Текст книги "Француженки едят с удовольствием. Уроки любви и кулинарии от современной Джулии Чайлд"

Автор книги: Анн Ма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Если порезать андулет горизонтально, он имеет мраморную поверхность, где на розоватом фоне видны белые и темно-розовые завитки. Доминик дал мне тарелку, и я постаралась вспомнить все восторженные отзывы моих парижских друзей-любителей андулета. «Когда я его ем, я чувствую причастность к Франции, – признался мне Гийом, француз, которого я встретила однажды на ужине и который провел почти все свое детство в США. – Словно я – часть истории и terroir»[74]74
  Здесь: местный колорит, сочетание местной природы, кухни и традиций.


[Закрыть].

«Сытно и вкусно – comme il faut»[75]75
  Как и следует (фр).


[Закрыть], — говорил другой мой знакомый, Сильван.

Под взглядами Доминика и Паскаля я откусила кусочек. Вкус был соленый, очень пряный, с перцем и мускатом, похожий на болонью. Я начала жевать, и колбаса поддалась моим зубам, одновременно мягкая, но в то же время тягучая, как будто вытянутая полоска резины. Доминик выжидательно на меня смотрел.

«C’est pas mal!»[76]76
  Неплохо! (фр.)


[Закрыть] – сказала я. И действительно, вкус был достаточно безобиден. Однако скользкая, волокнистая, тягучая текстура недвусмысленно напоминала о том, что продукт сделан из кишок. В голове возникла бочка с кишками из производственного цеха, но я заставила себя проглотить кусок. Откусить второй раз было уже сложнее.

Доминик снова протянул мне тарелку: «Еще кусочек?»

«Non, merci»[77]77
  Нет, спасибо (фр.).


[Закрыть], – ответила я, немного побаиваясь.

Тем же вечером я ужинала с местным блогером, Селин Камун, в небольшом ресторанчике «Au Jardin Gourmand» в историческом центре города. Нас познакомил знакомый знакомого: «О, вы едете в Труа? Там живет подруга лучшей подруги моей сестры. Я уверен, что она будет рада показать вам город». И она действительно была рада. Fier d’etre francais, et puis fier de ma region – эту фразу я слышала вновь и вновь на протяжении моего путешествия по Франции. Горжусь, что я француз, и горжусь своим регионом.

Я предположила, что Селин, как местная жительница Труа, будет поклонницей андулета. Но нет. «Je deteste ca»[78]78
  Терпеть это не могу (фр.).


[Закрыть], — сказала она мне после обмена поцелуями в щеку. «Моя мать, двоюродные сестры и братья обожают андулет, а я даже запах его не переношу».

Мы устроились за столом в уютном зале, где на полках стояло множество книг, и стали изучать меню. Селин выбрала именно этот ресторан, потому что в нем подавали андулет, и меню действительно напоминало энциклопедию на тему андулета, с одиннадцатью способами его приготовления – от просто пожаренного на сковороде или гриле до заправленного особыми сливочно-сырными соусами, вплоть до шубки из фуа-гра.

«Я, пожалуй, возьму стейк», – решила Селин.

Жак Лебуа, хозяин ресторана, подошел к нашему столику. «Моя подруга – американка. Она хочет узнать побольше об андулете», – сказала ему Селин.

«О, обожаю знакомить иностранцев с андулетом, – сказал Лебуа, переплетая руки и практически потирая их с ухмылкой. – Знаете ли вы историю труанского андулета?»

«Хм, не думаю, нет». В любом случае я же не знала его версию истории.

«В Средние века, – начал он, – город оказался под осадой и был окружен солдатами, разбившими лагерь за городскими стенами. Со временем, когда из еды не осталось ничего, кроме кишок, жители начали делать из них андулет. Солдатам так понравился его запах, что они заявили жителям: «Мы вас выпустим, если вы поделитесь с нами вашей едой!»

Мы хором рассмеялись. За спиной у Лебуа прошел официант с горой тарелок, на каждой из которых лежал толстый андулет в сливочном соусе. Аромат было трудно не признать.

«Вы готовы сделать заказ?» – Лебуа вынул шариковую ручку.

Селин заказала стейк, а затем Лебуа посмотрел на меня с блеском в глазах. «Могу вам предложить андулет под сыром Шаурс, – сказал он. – Или тушеный в белом вине? Он тоже очень хорош».

