Текст книги "Есть!"

Ярослав Гашек

Глава одиннадцатая,

из которой станут известны кое-какие подробности личной жизни деловых людей ХХI века, озвученные голосом и вдохновленные судьбой Павла Николаевича Дворянцева, владельца телевизионного канала «Есть!»

Павлу Николаевичу Дворянцеву – или П.Н., как его запросто сокращали в трудовом коллективе (сам П.Н. даже в кризисную пору трудовой коллектив не сокращал), решительно не хватало времени на личную жизнь. Незамедлительно после прихода зрелости, вторым звонком, директор канала «Есть!» получил малоприятную весть – оказывается, сутки в связи с приходом этой зрелости будут теперь уменьшены на несколько часов. Кто и зачем отгрызает от суток ценное время, П.Н. так и не удосужились объяснить: его лишь поставили перед фактом, как мальчонку-школяра перед доской с математическими примерами.

Берта Петровна – мама П.Н. (некогда пышная красавица, а ныне бодрая, пусть и слегка подсохшая, как финский хлебец, старушка) часто рассказывала Павлику о том, что с годами у него будет все меньше и меньше времени.

– Я же вот, сыночка, тоже не могу привыкнуть, что мне семьдесят шесть, – злорадствовала Берта Петровна, глядя, как сыночка перед зеркалом пристраивает на макушке «локон страсти».

Локон должен был на манер горбатого моста пересекать простор водной глади, то есть, простите, никакой не глади, а умной и эпизодически облысевшей головы П.Н. К счастью, он был человеком высоким во всех отношениях, и потому добрая половина знакомых лысину с локоном не могла обозреть по причине малого роста, а другой – менее доброй – половине П.Н. это обозрение прощал. Без всяких дополнительных условий.

– Я же вот, сыночка, – продолжала Берта Петровна, – до сих пор чувствую себя от силы на тридцать восемь лет, а выгляжу – все говорят! – не больше, чем на пятьдесят с копеечкой.

П.Н. отвлекся от зеркала и глянул на маму с обожанием – как всегда, когда она начинала нести совсем дикую чушь. В холодный пот директора канала «Есть!» могли вогнать только две мысли – что его канал перестанет приносить деньги и что Берта Петровна однажды умрет. Конечно же, П.Н. знал, что второе событие он предотвратить не в силах, и мысль эта, обладавшая склонностью пьяного гуляки к праздным визитам, периодически вышибала у него почву из-под ног, превращая окружающий, вполне комфортный и удобный для проживания мир в адский зал ожидания.

Времени на личную жизнь П.Н. перестало хватать сравнительно недавно – лет пятнадцать назад, а прежде у него бывали и долгоиграющие романы, и случайные девицы, и пару раз с ним даже происходило нечто похожее на большую любовь. Во всяком случае, отсюда, из настоящего времени, П.Н. видел те свои страстные метания именно в таком ключе. А женатым человеком П.Н. себя так и не увидел, поскольку был вскормлен Бертой Петровной под непрерывную песнь о дамском вероломстве, которую мамочка исполняла для Павлика без выходных и перерывов. Наверное, если бы у Берты Петровны тогда, в неисчислимо далеком 19… году, родился не мальчик Павлик, а девочка Полина (о которой она, кстати, тайно грезила), то песнь, сопровождавшая счастливые годы детства, имела бы иное сюжетное наполнение, но тут уж, как говорится, кому что дали. Гулять с девочками подросшему Павлику, скрипя зубами и скрепя сердце, еще разрешали, а о женитьбе предпочитали даже не задумываться. Ну он и не задумывался – Берта Петровна была хоть и беспомощная хозяйка, всю жизнь питавшаяся от стола своей матушки, зато по-человечески превосходно понимала милого сыночку и никогда не посмела бы устроить ему сеансы пилинга, которыми так грешат иные жены, запиливая своих мужиков – почем зря.

