Текст книги "Я дышу!"

Автор книги: Анн-Софи Брасм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Я ДЫШУ

Кроме Сары никто ничего не заподозрил. Никому, даже моим родителям, и в голову не пришло, что я не просто так, ни с того ни с сего шмякнулась на землю, а совершенно сознательно захотела взглянуть смерти в лицо, и на самом деле это была самая настоящая попытка самоубийства.

Когда наконец передо мной раскрылись раздвижные двери кареты «скорой помощи», на меня нахлынули незнакомые чувства: мне захотелось родиться заново, задышать свободно. Наконец-то начать жить. К тому же теперь у меня была Сара. И благодаря этому я ощущала прилив сил и верила, что я уже не одна в этом мире.

Как только я вошла в школьный двор, все взгляды устремились на меня, мне сочувственно улыбались, меня подбадривали. За те четыре дня, что я провела в больничных стенах, родилась другая Шарлен. Оказалось, что счастье все-таки существует. Оно тут, со мной, возле Сары. А смерть – она так, на всякий случай. Просто страховка, запасной выход, который есть, но о котором даже не вспоминаешь.

Сара стала моей гарантией, убежищем, светом. Я знала, что она рядом и, если мне когда-нибудь опять станет плохо, она сумеет мне помочь. По одной простой причине: она мне это обещала, обещала стать моей подругой.

Всего за несколько дней она превратилась в мою ежедневную порцию счастья, в мою победу над жизнью. Каждое утро я сгорала от нетерпения, мне хотелось скорее увидеть Сару, я поджидала ее у школы и бросалась обнимать. Мне достаточно было одного ее присутствия, чтобы чувствовать себя счастливой, все остальное просто не имело для меня значения.

В самом начале февральских каникул Сара пригласила меня к себе в гости. Мама отвезла меня к ней на машине и высадила у ее дома. Сара жила в двенадцатом округе, в небольшой, всегда неприбранной квартирке. Гостиная была необычайно просторной и светлой, казалось, что света в ней даже чересчур много. Широкая застекленная балконная дверь выходила в сад, голые ветви высоких деревьев касались балкона, последний, еще не стаявший снег ярко блестел в солнечных лучах. Я помню стены, такие же белые, как в больнице, кухню со старинными шкафами из полированного дерева и кумачовыми занавесками, столовую, где было очень мало мебели: стол, диван и телевизор, стоящий прямо на полу, и еще несколько пыльных этажерок и стулья в китайском стиле у окна. Помню ванную комнату, облицованную темно-синим кафелем, и целую коллекцию миниатюрных флакончиков с духами, и еще туши и помады, в беспорядке расставленные по краям фарфоровой раковины. Всю квартиру окутывал тяжелый аромат благовоний, и через какое-то время у меня немного начинала кружиться голова.

Все-таки эта квартира производила странное впечатление. В пустынной гостиной, залитой светом, было необычайно тихо: часы утекали один за другим, но время словно бы останавливалось. Ощущение покоя, необъяснимая нега охватывали меня всякий раз, когда я попадала в этот дом, – его мне не забыть никогда.

В тот первый раз мы провели вместе весь день, и я, кажется, никогда в жизни столько не смеялась. Мы вышли погулять в парк по соседству с домом. Погода стояла прекрасная: чуть подмораживало, на небе ни облачка. Сара легла прямо на землю, и я последовала ее примеру. Веки немного припекало солнце, хотя зима еще не отступила. Я чувствовала себя прекрасно. Мы дышали полной грудью. Вдыхали запахи земли и влаги. И хохотали до упаду. Я и сейчас слышу голос Сары, вижу ее лицо, потонувшее в копне волос, ее взгляд, обращенный к солнцу. По щекам у меня текли слезы, и не только от смеха, но и от избытка счастья. Такого со мной не случалось с раннего детства. А может, и вообще никогда.

