедельника не планируется ничего интересного? Какого-нибудь вечера, где мы сможем встретиться с лордом Билтмором?
Этого еще не хватало!
– С лордом Билтмором?
– Аннабел написала, что он чрезвычайно увлечен тобой.
– Разве? – Дафна решила серьезно поговорить со сплетницей: непростительная болтливость ставила под угрозу принцип безусловного сестринского доверия. – Но я не…
– О, пожалуйста, не скромничай, милочка! О внимании лорда Билтмора можно только мечтать! – Мама пришла в пугающе бурный восторг: плечи поднялись почти до ушей, а губы сжались в тонкую линию; казалось, еще немного, и бедняжка взорвется от полноты чувств. – Ах, дочка! Что за восхитительный джентльмен! Добрый, великодушный и… – Мама замолчала и обмахнулась веером. – И к тому же виконт! Все, о чем я мечтаю для тебя! – Она растроганно всхлипнула. – Подумать только: моя дочь станет виконтессой!
Час от часу не легче.
– Лорд Билтмор действительно соединяет в себе массу превосходных качеств, и все же… не думаю, что мы с ним подходим друг другу.
– Ради Бога, почему же нет?
– Знаю, что ты хочешь удачно выдать меня замуж, но…
– Каждая мать этого хочет.
– Но найти единственного на свете человека не так-то просто. Для этого необходимо время. – Ну, а с ее темпами потребуется лет десять, не меньше.
Мама погрустнела.
– Какое-то время в твоем распоряжении еще есть, но не забывай, что драгоценная часть твоей юности ушла на уход за мной. Не откладывай надолго собственные семейные радости.
Таким деликатным и в то же время прозрачным способом мама намекала, что если Дафна не поспешит с замужеством, то перейдет в категорию старых дев; тогда надежду можно будет оставить навеки. И мама была права.
После всех испытаний, которые им пришлось пережить, стоило ли удивляться, что миссис Ханикот мечтала увидеть младшую дочь благополучно устроенной? Прежде Дафна и сама так думала, однако в последнее время осмелилась мечтать о чем-то более значительном, чем жизненный комфорт: например, о глубокой симпатии, любви и даже… страсти.
– Я понимаю, мамочка, какую редкую возможность дает нынешний сезон. Постараюсь тебя не разочаровать.
– Надеюсь, так и будет. А пока обещай, что позволишь лорду Билтмору произвести благоприятное впечатление. – Мамины глаза сияли надеждой, и Дафна не нашла сил обмануть ожидания.
– Непременно.
– Вот и прекрасно. – Мама надела новые очки в золоченой оправе и протянула руку к стопке приглашений, которые все еще держала Дафна.
– Итак, что же еще нас ждет?
– Сегодня вечером Ситоны устраивают музыкальное собрание. Думаю, правда, что ты захочешь остаться дома и отдохнуть с дороги. А завтра можно будет устроить прогулку по Бонд-стрит.
– Но я не настолько устала, чтобы отказаться от концерта! – обиженно воскликнула миссис Ханикот. – Даже по моим меркам, это не самое утомительное времяпровождение. А что, дочери Ситонов талантливы?
Дафна пожала плечами.
– Понятия не имею. Ни разу не слышала, как они играют.
– Впрочем, это не так уж и важно. Главное, что удастся провести приятный вечер вместе с тобой. – Мама встала и расправила юбку. – Пожалуй, поднимусь наверх. Надо отнести Аннабел несколько тостов: для ее слабого желудка это лучшая еда. А потом немного вздремну. Не хочу появиться у Ситонов с красными, опухшими глазами. Мы обе должны выглядеть безупречно. Стремительный взлет на вершину общества имеет одну неприятную особенность: обязательно найдутся люди, которые сделают все возможное, чтобы вернуть нас туда, откуда мы пришли. Нельзя позволить злопыхателям омрачить счастье, так неожиданно посланное судьбой.
Дафна нежно обняла матушку.
– Поверь, благодаря тебе, папе и Аннабел я всегда чувствовала себя счастливой.
– Хорошо, что ты вспомнила папу. – Голос миссис Ханикот подозрительно дрогнул. – Наверное, тебе его тоже очень не хватает.
Дафна кивнула.
– Иногда вся эта роскошь кажется предательством. Как ты думаешь, что бы он нам сказал?
Решив жениться на маме – простой девушке из бедной семьи, – отец добровольно отказался от привычного богатства. Семья не простила отступника и лишила его наследства.
Мама печально вздохнула.
– Уверена, твой папа сказал бы, что все, что нас окружает, далеко не так важно, как то, что у нас внутри. Всякий раз, когда вы с Аннабел хулиганили или по-детски обманывали, он неизменно говорил…
– На свете нет ничего более ценного, чем честность, – с грустной улыбкой закончила Дафна.
– Рада, что ты помнишь. – В глазах у мамы блеснули слезы. – Увидимся за обедом. – Она поцеловала дочку в лоб и ароматным облаком выплыла из комнаты.
Дафна опустилась на софу. Да, только ей и говорить о честности. Согласившись позировать для портретов, она дерзко нарушила все возможные правила достойного поведения. Поступок сам по себе отвратительный. И вот теперь приходилось скрывать преступление и низко, малодушно врать самым близким, самым дорогим людям.
Она с радостью выбрала бы иной путь, но решение было принято два года назад, когда на холодной заброшенной фабрике она сняла пелерину и села в сапфировый шезлонг.