Маман Берты Петровны, та была затейливой кулинаркой одесской закваски, к тому же порядочной язвой: рецепты для пораженных в самый желудок гостей переписывала в деталях, но всегда забывала упомянуть важный компонент, без которого блюдо не складывалось в дурманящую композицию. Зато непременно – и лицемерно! – писала последней строкой: «Желаю успехов!» Бедные хозяйки, разложив перед собой рецепт Павлушиной (для нее он был всегда и только – Павлуша) бабушки, пытались воссоздать шедевр, но не получали и бледной репродукции. Бабушка считала, что ее рецепты могут перейти исключительно по наследству, и в конце концов пусть несколько извилистым способом, но так оно, в общем-то, и случилось.

Порой бабушка вслух причитала, что выстраданные рецепты умрут вместе с ней – потому что Берта, сколько ни старалась маман придать ей хозяйственную сноровку, выросла неумехой, каких не пускают в кухню. Да и обожаемый Павлуша не оправдывал поначалу бабусиного доверия: в кухне-то хорошей он разбирался на «отлично», но сам и пошлой сардельки сварить не умел. Что касается Берты Петровны, то она учила студентов играть на арфе и по любому поводу демонстрировала свои пальцы – хрупкие орудия труда, использовать которые для чистки картофана или лепки котлет есть варварство. И вообще, на арабском скакуне воду не возят, повторяла Берта вслед за любимой писательницей, чья книжка сопровождала ее на протяжении жизни. «Воду-то не возят, – ворчала бабушка, – зато жрет этот арабский скакун за троих и не думает хотя бы посуду за собой обмыть!» Берта не обижалась на маман: чего еще ждать от некультурной старухи, выросшей на Молдаванке?

Павлуша был другого склада и честно старался помогать на кухне – да вот беда, был он к поварскому делу абсолютно не приспособлен. Бабуся на него сердилась, а потом махнула рукой – покамест жива, прокормит и его, и мать. Когда же она стала совсем непереносимо старенькой – и страна ее, и любимый внучек вдруг разом взбрыкнули. Страна корчилась в перестроечных муках, а Павлуша бросил аспирантуру и ушел работать на кабельное телевидение. Бабуся дожила до того, как в эфир вышли первые выпуски программы «Гениальная кухня», познакомилась с Геней Гималаевой и передала ей из теплых, как говорится, рук все свои лучшие рецепты – включая фирменный форшмак, на котором сломалось не одно поколение домохозяек.

Геня очаровала и бабусю, и даже Берту Петровну. К тому времени как П.Н. окончательно спровадил в прошлое и  Павлушу, и  Павлика, женщины его семьи убедились в том, что кормилец никогда не женится, а стало быть, можно проявить и кое-какие симпатии, не опасаясь за нарушение статус-кво и просто статуса. А ведь Геня на самом деле нравилась П.Н., но времени не хватало, видите ли, в чем дело, не хватало времени на личную жизнь!

Еще вот что – Геня была значительно моложе П.Н. Она родилась в 1972 году, когда Павлуша-Павлик самостоятельно фотографировался «на открытку» в ателье и совершал другие поступки, характерные для зрелого отрока. Да что говорить, П.Н. отлично помнил 1972 год, в котором помимо прочего прошла премьера «Крестного отца», Куба вступила в СЭВ, Фассбиндер снял «Горькие слезы Петры фон Кант», «АББА» записала People Need Love, поселок Нижневартовский стал городом Нижневартовском, а мюнхенская Олимпиада взорвалась терактом. Зимой 1972 года женщины носили пышные меховые шапки, а летом – расклешенные брючки, как у героинь провальной фильмы «Последний день Помпеи». В 1972 году скончались сразу два знаменитых авиаконструктора – Туполев и Сикорский, и родились сразу два будущих кумира нового тысячелетия – Зидан и Эминем, но самое главное, в 1972 году на свет появилась Евгения Александровна Ермолаева, Геня Гималаева, познакомившись с которой П.Н. наконец понял, чем хочет заниматься.

