Текст книги "Есть!"

Автор книги: Анна Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Подобно всем высоким женщинам, я вижу много лишнего в жизни – пыль на верхних полках и чужие залысины. А Юрик, как все мужчины, в детстве занимавшиеся бальными танцами, на всю жизнь сохранил привычку осанисто держать спину, стучать каблучком и кланяться женщинам.Пушкин без лишних слов целует меня в щеку, обдав мятно-табачным запахом, а Ека, не разжимая губ, улыбается.

– Геня, у нас три минуты, – в комнату врывается ураган Ирак.

Она нервничает, словно мы работаем в прямом эфире, а ведь на самом деле все выпуски программы «Гениальной кухни» – стопроцентная запись. Сейчас мы снимаем то, что вы увидите через месяц – пока вы смотрите отснятые нами кадры, я буду готовить новые выпуски.– С вами Геня Гималаева и программа «Гениальная кухня». – Я искренне улыбаюсь внимательному глазу камеры. – Сегодняшний выпуск целиком посвящен нашей с вами любимой птице. Итак, пять новых блюд из курицы, которые вы скорее всего никогда не готовили. Полетели!

Глава седьмая,

в которой продолжается разговор о курице, а также заводится речь о стереотипности мышления, плагиате и воровстве

Если бы это не вы, а я читала книгу о самой себе, то меня, как, вероятно, и вас, беспокоил бы вполне законный вопрос: почему успешная и уверенная в себе телеведущая, опытный кулинар и взрослая женщина позволила самозванке-самобранке окопаться у себя под самым носом?

Эх, читатель… Какой смысл рассуждать об этом теперь, когда мы с Екой сидим в лучшем ресторане Местре и смотрим, как носятся по залу толстяки-официанты, отдуваясь под тяжестью подносов. Теперь, когда время упущено и выиграть я не смогу, даже если прыгну выше собственной головы и сорву в полете муранскую люстру… Да, я вела себя глупо и по-детски, и еще я жутко боялась показать окружающим, как сильно переживаю Екино вторжение – ведь если бы я стала явственно нервничать, все поняли бы, как сильно я зависела все это время от общественного мнения. Добавьте сюда проклятую интеллигентность, которая хочешь не хочешь в некотором количестве входит в состав моей крови, и поймете, почему в решающий момент я не смогла включить на полную мощность собственную стервозность, которая также имеется в крови.

Так и получилось, что я в те дни была не столько борцом, сколько «свидетелем умиленным» всего творившегося и с моей карьерой, и с моей судьбой.

Куриные бои – как их назвали позже с легкой руки Пушкина – не вызвали полноценного скандала только потому, что об этом позаботились специально озадаченные люди. Бои эти и без того наделали такого шума, что даже П.Н. вынужден был прервать лакомый устрично-блинный отпуск и вернуться в родные шпинаты. Такого прежде не случалось, П.Н. запросто покидал пульт управления, оставляя штурвал проверенным временем людям – прежде всего Пушкину и мне.

Да, еще у него есть правая рука (за которую, как утверждает П.Н., можно легко отдать и левую) – тихая Аллочка Рыбакова, покорно отзывающаяся на Эллочку, Анечку и даже Адочку. Эта нежная с виду особа на самом деле скроена из крепчайшего огнеупорного сплава, который не страдает ни от временного безденежья, ни от вынужденного одиночества, ни от вечных, почти метеорологических перепадов настроений руководства. Психологическая устойчивость Аллочки – одна из загадок, которые, я полагаю, человечество не в силах разгадать. А еще Аллочка готовит отменный борщ, это признает даже П.Н., известный борщевед. Борщ у Аллочки – пылающий и жаркий, как оголенное сердце, но сама она источает холод прямо-таки в промышленных масштабах. В отсутствие П.Н., любившего погонять по планете, Аллочка вместе с нами рулила каналом – мы с Пушкиным сверяли с ней свои планы и эфиры.И все у нас было прекрасно, как в Аллочкином борще, покуда на сцене не появилась Ека со своими курицами. А я – со своими.