Сейчас оставалось одно: определить, где находится второй портрет. Начинать поиски следовало с Томаса. Вечером того самого дня, когда Дафна напрасно мокла под дождем и ждала приятеля возле кондитерской Гантера, его матушка вернула письмо – к счастью, нераспечатанным – и приложила записку, в которой сообщила, что художник отправился на континент и вернется не раньше, чем через несколько недель. Больше обратиться за помощью было не к кому – разве что к тому, у кого по иронии судьбы оказался первый портрет…
Нет. Лорду Фоксберну доверять нельзя. Граф производил впечатление человека слишком холодного, слишком черствого. Хуже того, он постоянно сверлил Дафну своими невозможно синими глазами, как будто сравнивал ее поведение со строгим набором светских правил и то и дело находил непростительные погрешности. Ничего странного, если учесть, что в его полном распоряжении находилось свидетельство ее непростительной опрометчивости.
Но одним лишь недоверием к лорду Фоксберну проблемы не ограничивались. Беспокоило и то, что в присутствии графа Дафна не очень-то доверяла даже себе самой. Несмотря на его несправедливое осуждение, можно сказать, клевету, преданность погибшему другу и верность данному обещанию вызывали восхищение. Невозможно было игнорировать мужество, с которым этот человек терпел физическую и душевную боль, и редкую, дьявольскую привлекательность – конечно, если позволить себе думать о подобных вещах.
Вечером, когда Дафна вошла в гостиную Ситонов вместе с мамой, Оливией и Роуз, нервы уже превратились в туго закрученную спираль. В любой момент кто-то из присутствующих мог узнать в ней «настоящую английскую красавицу» с одного из скандальных портретов и публично заклеймить как падшую женщину.
По этой причине, едва обменявшись самыми необходимыми приветствиями, она сочла разумным сесть в последнем ряду и постаралась слиться с розово-зелеными обоями.
– Вижу в первом ряду Генриетту. – Мама улыбнулась в предвкушении приятной встречи. Пожалуй, из всех, кто приехал на концерт, она единственная искренне радовалась присутствию леди Бонвилл. – Как всегда, бедняжка не может обойтись без скамеечки для ног.
– Да уж, об этой причуде известно всем. – Оливия комично закатила глаза.
Престарелая виконтесса повсюду таскала за собой обитую красным бархатом скамеечку; точнее говоря, это делала ее многострадальная горничная. Если привычка и казалась эксцентричной, никто и никогда не осмеливался признать это открыто, потому что доброе расположение и благодушие леди Бонвилл неизменно стояли превыше всех остальных соображений.
– Смотри, возле нее никого нет. Пожалуй, сяду рядом, скрашу одиночество. Пойдете со мной?
Дафне совсем не хотелось оказаться в первом ряду, а уж тем более попасть под безжалостный взгляд виконтессы.
– Если не возражаешь, мама, лучше останусь здесь, где музыка не будет бить по ушам.
Оливия и Роуз с энтузиазмом закивали, поддерживая подругу.
– Как пожелаете, дорогие. Главное, активнее общайтесь с джентльменами. – Миссис Ханикот выразительно посмотрела на дочь и отправилась развлекать леди Бонвилл.
Едва она удалилась, Оливия развернула веер и принялась энергично обмахиваться.
– Уф, едва спаслись!
– А я восхищаюсь виконтессой, – возразила Роуз. – Хотя, признаюсь, порою ее прямота пугает.
Оливия фыркнула.
– Ничего удивительного. Это чудовище способно навести страх на самого генерала Веллингтона.
– Но она приняла маму под свое крылышко, – вставила Дафна, – и за это я ей глубоко признательна.
– Я, наверное, тоже, – неохотно согласилась Оливия. – Но все-таки предпочитаю остаться здесь, с тобой и Роуз. – Она искренне обняла подругу. – Желтый шелк идеально гармонирует с твоими золотистыми волосами. Не оборачивайся, но джентльмен возле камина не сводит с тебя глаз.
Дафна насторожилась. А что, если незнакомец узнал ее по портретам? Скрытые перчатками ладони неприятно вспотели.
– Скорее всего он восхищен тобой и Роуз. Вы обе выглядите прелестно.
Оливия вздохнула.
– Если Джеймс не появится, новое платье пропадет понапрасну. – Она посмотрела на дверь. – Увы, пока его не видно. Зато только что вошли лорд Фоксберн и лорд Билтмор.
Лорд Фоксберн. Расставшись с графом на крыльце своего дома, Дафна не переставала думать о нем. Почему-то особенно часто приходили на ум длинные волнистые волосы – граф почему-то не спешил их стричь – и темные завитки за ушами. Непонятно, с какой стати вспоминались именно эти случайные подробности, но так было угодно воображению.
Она повернулась и посмотрела на вновь прибывших джентльменов. Граф двигался легко и уверенно, так что хромота почти не ощущалась. Прекрасно сшитый синий сюртук выгодно оттенял загар и ясные, как весеннее небо, глаза. Правда, мрачное выражение красивого лица соответствовало скорее похоронной церемонии, чем музыкальному собранию, но ничего иного Дафна и не ожидала.
– Добрый вечер, леди Оливия, леди Роуз и мисс Ханикот! – провозгласил лорд Билтмор, нервно одернул дорогой фиолетовый сюртук и учтиво поклонился. – Сегодня вы все особенно прекрасны. – Он застенчиво улыбнулся Дафне. – Мисс Ханикот, не согласитесь ли пройтись со мной по залу?
Ну вот, начинается! Лорд Фоксберн запретил поощрять внимание виконта, но вести себя грубо очень не хотелось. С другой стороны, нет ничего предосудительного в небольшой прогулке на глазах у всех. Дафна натянуто улыбнулась.
– Это было бы заме…
Лорд Фоксберн за спиной подопечного холодно прищурился и категорично покачал головой.
