Текст книги "Я дышу!"

Автор книги: Анн-Софи Брасм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Максим обнимал меня уверенно и ласково, я вдыхала запах его свитера, когда мы шли с ним по городу, держась за руки. Находиться рядом с ним, разглядывать его лицо, руки, чувствовать запах его одеколона, видеть контур его губ – из всех этих незначительных деталей складывалось мое счастье. Я научилась смеяться, не опускать глаза, когда он смотрит на меня, слушать, когда он шепчет мне в ухо: «Я тебя люблю!», верить каждому его слову, его обещаниям. Я просто училась жить заново.

Думаю, это и означает – любить! Через какое-то время Максим захотел встретиться с моими родителями. Я не очень понимала, какой в этом смысл. В свою жизнь я их не посвящала и стеснялась представить им своего возлюбленного: они почти ничего о нем не знали, лишь догадывались, что он был для меня, возможно, больше чем обычным приятелем. Но Максим так настаивал, что я в конце концов согласилась.

В тот вечер он пришел к нам обедать. Я открыла ему дверь, он неловко поцеловал меня в щеку, видимо стесняясь моих родителей. Смущенно и неуверенно он протянул моей маме букет голубых цветов, а папе – бутылку веницианского бальзама.

Максим сразу же понравился моим родителям. Его простота, искренность, чувство юмора, жизнерадостность – все то, что нравилось в нем мне, так же быстро покорило и родителей. Наверно, они понимали, что именно благодаря ему я заметно изменилась за последние месяцы. В тот вечер время внезапно остановилось для меня. Они все были здесь: Максим, родители, Бастиан – все, кого я любила и кто любил меня. Мы были все вместе. Я была по-настоящему счастлива.

Кончив обедать, мы с Максимом вышли на улицу, держась за руки. Ночь была пронзительно холодной. Максим говорил мне, что ему очень понравились мои родители, мама показалась очень милой, а отец остроумным. Говорил, что любит меня. Он постоянно повторял мне это. Мы задержались немного в кафе «Армони» – по старой привычке, а потом пошли прямо по пустынной мостовой в полной темноте к его дому. Он предложил мне зайти к нему, я на мгновение заколебалась, но потом поднялась вместе с ним, все так же не выпуская его руки.

В комнате Максима царило странное спокойствие. На улице пошел дождь, до меня долетал его легкий шум. Было темно, и мне не удавалось разглядеть лицо, которое было так близко от моего. Прижавшись к Максиму, я вдыхала запах дождя и его тела; оно безмолвно призывало меня.

Я не стала противиться: его неловкие движения, дрожащие руки не вызывали во мне никакого протеста. Когда наступил решающий момент, я доверчиво отдалась ему, только закрыла глаза, чтобы ни о чемне думать.

– Не бойся. Я люблю тебя. Перед нежностью этих слов отступали все страхи и сомнения. В мое тело медленно проникла острая боль, которая постепенно притупилась. Мы стали чем-то единым, я молчала и только слушала, как громко бьется его сердце.

Потом Максим зажег лампу, закурил. Я лежала, повернувшись к нему спиной, на самом краешке кровати. Мы ничего не сказали друг другу. Но вот он прижался ко мне и спросил, люблю ли я его. Тело Максима было таким горячим, он дышал тяжело, прерывисто.

Он что-то говорил. Но я уже не слушала его. Мной овладела какая-то смутная тревога.

– Я должна сказать тебе кое-что, Максим.

Я повернулась к нему, его взгляд ослепил меня.

– Иногда я убиваю людей, которых люблю, – прошептала я.

Я рассмеялась и думала, что он последует моему примеру. Но он молчал. Никогда еще его взгляд так не путал меня.

Я ПРОИГРЫВАЮ ОКОНЧАТЕЛЬНО

Почти полгода я верила в счастье, верила искренне, слепо, исступленно. Мне понравилось чувствовать себя счастливой, и я отказывалась понимать, что рано или поздно всему этому придет конец.

Только дело было во мне самой. От этого счастья я отказалась по собственной воле.