В тот роковой день мне, как всегда, ассистировали пятеро, не считая Ирак и Славочки со помощники. Место Иран вызывающе светилось пустотой. Пять новых рецептов, красиво отпечатанных на цветной бумаге, Ирак прижимала к груди обеими руками.

Фаршированные черносливом желудки, крылышки в маринаде из крыжовника с терияки, запеченная курица с кумкватами, рисом и кешью, прозрачный, как креветка, бульон с пирожками из куриных печенок и хрустящие чипсы из куриной кожи. Подготовленные продукты с тщательной небрежностью выложены на блюда и разделочные доски – два года назад я пригласила дизайнера по интерьерам, который каждые три месяца заново оформляет студию для съемок. Вначале пришлось с ним изрядно пободаться – дизайнер питал слабость к живым цветам и совал их повсюду (а я не люблю ни живые цветы, ни мертвые), но теперь мы вполне довольны как друг другом, так и нашей общей студией.Я – в полосатом длинном фартуке – улыбаюсь моим дорогим телезрителям так искренне, чтобы они смогли ощутить живительное тепло моей улыбки, сохраненное волшебством Славочкиной камеры. Я еще не знаю, что эта программа никогда не выйдет в эфир…

Все блюда получились именно такими, как надо. Пирожки румяные и сочные, ни дать ни взять – деревенские девки, а еще манящие, словно грех. Бульон – слезно чист и ароматен, будто азиатский рынок, жареные крылышки блестят не хуже рыбы, вытащенной на берег, желудки просятся в желудок, запеченная курица готова лопнуть от гордости за собственный богатый внутренний мир. Славочка сглатывает вечно голодную слюну, а я прощаюсь с телезрителями, похрустывая чипсами в виде птичьих лапок. Я осознанно ем перед камерой – П.Н. лет семь назад отметил, что у меня это получается на редкость аппетитно.

Как всегда по средам, я должна подготовить еще и очередной эфир «Звездного меню». В этой программе блистают – по мере сил – городские персонажи различной степени звездности, которые, как им кажется, умеют готовить и претендуют по этой причине на полчаса ценного эфирного времени. Не люблю я «Звездное меню» – готовить его участники решительно не умеют, да и сами в большинстве случаев скучны, но куда деваться… По словам П.Н., «когда говорят деньги, высокому искусству лучше помолчать». И еще: «Самовыражаться будешь в «Гениальной кухне», а звезды нам тоже – увидишь! – пригодятся».Что-что, а подходящие слова у П.Н. всегда наготове. Однажды он сказал мне, что потратил значительную часть жизни на то, чтобы найти людей, которые смогут ответить на его вопросы, а потом, к счастью, понял, что гораздо вернее прекратить поиски и самому стать таким человеком.

В программе «Звездное меню» обычно участвуют начинающие певички, забытые богом и людьми актеры, а также самые скучные в мире люди – городские и областные депутаты. Вот и сегодня мне предстояло встретиться с очередным депутатом – многообещающе толстеньким, но, увы, совершенно не приспособленным к кухонной деятельности дядечкой по фамилии Горликов. П.Н. утверждал, будто Эрик Горликов – перспективный политик, я, однако, заметила в нем только сальную лысину и ощутила прелый запах, который источал депутатский пиджачок.

Славочка с помощниками потирали руки за студийным столом, пока Ирак разделывала курицу, а мои ассистенты на ходу набивали рот фаршированными желудками. Обожаю свою работу – до чего же легко сделать людей счастливыми!

Славочка хрустнул чипсом у меня под ухом и восторженно застонал.

– Геня, у нас сорок минут, – сообщила Ирак. – Может, глянем, что делается в «Сириус-шоу»?И то верно – сегодня Екин прогон. Сегодня у всех появилась прекрасная возможность сравнить наши таланты – курица здесь, курица там. Славочка добавил звук в телевизоре, Ирак цыкнула на громко чавкающих ассистентов. А я люблю, когда люди едят громко, – значит, им так вкусно, что на соблюдения приличий не остается сил. Китайцы со мной солидарны: у них громкие чавки и пятнистая скатерть – улики вкусной еды.