Вечером мы улеглись на матрас, который служил Саре кроватью. Через жалюзи полумрак комнаты бороздили тонкие лучи сероватого света. До нас долетали уличные шумы, мы слышали последние машины, которые проезжали по бульвару. Ночь постепенно спускалась на город. А вслед за ней тишина и покой. Безграничная, непроницаемая тишина, в которой терялся наш шепот. Меня сморило, и шепот стал еще тише. Потом уже один только Сарин голос, едва различимый, нарушал этот сказочный покой. Мне кажется, что за эту ночь я узнала Сару так, как будто всю жизнь провела с ней рядом.

Наступило утро. Я открыла глаза, но Сара еще спала. Ее длинные волосы почти касались моего лица, я чувствовала их аромат. Она проснулась только через час: все это время я смотрела, как она спит. Мы завтракали почти два часа бутербродами с маслом и медом, болтали и опять хохотали до упаду.

А потом часам к двенадцати за мной приехал отец. Мы все еще были в пижамах. Я быстро собралась и попрощалась с Сарой и ее матерью. Обе уверяли, что всегда будут рады меня видеть, говорили, что двери их дома всегда для меня открыты. Я обняла Сару, она еще хранила утренние запахи: чистого постельного белья, влажного тела и сладкого кофе. Но вот наконец я покинула ее квартиру, залитую светом, и унесла с собой тысячи ощущений, которые нельзя выразить словами. Тогда я еще не знала, что эти ощущения будут преследовать меня все последующие годы.

Итак, после возвращения в Париж Сара жила вдвоем с матерью Мартиной, время от времени к ним присоединялся очередной «отчим». С отцом Сара не поддерживала никаких отношений, о нем она вообще никогда не упоминала. Родители развелись через несколько лет после рождения Сары, и ее детство прошло под знаком судебных процессов, адвокатов и бесконечных скандалов между отцом и матерью. После двух неудачных браков Мартина не раз пыталась покончить с собой; на какое-то время она оставляла дочь у родителей, но потом все же забрала с собой в Калифорнию. Видно было, что эта женщина прожила нелегкую жизнь. Обычно она возвращалась домой очень поздно, и мы с Сарой ждали ее, уже лежа в кровати. Сначала мы слышали скрип открывающейся двери, потом в ночной тишине раздавался звонкий смех и звук шагов по направлению к спальне, а шушуканья и смешки не стихали до самого рассвета. Утром Мартина выходила из спальни с томным видом в сопровождении мужчины, всякий раз незнакомого. Вначале меня это шокировало. Но Сара говорила, что все это ерунда и ей на это наплевать.

Сара с матерью жили довольно скромно. По сравнению с ними мы были просто богачи. Они, наверно, принадлежали к среднему классу. Но я все равно безумно ей завидовала. Сара была типичным балованным ребенком. Бабушка с дедушкой души в ней не чаяли, друзья матери относились как к родной дочери, она была постоянно в центре внимания своих сверстников. Мартина хотела, чтобы дочь считала ее своей подругой. И потому я невольно видела в матери Сары самую опасную соперницу.

Мы с Сарой были очень разными. И наши семьи тоже, даже в бытовом плане. Сара с матерью жили как бог на душу положит, в то время как мои родители с детства приучили меня к тому, что моя жизнь должна быть рассчитана до минуты и выверена до жеста. Никогда еще я не встречала столь безалаберного человека, как Сара. Она и ее мать следовали принципу, о существовании которого я до того времени даже не подозревала: жить без проблем. Для них было в порядке вещей проснуться в середине дня, позавтракать к вечеру, просидеть в гостях всю ночь, вернуться домой под утро, а через несколько часов Сара была уже в школе. Под ее влиянием я тоже переняла этот безумный ритм жизни, что совершенно выводило из себя мою мать. Но с ней я считаться не собиралась. Никогда больше родители не заставят меня жить своей унылой, старомодной жизнью!

Вскоре я начала бывать у Сары почти регулярно: каждую неделю отец отвозил меня к ней на машине. Мартина обожала меня, считала чуть ли не родной дочерью, и я была этому рада. Их тихая квартирка постепенно стала мне вторым домом. Впрочем, мы проводили там очень мало времени: нас с Сарой часто приглашали в разные компании или же мы ходили на вечеринки и ужины к знакомым Мартины. Моей матери это не нравилось, но Сара смеялась ей в лицо и я тоже.