Все это время, пока мы с Максимом были вместе, я считала, что с Сарой покончено навсегда. Моя любовь была отдана другому. Тому, кто ответил мне взаимностью и вернул меня к жизни. Но я ошибалась. Рано или поздно навязчивые идеи обязательно возвращаются. Если болезнь была столь мучительной и долгой, от нее так просто не отделаться.

Сара тоже не вычеркнула меня из своей жизни. И она выбрала самый лучший момент, чтобы отобрать у Максима то, что принадлежало ей, – отобрать меня.

Как-то в мае после уроков она окликнула меня. Я не сразу узнала ее голос.

– Привет, Чарли, как поживаешь? Я оглянулась недоверчиво. Она была уже совсем рядом, шла быстро, чтобы не отстать от меня. Теперь уже она смотрела на меня так, словно чувствовала себя виноватой. Впервые я видела ее смущенной. Я совершенно растерялась.

– Мы так отдалились друг от друга с тех пор, как ты встречаешься с Максимом, – заговорила Сара. – Все теперь изменилось. – Она добавила, что рада за меня. – Ты прямо расцвела, он хороший парень, ты его заслужила, Чарли, правда, правда. А вот у меня, – продолжала она, – не самый лучший период в жизни. В январе умерла моя бабушка. Нам теперь очень трудно с деньгами, она нам помогала. И еще, ты, наверно, заметила, с некоторых пор у меня очень испортились отношения в классе. Думаю, все из-за сплетен. Чего я только не вытерпела: и шпильки, и намеки, и оскорбления. Это так неприятно, когда тебя со всех сторон поливают грязью.

– Я знаю, Сара.

Она сказала, что много думала о нас, о нашей дружбе. И сожалеет, что все так получилось. И что очень бы хотела, как и раньше, иметь возможность поделиться со мной своими проблемами.

– Теперь я понимаю, что тебе со мной было нелегко. Но все это в прошлом. С тех пор мы обе выросли.

И вот тут она наконец сказала:

– Прости меня, Шарлен. Прости за все, что я тебе сделала!

Услышав такое, другая на моем месте, конечно, возликовала бы и ни за что ее не простила. Мне бы взглянуть ей прямо в глаза в последний раз, отвернуться и пойти своей дорогой – с высоко поднятой головой, ни о чем не жалея. Но я не сумела это сделать. Я совершила самую ужасную ошибку в своей жизни. Я сдалась. Я пожалела Сару; у нее были такие грустные глаза. Я уступила, прониклась к ней сочувствием, вновь и уже навсегда отдалась во власть своему безумию.

Она пригласила меня переночевать у нее в следующую субботу, совсем как прежде, когда мы были детьми, чтобы как следует поговорить и вновь обрести друг друга. – Хорошо, Сара. Я приду, обещаю.

И я пришла в квартирку в двенадцатом округе, которую я так хорошо знала, – с ее простором и светом, с ее тяжелым ароматом. Мы снова, как раньше, шептались в темноте. Я снова услышала смех Сары, увидела слезы на ее лице, когда она поверяла мне свои секреты, ощутила аромат ее волос рядом со своим лицом, когда проснулась утром, ее ясный голос, туманный взгляд. Все началось сначала.

Я хотела ей верить. Я убеждала себя, что Сара изменилась так же, как и я. Что мы сможем дружить, как дружили в тринадцать лет, сможем забыть злобу, ненависть, истерзавшие нас. Я хотела в это верить. И поверила.

«Может быть, все, что я когда-то пережила в прошлом, было не так уж серьезно. Теперь мы с Сарой наравне, – говорила себе я, – и нет среди нас ни победителя, ни побежденного. С Максимом и Сарой счастье мое наконец будет полным. Все в моей жизни теперь в полном равновесии, я могла больше ни о чем не беспокоиться: я выздоровела!»

На самом деле я опять не понимала, что на меня надвигается. Вернее, не хотела понимать.

– Что с тобой, Шарлен? О чем ты думаешь, не молчи?

Мы лежали обнявшись, прижавшись друг к другу. Я не знала, что ему ответить, как успокоить.

– Все хорошо, Максим, уверяю тебя. Все в порядке.

– Не верь ей, Шарлен, умоляю тебя. Она снова тебя поработит. И я знаю, что будет дальше.