…Знакомые позывные, рекламный блок «Сириуса», логотип канала «Есть!»…

– Здравствуйте, с вами новая ведущая «Сириус-шоу» Ека Парусинская!

Когда я впервые увидела Еку в «Сириусе», то, помнится, назвала ее рыбой-зубаткой. Во весь голос звучала в ней эта скользкая и одновременно мучнистая нота. Женщинам при встрече с этакой рыбой приходит в голову, что она не представляет для них никакой опасности, ибо глупа, бледна, холодна и, следовательно, не способна посягнуть на чужие жизненные приобретения. Здесь – ошибочка! Рыба, подобная Еке, обладает врожденной способностью к перевоплощениям, и лицо ее, водянисто-невзрачное, может вдруг засверкать такими гранями и оттенками, что мужчины, карьерные свершения – или за что вы там беспокоитесь? – пойдут за ней в едином порыве птичьей стаи. Или рыбьего, что в нашем случае более уместно, косяка.

Визажист здорово потрудился над Екиной личностью, честно говоря, я эту личность поначалу и не признала. Никакой воды – концентрированная энергия! В людской внешности все решают не черты лица, а его выражение, важнее ничего нет, можете мне поверить. С годами на сыроватом, только начавшем схватываться девичьем личике рисуются все мысли, бродившие в голове, и отпечатываются все поступки, совершенные телом. Годам к тридцати мы утрачиваем прекрасную способность меняться, облик наш словно затвердевает, утверждается, крепнет. Мы получаем лицо, которое задумывалось создателем, но с ремарками, добавленными самостоятельно. Когда эти ремарки-помарки вступают в противоречие с замыслом, лицо становится уродливым – пусть изначально обладательница его и была прекрасной, как дочь Леды. Если же побеждает замысел, человеку достается высшая награда – способность по желанию становиться неузнаваемым и принимать все временные изменения как подарок, а не как испытание. От людей требуется много мужества, чтобы смириться с переменами, чтобы оправдать морщины, сутулость, седину, но смирение это придает лицам намного больше достоинства и красоты, чем звезда ботокса, горящая во лбу.

Странные мысли для телеведущей? Я, как все, думаю о том, что однажды постарею и не смогу появляться на экране. Но ведь у меня останется то главное, ради чего я живу, то, что у меня есть, – моя кухня и мои слова.

Косметолог-богослов Вовочка утверждает, ссылаясь на мудрецов, что старость – самое гуманное изобретение Бога, потому что постепенный выход из строя всех органов готовит нас к безгрешной небесной встрече. Представляете? Мы теряем зубы и не можем больше есть мясо. Наши тела слишком стары для секса, и вот, увы, мы не грешим. Мы плохо видим – и не позволяем себе вредных душе зрелищ… Если уж косметолог – косметолог, ежедневно возвращающий веру в себя десяткам обвисших теток! – столь покорно относится к извечному ходу времени, что остается нам?…Занесло меня. Тем, кто работает с живым словом, подкинь тему, и они бросятся обсасывать ее со всех сторон, как П.Н. куриную косточку, до состояния раздетой сущности. Косточка превращается в крохотную рогатку, которой смог бы играть разве что гномик, а тема, напротив, обрастает весом лишних слов.

Итак, Ека хорошо смотрелась в кадре. В реальном мире ей не хватало росту, и голова ее была словно приставлена к чужому телу – во всяком случае, лепили их точно по отдельности. Тельце у самобранки было непропорциональным, с узкими бедрышками, длинной ровной талией и редкостно массивными икрами. В месте, где у женщин обыкновенно располагается грудь, Ека могла предъявить две плоские складочки на свитере. Если бы мне предложили, как в детской развивающей книжке, подобрать к этому телу подходящую голову, я в последнюю очередь взяла бы Екину – большую, с выпуклыми глазами, кривой линейкой рта, с короткой и пышной, как фонтан, прической. В жизни все это выглядело нелепо.

Но кто сказал, что телевидение имеет отношение к жизни? Сложенная из двух разнородных величин, новая ведущая «Сириус-шоу» выглядела в кадре монолитно и цельно, как кусок мрамора, не нуждающийся в том, чтобы от него отсекали лишнее. Она была хороша, это видели все. И – спасибо им всем – молчали.