«Я думаю, что возьму… – Они оба посмотрели на меня в предвкушении. – Лосось на гриле».

«Pas d’andouillette?[79]79
  Не андулет? (фр.)


[Закрыть] – воскликнул Лебуа. Он повернулся к Селин. – Она не хочет заказать андулет?»

«Ну, она уже целый день их пробует» – мягко сказала Селин. – Скорее всего, боится переборщить».

Я догадывалась, что он подумал: «Как такое возможно?» Так или иначе, он принес мне стейк лосося на гриле. Должна признаться, я наслаждалась каждым его кусочком.

Андулет покорен, или по крайней мере продегустирован. Что дальше?

В Париже я блаженствовала от мысли о предстоящих нам трех годах, мечтая о трапезах, которые нас ждут. Мы зажарим бресскую курицу, и сравним сыр Бри из Мо и из Мелуна, и отведаем превосходный омлет с пряными травами после кино, и попробуем разные бургундские вина, от молодых до выдержанных, и и и…

Мой список мест, которые мы должны были посетить – рестораны, кондитерские, шоколадные бутики, колбасные лавки, fromageries, boulangeries, cavistes[80]80
  Магазины сыров, булочные, винные погреба (фр.).


[Закрыть], – был таким длинным, что я боялась, как бы не сломался мой жесткий диск. А потом Кельвину позвонили.

Глава посольства США в Багдаде. Это было серьезное задание в крупном посольстве, одно из тех, что приносит однозначный успех в дипломатической карьере. Кельвин старался не показывать эмоций, когда рассказывал мне о нем, но я чувствовала, как он рад и взволнован, даже несмотря на недостатки этой работы. Например, опасность.

Опасность. Он закрывал на это глаза, но когда я представила, что мой муж находится в зоне военных действий, мое сердце сбилось с ритма. Хотя посольство было в зеленой зоне, окруженное стенами, словно тюрьма, его все равно постоянно бомбили. Расставание. В Багдаде не предусматривалось сопровождение семьи – ни супругов, ни детей, ни родственников. Если он согласится на эту работу, мы не увидимся целый год.

Кельвин, однако, перечислил все плюсы. В течение года, пока его не будет, я смогу оставаться в Париже в наших апартаментах Бель-Эпок с белыми мраморными каминами, старинными паркетными полами и лепными потолками. Он сможет взять три отпуска из Ирака, по три недели каждый. Через год он вернется в Париж. И наш трехлетний план станет четырехлетним.

«Но разве мы не переехали в Париж, чтобы быть вместе? – Я скрестила руки на груди. – После всех твоих поездок в прошлом году?» В течение года, проведенного в Вашингтоне, Кельвин был в командировках по две недели каждый месяц.

«Я должен быть готов к службе в любой части света. В любой. Даже там, куда нельзя с собой брать семью. Как в армии». – Он повторял эти слова так часто, что я уже почти их не слышала.

«А я буду здесь одна?» – Мое волнение возрастало: за Кельвина и из-за моего возможного одиночества.

«Я понимаю, что это не лучший вариант. Но по крайней мере ты будешь в Париже».

«Без тебя все будет не так». – Мои слова были наполнены горечью.

Днем, пока Кельвин был на работе, я все время плакала. Я понимала его желание, ведь он был амбициозен, как и я. Это чувство иногда чуть теплилось во мне, но иногда становилось едким и губительным. У каждого из нас были свои карьерные цели и мечты, но – по крайней мере я так думала – мы заключили безмолвное соглашение, что брак и семья стояли на первом месте. А год в разлуке нарушал это соглашение.

Как-то после обеда я была одна на кухне, подрезая стебли тюльпанов, чтобы поставить их в вазу. Я потянулась к верхней полке, чтобы достать вазу, через ряд винных бокалов. Но полка оказалась у́же, чем я думала, и один из дешевых бокалов упал и раскололся с резким треском и звоном на множество осколков. Я снова потянула на себя вазу и неосторожным движением уронила еще один бокал.