– Нет, все будет хорошо. Она изменилась. Она стала совсем другой, она хочет, чтобы мы снова были подругами.

– Я ей не верю. На твоем месте я бы поостерегся.

– Оставь меня!

Я резко встала. Молча, не глядя на Максима, стала одеваться. Он смотрел на меня разочарованно.

– Мне надо идти. Меня ждет Сара, сегодня вечером мы идем в ресторан с ее матерью. Привет.

Я целую его в губы ледяным поцелуем. И ухожу. Он кричит мне вслед: «Я люблю тебя!», кричит с отчаянием, но у меня нет времени даже ответить ему.

Нет, я не понимала, что на меня надвигается.

Сара снова втянула меня в свою игру. Я поверила всем ее обещаниям, она опять усыпила мою бдительность. Она излила мне душу, мы долго сидели обнявшись, и она плакала у меня на груди. Конечно же, я обещала ей помочь, поклялась сделать это во имя нашей дружбы.

Она сумела убедить меня, что во всем виновата только я. Даже в ее несчастьях. Она была так в этом уверена, что мне ничего не оставалось, как просить прощения.

Я сдержала свои обещания и помогла ей. Я даже экономила свои карманные деньги, чтобы хоть немного помочь ее матери. Поговорила со всеми ее прежними друзьями и убедила их, что Сара очень изменилась и теперь достойна их дружбы. Я проводила с ней, а не с Максимом все свободное время. Я отдала ей все. Всю свою любовь, все свои силы – всю себя без остатка, Только для того, чтобы услышать, что я ее лучшая и единственная подруга, теперь уже навсегда.

Постепенно, сама того не желая, я снова стала следить за ней, чтобы быть уверенной, что с ней все в порядке. Но очень быстро это опять превратилось для меня в навязчивую идею. И все пошло по-прежнему: Сара повеселела, все вечера и выходные она проводила с друзьями гораздо старше ее – их я ненавидела, – и не звала меня с собой. Я таяла на глазах, я снова умирала: Сара опять меня не замечала. Через какое-то время я совсем обезумела и стала звонить ей посреди ночи только для того, чтобы услышать ее голос и убедиться, что она дома. Когда я попадала к ней домой, то, не в силах побороть искушение, рылась в ее ящиках в поисках доказательств, что она обманывает меня или что-то от меня скрывает. Я даже украла у нее несколько вещей. Как же быстро мы поменялись ролями: я опять была в роли просительницы, я опять молила ее, чтобы она уделила мне хоть немного внимания.

Когда я наконец очнулась, было слишком поздно. Сара просто использовала меня и с моей помощью быстро поправила свои дела. Но она ничуть не изменилась. Если бы только я сумела тогда воспользоваться ее мимолетной слабостью, поставила ее в конце концов на место… но нет, я просто поверила и пожалела. Сара ловко обвела меня вокруг пальца и тут же предала. Я поняла, что ошибалась от начала до конца, и меня снова захлестнула ненависть, яростная и мучительная. Я потеряла все. Но все равно не могла ничего с собой поделать.

Начались каникулы, самые страшные в моей жизни. Лето было прекрасное, солнечное. Я сидела взаперти. Максим звонил постоянно, но я не брала трубку. Сама я звонила Саре каждый день, но мне отвечал лишь голос автоответчика: «Вы звоните Саре и Мартине, к сожалению, сейчас нас нет дома, оставьте сообщение после звукового сигнала, мы перезвоним вам, спасибо и до скорого». Дальше раздавался короткий звуковой сигнал, но я молчала. Когда время для сообщения заканчивалось и в трубке раздавались длинные гудки, я вешала ее. Но я все еще надеялась получить от Сары хоть какую-нибудь весточку. Писала ей письма, длинные, подробные, описывала самые ничтожные события моей унылой жизни, что-то сочиняла. Мои мысли были заняты только ею: где, с кем, что делает, счастлива ли, думает ли обо мне, скучает ли. Пролетали дни, недели, о Саре не было ни слуху ни духу. Всякий раз, открывая почтовый ящик, я находила там только письма от Максима и далее не распечатывала их. Потом я решила, что, возможно, на почте перепутали адрес и ее письма затерялись. Других объяснений молчанию Сары я не находила. Я жила одной надеждой: Сара все равно вернется, она не оставит меня, мы снова будем лучшими подругами.