Впрочем, внешней убедительности и чужой красоте я обычно не завидую. Восхищаюсь – да, но не завидую, понимая, что каждому дана внешность, которую он заслужил. Поэтому смотрю на красивого человека как на произведение искусства. А долгое и подробное общение с моими зрителями доказывает, что физическая красота интересует далеко не всех. Например, женщины средних лет скорее обидятся, если им сказать, что они плохо готовят, нежели – что они некрасивы.Помните рекламу, кажется, лифчиков, где грудастая блондинка шепчет в камеру: «Я не умею готовить, но разве это важно?» Так и мои зрительницы, обладай они нужной раскованностью, могли бы, стоя с тарелками в руках, вымолвить: «Моя грудь давно утратила форму, но разве это важно?» А следующим кадром – ряд мужчин, потерявших сознание от ароматного дурмана какой-нибудь румяной рульки…

Тем временем на экране Ека трясла шевелюрой, представляя первую участницу шоу. Подстава! Слишком напомаженной была эта рыжая дамочка. И чересчур уверенно улыбалась.

– Знакомьтесь, наша первая участница – Анфиса. Мы поймали ее в отделе «Птица» – вот такая, дорогие телезрители, птичка попала нам в сети.

Птичка потупилась, а Ирак – по эту сторону экрана – хмыкнула, сложно сказать, с одобрением или нет.

Рядом со мной почти бесшумно уселся Аркадий Пушкин – от усталости и недосыпа под глазами у нашего режиссера набрякли темные мешочки: будто там хранился весь недодобранный им сон. Пушкин измученно улыбнулся экрану, и мешочки разъехались в стороны – словно занавес.– Хорошо работает, уверенно держится, – тихо, как в бреду, пробормотал режиссер.

…Подсадная птичка Анфиса уверенно демонстрировала куриные крылышки, соус терияки, пакетик с глянцево-зелеными лаймами, оливковое масло и… банку крыжовенного мармелада!

Я вцепилась в руку Пушкина, и он тут же вскрикнул:

– Ай! Ты чего царапаешься?

– А ты не понимаешь?Пушкин не понимал. Зато Славочка громко икнул, а Ирак машинально вытерла ему губы салфеткой, как ребенку.

…Анфиса уже открывала дверь своего дома перед Екой и оператором-невидимкой, и они ступали в маленькую, выскобленную до блеска кухоньку, по которой метался застигнутый врасплох рыжий кот – точно такой же рыжий, что и хозяйка. Мы все, практически не моргая, смотрели, как Анфиса и Ека разбирают покупки и под журчание необязательной беседы маринуют крылышки в соусе, нагретом мармеладе, масле и соке лайма. – Отлично! – сиял Пушкин. Он еще не понимал, счастливый, что на самом деле происходит.

Ека, бурно распрощавшись с Анфисой, представляла следующего героя программы – юного толстяка по имени Илья. Я, помнится, предлагала совсем иной монтаж – вначале знакомиться с тремя участниками в «Сириусе», а потом гостить в квартире у каждого поочередно: иначе покажется, что ведущая скачет по городу как бешеная блоха. Но Ека выбрала именно этот вариант. И в моем сегодняшнем рецепте, чудесным образом попавшем к ней в руки, она сделала всего одну замену – взяла вместо лимона лайм.

Толстенький Илья предъявил Еке тележку, забитую снедью: сверху, разумеется, лежал пакет с куриной кожей.

– Вы даже не догадываетесь, – ухмыльнулась Ека, – что будет готовить Илья из этого, скажем честно, не слишком популярного продукта.

(Была у нее в речи закниженность, как у филфаковки, – мы тогда еще не знали, что Ека именно оттуда есть пошла.)