Сара учила меня жить. Наконец-то я смогла вздохнуть полной грудью, наконец-то освободилась от тяжести, под которой едва не задохнулась,

А я училась понимать Сару. Но Сара вела себя так, что понять ее до конца было невозможно. Она все время была разной. Иногда она забывала, что нам уже тринадцать, и превращалась в беззаботную девчонку, потом вдруг совершенно менялась, взрослела и затевала дискуссию о каких-то высоких материях. Она часами рассказывала мне о своих честолюбивых желаниях, мечтах, о своих неприятностях. Иногда я покатывалась со смеху, выслушивая эти детские бредни, а потом была готова разбиться в лепешку, только бы утешить и ободрить ее.

Мне так трудно говорить о ней. Передать словами, какой она была, просто невозможно, мне даже не с кем сравнить ее, она ни на кого не похожа. А если еще учесть, какую роковую роль она сыграла в моей жизни…

Я вспоминаю и вспоминаю. Сара полуголая стоит перед зеркалом в своей комнате, повернувшись ко мне спиной. Длиннющие ноги, мальчишечья фигура, поджарая, мускулистая, мордочка Гавроша, но несмотря ни на что с распущенными волосами и оголенными плечами она выглядит очаровательной, женственной. Я не могу от нее оторваться, она же рассматривает себя в большом зеркале снизу доверху, и вид у нее недовольный, насупленный. Потом она жалуется, что у нее почти нет бедер и грудь слишком маленькая. Я сижу на диване за ее спиной и стараюсь успокоить: повторяю вновь и вновь, что она не права, что она все равно всем нравится и у нее нет никаких поводов, чтобы комплексовать. Она делает вид, что не слушает меня, потом вдруг поворачивается и, рассмеявшись, налетает на меня с поцелуями.

Сара просто околдовала меня. Своей смелостью, раскованностью, непосредственностью. Наверно, я понимала Сару лучше других, мне казалось, что я выучила ее наизусть, могла предвидеть все реакции. Но Саре все равно удавалось поставить меня в тупик, уж слишком часто у нее менялось настроение и вела она себя совершенно непоследовательно. И я, конечно, понимала, как мне далеко до нее.

Сама того не осознавая, Сара делала из меня человека. Когда мы были вместе, я и на себе ловила чьи-то взгляды и с удивлением замечала, что тоже могу нравиться. Это было для меня неожиданно, ново и захватывающе.

Я снова поверила в себя – Сара словно вдохнула в меня новую жизнь. Она считала, что я «классная девчонка» и себя недооцениваю, уверяла, что «всегда мечтала о такой подруге». Я бы все отдала, чтобы только ей поверить. Она называла меня «Чарли» и покатывалась со смеху. Я изо всех сил старалась стать такой, какой она хотела меня видеть. Да ради нее я была готова стать кем угодно.

Сара понимала меня лучше, чем я сама. Она просто видела меня насквозь. Постепенно моя жизнь менялась, я становилась похожа на человека. Иногда я даже пугалась, уж слишком все это было неожиданно, ново и замечательно, мне казалось, что это происходит не со мной.

Как-то уже весной, когда мы вместе с Сарой после занятий шли по коридору, я спросила у нее: «Почему ты выбрала меня? » Я до сих пор не могла поверить, что такая девушка, как она, могла заинтересоваться кем-то вроде меня. У нее было все, а я вообще ничего из себя не представляла. Перед ней просто никто не мог устоять. Зачем ей балласт в виде меня? Она остановилась и взглянула на меня своими загадочными глазами:

– Но ты же моя лучшая подруга, Чарли. И она сказала это так искренне, так уверенно, что я мгновенно поверила ей. И была потрясена.