Согласно Американской Ассоциации дипломатических служб (самое близкое к профсоюзу из всего, что может себе позволить дипломатический корпус), процент разводов в семьях дипломатов такой же, как средний процент по всей Америке. Но они не уточняют, что это 50 процентов. Я говорю об этом не потому, что мы с Кельвином когда-либо задумывались о разводе, у нас подобных мыслей не возникало. Просто хочу показать, насколько наивной я была в отношении института брака. Мы были так счастливы, так осознанно стремились принимать важные решения вместе, так редко ссорились, что я считала наш брак неразрушимым. Подметая осколки стекла, я поняла, что он настолько же хрупок, как и все остальные браки. А именно – очень хрупок.

Через полгода, после того как мы с мужем вместе переехали в Париж, он стал готовиться к отъезду. Никто из нас не хотел целый год провести в разлуке, но преданность Кельвина государственной службе и, конечно, его амбициозность помогали ему переносить эти трудности. А что касается меня, я в итоге согласилась… потому что любила его. И эта любовь включает в себя и восхищение его гражданской ответственностью, целеустремленностью и верой в дипломатию.

За два месяца до отъезда Кельвина темные зимние дни начали делаться все светлее, погода – мягче, вместо артишоков и спаржи на рынках появились лук-порей и мангольд, а настроение у нас становилось все сумрачнее. Мы старались не говорить об отъезде Кельвина, потому что в разговорах он становился слишком реальным. Наоборот, мы старались игнорировать все уменьшающийся срок – сначала дни, потом часы. Но неизбежность отъезда сквозила в каждом вечере, в послеобеденном бокале белого вина, в золотом мерцании уличных фонарей, когда мы выходили из кино на темные и сырые вечерние улицы. Кельвин купил мне тюльпаны, когда шел с работы домой, я в последний раз приготовила его любимую еду на ужин – спагетти с фрикадельками, и мы цеплялись за эти привычные действия, наши семейные привычки.

Я хотела, чтобы время замедлило свой ход, чтобы оно остановилось. Но вдруг наступил апрель, и мы уже отмечали мой день рождения в одном из моих любимых ресторанов, элегантном рыбном бистро под названием Les Fables de la Fontaine, и я глядела на свою тарелку с идеально приготовленным языком в кляре и не могла представить, как я смогу проглотить хоть кусочек. На следующее утро Кельвин уехал. Я плакала весь оставшийся день.

Я пыталась остановиться, я очень хотела перестать – слезы были постыдны, да и неопрятны. Но мои глаза не хотели слушаться, и слезы продолжали медленно течь, усиливаясь, чуть я начинала разговаривать с людьми. Я смогла немного успокоиться и пошла в соседнее кафе выпить кофе, но слезы снова полились рекой, как только Амар, благодушный хозяин заведения, похлопал меня по плечу и шепнул: «Bon courage!»[81]81
  Крепитесь! (фр.)


[Закрыть] Я плакала у врача, когда девушка-австралийка в приемной пожелала мне держать выше нос. Я плакала на лестничной площадке моего дома, когда столкнулась с соседом, милым старичком, женатым на такой же милой старушке. Он остановился посреди лестницы, жалуясь на пятна от воды на потолке, и предложил мне иногда заглядывать к ним с женой на стаканчик вина.

Я привлекала к себе внимание. Что хуже, я убеждала французов в их мнении об американцах: что мы чрезмерно эмоциональные, неуместно себя ведем и не скрываем ничего в своей личной жизни. Я никогда не видела, чтобы француженка плакала в метро.

Господи, я даже не видела, чтобы француженка ела в метро.

А я стояла на станции метро «Эколь-Милитэр», и слезы лились из моих глаз. Мне очень хотелось высморкаться, но мой единственный платок уже насквозь промок.

Я добралась до дома и вошла в пустую и одинокую квартиру, где каждый звук отдавался громким эхом. Сверху у соседей грохотал телевизор, словно разъяренная толпа, а снизу раздавался гул метро, словно приближалось землетрясение. Хотя во все окна светило яркое весеннее солнце, я прошлась по всем комнатам и везде зажгла свет. Он отражался от стен и придавал уют огромным комнатам с высокими потолками. Но все равно часы до ужина тянулись бесконечно долго, пустые, непреклонные и одинокие. Желая отвлечься, я залезла в холодильник и обнаружила там остатки курицы, которую мы жарили для нашего воскресного ужина. Я сложила их в кастрюлю и нашла овощи для гарнира. Я долго чистила и резала морковь, лук и сельдерей на ровные кубики. Я сложила овощи в кастрюлю к курице, добавила холодной воды и отварила все вместе. Сейчас, когда Кельвин уехал, я уже не хотела, чтобы время замедлило ход, а, наоборот, мечтала, чтобы оно шло как можно быстрее до его приезда.