Потихоньку стал оживать мой внутренний голос. Я ловила себя на том, что разговариваю сама с собой.

«Что ты ко мне привязался, черт тебя подери? Оставь меня в покое раз и навсегда, я живу как хочу!

– Сама во всем виновата. Назад хода нет: слишком поздно.

– Чего ты от меня хочешь? Зачем мучаешь?

– Хочу, чтобы ты меня послушалась и сделала по-моему. Тогда меня ты больше не услышишь, обещаю. Я больше тебя никогда не потревожу. Будешь жить как захочешь.

– Скажи, что я должна сделать, чтобы ты заткнулся?

– Выведи Сару на чистую воду. Она тебе лжет. Следи за ней, лови каждое слово, жест, взгляд, она выдаст себя, она попадется. Ты должна победить ее и заставить просить прощения. И когда наконец ты приберешь ее к рукам и она станет молить тебя о пощаде, накажи за все, что она сделала нам обоим, и я тут же исчезну навсегда.

– Обещаешь?

– Да, обещаю».

Однажды июльским утром я вновь набрала номер Сары, без всякой надежды прослушала несколько длинных гудков, и в тот момент, когда должен был включиться автоответчик, вдруг, как во сне, раздался ее голос, и меня пробрала дрожь. Я хотела было повесить трубку, но Сара меня опередила.

– Шарлен. Я знаю, это ты.

– …

– Шарлен?

– Ты получила мои письма?

– Да. И я знаю, что это ты мне звонила. На автоответчик. Миллион раз. Видно, ты только этим и занималась во время каникул. Знаешь, я сначала даже хотела заявить в полицию. Но потом сообразила, что это наверняка ты, и решила, что уж как-нибудь разберусь с тобой сама.

– Тебя не было… Я не знала, где ты…

– Я была на юге с друзьями. Мы чудесно отдохнули. Надеюсь, ты понимаешь, что я не могла взять тебя с собой. Ты все равно не можешь общаться с моими друзьями, ты им просто неинтересна.

– Но ты могла бы меня предупредить.

– С какой стати? Я же не собиралась приглашать тебя с собой. Ты бы испортила мне все каникулы, я бы и шагу ступить не могла спокойно и еще постаралась бы поссорить меня с друзьями или с моим парнем, в общем, замучила бы меня своей ревностью. Уж кто-кто, а я тебя хорошо знаю: ты же настоящая шизофреничка. И чтобы я терпела все это опять? С меня довольно.

– От тебя не было никаких вестей. Я волновалась.

– Так, Чарли, мне надоело ходить вокруг да около. Будь добра, выслушай меня внимательно. Пойми наконец, что мы с тобой давно не подруги. Для меня ты никто. Нас с тобой ничего не связывает. За исключением нескольких бредовых детских шалостей в тринадцать лет, чистого ребячества. Все остальное вообще не считается. Мне наплевать на тебя, на твою жизнь, на то, что ты обо мне думаешь. Я забуду тебя очень быстро, не беспокойся. А если ты забыть меня не можешь, тем хуже для тебя, мне это безразлично.

– Ты не имеешь права. Не имеешь права так со мной говорить, после… после всего того, что я для тебя сделала.

– Давай не будем! Не заводи старую песню, я сыта по горло. Со мной это больше не пройдет.

– …

– Думаю, тебе нечего мне возразить?

– Я в отчаянии.

– Я знала, что ты так скажешь. Ты всегда в отчаянии. И мне надоело это слушать. Я и так мучилась с тобой, слишком долго терпела твои попытки самоубийства, трагедии, психопатию и прочую дребедень. С меня хватит, понимаешь? Я очень старалась тебе помочь, но это оказалось невозможным. Ты просто тупица.

– Сара!