Ее беспечность тоже шла мне на пользу. В каком-то смысле она была еще совсем девчонкой. Я же до этого момента старалась жить и думать, как будто уже стала взрослой. Результат оказался плачевным. Теперь я вместе с Сарой вновь возвращалась в беззаботное детство. В том, как мы проводили с ней время, мне чудилось что-то запретное, а потому особенно привлекательное. Сара имела надо мной неограниченную власть, что только шло мне на пользу.

Мои родители не могли понять,что происходит. Мама считала, что Сара плохо на меня влияет. С родителями я вела себя отвратительно. Однажды, выслушав очередную порцию попреков, я не выдержала:

– У меня теперь другая семья! – крикнула я им. – Вы для меня больше не существуете!

Летние каникулы мы частично провели вместе. Это было чудесное лето, жаркое, солнечное. Мне казалось, что с каждым днем небо надо мной становится все голубее. Мы вместе с Сарой открывали бескрайний мир, в котором не существовало никаких запретов. Мне было хорошо. Мне словно наконец разрешили открыть тот драгоценный сосуд, внутри которого была заключена вся радость жизни.

Иногда мы вместе с Сарой ездили на несколько дней к моим родственникам за город. Засучив брюки, переходили через ручеек, протекавший за садом.

– Поноси меня на спине, Чарли, прошу тебя, – умоляла меня Сара, прекрасно зная, что я ни в чем не могу ей отказать. И я покорно подставляла свою спину. Сделав три шага, мы вместе шлепались в холодную воду, помирая со смеху. Потом раздевались, валились на траву и поджаривались на ослепительном солнце. Прохожие с удивлением оглядывались на нас. Сара не обращала на них никакого внимания, и я тоже. Потом мы возвращались домой и придумывали тысячу вполне правдоподобных оправданий, объясняя моей бабушке, почему у нас мокрые штаны и грязные туфли.

Зачинщицей всех наших проказ, конечно же, была Сара, а мной она крутила как хотела. Чтобы только доставить ей удовольствие, я готова была даже выставить себя на посмешище. Если мне удавалось развеселить ее, я была просто счастлива, но если это делал вместо меня кто-то другой, меня начинала терзать ревность.

Иногда мы навещали ее бабушку с дедушкой, они жили в двенадцатом округе, в очень маленькой квартирке, где пахло затхлостью. Это было царство тишины и еле двигающегося времени, ход которого отмерял, непрерывно раскачиваясь, маятник старинных часов. Я часто чувствовала себя неуютно в этой квартире. Впрочем, Сарина бабушка была очень мила. Глядя на ее пышную грудь и полные руки, я вспоминала, как когда-то в детстве меня обнимала мама. Если нас звали к ужину, то уже на лестничной площадке слюнки текли от сладкого аромата чудесных маленьких сахарных пирожных. Сначала я обмакивала их в горячий шоколад, а потом просто млела от наслаждения.

Но вот дедушка Сары мне совсем не нравился. Это был худощавый, высокий, мерзкий старикашка. Особенно противно он хихикал. Когда мы обедали, он, не обращая ни на кого внимания, с шумом хлебал свой суп. Старики ничем, кроме Сары, не интересовались, пеклись только о ней. Она же их ни в грош не ставила. И разговаривала с ними таким тоном, что даже меня коробило. Она не скрывала, что не любит их, считала, что они испортили жизнь ее матери и вообще никогда не любили ни Мартину, ни ее саму. Да, ей приходится изредка навещать их, но только потому, что она перед ними в долгу.

Я считала Сару настоящим чудом и смотрела на нее с восхищением. Я была бесконечно благодарна ей за то, что она вернула меня к жизни, и за то, что обожает меня – так она, во всяком случае, говорила. Вскоре я уже совсем не могла без нее обходиться: мне хотелось снова и снова получать подтверждение тому, что я занимаю хоть какое-то место в ее жизни. Я не могла даже представить себе, что будет, если я вдруг перестану быть ее лучшей подругой. Я бы с радостью умерла, только бы точно знать, что мы вместе навсегда.