Именно Геня вдохнула жизнь в его проекты, и на протяжении долгих лет П.Н. отказывался верить в то, что где-то на свете существуют кулинарные таланты, способные встать с ней вровень. Ему даже бодрый весельчак Джейми Оливер в сравнении с Геней казался вторичным и невкусным, как разогретая свинина. Прочие ведущие канала «Есть!» составляли добротный однородный фон, на котором ярко светилась звезда Гени Гималаевой, и П.Н. искренне считал, что обстоятельство это устраивает не только его, но и всех прочих людей, имеющих отношение к кулинарии и телевидению, – коллег, рекламодателей, зрителей…

Лишь полгода назад, смакуя вместе с мамой закусочные пирожные из черного хлеба и копченого омуля, привезенного с Индигирки, П.Н. впервые тоскливо подумал о том, что звезда эта начала непременный для всякого светила путь к закату.

П.Н. не слишком доверял рейтингам – во всяком случае, в отечественном исполнении, он куда больше полагался на собственные вкус, интуицию и чутье. Тем более – вы что, не знаете, как у нас составляются эти самые рейтинги? Я вас умоляю, простонала бы здесь Берта Петровна, не будьте настолько наивными! Все же рейтинги Гениных программ (на тот момент жизнедеятельности их насчитывалось пять штук, не считая разовых выходов и обкатов новых проектов, которые Геня передавала другим ведущим, как жокей объезженную лошадь) были высоки и незыблемы. Рекламодатель тащил в Генины программы свою денежку, а от поклонников ей иногда приходилось отбиваться половником – не хуже рок-музыкантов прошлого века.

Геня оставалась совершенством, ее рецепты были все так же хороши, но П.Н., столуясь у нее вначале ежедневно, потом – дважды в неделю, а потом – и того реже, все-таки пресытился гениальнойкухней. Вначале неосознанно, затем – пребывая в полном осознании происходящего, неблагодарный П.Н. алкал чего-то свежего и нового – выверенная, в меру смелая, в меру традиционная кухня Гени изрядно притомила его; так читателя утомляют пусть и добротные, но одинаковые и обрыдшие писания некогда любимого автора.Разумеется, П.Н. даже не задумывался об увольнении или смещении Гени с трона главной ведущей канала «Есть!» – этого ему не простили бы ни зрители, ни рекламщики, ни Берта Петровна. Этого он и сам себе не простил бы! И не виноват был П.Н. в том, что неизбежно случается в жизни каждого, кто пустился на поиски добра от добра.

…Омуль с Индигирки был и вправду восхитительным! П.Н. припал к нему, как младенец к материнским персям, и не без внутренней борьбы согласился поделиться им с родными и близкими. Берта Петровна как истинная одесситка знала толк в рыбе – на гарнир к омулю она выдала кучу потрясенных словес и ушла спать только после того, как сгинуло последнее соленое пирожное.

П.Н. еще долго сидел над пустой тарелкой, наблюдая телевизионную улыбку Гени Гималаевой.

У П.Н. категорически не хватало времени не только на личную жизнь, но даже на то, чтобы задуматься об этом – вот почему в тот день, ровно шесть месяцев назад, доев копченого омуля, он позвонил по телефону и заказал билет на ближайший рейс до Вашингтона. Сказали – через день можно лететь.

Вашингтон П.Н. выбрал потому, что окрест него в ту пору проходил хороший гастрономический фестиваль, и еще потому, что П.Н. хотелось побыть одному и понять, что же его на самом деле ест. С аппетитом ест, как Исав чечевичную похлебку. На нашей планете, поверьте седому опыту П.Н., вкусно побыть одному можно исключительно в Америке, где так просто затеряться и так несложно гурманствовать. П.Н. терпеть не мог, когда всякие недотепы начинали ругать американскую или английскую кухню – что б вы понимали!Плохо поесть в Америке – это надо, знаете ли, специально ставить перед собой такую цель или питаться исключительно в «Макдоналдсах» и «Тако Белл». Да и Великая Британия в последние годы в гастрономическом смысле здорово подросла – так что пересадку в Лондоне П.Н. воспринял как явление Божьего Промысла. Был у него в Хитроу любимый ресторанчик, в котором безошибочно готовили острые куриные крылышки именно так, как нравилось П.Н.

