Текст книги "Анжелика"
Автор книги: Анн Голон
Соавторы: Серж Голон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Глава 17
Когда Анжелика, утомленная скукой и бездельем, направилась в комнату, под ее окном послышались звуки гитары. Анжелика выглянула в сад, но в темных кустах никого не увидела.
«Неужели сюда явился Энрико? Как он мил, этот мальчик. Решил меня развлечь…»
Невидимый музыкант начал петь. Голос оказался низкий, не такой, как у пажа.
При первых же нотах у Анжелики замерло сердце.
Какой тембр, то бархатистый, то серебряный, какая безукоризненная дикция, такому божественному голосу могли бы позавидовать все эти доморощенные трубадуры, которые наводняют Тулузу с наступлением ночи. В Лангедоке прекрасные голоса не редкость. Да и мелодия легко рождается на губах, привыкших смеяться и декламировать. Но этот певец – истинный артист. Какой необычной силы у него голос! Казалось, он заполнил весь сад, и даже луна дрожит от его звуков. Певец исполнял старинную народную песню на провансальском языке, изящество которого так часто восхвалял граф де Пейрак. В устах певца оживали тончайшие нюансы языка. Анжелика понимала не все слова, но одно – она поняла его! – повторялось непрестанно: «Аморе! Аморе!»
Любовь!
***
И Анжелика вдруг догадалась: «Это он, последний из трубадуров, это Золотой голос королевства!»
Она никогда не слышала такого пленительного пения. Порою ей говорили: «Ах, если бы вы услышали Золотой голос королевства! Но он больше не поет. Когда же он снова начнет петь!» И на нее бросали насмешливый взгляд, жалея ее, что она не слышала эту знаменитость их края.
– Один только раз услышать его, а потом умереть! – твердила госпожа Обертре, жена главного капитула Тулузы, весьма экзальтированная дама лет пятидесяти.
«Это он! Это он! – твердила Анжелика. – Но почему он здесь? Неужели ради меня?»
Она увидела свое отражение в большом зеркале спальни – рука на груди, глаза расширены – и с издевкой сказала себе: «До чего же я смешна! Может, это д'Андижос или какой-нибудь другой воздыхатель просто нанял музыканта, чтобы он спел мне серенаду…»
Но тем не менее она толкнула дверь и, прижав руки к груди, чтобы сдержать бешеный стук сердца, осторожно проскользнула в переднюю, спустилась по белой мраморной лестнице и вышла в сад. Неужели для Анжелики де Сансе де Монтелу, графини де Пейрак, наконец начнется жизнь? Ибо любовь – это и есть жизнь!
Голос доносился из стоящей на самом берегу беседки, увитой зеленью, где находилась статуя богини Помоны. При приближении Анжелики певец замолк, но продолжал тихо перебирать струны гитары.
Луна в этот вечер была неполной и по форме напоминала миндаль. Но она все же хорошо освещала сад, и Анжелика увидела, что в беседке кто-то сидит, прислонясь к цоколю статуи…
Незнакомец явно заметил ее, но не шелохнулся.
«Это мавр», – разочарованно подумала Анжелика.
Но тут же увидела, что ошиблась. На лице мужчины была бархатная маска, а белые руки, сжимавшие гитару, не оставляли сомнения в том, что он не мавр. Темная шелковая косынка, повязанная на его голове на итальянский манер, скрывала волосы. Насколько можно было разглядеть в полумраке беседки, на нем был поношенный странный костюм – нечто среднее между костюмом слуги и комедианта, на ногах грубые опойковые башмаки, какие носят люди, которым приходится много ходить – возчики и бродячие торговцы, но из рукавов его куртки выглядывали кружевные манжеты.
– Вы чудесно поете, – сказала Анжелика, видя, что он не двигается, – но я хотела бы знать, кто вас прислал?
– Никто, сударыня. Я пришел сюда потому, что знаю: в этом доме находится самая прекрасная женщина Тулузы.
Мужчина говорил очень медленно и тихо, приглушая голос, словно боялся, что его могут услышать.