В августе мы разъехались на каникулы: она – в Вандею с матерью и бабушкой с дедушкой, я – в Прованс с родителями. Я писала ей оттуда чуть ли не каждый день. Рассказывала, как провожу время у блистающего голубизной бассейна, загораю под палящим солнцем, рассказывала про долгие вечера, прохладные и темные, про прогулки среди скал, про маленькие деревенские рынки. Я старалась не упустить ничего и надеялась найти по возвращении десятки писем из Вандеи.

Если честно, я очень скучала. Без Сары я опять чувствовала себя потерянной. Приехали и мои прошлогодние приятели, но я почему-то перестала с ними общаться. Я с нетерпением ждала окончания этих каникул. Я словно дала себе тайный зарок, что должна принадлежать только Саре.

Лето подходило к концу. Я вернулась в Париж, твердо уверенная, что дома меня ожидают новости от Сары. Но среди почты, собравшейся за две недели, я нашла всего одну скромную открытку:

Привет всем из Вандеи, я прекрасно здесь отдыхаю. С нетерпением ожидаю встречи.

Целуювсех. Сара.

Вот и все.

Я вновь и вновь перечитывала эти строчки. Но больше я ничего в них не вычитала. Чистая отписка. Оскорбительная для меня.

Подтверждались самые худшие мои предчувствия: за это лето Сара забыла меня. Наша дружба была слишком прекрасной и хрупкой и не могла продлиться долго. Конечно же, Сара нашла себе занятие получше, чем дружить с такой банальной, ограниченной, никчемной девицей, как я. Я ее понимала. И понимала, что это конец.

МЫ ИГРАЕМ В КОШКИ-МЫШКИ

Я не решилась позвонить ей сама. Я даже представить себе не могла, как это я сниму трубку, наберу номер, услышу ее голос. Я боялась ее реакции. Я слишком хорошо ее знала и представляла себе, с какой легкостью при желании она расправится с кем угодно. Знала я и то, что рано или поздно она сделает это со мной. Почему? Об этом я пока не задумывалась. Просто было у меня такое предчувствие.

Начался новый учебный год, надо было идти в школу. В то утро я встала с трудом, живот сводило от волнения. Лучше бы этого дня вообще не было в моей жизни.

Мы собрались, как всегда, в школьном дворе. Наконец появилась Сара: вид у нее был неприступный, просто царственный – она явно рассчитывала произвести эффект. Она подошла к нам: искрящиеся лукавством глаза, загадочная улыбка в уголках губ. Я сразу почувствовала, как она опасна. За лето Сара выросла и похудела, фигура стала более женственной. Даже черты лица казались тоньше. Она накрасилась, а ведь еще два месяца назад говорила, что никогда этого делать не будет. Она встряхивала яркими волосами, всем своим видом демонстрируя безразличие. Что-то новое, неуловимое появилось в ней. Она смотрела на нас презрительно. И даже высокомерно. Впервые при ее появлении я ощутила чуть ли не страх.

Она едва взглянула на меня. Или, может, я сама отвела глаза? А дальше она повела себя как обычно. Сразу заговорила. И точно так же, как год назад, когда я впервые увидела ее у нашей школы, все взгляды почти невольно обратились к ней. Она говорила о том, как провела лето на берегу Атлантического океана, как встретила там классного парня, говорила, что этот август не забудет никогда, потому что за это время с ней столько всего случилось. Обо всем этом я слышала впервые. Ведь она даже не снизошла до того, чтобы написать мне о себе.

Во время занятий я не смогла удержаться и начала разглядывать ее. Я просто не могла оторвать взгляд от ее невозмутимого, пожалуй, даже сурового лица. Сара не отводила глаза в сторону, она просто меня не замечала. Я угадывала ее мысли. Она знала, что я переживаю, она чувствовала на себе мой взгляд. Она все рассчитала заранее.

Когда кончились уроки, она дождалась, пока я первая подойду к ней.

Не выдавая себя ничем, она торжествовала. С каждым словом, которое я выдавливала из себя, я все больше терялась. Сейчас я была смешна, но рассмешить ее уже больше не могла.