Стоя у плиты, я сняла накипь с бульона, убавила газ, так что на поверхности бульона только изредка возникали пузырьки. Мое кушанье наполнило квартиру уютным запахом вареной курицы, запах, который я помнила с детства, когда мой отец варил бульон в огромной кастрюле поздними вечерами. Это был запах покоя и безопасности, объятий, любви и детских книг – запах дома. Наконец хоть на пару часов я смогла заменить запах чистоты и мыла, напоминающий мне о муже, на что-то такое же родное.

Мы с Кельвином так часто переезжали, что я привыкла думать о доме как о месте, где мы с ним находимся вдвоем. Но, даже без него, здесь все равно был мой дом, место отдыха, и я не хотела его покидать. Да и куда бы я пошла? У нас с Кельвином не было постоянного жилья, у нас не было собственности. И хотя я очень любила родителей, я бы не смогла прожить у них целый год.

«Постарайся получить удовольствие от того, что ты в Париже», – сказал мне Кельвин перед отъездом. Он сказал это частично для того, чтобы приободрить меня, потому что не мог видеть, как я грущу. Но еще я представила, как он сидит в самолете, пристегнутый к креслу ремнем безопасности, мчась по небу в страну, где никогда раньше не был. И я поняла, что в этих словах был еще и совет человека, который влюблен в Париж и так часто его покидал, человека, который знал этот город и знал, что значит жить вдали от него.

Я стояла у окна, глядя сквозь завитки кованой балконной решетки на машины, мчащиеся по бульвару Распай. Я протянула руку и собрала в ладонь сухие лепестки яркой герани, которая росла в наружном ящике. Неожиданно солнце ворвалось в квартиру, осветив ковры и диваны, и засверкало на паркете. Париж был по-прежнему здесь, со всей своей элегантной, роскошной и пышной красотой. И я была по-прежнему в Париже – городе, о котором так долго мечтала.

АНДУЛЕТ ПОД СОУСОМ МОРИ

Способ приготовления от Патрика Мори, как он сам признается, очень costaud, сытный, – со сливочно-горчичным соусом и под сыром. Он сказал мне, что под это блюдо хорошо подходит белое вино типа Шабли или из региона Шампань – оно смягчает резкий запах колбасы. В Соединенных Штатах андулет производят компании, специализирующиеся на изготовлении деликатесов, например «Fabrique Delices», и его можно заказать по почте из любой точки страны. Сыр Шаурс – мягкий и сливочный, производится в местности около города Труа. Если нет возможности найти Шаурс, подойдет Бри. Добавление ратафии – крепкого алкоголя, иногда с фруктовым вкусом, – по желанию. И наконец, если вы не фанат андулета, его можно с успехом заменить на вареную куриную грудку.

* * * * * * * * * *

4 порции

• 4 труанских андулета

• 1 столовая ложка несоленого сливочного масла

• 1 очищенная и мелко порубленная луковица шалота

• 3/4 стакана белого сухого вина

• 11/2 столовой ложки дижонской горчицы с зернышками

• 3/4 стакана сметаны

• Ратафия (по желанию)

• Соль и перец по вкусу

• 200 г сыра Шаурс

На сухой скороводе или в духовке подрумяньте андулет, переворачивая так, чтобы все стороны покрылись золотистой корочкой. Тем временем нагрейте сотейник на среднем огне, растопите на нем масло, добавьте мелко порезанный шалот и пассеруйте до мягкого состояния. Добавьте белое вино, доведите до кипения, чтобы жидкость выкипела на треть. Добавьте, помешивая, горчицу, сметану и капельку ратафии, затем доведите до кипения и тушите одну-две минуты. Попробуйте и добавьте соль и перец.

Предварительно разогрейте духовку. Половину соуса влейте в жаростойкое блюдо для духовки и положите в него поджаренный андулет. Сверху полейте соусом и посыпьте каждую колбаску сыром. Запекайте, пока блюдо не станет сверху золотистым и слегка не закипит, примерно 10 минут. Подавайте с приготовленным на пару́ картофелем и небольшим количеством квашеной капусты.