– Через полгода я снова уезжаю в Штаты, мне предлагают стипендию для продолжения учебы, это уникальная возможность и я ее не упущу. Все решено окончательно. Мама уезжает со мной, мой парень тоже. И не пытайся меня отговорить. Я не останусь здесь ни за что на свете. Я уезжаю с людьми, которых люблю, и счастлива, что наконец отделаюсь от тебя. Ты мне мешаешь! Ты болтаешься у меня под ногами! Ты меня преследуешь! Ты не даешь мне вздохнуть! Мы слишком разные с тобой, Шарлен. Мне нужен простор, свобода. Ты умеешь жить только взаперти. Ты прилипла ко мне как банный лист, так отцепись наконец! Прощай!

В трубке что-то зашуршало и это был конец. Не было больше ни Сары, ни ее голоса, лишь короткие гудки, которые я слушала еще несколько минут, а потом положила трубку.

Я не плакала, не кричала. Переоделась, не глядя провела щеткой по волосам, нацепила темные очки и надела на плечи рюкзак.

– Мама, я ухожу. Не жди меня. Я захлопнула за собой дверь и пошла по раскаленной мостовой. Дошла до кафе «Армони», толкнула дверь со звоночком, оглядела переполненный зал, потом увидела за нашим обычным столом Максима. Он был один, Повернувшись лицом к окну, он смотрел на улицу.

– Я присяду, ты не против?

Он повернулся ко мне. И стал очень пристально меня разглядывать. В солнечном свете, падающем сквозь оконное стекло на его лицо, я, кажется, впервые разглядела, какие синие у него глаза. Они были такого глубокого синего цвета, что казались черными. В этих глазах читалась безысходная боль. И тогда у меня в горле снова встал комок.

Не дожидаясь приглашения, я села напротив. Закурила последнюю сигарету из пачки и заказала лимонад. Я ждала, когда он заговорит, сама я не могла вымолвить ни слова.

– Куда ты пропала, Шарлен? Я звонил тебе все время, я написал тебе двадцать писем за один только месяц. Ты не ответила ни разу. Я так волновался из-за тебя. Чего только не лезло мне в голову, а потом я решил, что ты просто меня забыла… Это так, да? Ты забыла меня?

– Максим…

Я дотронулась до его руки и очень удивилась, почувствовав, что она ледяная. Я смотрела ему прямо в глаза и молчала, собираясь с силами. Потом затушила сигарету и спросила, не можем ли мы поговорить где-нибудь в другом месте. Он встал и взял меня за руку. Мы вышли из кафе «Армони» и в полном молчании дошли до его дома, до его пустынной квартиры, до его комнаты. Все то время, пока мы любили друг друга, я ни разу не отвела взгляд от его слишком больших и синих глаз. Я впервые видела в них слезы.

Когда все было кончено, я продолжала на него смотреть. Как всегда, в этот момент повисло молчание и нас накрыла легкая дымка едва уловимой растерянности.

– Так значит, это конец? – спросил он. Я кивнула:

– Так будет лучше. Лучше и для тебя, и для меня.

– Ну что ж, ты сделала свой выбор. И тут я бессилен, – сказал он очень тихо, не глядя на меня.

– Хорошо, что ты все понимаешь.

– Как ты будешь жить дальше?

– Не беспокойся обо мне.

– Я никуда не исчезну. В случае чего ты можешь рассчитывать на меня.

– Ты и так очень многое для меня сделал. А теперь живи своей жизнью. Забудь меня, умоляю. Это моя последняя просьба к тебе.

Я вытерла слезы на его глазах и встала. Оделась, поправила на лбу темные очки, пригладила волосы и взяла рюкзак. Я ушла не оглядываясь.

Все было кончено.

Теперь, когда я рассталась с Максимом и окончательно освободила его от себя, я тоже была свободна и могла полностью посвятить себя тому делу, ради которого все еще держалась за жизнь.

Я ПОСМОТРЮ НА ТЕБЯ СПЯЩУЮ

Мне необходимо было любой ценой привести в порядок свои мысли. А для этого уединиться, спокойно поразмыслить, ясно представить себе всю картину, чтобы не бросаться из стороны в сторону и не действовать на авось. Я хотела заранее предусмотреть все, вплоть до малейших деталей, чтобы не оказаться застигнутой врасплох и вынужденной импровизировать. Заранее все продумать, просчитать, проанализировать. Впервые в моей жизни мне предстояло сделать что-то на «отлично».