Из самолета директор телеканала «Есть!» вышел бледным и соловым, как всегда: он терпеть не мог перелеты и не находил утешения в бортовом питании. Перемороженную или перегретую пищу, выложенную на поднос, П.Н. разглядывал с таким лицом, с каким потомственный винодел из Бордо глядит на подкрашенное паленое пойло. И это дают в бизнес-классе! Страшно подумать, чем кормят пассажиров за шторкой…

П.Н. путешествовал без багажа, с крошечной сумкой – пуще, чем самолетную еду, он не любил засилье вещей. Единственное, что он покупал за границей, были гастрономические редкости, которые помещались в его хитрой сумке – она с легкостью превращалась в удобный переносной контейнер. Посадочный талон до Вашингтона выдали еще в родном аэропорту. Бледный директор прошествовал своей стремительной походкой мимо транзитных стоек и вскоре исчез в кипящем шуме Хитроу.

Впрочем, мы-то с вами не потеряли его из виду – высокий мужчина в синем джемпере уже сидит за столиком любимого ресторана спиной к летному полю. П.Н. не вдохновляет созерцание громадных металлических штук, готовых к взлету. Никакого сравнения с куриными крылышками, порцию которых он заказал официанточке. Еще минеральную воду, пожалуйста! Среднегазированную. Сенк ю вери мач, ю а велкам.

Время ожидания заказа – приятное и трепетное время, когда гурман готовится к встрече с прекрасным, источая желудочные соки и напрягая воображение. П.Н. скользил специально выработанным невидящим взором по окружающим и думал: давным-давно, до встречи с Геней Гималаевой, он знал по-английски всего несколько слов, и одно из них было – «чикен». В первой поездке в Англию тогда неискушенный едок Павлуша не мог заказать в ресторанах ничего, кроме этого самого «чикен», – других слов он попросту не знал. И ходил по этой причине в рестораны с картинками – где в меню гуманно вклеены фотографии. А Геня прилично знала английский с французским, и способный к языкам П.Н. за время совместных трапез вскоре выучил в подробностях и среднестатистическое, и вполне изощренное меню. Теперь, усмехался П.Н., он мог бы разобрать британского цыпленка по частям – ножки, крылышки, шейка.

– У вас свободно?

Специально выработанный невидящий взгляд П.Н. испуганно затормозил на молодой женщине – то была неяркая блондиночка с челкой, с прехорошенькой улыбкой. П.Н., как все россияне за границей, оскорблялся, когда его гражданство определяли столь легко, – и что за манера проситься за чужой столик? Свободных мест, впрочем, действительно не было. А что, если блондиночка узнала П.Н.? В конце концов он известный на весь город человек!

– Да мы летели одним рейсом! – засмеялась блондиночка, и разочарованный П.Н. придвинул ей стул.

– Катя, – между делом сообщила девушка. – Не знаете, умеют они тут готовить крылышки? Крылышки в аэропорту – в этом есть и логика, и стиль! Извините, я не расслышала, как вас зовут.

– Павел. Николаевич! – по частям представился П.Н., мучительно пытаясь вспомнить, сколько лет назад с ним по собственному почину знакомились женщины.Катя тем временем открыла пудреницу с трогательной проплешиной и быстро мазнула пуховкой по носику.

…Когда принесли крылышки, ароматные, в кудрях жаркого пара, П.Н. уже успел позабыть о заказе. Он искоса, стараясь не смущать новую знакомую, разглядывал ее лицо: короткий кошачий нос, губы – розовые, как семга. П.Н. краснел от собственных мыслей и отводил взгляд – за соседним столиком медленно пережевывал пищу вялый мужчина с признаками вырождения на лице. Кадык перекатывался вверх-вниз, будто застрявший кусок в горле, – адамово яблоко, вспомнил П.Н. Адам проглотил кусок запретного фрукта, сорванного Евой, и тот застрял у него в горле, превратившись в перманентный признак.

Гостья милостиво согласилась отведать крылышко, деликатно похрустела косточками и вдруг махом, одним движением губ, сняла с него мясо.

– Очень неплохо, – похвалила. Жадно зыркнула в тарелку и, конечно, получила еще несколько кусочков.

Официантка прибежала на первый же взмах крыла и торопливо закивала, принимая заказ на дополнительную порцию.