Глава 3. Бретань. Блинчики

На следующее утро после отъезда Кельвина я заставила себя встать с постели и заняться повседневными делами: тренажерный зал, чай, завтрак, рабочий стол. Я бездумно пялилась в экран компьютера, пока часы в его углу не показали время, подходящее для того, чтобы сесть на автобус, следующий в другой конец города. Моя приятельница Елена пригласила меня на обед в Breizh Cafe, creperie[82]82
  Блинную (фр.).


[Закрыть] в Маре́[83]83
  Исторический квартал Парижа на правом берегу Сены.


[Закрыть] – заведение, демонстрирующее истинно парижскую франко-японскую эстетическую комбинацию: минималистические столы-кубики, коврики татами на полу, точки васаби в винегрете, шарики мороженого с зеленым чаем для украшения десертов. Когда я вошла, она уже ждала меня, сидя у окна: свет отражался от темных завитков ее волос. Мы поприветствовали друг друга поцелуем в обе щеки: этот обычай, как я заметила, усвоили все экспатриаты, живущие во Франции, независимо от своего происхождения.

«Как ты?» – спросила она.

Я помолчала, перед тем как ответить: «В порядке». Мы с Еленой познакомились лишь несколько месяцев назад на приеме в Нейи́[84]84
  Нейи́-сюр-Сен – коммуна, примыкающая к западной окраине Парижа – Булонскому лесу.


[Закрыть], который устроили друзья друзей. Мы сразу обнаружили общие нью-йоркские корни и разделяемый нами обеими интерес к хорошей еде – la bouffe, как говорят французы, – и бесстрашным гастрономическим приключениям, невзирая на лишние сантиметры на талии. С тех пор мы встречались пару раз, обмениваясь историями о недоразумениях из жизни экспатриатов (Елена была американкой, ее муж – швейцарцем) и сочувствуя друг другу по поводу неприятного положения фрилансера (она – в графическом дизайне, я – в журналистике). Но мы еще только приближались к дружбе мелкими шажками. Мне было неудобно обрушивать на нее свои проблемы.

«Кельвин уже давал о себе знать?» – спросила она.

Я кивнула: «Он написал по электронной почте вчера вечером, как только добрался до Аммана». Я проглотила комок в горле и замолчала.

Елена была достаточно чувствительна к моему настроению, чтобы прекратить дальнейшие расспросы. Она протянула мне меню, и мы вернулись к испытанному способу общения: восхищению, рассмотрению и анализу нашего выбора блюд. Может быть, мне заказать galette complete, тонкий блин из гречневой муки с начинкой из ветчины, сыра и яйца? А как насчет тех, с сыром и грибами? Может, заказать две разные галеты и обменяться половинами порции? И разделить порцию листового салата с соусом из васаби? Я поняла, что мы станем друзьями – не знакомыми, которые обедают вместе, но настоящими друзьями, которые обмениваются секретами, утешают друг друга в несчастье и вместе искренне смеются, – в тот момент, когда она с энтузиазмом согласилась поделиться всем.

«Как продвигается работа?» – спросила Елена, после того как мы сделали заказ.

«Довольно медленно, – вынуждена была признать я. Я закончила редактировать мой роман несколько месяцев назад и теперь находилась в созерцательном, неспешном процессе подготовки к началу новой книги. – Мне трудно сосредоточиться».

«Милая, он только что уехал. Со временем тебе станет легче».

«Меня беспокоит то, что я провожу слишком много времени в одиночестве. Ты знаешь, что это такое – работать дома». – Я была рада тому, что у меня есть время и место для писательства, но, будучи в меру общительным человеком, жаждала ежедневного соприкосновения с человечеством даже больше, чем до отъезда Кельвина.

Она кивнула: «Когда Стефан поздно приходит с работы, я иногда целый день не разговариваю ни с кем, кроме кота».

«Я даже иногда подкарауливаю gardienne[85]85
  Консьержку (фр.).


[Закрыть] нашего подъезда, прислушиваясь, не идет ли она, чтобы как будто неожиданно выйти из квартиры и перемолвиться с ней парой словечек».