Я приняла вполне сознательное решение, все взвесила. И теперь чувствовала себя готовой. Я отдавала себе отчет в том, что все это безумие, но твердо решила, что на сей раз оно ведет меня по правильному пути, что я пойду у него на поводу и ни в чем не буду ему перечить.

Я сделала окончательный выбор. Конечно, если бы я смогла забыть Сару, как она мне советовала, и любить одного Максима, все было бы куда проще. Я бы вышла за него замуж, и мы жили бы, как он мечтал, как живут все: любовь, дети, работа и так далее, то есть счастливо. Только спасло бы это меня? Сумасшедший не избавится от своего сумасшествия, даже если будет вести себя, как нормальный человек. Я покорилась. Я поняла, что единственный способ справиться с болезнью – это признать ее и подчиниться ее требованиям. Что будет дальше, уже не имеет значения, главное – вырваться из ее тисков.

Я знала, что делаю. Что это безнравственно и жестоко, что в шестнадцать лет решиться на такое просто чудовищно. Я подумала и о том, какое горе причиню своей семье и Максиму, а они ведь столько для меня сделали. Я представила себе и мое будущее: ничего хорошего меня, конечно, не ожидало, я буду мучиться, терзаться, стыд и страх будут преследовать меня до конца жизни. Все это я знала. Но я знала и то, что ничего не могу с собой поделать, что это сильнее меня и справиться с собой я не способна. И то, что я собираюсь совершить, как бы ни было ужасно и чем бы мне ни грозило, все равно единственный оставшийся для меня выход. Я приняла кошмарное, невозможное решение. Но сделала это сознательно.

Я выучила наизусть весь сценарий, от начала до конца. Я повторяла его каждый день, каждую ночь, весь месяц, который предшествовал намеченной мною дате. Я жила одним лишь ожиданием этого решающего момента.

И вот наконец наступила ночь с седьмого на восьмое сентября.

Смеркалось. Я выглянула на улицу. Террасы кафе еще не опустели, по улицам сновали прохожие, до меня все еще долетал привычный городской шум, словно Париж отказывался погружаться в сон: первая неожиданность.

Из окна моей комнаты я смотрела на серые крыши, дымоходы. В тот вечер город показался мне необычайно красивым. Очистившееся небо совсем не походило на сентябрьское: оно было залито закатным светом, где бежевым цвета корицы, где розоватым, местами ярко-красным; кое-где над крышами висели, словно заблудившись, неподвижные облака. Мне казалось, что откуда-то сверху кто-то смотрит на меня, тайком следит за мной. И тогда произошло нечто очень странное: впервые в жизни я начала молиться. В своей комнате, сидя на подоконнике, с закрытыми, полными слез глазами, я призналась Господу Богу, что готова пойти на убийство и прошу его простить меня. Вторая неожиданность.

Я ждала, пока станет совсем темно. Караулила, глядя в окно, когда наконец опустеют улицы и исчезнут прохожие. Я выжидала и готовилась. Конечно же, я волновалась. Но это был не какой-то безумный страх, а что-то чисто внешнее. Я впала в странное состояние: наверное, такое испытывает любой человек в преддверии решающего момента своей жизни, когда цель близка и час пробил. Что будет потом, меня не путало. Я не дрожала, только руки и спина у меня были немного влажные, на лбу выступил пот. Но с каждой проходящей секундой мне становилось все тяжелее и тревожнее. Я знала, что, сделав первый шаг, я уже не остановлюсь. Наконец я почувствовала, что совершенно готова и могу идти.

Мои родители уже три часа как спали, я постаралась их не разбудить. Тихонько выскользнула из дома. Шум моих шагов врезался в тишину города. Теперь мне оставалось только идти, идти вперед и вперед, прямо к Саре.

Ночь была теплая. Непохожая на все остальные ночи в моей жизни. Мне казалось, что глаза всех людей на свете следят сейчас за мной, за маленькой хрупкой фигуркой, чья тень бежит по стенам и мостовым.