Говорила я, и вопросы задавала тоже я. Но вдруг оказалось, что говорить-то мне особенно не о чем, от ужаса я стала повторяться, запинаться и мямлить. Сара ограничивалась лаконичными ответами. Держалась она при этом высокомерно и самоуверенно и ни разу не удостоила меня взглядом. Я не узнавала прежнюю Сару. Куда подевались доверительный тон, понимающий взгляд? Как будто всего этого никогда и не было!

– Так, значит, ты довольна своими каникулами? – мямлила я. – Впрочем, я получила твою открытку, спасибо. Я слышала, у тебя был парень, там, в Вандее. Но ты мне об этом ничего не написала.

– Да, но мы просто встречались. Ничего интересного.

– А ты-то получила мои письма? Я писала тебе каждый день.

– Да-да, конечно. Только я их еще не открывала. Понимаешь, у меня сейчас совсем нет времени. И вообще, мне пора, меня ждет подруга, мы собирались вместе пообедать в городе.

И Сара побежала вдогонку за одной девицей из нашего класса, страшной воображалой, которую в прошлом году она на дух не выносила. Они удалились вместе, громко смеясь. Что ж, Сара заставила меня сыграть в жестокую игру, правила которой она придумала сама, и теперь могла считать себя победительницей. Она окатила меня таким презрением и равнодушием, что я, честное слово, предпочла бы получить пощечину.

Я не могла понять, почему она так повела себя со мной, хотя с самого начала предчувствовала, что может случиться нечто подобное. Сара принадлежала к тому типу людей, которые в любой ситуации оказываются победителями. Я поняла это почти сразу, во всяком случае раньше, чем она сама. Но за это лето она очень повзрослела и наконец осознала, что рождена властвовать. А вот такие, как я, конечно, обречены оставаться в подчинении.

Мы вели себя так, словно никогда и не были подругами. Так продолжалось всю осень. Мы встречались только в классе и делали вид, что чужие друг другу. Вопрос был в том, кто из нас продержится дольше.

Я проводила дни в полном безделье, шлялась неизвестно куда и неизвестно с кем, чаще всего сидела в прокуренных кафе в компании малоинтересных юнцов. Выкрасила волосы в иссиня-черный цвет, одежду теперь носила только темных тонов. Боже, на кого же я стала похожа! Курила одну сигарету за другой. Но даже в компании я чувствовала себя одинокой. Никто не мог заменить мне Сару. То, что теперь ее не было рядом, мучило меня, терзало, доканывало.

Без Сары я опять превращалась в полное ничтожество.

Я видела ее в классе, во дворе школы, в столовой, с друзьями, смеющейся, болтающей, не замечающей меня. Она блистала, как никогда. Я же сама не ведала, что творю: под любыми предлогами, мороча голову родителям, удирала из дома. Связалась с какой-то швалью. С отметками в школе начался полный обвал, но мне было на это совершенно наплевать. У Сары, естественно, все было в полном порядке. Популярность, классный парень, друзья, много друзей, отличные отметки. Одноклассники так и льнули к ней, я же готова была просто убить их за то, что они имеют возможность быть рядом с ней, дотронуться до нее, привлечь ее внимание, – короче, за то, что они заняли мое место. У Сары была бурная жизнь. Моя же стала бесцельной и мучительной. Она жила на ярком свете. Я прозябала в тени.

Я бы отдала многое, чтобы все вернуть на круги своя. Без Сары моя жизнь превратилась в ад. В горле снова появился комок. Конечно, можно было попробовать еще раз уничтожить себя, как прошлой зимой, – вдруг Сара опять придет мне на помощь? И тогда все снова будет как раньше и мы опять станем подругами. Меня преследовали воспоминания о времени, проведенном с ней рядом. Я вставала каждое утро с невыносимым грузом на плечах, спрашивая себя, хватит ли у меня мужества жить дальше. Я не ставила своей целью победить Сару, я хотела только выдержать, дождаться, когда она придет ко мне, потому что сама я была не способна сделать первый шаг. Сара стала для меня настоящим наваждением. Каким-то образом она заняла такое место в моей жизни, что уже ни прошлое, ни настоящее, ни будущее было без нее немыслимо. Она стала смыслом моего существования.