Она засмелась: «Звони мне, о’кей? Когда почувствуешь непреодолимое желание послушать, не идет ли консьержка, просто позвони мне. Мы можем встретиться, выпить кофе или пообедать в любое время». – Она слегка кивнула, чтобы закрепить эффект от своих слов и уверить меня в их искренности, и я почувствовала себя преисполненной благодарности. У нас с Кельвином было несколько друзей в Париже, как старых, так и новых, но больше всего мы общались друг с другом. Я все еще не успела обзавестись тем количеством друзей, коллег и соседей, которые составляют полноценный круг знакомств.

Принесли еду. Мы с Еленой достали фотоаппараты и начали снимать: у нас не было особых на то оснований, просто еда выглядела очень привлекательно в естественном освещении. Я долго любовалась контрастом между плавленным сыром Эмменталь и темной ажурной поверхностью тонкого блинчика, перед тем как взяться за нож и вилку. Галеты были хрустящие, почти твердые, их было трудно резать и жевать, у них был глубокий ореховый вкус гречки и мягкий долгий привкус сыра.

Некоторое время мы молча жевали, затем подняли сияющие глаза от тарелок. Я почувствовала, что мой рот растягивается в улыбке… в настоящей улыбке. «Как грибы?» – Я показала на тарелку Елены.

«Шиитаке[86]86
  Съедобный гриб родом из Японии и Китая.


[Закрыть], – сказала она почти благоговейно. – Хочешь попробовать?» – Мы обменялись треугольными кусками блинчиков и продолжали есть.

После того как на тарелках ничего не осталось: ни салата месклан[87]87
  Молодые листья разных видов салата.


[Закрыть] с утонченной заправкой, ни единого нежного кусочка грибов, ни крошки гречневых блинчиков, сдобренных сливочным маслом, Елена повернулась ко мне и произнесла слово, на которое я очень надеялась: «Десерт?»

Я редко ем десерт в обед. Но знаете что? Не каждую неделю у вас муж уезжает в Багдад. Мы помахали официанту: «Deux crepes au caramel beurre sale, s’il vousplait». Два блинчика с соусом из карамели с соленым сливочным маслом.

«Du cafe? Du the?»[88]88
  Кофе? Чай? (фр.)


[Закрыть] – спросил он.

«Qu’est-ce que c’est du the au sarrasin?»[89]89
  Что это – чай из гречихи? (фр.)


[Закрыть] – Елена указала на меню. «Гречневый чай – ты о таком слышала?» – спросила она меня. Я покачала головой.

«Это японский чай, – ответил официант. – Изготовлен из поджаренных зерен гречихи».

«On va essayer[90]90
  Попробуем (фр.).


[Закрыть], – сказала Елена. – Звучит заманчиво».

Сначала принесли блинчики, свернутые треугольниками, с хрустящими краями и пористыми серединками, спрыснутые золотистым соусом из соленой карамели. Я разрезала блинчик пополам, и жидкость вытекла золотой, липкой, сладко-соленой, чуть горьковатой лужицей. Между порциями мы прихлебывали чай – бледную желтую жидкость, настоянную в маленьком тяжелом металлическом японском чайнике. «Вкус какой-то жареный», – сказала Елена.

Я вдохнула ореховый аромат чая: «Знаешь, а я пробовала его. В японском ресторане в Нью-Йорке».

«Из гречихи ведь делают еще собу, гречневую лапшу?»

«Кажется, да. – Я сделала еще глоток. Чай, осознала я, соединял ресторан в Париже с его побратимом в Токио, создавая своеобразную межкультурную связь, при которой один и тот же вид зерна использовался в рецептах разных блюд. – Но гречка – неожиданный коррелят между Францией и Японией».

«Она растет в Бретани повсеместно. Ты там бывала? Побережье там дикое и прекрасное».

Я отрицательно покачала головой: «Мы собирались, но не успели до отъезда Кельвина».

Елена подняла чайничек, чтобы вновь наполнить наши чашки, а потом опустила его на стол, от чего раздался глухой стук: «Ты обязательно должна съездить туда! Запланируй поездку. О, Анн, тебе там понравится – там так шикарно, – зеленые поля и изрезанная береговая линия. А еда! Там блинчики даже лучше, чем тут».