П.Н. нравилось смотреть, как люди едят с аппетитом, – собственно, все последние годы он потратил во имя таких вот людей (хотя, если посмотреть с другой колокольни, люди с аппетитом служили источником благосостояния самого П.Н., наполняя его программы рекламой). Подобно тому как клирики отчаяннее всего гнобят не представителей других конфессий, а матерых атеистов и убежденных агностиков, П.Н. прощал зрителям недостаточно изысканный вкус, но зато на дух не переносил апостолов голодания, мосластых супермоделей и коварных диетологов.

– А я делаю крылышки в апельсиновом маринаде, – сказала Катя, изящно промокнув губы салфеткой.

П.Н. звякнул вилкой, официантка восприняла это как упрек и тут же умчалась на кухню. Официанты всех стран мира сразу распознавали в П.Н. Именно Того Гостя, ради которого и открываются на нашей грешной планете рестораны, закусочные и кафе. На сей раз официантка ошиблась – приборный звяк не имел к ней ровно никакого отношения. П.Н. внимательно слушал Катю.

– …Нагреваю апельсиновый джем с корочками, добавляю соевый соус, чеснок, оливковое масло и мариную крылышки часика три, а потом жарю – вуаля!

– Соус? – деловито переспросил П.Н.

И Катя, будто на экзамене, ответила:

– Печеный чеснок, с укропом и сливками. А вообще, крылья и без соуса хороши. Я иногда их по-другому делаю – в чесночно-имбирном кляре. Ум отъешь! Хотя мне лично никогда не нравилось это выражение.

За окном почти бесшумно взлетел очередной лайнер.

– Вы знали, кто я, – упрекнул Катю П.Н., и она вспыхнула, будто газовая горелка. Розовые щеки и пышные, белые, с едва заметной желтизной – один к одному, правильный бешамель – волосы. Ренуар! П.Н. пришел в возмущение от самого себя – он любовался женщиной, словно красивым блюдом. Ему хотелось попробовать ее! А он-то думал, все эти штуки – про женщин – в прошлом, потому что на личную жизнь не хватает времени. – Еще до того как подойти ко мне, вы знали, кто я. Куда летите из Лондона?

– В Вашингтон, – потупилась Катя. – На фестиваль.

«Такое не может быть подстроено, – убеждал себя П.Н., отсчитывая чаевые. – Это ж как надо было все рассчитать! И зачем ей? На работу хочет?»

Как все успешные люди, П.Н. подозревал судьбу и черта в каждодневных кознях. Но сейчас ему не хотелось убеждаться в собственной правоте – да ну ее в корягу.– Однажды, – развлекательным тоном произнес директор телеканала «Есть!», – я долго не мог найти мотель рядом в Мэне и съехал к городку Джоппатаун. Я странный, не могу жить в заказанных гостиницах. Мне всегда нужно знать, что ночевать я буду в совершенно неожиданном месте…

…Катя слушала П.Н., улыбаясь всем лицом. Она слушала и слышала его – и одновременно, к счастью, слышала объявления о рейсах: иначе они пропустили бы самолет на Вашингтон.

Этим же рейсом в Вашингтон улетал мэр нашего города Андрей Алексеевич Рябчиков – он сидел в бизнес-классе, закинув руки за голову. Правая подмышка мэрского джемпера была сильно разорвана – Катя потом сказала, что Рябчиков, по всей видимости, специально надевает этот джемпер в путешествие. Чтобы горожане любили его и сочувствовали. П.Н. уселся позади дырявого мэра, пошушукался со стюардессой, и вскоре Катя сидела с ним рядом, блаженно развалившись в широком удобном кресле. Она как никто другой отлично чувствовала, что это такое – набирать высоту.