Илья скромно улыбался, мучительно вспоминая вызубренный текст, словно студент перед зачетом:

– Это будут чипсы из куриной кожи! – выдохнул он наконец. Голос оказался неожиданно тоненьким. – То есть я хотел сказать, что приготовлю сегодня еще целую кучу всяких классных штук, но мой хит – чипсы из куриной кожи. Вредно, калорийно, но ужасно вкусно!И кривая – такая искренняя – улыбка. Ека умиленно, будто за малышом, делающим первые шаги, наблюдала, как Илья расплатился с кассиршей № 13 и ушел – прямой дорогой к пятнадцатиминутной славе.

– Ну что я говорил? – ликовал Пушкин на фоне общего гробового молчания. – Да ее можно без всяких фокус-групп давать в прямой эфир! П.Н. велел тут же отзвониться, если все будет нормально.

– Пушкин! – Я чувствовала, как Ирак дрожит со мной рядом крупнокалиберной дрожью. – Пушкин, все не будет нормально. Все уже не нормально.

– А? – выныривая из сладостных мыслей, он не сразу оторвался от экрана. – Почему это? Что плохо?

– Ты посмотри мой новый выпуск – и все поймешь.

Пока заряжали запись, на экране Ека общалась с третьим участником шоу – мужчина вихлялся, как молодой Челентано, улыбался такой же обаятельно-обезьяньей улыбкой и всеми способами эксплуатировал свое с ним сходство. Я уже не удивилась, когда «Челентано» огласил свой «оригинальный рецепт» – это была запеченная курица, фаршированная рисом, кумкватами и фундуком.

– Кумкваты… Кумкваты… Кругом одни кумкваты… – потерянно лепетал Пушкин, смотревший параллельно две программы.

Ека эффектно тряхнула волосьями, пообещала телезрителям встретиться с ними «в следующую пятницу, в то же самое время» и скрылась под водопадом титров.

– Кто это сделал? – Пушкин наконец разгневался. Шторки под глазами налились грозной темнотой. Ирак и Славочка – ни дать ни взять пара омаров на выданье рыбаку – попятились к выходу.

– Карл у Клары украл кораллы? – спрашивал Пушкин и ощупывал при этом телефон, как любимую женщину, – в поисках нужной кнопки.

Далеко, в прохладной призрачной Бретани, меж зеленых утесов и зыбучих песков, бродил единственный человек, способный уберечь нас от позора в эфире. Впрочем, нет, не единственный! Мы совершенно напрасно забыли про Аллочку.– Алла, пожалуйста, зайди к Гене и скажи Еке, что мы ее тоже ждем, – попросил у телефона Пушкин.

Ровно через три минуты, как всегда, незаметная, в чем-то сером, без украшений, Аллочка Рыбакова проскользнула в студию. Хотелось бы сказать, будто она внесла с собой глоток свежего воздуха, но это вранье – ничего она не внесла.

Пушкин готов был прикончить нас всех и непосредственно после этого наложить на себя руки, Славочка нервно доедал последний фаршированный желудок, фаршируя таким образом желудок свой собственный, ну а мы с Ирак отупело любовались, как он жует и сглатывает.

– Здравствуйте всем! – в студию влетела растрепанная Иран, а за ней – Ека. В черном жакетике, что был на ней в эфире.

Как только я увидела Еку, в животе у меня неприятно екнуло. Вот именно! Екнуло! Жили как сыры в масле, а потом – Екнуло.

Я хотела домой. Там Шарлеманя лежит на ковре, как дополнительный мягкий коврик с хвостом. Там тихо и пахнет родными вещами. Там никогда не екнет…

Пушкин тем временем почти взял себя в руки. Как все люди среднего возраста, в юности Пушкин всей душой принял советы Дейла Карнеги, популярного на заре 90-х, и в силу этого полагал, что способен справляться с любой ситуацией, оказывать влияние на людей и вообще перестать бояться и начать жить.

– Народ, – обратился к нам Пушкин, возреяв над разоренным столом, как великая идея – над умами. – Народ, мы столкнулись с очень неприятным и очень странным совпадением, которого у нас даже старики не припомнят. О горе, горе нам! Геня! Ека! Почему в ваших программах практически одинаковые рецепты?

Я поперхнулась воздухом. Он хочет сказать, что я – я, Геня Гималаева, звезда канала «Есть!», стащила рецепты у только что принятой на работу девицы?