Я подошла к дому Сары. Я знала, что на ночь она оставляет окно своей комнаты открытым. Единственное препятствие, которое мне предстояло преодолеть, – взобраться на второй этаж. Я поискала глазами черный «пежо-106», но не нашла. Было почти два часа ночи, а Мартина возвращалась обычно на рассвете. Только бы эта ночь не стала исключением! Мое сердце билось в груди с такой силой, что я испугалось, как бы оно не взорвалось. Я вздохнула всей грудью и на мгновение закрыла глаза. Чтобы еще раз как следует сосредоточиться.

«Давай! Ты почти у цели. Чего же ты ждешь?» – услышала я свой дрожащий внутренний голос.

И я бросилась вперед. Я действовала по плану: перелезла через садовую калитку, потом по садовой аллее добежала до террасы первого этажа, густо увитой диким виноградом. Теперь, цепляясь за поддерживающие его перекладины, мне предстояло забраться на балкон. До сих пор все шло как по маслу, правда, пару раз я все же соскользнула и переполошила соседей на первом этаже. Я покрепче сцепила влажные руки, чтобы не сорваться, и замерла. Свет у соседей погас. С удвоенной осторожностью я перелезла через следующие перекладины и добралась до балкона комнаты Сары.

Окно было открыто, я почти достигла цели. Там, совсем близко, – спящая Сара. Мне казалось, я слышу, как она дышит, и вместе с ней вижу сны. Я тихонько раздвинула занавески и проникла в ту самую комнату, где мы с Сарой провели вместе столько времени и поведали друг другу столько секретов. Я медленно шла вперед, и мне казалось, я слышу, как шепчутся две девочки тогда, давно, когда они еще были подружками.

Сара была здесь. Лежала на матрасе прямо на полу, голова на подушке, волосы разметались по наволочке, левая рука, согнутая, – у самого лица, правая – на одеяле. Дышала она очень тихо. Она не проснулась. Я подошла и присела рядом, чтобы посмотреть на нее спящую. Мы были одни, только она и я, лицом к лицу. Я могла приступать.

Я вытащила подушку, тихонько, осторожно. Больше ничего уже не могло мне помешать. В последний раз взглянула на Сару. Мне очень хотелось закрыть на мгновение глаза, но я этого не сделала. Я не могла позволить себе забыться ни на мгновение.

И тогда я все остановила: время, тишину, покой, безмятежность сна. Я бросилась на Сару, изо всех сил придавив подушкой ее лицо. Она вздрогнула, и я почувствовала под собой ее извивающееся тело, колотящиеся руки и ноги, услышала сдавленные крики. Я держалась. Она уцепились за мои запястья, но я была сильнее. Я заставила ее прекратить сопротивление. Я не отпустила Сару, я прижимала подушку к ее лицу все с большей силой и остервенением. Все это заняло несколько минут, но очень отчетливо запечатлелось у меня в памяти. Счет пошел на секунды. Я не отступала, я давила на Сару всем своим телом. Не помню, что я при этом ощущала. Думаю, в такие мгновения разум уже не властен над человеком. На какое-то мгновение в моей голове что-то вспыхнуло, я впала в исступление, ослепла, перестала думать. Только мои руки на подушке и подушка на ее лице – все остальное не имело значения. Все остальное просто не существовало. Мир опустел. Но я победила.

Я пришла в себя не сразу: уже после того, как ее руки бессильно упали и она перестала сопротивляться. И когда наконец все закончилось – Сара не дышала и не подавала никаких признаков жизни, – я осознала, что убила ее.

Я отняла подушку и беззвучно завопила, увидев прямо перед собой ее мертвенно-бледное, застывшее лицо. Но и это длилось всего лишь долю секунды. Я отвела глаза в сторону. И тогда мне показалось, что я вижу рядом с этим неподвижным телом маленькую спящую Шарлен. Голова закружилась, и меня затошнило. Я оставила Сару лежать на матрасе, словно она еще спит. Выбралась из комнаты тем же способом, каким несколькими минутами раньше проникла в нее. Все произошло слишком быстро. На обратном пути я ни разу не обернулась. Я бежала не останавливаясь, не глядя, и только ночной мрак гнался за мной по пятам. Через сотню метров я остановилась на углу какой-то улицы возле мусорного ящика и меня вывернуло наизнанку.