Глава двенадцатая,

целиком отданная девушке с голосом, как земляничное мороженое

Обычные девушки завидуют чужой красоте, деньгам и успехам, но Ира Николаева была девушкой необычной. Например, больничный запах камфары или жгучий аромат мяты нравились ей больше всяких там цветочных благоуханий. Розовому цвету она предпочитала самый грязный оттенок хаки, современную музыку терпеть не могла, а заезженные временем голоса Дорис Дэй и Элвиса слушала по кругу. К нарядам Ира была равнодушна, косметикой пользоваться не желала и в зеркало смотрела без всякого энтузиазма. Главным козырем Иры Николаевой, которым она запросто могла сорвать банк, как уже много раз говорилось, был голос – нежный, сочный и прохладный, будто земляничное мороженое. С таким голосом прямая дорога в рекламу или секс по телефону, но Ира Николаева, опасаясь всего предсказуемого, нашла себя, как любят выражаться биографы-поденщики, на политическом поприще. Лет десять назад заманить девушку (или юношу) на это самое политическое поприще было практически невозможно – всех влекли иные идеалы. Одежда из коммерческих магазинов, счета в швейцарских банках и сникерсы. Но вот свершился разворот – и одетая в суровые манатки молодежь гурьбой спешит на баррикады. Видимо, для того чтобы в обществе – как бутондамуры на подростковых лицах – созрели готовые для политической борьбы граждане, требуется длительное время варки в буржуазном бульоне. Не случайно именно бывших советских людей так раздражают восторженные европейские коммунисты, а европейских левых – зажравшийся класс богачей, кормящих кошек кавьяром.

Ира Николаева ухватила самый хвостик советского строя – этот зверь сбежал через полгода после того, как она появилась на божий свет. Родители Иры, как она считала, были оголтелыми мещанами – папа, одержимый новыми машинами, будто бесами, и мама, с утра до вечера пестовавшая стареющее (по мнению Иры) и – уж точно – бренное тело в салонах красоты и других соляриях. Злоупотребление гостеприимством соляриев превращало маму в точную копию копченой курицы из магазина «Сириус».

Пожрать, поспать, похвалиться перед соседями, посмотреть телик, снова пожрать, поспать, пусть всегда будет солнце, так замыкается круг… Ира презирала обоих предков, и они в целом платили ей тем же – во всяком случае, понять дочурку, начисто лишенную интереса к материально-потребительскому миру, они и не умели, и не желали. Дочь цвета хаки была категорически равнодушна к маминым любимым шопингу и пилингу и водить прекрасные папины автомобили угрюмо отказывалась. Ногти у Иры были сгрызены, докуда их можно сгрызть в принципе. «Я так мечтала о девочке, – жаловалась своему косметологу Ирина мама, – а сейчас поняла, что лучше бы у нас родился мальчик».

Ира больше всего на свете боялась стать похожей на родителей и посвятить бесценные дни жизни болтовне, накопительству и жратве. Нет, вот уж только не жратве! Мать с отцом, наголодавшиеся в студенчестве, ходили за продуктами как в церковь – почтительно, с волнением шагали среди полок, заставленных деликатесами, сперва брали робко и аккуратно, а затем, на глазах дурея, сметали в корзину пакеты, коробки и мешки с продуктами. Бόльшая часть купленного, как справедливо считала Ира, была родителям не нужна, обращаться с продуктами они не умели и покупали бесконечный хавчик с жадным остервенением лишь для того, чтобы через день безо всякого сожаления отправить в мусорное ведро и папайю, и устриц, и вонючий сыр «рокфор». Ира думала о голодающих в Африке тощих детках, о вечно озабоченных едой азиатских бедняках – и презирала родителей еще сильнее и назло им ела только то, что покупала и готовила сама. Самые простые рецепты, недорогие и свежие продукты отечественного производства – и никаких отходов, ничего выброшенного, испорченного, лишнего!

– Чем особенно хорош мой рецепт, – тараторила бойкая брюнетка из любимой маминой телепрограммы, – так это тем, что он позволит вам использовать остатки продуктов, завалявшиеся в шкафчиках и занимающие столько места в холодильнике.

– Ира, как раз для тебя! Записывай! – хихикала мать.И чтобы не вступать, как в навозное пятно, в глупую бессмысленную ссору, дочь молча хлопала дверью.

Однажды, прогуляв две пары, вместе с десятком таких же, как она, хмурых молодых людей, Ира Николаева отправилась пикетировать телевизионный канал «Есть!».