– Пушкин, ты пошутил! – догадалась я. – Неужели ты серьезно думаешь, что я могла украсть у… у Еки? Да зачем мне это? Ты же знаешь, я каждый день сочиняю по сто новых рецептов!

– Минуточку, Евгения, – бесшумно, как хороший компьютер, включилась Аллочка (она единственная называет меня Евгенией, и только ей я это с большим усилием прощаю). – Давайте разберемся. Кто записывался первым?

– Я, – быстро ответила Ека и почти так же быстро исправилась: – Мы.

(Это очень важно, что она сказала «мы». В телевидении никаких «я» не существует, оно – коллективная секта.)

Аллочка милостиво кивнула. Сейчас начнет вещать.

И точно:

– Видите ли, Екатерина, у нас на канале естественным образом сложилась атмосфера редкого доверия, практически не свойственная другим телевизионным структурам. Павел Николаевич доверяет нам, а мы доверяем своим коллегам. И, знаете, я почему-то не думаю, что вы с Евгенией могли бы в один день сочинить три одинаковых рецепта… Екатерина, я хочу знать, когда вы придумали эти три блюда для «Сириус-шоу».

Аллочка изящно скрестила худые руки на груди и вонзила в Еку взгляд – как шампур.

Серые устричные глаза Еки подернулись перламутром, голос задрожал – ни дать ни взять моллюск в раковине.

– Я… я еще неделю назад решила, что мои гости будут готовить именно эти блюда, и я… я не знала, что мы так совпадем с «Гениальной кухней».

– Совпадете? – Пушкин возмущенно тряхнул волосами. – Да это не совпадение, а полный съем!

Ека молча подняла глаза на обидчика – из них синхронно, как гимнастки из-под купола цирка, двумя ровными дорожками стекали крупные многокаратные слезы. Девочки, которые вовремя научились красиво плакать, никогда не упустят возможности продемонстрировать этот навык публично – ведь зрители непременно откликнутся аплодисментами! Вот и Пушкин наш вздохнул и обернулся беспомощно к Аллочке, она же по-прежнему держала руки скрещенными на груди, словно удерживая себя от неосторожных поступков. «Аллочку – как Москву – слезами не размочишь», – подумала я и мысленно проводила было Еку на свалку телевизионной истории.

Вдруг раздался голос… нет, не голос – земляничное мороженое!

– Мы вообще никуда не выходили, – сказала Иран, отважно глядя в лицо Аллочке и стараясь при этом скосить взгляд в сторону Пушкина, чтобы охватить как можно больше собеседников. – Если что – я бы знала, правда…

Ека вытерла слезы и слегка откинула голову назад – будто заметила на противоположной стенке интереснейшую картину и теперь старалась запечатлеть ее в памяти. Заговорила она глухо, ни на кого не глядя – прямо как древняя старуха, обиженная на всех своих отпрысков разом.

– Я сама придумала эти рецепты. И я не ожидала, что они окажутся настолько банальными и что их скопируют даже… в другой программе. Обещаю, это не повторится.

Тут звонкой песней взорвался Аллочкин мобильник – неожиданно оптимистической мелодией с подвываниями и совсем уж несуразными «Йей-йей-йей». Воистину эта женщина – воплощенная загадка.

– Да, Павел Николаевич, – сказала Аллочка в трубку, по очереди метнув быстрый взгляд и в меня, и в Еку. – Да, у нас все нормально. Да, никаких проблем. Да, отличный прогон, через секунду отправлю вам копию. Да, у мамаши Пуляр раньше готовили отличный омлет. И не забудьте сапоги, если пойдете за устрицами. Всем передам. Все скажу. Отдыхайте спокойно. До встречи!

Отсалютовав трубкой невидимому П.Н., который, судя по всему, бродил в окрестностях Мон-Сен-Мишель, Аллочка неторопливо убрала мобильник в карман пиджачка и шлепнула ладошками по столу:

– В интересах канала, и, я думаю, вы все со мной согласитесь… Так вот, в интересах канала мы зарежем сегодня, Геня, твой выпуск. Видимо, это и вправду совпадение – удивительное совпадение. Но я вас обеих предупреждаю – чтобы больше таких чудес не было! У нас тут не церковь и не цирк, мне фокусы не нужны, ясно? Геня, тебе ничего не стоит быстренько переписать выпуск, вот давай сегодня после «Звездного меню» мы с тобой встретимся у меня в кабинете, и ты представишь мне новые рецепты. О’кей?