«Ты хочешь, чтобы я поехала в Бретань? Одна?»

«Почему бы и нет? Туда легко доехать на поезде. А на станции ты можешь взять в прокат автомобиль. С GPS ты не потеряешься».

«Я раньше никогда не путешествовала в одиночку. Не оставалась на ночь одна в чужом месте». – Уже произнося эти слова, я поняла, как глупо это звучит. Я находилась во Франции, не в Западной Африке и не в провинциальном Китае. Путешествия здесь не обременены опасностью или трудностями.

«Послушай, – Елена поставила чашку на стол, – твой муж уехал, но ты-то во Франции. У тебя в запасе лишь несколько лет. Почему бы не воспользоваться этим преимуществом? Il faut profiter[91]91
  Надо пользоваться [моментом] (фр.).


[Закрыть], как говорят французы».

«Profiter», – повторила я, вспоминая о том, что сказал Кельвин перед отъездом. Позднее, после того как мы оплатили счет и расцеловались на прощание, после дороги домой на автобусе, я закрылась на два замка в моей звучащей эхом квартире, вновь села за компьютер и стала искать железнодорожные билеты в Бретань.

Первое, что следует принять во внимание при планировании блинной экспедиции в Бретань, – это размер региона. Он достаточно обширный – разделен на северную и южную части и далее на департаменты – и слишком велик, чтобы полностью объехать его за выходные и даже за время двухнедельного отпуска. Поэтому, чтобы добраться до сути этой территории, требуются тщательное планирование и избирательный подход. Ехать ли на север, к приморским курортным городам Сен-Мало́, Дина́р и Канка́ль – в прошлом любимое место отдыха викторианцев? Или податься на юг и запад – далеко-далеко на запад, в западный предел Франции?

Все бретонцы, которых я расспрашивала в Париже, рекомендовали мне посетить их провинцию.

Но только одна из них, Софи Ле Флох, достала свой блокнот с адресами и дала мне список людей, с которыми можно встретиться, и мест, которые стоит посетить.

«Если хотите побольше узнать о блинчиках, поезжайте в Финисте́р»[92]92
  Самый западный департамент страны, не считая заморских.


[Закрыть], – сказала она. Будучи урожденной бретонкой и владелицей одной из моих любимых парижских creperies[93]93
  Блинных (фр.).


[Закрыть], популярного заведения West Country Girl, Софи понимала суть дела. Она вырвала страничку с именами и телефонами из своего блокнота и вручила ее мне.

Так и вышло, что я забронировала билет в Кемпе́р, ничем не примечательный городок в 560 километрах к западу от Парижа, столицу департамента Финистер. Высокоскоростной поезд из Парижа разрывал пространство деревенских полей до станции Ренн, а там переместился на обычные рельсы и пошел медленнее. На станциях с бретонскими названиями – Ванн, Лорьян, Роспорден – другие пассажиры сходили. Когда мы подъезжали к Кемперу, конечной станции поезда, я осталась одна в вагоне. «Финистер» означает «конец земли» не случайно.

Кемпер обладает тихим очарованием, со своими узкими улочками, домами на деревянном каркасе и чудными пешеходными мостиками, пересекающими три реки, на которых стоит город. На железнодорожной станции я выбрала машину в прокат и направилась к центру города, выбрав место назначения – place au Beurre. Перевод: площадь Масла. Представьте, в этом городе, который вполне может считаться блинной столицей мира, молочный жир ценится настолько высоко, что в честь него названа целая площадь. Прежде здесь шла бойкая торговля соленым сливочным маслом, сейчас же на эту симпатичную мощенную булыжником площадь выходят двери полудюжины блинных заведений.

Я выбрала одно из них, Au Vieux Quimper, чтобы пообедать. Войдя внутрь, я обнаружила тускло освещенную комнату с кружевными шторками на окнах, а также посетителей, прихлебывающих яблочный сидр из маленьких чаш вместо бокалов. Моя пикантная галета порадовала взрывным сочетанием сыра, бекона и грибов в сливочном соусе, щедрой начинкой из молочных продуктов и свинины, упакованной в гречневую обертку невероятной тонкости. Мне хотелось достать начинку, чтобы в полной мере насладиться хрустящими краями блина и его мягким центром, почувствовать вкус гречки, такой зернистый и ни с чем не сравнимый.