Прошло четыре дня. В тот вечер я вернулась домой около семи. Я уже училась в первом классе с экономическим уклоном. Около часа я просидела за письменным столом, увлеченно занимаясь. Весь стол был завален моими записями, конспектами, пособиями, учебниками; по правую руку от меня стояла баночка йогурта нулевой жирности, по левую – лежал последний номер журнала «Нам двадцать лет». Окно я оставила открытым, чтобы видеть небо. Новые занавески, которые я повесила только вчера, раскачивал и надувал легкий ветерок.

Около восьми в прихожей прозвенел звонок. Раздраженная тем, что мне помешали, я побежала открывать: на пороге застыла очень высокая и худая фигура – передо мной стоял Максим, засунув руки в карманы и глядя мимо меня.

– Добрый вечер, Максим.

Он шагнул ко мне. Лицо спокойное и серьезное. Я не видела его больше двух месяцев и сразу заметила, как он похудел и изменился. Слишком широкие брюки, приталенная рубашка с каким-то диким узором, длинный пиджак – все это, может быть, и оригинально, но совершенно ему не идет и совершенно не в его стиле.

Встав на цыпочки, я быстро целую его в обе щеки.

– Садись, пожалуйста.

– Спасибо. Я лучше постою.

– Как хочешь.

Он опускает глаза и молчит. Возможно, он ждет, когда я спрошу у него, чему обязана его неожиданным визитом. Но я начинаю рассказывать о себе, о начале нового учебного года, о преподавателях, о друзьях. И сразу понимаю, что он меня не слушает.

– Ну, а ты что теперь делаешь?

– Ничего особенного. Как и раньше, специализация по естественным наукам, только теперь это не очень меня вдохновляет. Я вообще хочу бросить учебу. Лицей мне просто осточертел.

Потом он добавляет, что у него теперь новая подружка, ее зовут Марианна, она живет в одном доме с ним. Пока все как бы в порядке, но он не знает, надолго ли. Вот такие дела.

Он останавливается, поднимает глаза, несколько секунд молча смотрит на меня, а потом продолжает тихим, медленным, слегка охрипшим от сигарет голосом:

– Вчера утром нашли труп Сары. В ее комнате. Ее матери не было в Париже не сколько дней, она вернулась только вчера и обнаружила Сару мертвой. Ее задушили.

Я остолбенела. Моя жизнь, чувства, мысли словно застопорились на месте, в то время как перед глазами все завертелось и закружилось. Я словно заблудилась, перестала понимать, где нахожусь. Мне было очень трудно собраться с мыслями. Я не знала, как реагировать, и сделала вид, что потрясена. Но внутри я стонала от боли, потому что Максим застал меня врасплох и ударил в самое больное место.

– То, что это убийство, не вызывает сомнения, – добавил он. – Полиция начала расследование…

– Я… Я правда не знаю, что сказать, какой кошмар…

– Я проходил мимо ее дома вчера вечером. Там было полно полицейских. И такое столпотворение, что я почти ничего не видел.

– Кто мог это сделать? Я даже не знаю… Все это ужасно.

– Шарлен, прекрати! Я все знаю. Он мог больше ничего не объяснять, я тоже. Все и так было ясно. Хотя у Максима не было никаких доказательств, да и я еще не успела ни в чем признаться, он все равно все знал.

Когда я закрываю глаза, это меня успокаивает: может, когда я их открою, уже не будет так тяжело. Я не выдержу взгляда Максима. Я чувствую этот неподвижный, страдальческий взгляд, он и обвиняет меня и одновременно молит о прощении. Максим дрожит и собирается с силами, чтобы ни в коем случае не дать мне заметить свою слабость. Я знаю Максима, знаю, что из нас двоих хуже всего именно ему.

Я забыла, как люди дышат. Просто забыла, как это делается. Рыдания не сразу прорвались наружу. А потом они внезапно парализовали мои бронхи, горло и грудь. Я уже не знаю, почему я плачу. Почему я виновата и почему убила.

Максим молча подходит ко мне, обнимает и крепко прижимает к груди. Ему хочется утешить меня, успокоить, приласкать. Он терпеливо ждет, когда я затихну и снова начну дышать, но меня все еще душат слезы.