Аллочка встала. Следом за ней, как свита за королем, поднялись остальные.Ека прошла мимо, не поднимая головы, а я все не могла оторваться от стула – будто меня прилепили к нему крыжовенным джемом.

Глава восьмая,

где последовательно появляются плохое настроение, Остап Бендер и устрицы

Бывают дни, когда все вокруг – от погоды до прохожих, от мыслей до собственных внутренних органов, будто сговорившись, вызывает самые отвратительные чувства. Что делать? Даже у оптимистов случаются жизненные затемнения, неотвратимые, как зима. Сегодня в зеркалах торгового центра, коварно расставленных буквально на каждом шагу, я видела не привычное, вполне миловидное лицо, а словно отдельные сегменты-фрагменты не самой удачной фотосъемки. Тонкие морщины на лбу и под глазами – эскизы будущей старости, которая пока примеривается к прыжку. Тусклые (не верьте своим телевизорам!) волосы – без присмотра мастера они тут же отбиваются от рук. И глаза, точнее, взгляд, лишенный всяческого выражения, – неудивительно, что даже случайно встреченные поклонники сегодня разбегаются на все четыре стороны.

Обычно мне нравится бродить по торговым центрам, которых в нашем городе настроили в таком количестве, что на каждого покупателя скоро будет приходиться по нескольку штук. Нравится не потому, что к этому настойчиво призывают глянцевые журналы, одержимые вопросом: «Существует ли жизнь после сорока лет?» (правильный ответ: «Нет»), а потому, что в магазинах мне удается полностью отключить вредоносные мысли. Когда я заставляю себя не делать ничего – и не занимать голову чтением или музыкой, то лучше всего это получается в процессе вегетарианского шопинга, абсолютно безвредного для психики и кошелька.

Увы, сегодня вегетарианский шопинг категорически не работал. Сегодня мне в каждом зеркале назойливо предъявляли усталую тетеньку, успешно перевалившую за ту самую грань, что отделяет «просто жизнь» от молодости. Тетенька испуганно моргала и отводила затравленный взгляд от одного зеркала – лишь для того, чтобы отразиться в следующем.

А раньше я считала, что первые признаки старения (как деликатно выражаются составители текстов для коробочек с дорогими кремами) – такое же незыблемое условие женской состоятельности, как наличие первой аварии в послужном списке начинающего автомобилиста. Пока не прочувствуешь сам, как это – внезапно врезаться в другую машину, не имеешь права считаться водителем. И пока на лице не прорисовалась первая морщина, не имеешь права называться женщиной. Повторюсь, это раньше я так считала, чтобы подбодрить себя и своих телезрительниц.Я всегда и со всеми старалась быть доброжелательной и вообще светлой, как Снегурочка. А вот Юрик Карачаев недавно заявил в беседе с П.Н., что доброжелательность, корректность и оптимизм в творчестве – три главные беды нашего времени, которые сводят таланты в могилы или к нулю. П.Н. возмущенно пересказал мне слова Юрика, но я не стала негодовать с ним на пару, а задумалась: может, правда, хорош уже превращать лимоны в лимонад? От лимонада тем паче бурчит в желудке и хочется пи́сать.

В торговом центре, где я бродила с утра, невыгодно отражаясь в зеркалах и переваривая вчерашние события, имеется несколько туалетов, по-европейски красивых и даже снабженных автоматическим спусковым устройством для унитазов. Тем не менее грязь в этих туалетах отнюдь не европейского вида, а на дверях кабинок приклеены бумажки с убедительными просьбами «Не вставать на унитаз ногами». Умываю руки, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Попробуйте, убедитесь, что сделать это не так просто – особенно если речь идет о женщине, на протяжении многих прекрасных лет благосклонно относившейся к зеркалам.