Сара выигрывала по всем статьям, и я ничего не могла с этим поделать. Измученная, отчаявшаяся, я снова захотела исчезнуть.

Я решила бежать из дома. После очередного скандала с родителями. Мне хотелось припугнуть их, успокоиться самой, но через какое-то время я все же собиралась вернуться. Был конец октября, погода стояла холодная. Стемнело, а я шла вдоль шоссе, одна, вперед, куда глаза глядят. На самом деле в тот день мы разругались вдрызг: родители нашли в моей комнате начатые пачки сигарет и несколько пакетов с коноплей. Я вопила, швыряла об стены все, что попадалось мне под руку. Я выплескивала свою боль. Свое возмущение. Я выложила им все, припомнила все старые обиды. Обвинила их в том, что они бросили меня одну, не хотели понять. Совершенно не соображая, что делаю, я призналась им в том, что в прошлом году пыталась покончить с собой, и еще взвалила всю вину на них. Они тупо выслушали меня. И не поверили ни одному моему слову. Пока я собирала сумку, они смотрели на меня в полном недоумении, потом я просто выскочила из дому.

Я очень быстро замерзла. Чтобы согреться, стала курить одну сигарету за другой, но они кончались. Я упорно шла вперед, не плакала и даже чувствовала себя относительно спокойно, только дрожала всем телом; я видела перед собой одну только линию горизонта. Мимо меня изредка проезжали машины, мигая белым и желтым светом фар, и сразу же исчезали в темноте. Я не останавливалась ни на мгновение. Мне не было страшно.

Одна из машин вдруг притормозила возле меня. Я решила воспользоваться этим: пусть меня увезут куда-нибудь, чем дальше, тем лучше. Не раздумывая ни секунды, я села рядом с водителем. Положила в ноги свою сумку. И только когда я пристегнула ремни, а машина тронулась, я наконец подняла голову. Бежать было поздно. За рулем сидела Мартина, а сзади – сама Сара. Я поняла, что пропала.

И зарыдала.

За всю дорогу яне сказала ни слова, они – тоже. Я затаилась. Маленький черный «пежо-106» остановился у моего дома. У подъезда стояла мама, закутанная в шаль. Я очутилась в западне. Я вышла из машины и, с опущенной головой, умирая от стыда, подошла к маме и остановилась. Я знала, что она меня не ударит, а вот за отца в такой ситуации не поручилась бы. Мама молчала. Я так и стояла перед ней, не поднимая глаз: я знала, что она смотрит на меня, и не хотела встречаться с ней взглядом. Сара и ее мать молча присутствовали при этой сцене. Их молчание было для меня хуже всего. Мне почему-то казалось, что Сара наслаждается моим унижением. «Радуйся, ты добилась своего», – думала я в это мгновение.

Когда мне стало ясно, что мама не собирается со мной объясняться, я бросилась в дом – эта немая сцена совсем доконала меня. Я влетела в свою комнату, надеясь, что смогу там запереться и скрыться ото всех, но ключа в замке не было. Тогда я просто захлопнула за собой дверь и рухнула на кровать. Я готовила себя к тому, что сейчас ко мне придет Сара: вот-вот откроется дверь и покажется ее лицо. И боялась этого мгновения больше, чем гнева отца и криков матери.

Я слышала, как она вошла и села рядом со мной на кровать – я лежала, закрыв лицо руками. Наступила долгая пауза. Сара молчала. Она знала, что начинать разговор придется ей, потому что я все равно этого сделать не смогу. И наконец раздался ее голос.

Она сыпала упреками. Меня душили слезы.

– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! – все повторяла она.

Она не понимала, что я не могу на нее смотреть. Не могу встретиться с ней глазами. Могу только слушать ее, парализованная страхом и стыдом.