Рядом со мной сидели две пожилые женщины, сплетничающие за тарелками простых гречневых блинов, щедро умащенных соленым маслом. Перед одной стояла мисочка с кремообразной плотной субстанцией, которую она поедала при помощи ложки. Что это такое? Крем? Йогурт? Она поймала мой взгляд, и я отвернулась. Официантка вернулась, чтобы унести их грязные тарелки. «Désirez-vous un dessert? – спросила она женщин. – Une crêpe au caramel au beurre salé, peut-être?»[94]94
  Не желаете ли десерт? Может быть, блинчики с карамелью и соленым маслом? (фр.)


[Закрыть]

Я добралась только до середины моего блина, однако насторожила уши при упоминании карамели с соленым маслом.

«Du caramel? Dans une crepe?»[95]95
  Карамель? С блином? (фр.)


[Закрыть] – сидящая напротив меня женщина подняла брови настолько высоко, что они практически уперлись в линию ее волос, подкрашенных синим.

«C’est une sauce au caramel, faite maison». Домашний карамельный соус, – объяснила официантка.

Я смешалась. Разве эти дамы не местные? Почему им не знакома карамель с соленым маслом? Разве это не традиционное бретонское блюдо? Одно из любимых лакомств морских разбойников семнадцатого века (или что-то наподобие того)?

«On peut tenter»[96]96
  Можно попробовать (фр.).


[Закрыть], – сказала ее подруга после длинной паузы, но в ее голосе звучало явное сомнение, хотя и было принято решение попробовать.

«А! – подумала я. – Они туристки! Они не знают про карамель с соленым маслом». – Я поздравила себя с большей кулинарной искушенностью, чем у француженок. Нечасто такое случалось.

Официантка пришла за моей тарелкой, и я попросила принести блинчики с карамелью и соленым маслом и мне. Когда блюдо принесли, я провела ножом по центру блина, так что липкий сладко-соленый соус вновь заполнил тарелку, более темный благодаря коричневому маслу. Блин был нежнее, чем парижский, а соус слаще. Но меня мучил вопрос: затмила ли карамель своей богатой сладостью зернистый вкус блина? Я соскребла соус и откусила чистый блин, смакуя его кружевные края и мягкую сердцевину.

Да что со мной такое?

Я ни за что не прониклась бы истинной блинной культурой Бретани, если бы не встретила Луизу.

Луиз Жестан – гордая бретонка с короткими седыми волосами, крепким телосложением и руками, окрепшими от объятий и взбивания блинного теста. Я повстречала ее во второй день в Кемпере, нас представил Эрвэ́ Флох’Ле́й, местный профессор кулинарии, приятель Софи и один из многих пунктов ее списка.

Луиз родилась в 1934 году – кажется, не так давно, но она помнит то время, когда блинчики готовили на дровяной печи. У ее бабушки был огромный billig – бретонское слово, означающее круглый плоский гридль[97]97
  Особый аппарат для приготовления пищи, имеющий толстый сплошной лист железа или чугуна, нагреваемый углями, электричеством или газом.


[Закрыть] для приготовления блинов; его нагревали при помощи кусков раскаленного добела угля из камина. Во многих бретонских домах есть специальная плитка для приготовления блинов, обычно расположенная вне дома под маленьким навесом.

Когда Луиз была маленькой девочкой и жила у бабушки с дедушкой на ферме, пятницы считались le jour de crepe[98]98
  Дни блинов (фр.).


[Закрыть], рассказала она мне. «В каждой семье был особый день, когда готовили блины. Обычно это была пятница, потому что это был jour maigre – тощий день, разгрузочный день, – и в этот день мы не ели мяса».

Приготовление блинов занимало значительную часть дня. Бабушка Луиз начинала готовить в девять утра, замешивая тесто рукой – она буквально засовывала руку в емкость с ингредиентами и работала ею, как миксером, – а последний блин сходил со сковороды около трех часов дня. «Нас было так много, что за стол садились в две смены, – вспоминала Луиз. – Восемь детей да работники фермы…»

Они съедали по столько блинов, что после обеда все доставали одеяла, сворачивались прямо на полу и спали.

«Но как вы ели блины?» – выпытывала я подробности.

«Просто так», – сказала она.