…Сегодня из Парижа возвращается разъяренный П.Н.

Я позвонила ему поздно ночью, после записи еще одного выпуска программы «Гениальная кухня» (пять рецептов для детского праздника) и теплой, дружественной телевстречи с депутатом Горликовым, пытавшимся воплотить на кухне свои представления о прекрасном. Горликов отчаянно злоупотреблял выражениями вроде «потребительская корзина» и вообще сводил меня с ума. Не понимаю, кому пришло в голову выбрать такого в депутаты – лично у меня после полуторачасового общения с Горликовым возникло страстное желание стукнуть его по носу швейцарским молотком для отбивных. Разумеется, я сдержала порыв. Потому, что я – профессионал, и еще потому, что молоток жалко.

Горликов между тем остался всем доволен – мы с ним приготовили «Депутатскую закуску» из маслин, буженины и черри-томатов, сварили суп «Мечта народа» из форели с молоком и даже приготовили десерт – творожный крем «Дума».Невидимые миру слезы текли исключительно по сю сторону камеры, и «Звездное меню» на этот раз понравилось даже Аллочке. Как обычно, скрестив руки на груди и мерно покачивая узенькой змеиной головкой, она присутствовала при записи программы, что называется, от и до. Новый выпуск «Гениальной кухни» таким же образом курировал Пушкин, забравший впоследствии домой циклопический кусок клубничного чизкейка – для дочки Сашечки. Так меня не контролировали со школьных времен, когда я, обливаясь слезами, делала математику, а мама нависала надо мной, будто крепостная стена.

Я вернулась домой часам к одиннадцати. Встревоженная Шарлеманя выписывала вокруг меня круги, как голодная акула. Не раздеваясь, я повалилась на пол рядом с кошкой и, уткнувшись в безотказный шерстяной бочок, заплакала. Плакала я долго – пластала от всей души, как выразилась бы Вовочка (волонтер-хранитель народных мудростей и диалектных слов), пока не услышала, что рядом еще кто-то подвывает в тон… или поет? О, как же давно не слышно было этого пения! Год назад я забила в телефон особый сигнал для звонков П.Н. – песню Остапа Бендера в мироновском исполнении: «Нет, я не плачу и не рыдаю, на все вопросы я открыто отвечаю…»

Остап пошел на второй куплет, когда я, проклиная все, нашла мобильник.

– Да, да, да, Павел Николаевич! – Крик мой насмерть перепугал бедную Шарлеманю.

Гнусавость голоса, так старательно наплаканную, скрыть было невозможно, да, впрочем, и не нужно – П.Н. никогда не обращал внимания на пустяки. Я слышала, как плещутся волны, – П.Н. ужинал на берегу залива… (То, что он ужинает, я тоже прекрасно слышала – зачем прерывать трапезу для такой мелочи, как телефонный звонок на родину?)

– Приятного аппетита, – не к месту пожелал П.Н.(на часы он, разумеется, не смотрел), и я его искренне поблагодарила. Шарлеманя тигриными шагами мерила кухню, подвывая не хуже, чем давеча мы с Остапом. – Слушай, я сейчас отсмотрел Екин эфир… ну что ты скажешь?

– Ничего не скажу, – угрюмо сообщила я.

Шарлеманя села рядом и гневно сощурила зеленые глаза, похожие на маленькие светофорные сигналы.

А у П.Н., там, в трубке, дерзко крикнула чайка. Мой ответ, судя по всему, тоже был слишком дерзким, потому что начальник смолк, погрузившись в долгую (и золотую, как вскоре докажут телефонные счета) паузу.

– Это я устрицу глотал! – доверчиво объяснил П.Н., шумно запив несчастную вином. В отношении вина и прочего алкоголя я веду себя, как скучнейший мормон, – и даже в рецепты без крайней необходимости не добавляю ничего, способного изменить сознание. П.Н. тоже не слишком увлечен спиртосодержащими напитками, но винцом порой балуется, особенно если сомелье попадется болтливый. – Мелковатые у них тут устрицы. Вот в Канкале… Помнишь, какие там были Змеи Горынычи?