– Ну посмотри, до чего ты докатилась, Шарлен! Общаешься неизвестно с кем, с каким-то сбродом, теперь еще наркотики… Да что с тобой, в конце концов? Тебе нравится доканывать себя? Нравится причинять людям боль? Я не понимаю, что происходит, Чарли. С этой осени тебя как будто подменили. А может, это случилось еще раньше? Почему ты ни разу мне не позвонила? Тебе не интересно, как я живу? В школе ты делаешь вид, что я вообще не существую. Как я в тебе ошиблась! Ты меня разочаровала. А ведь я столько для тебя сделала. Кто пришел к тебе в больницу после того, как ты чуть не отправила себя на тот свет? Кто помог тебе выбраться из ямы? Я, твоя лучшая подруга! Я думала, ты все поняла. Но ты так себя ведешь… Почему ты избегаешь меня? Ты снова ищешь проблемы на свою голову? А мне, видно, снова придется вытаскивать тебя. И как я, по-твоему, должна на это реагировать? Отвечай мне, Шарлен.

Сара говорила резким тоном, голос ее дрожал от возмущения, и каждое произнесенное ею слово отдавалось у меня в груди. Меня била дрожь. Горло сжималось, дыхание перехватывало. Я страдала физически. Потому что я разочаровала Сару, потому что Сара сердилась на меня, потому что она меня презирала, потому что я оказалась недостойна ее.

Мне хотелось объяснить ей, как мне было плохо и что в этом есть и ее вина, ведь это она бросила меня и вела себя жестоко, но что-то меня останавливало. Слова застревали в моем сведенном судорогой горле, и мне было очень больно. В тот момент я чувствовала себя кругом виноватой. Я всех заставила страдать. И должна за это поплатиться. Я ненавидела себя. Я умирала от стыда. И бессилия. Сара не оставляла мне выбора, я не могла ей возразить, она совершенно раздавила меня. В конце концов, то, что она говорила, тоже было верно: я оказалась полным ничтожеством. Я умоляла ее простить меня и стать, как раньше, моей лучшей подругой – только на это я и оказалась способной. Я обещала, клялась, что больше никогда ничего подобного не повторится – никаких сомнительных знакомств, никаких бредовых идей, никаких побегов. Я просила ее дать мне последний шанс. Я готова была на все, только бы вернуть ее дружбу. Только бы снова почувствовать себя человеком.

И она дала мнеэтот шанс, она согласилась все забыть. С этого момента моя жизнь оказалась в ее руках. Но если что и изменилось, то только к худшему.

Я ослепла и оглохла. И совсем перестала соображать. Бесцельное, бессмысленное существование в полной пустоте. И только один-единственный голос, на который я откликалась, – голос Сары. Я повиновалась ему беспрекословно – так я боялась снова потерять свою подругу, опять оказаться недостойной ее. Я была предана ей душой и телом. Я просто стала ее собственностью.

Сара тоже немало потрудилась над тем, чтобы превратить меня в свою рабыню. Впрочем, ничего нового ей и придумывать не надо было, она просто продолжала прежнюю игру: она меня не замечала. Ни взгляда, ни улыбки, ни одного ласкового слова – и все это я стоически терпела. И даже считала, что она вправе столь жестоко наказывать меня. Я не роптала, мне это и в голову не приходило: разве она не позволила мне снова считаться ее лучшей подругой? Моя задача была – остаться такой подругой навсегда, а значит, принять любые условия игры.

Только наши отношения уже с трудом можно было назвать дружескими, они сильно изменились по сравнению с прошлым годом, когда мы бывали так счастливы вместе, хохотали до слез и дурачились как дети. Сара взрослела, причем гораздо быстрее меня. Я же оставалась во власти своих грез и бесплодных переживаний, то есть совсем девчонкой. Мне казалось, что я только начинаю жить, а Сара хотела, чтобы я стала взрослой. Совершенно сбитая с толку, растерянная, неспособная дотянуться до нее, я смотрела на себя и казалась себе совсем жалкой.