Пикетным идеологом выступил студенческий приятель Иры, бесхозный в плане дамского внимания вьюнош с географической фамилией Пекин. Ударение на первый слог. Этот Пекин еще в несмышленом детстве начал вести борьбу с миром не на жизнь, а на смерть. Смерть, впрочем, приходить за Пекиным не спешила, и он вынужден был изобретать все новые и новые способы раздразнить человечество и поставить на место окружающий мир.Ира и Пекин поступили на один факультет ракетно-космической техники с интервалом в два года, и, поскольку девчонок на такой экзотической специальности училось крайне мало, радикальный Пекин сразу обратил внимание на перспективную, как ему показалось, девицу. Подозрения в личных интересах Пекин бы с возмущением отверг, более того, даже сама мысль о том, что они с Ирой могут перейти к другому сорту отношений, вгоняла факультетского бунтаря в гнев и краску. Нынешние бунтари-революционеры ужасно стеснительны во всем, что касается интимных сторон жизни человека, – они даже собственные гениталии готовы не замечать, что уж говорить о чужих? А современные буржуа, напротив, так много говорят о сексе, что времени на секс попросту не остается… физически.

…Но вернемся к нашим пикетчикам, которые – слышите? – бодро и дробно шагают по обледеневшему мартовскому тротуару. Пекин, сознательно культивировавший сходство с юным Сталиным, хмуро смотрел вперед, а его куцая паства изо всех сил старалась не замечать ехидных взглядов прохожих.

– Ишь какие! – восхитилась продавщица из овощной палатки. Разглядывая пикетчиков, она обронила яркое зеленое яблоко, предназначенное для вершины фруктовой пирамиды. – И за чё боремся?Пекин сглотнул злую молодую слюну и, не снижая шага, демонстративно качнул в воздухе плакатом: «Хватит обжираться за чужой счет!» У Иры был плакат со словами: «Пусть Гималаева научится сушить сухари и варить суп из топора!» Маму, наверное, хватит кондратий, когда она увидит в вечерних новостях дочурку, словесно бичующую обожаемую Геню. Ира очень на это надеялась – да, в общем, только ради этого самого кондратия она и подписалась участвовать в пикете.

Телеканал «Есть!» располагался в неприметно-сером офисном здании, каких в нашем городе намного больше, нежели разноцветных и приметных. Унылый, словом, такой домище с облезлым крылечком и тесно заставленной машинами дворовой парковкой. На крыльце скучно курил охранник в камуфляже – непонятно, от кого он пытался укрыться при помощи пятнистого костюма, ведь ближайшие деревья и кусты («зеленка», как говорят военные), произрастали в нескольких километрах от здания, и зелеными, по причине марта, еще не были.

Пикетчики протиснулись между машин, испачканных жирной весенней грязью, сталактитами свисавшей даже с самых новых и дорогих авто, – и выстроились на крыльце, взметнув плакаты в воздух. Охраннику делегация напомнила популярный в детских дошкольных учреждениях художественный номер – литмонтаж, когда самые прилежные и легкоуправляемые малыши выстраиваются в линию и по очереди читают строки растянутого на всех длинного стихотворения. Правда, эти, с плакатами, были совсем не малыши – во взгляде лидера, полного, взъерошенного юноши, охранник прочел несколько строк о личной неприязни к нему, охраннику, отдавшему несколько лет жизни любимой родине в обмен на «прошку» и презрение. В трудную минуту охранник вспоминал про армию, и воспоминания всегда обеспечивали правильный эффект.

Пикетчики же, покуда охранник приводил себя в нужную кондицию, начали нескладно и заунывно гундосить – что чаша терпения народа переполнена, что телеканал обжирания для богатых следует решительно закрыть. И больше не открывать.

– Они тратят наши деньги! – пищала маленькая с виду девочка в круглых очках, тогда как Пекин ломким баритоном – и скороговоркой, точно дьякон, – озвучивал программный текст: «Люди, которые делают культ из еды, так называемые гурманы, – позор России! Старики не могут купить себе буханку хлеба, а нувориши обжираются авокадами и сыром за тысячу рублей! На днях Геня Гималаева, звезда канала «Есть!», призывала зрителей не экономить на покупке оливкового масла и брать только первый отжим – от трех сотен за бутылочку! И это происходит в наше время, когда многие люди пухнут от голода и с трудом сводят концы с концами!»