– Я прибыл в Тулузу сегодня вечером и сразу же отправился в Отель Веселой Науки, где собралось многочисленное веселое общество, и где я хотел петь свои песни. Но когда я узнал, что вы уехали, я бросился сюда вслед за вами, потому что слава о вашей красоте гремит в нашем краю, и я уже давно жаждал увидеть вас.
– Но ваша слава гремит не меньше! Ведь вы тот, кого называют Золотым голосом королевства, не правда ли?
– Да, это я, сударыня. И я ваш покорный слуга. Анжелика села на мраморную скамью, которая тянулась полукругом вдоль стен беседки. От вьющейся жимолости исходил одурманивающий аромат.
– Спойте еще, – попросила Анжелика.
Страстный голос зазвучал снова, но на этот раз мягче и глуше. Это была уже не призывная песня, а нежное признание, доверительная исповедь.
– Сударыня, – вдруг сказал музыкант, – простите мне мою дерзость, но я хотел бы перевести для вас на французский язык строфу, на которую меня вдохновили ваши очаровательные глаза.
Анжелика склонила голову.
Она уже не знала, сколько времени сидит в саду. Да и какое это могло иметь значение! Ночь принадлежала им.
Он довольно долго перебирал струны гитары, словно вспоминая мелодию, потом глубоко вздохнул и начал:
Очи цвета морской волны.
О, меня захлестнули они.
Я плыву, утонувший в любви, Без руля по волнам Ее сердца.
Анжелика закрыла глаза. Гораздо больше, чем эти пылкие слова, ей доставлял неведомое дотоле наслаждение его голос.
В ее дивных зеленых очах, Словно ранней весною в пруду, Отражаются звезды.
***
«Пусть он сейчас подойдет ко мне, – мысленно заклинала Анжелика. – Ведь это мгновение никогда больше не повторится. Такое чувство нельзя пережить дважды. Это так похоже на те любовные истории, которые мы некогда рассказывали друг другу в монастыре».
Голос смолк. Певец скользнул на скамью к Анжелике. По тому, как он обнял ее твердой рукой, как властно и нежно приподнял ее подбородок, она инстинктивно почувствовала, что перед ней человек, покоривший немало женских сердец. Эта мысль на секунду огорчила ее, но едва его губы коснулись ее губ, она забыла обо всем на свете. Она никогда не думала, что губы мужчины могут быть свежими, как лепестки, такими нежными и сладостными. Его мускулистая рука крепко сжимала, ее, а с его уст, казалось, еще лились чарующие звуки песни, и, опьяненная этими звуками и этой мужской силой, Анжелика оказалась словно втянутой в какой-то водоворот и тщетно пыталась пробудить в себе остатки разума.
«Я не должна этого делать… Это нехорошо… если Жоффрей застигнет нас здесь…»
Потом все куда-то провалилось. Мужчина своими губами приоткрыл ее губы. Его горячее дыхание опалило ее и блаженным теплом разлилось по жилам. Закрыв глаза, она как бы растворилась в этом бесконечном поцелуе, в этой страсти и уже готова была перейти последний рубеж. Все ее существо было охвачено негой, ощущением, настолько новым для нее, настолько острым, что оно вдруг вызвало в ней протест и даже боль. Она резко вздрогнула и отпрянула от незнакомца.
Ей казалось, что сейчас она упадет без чувств или разрыдается. Она видела, как пальцы мужчины ласкают ее обнаженную грудь, которую он осторожно высвободил из корсажа во время поцелуя.
Анжелика отодвинулась от него и привела в порядок свое платье.
– Простите меня, – пробормотала она. – Вы, наверно, считаете, что я чересчур нервна, но я не знала… не знала…
– Сердце мое, чего же вы не знали?
И так как она молчала, он прошептал:
– Не знали, что поцелуй так сладок?
Анжелика поднялась и прислонилась к балясине беседки. Луна уже уплыла далеко в сторону и теперь желтела над рекой. Наверно, Анжелика находилась в саду несколько часов. Она была счастлива, восхитительно счастлива. Если бы снова можно было пережить эти мгновения, все остальное не в счет.
– Вы созданы для любви, – прошептал трубадур. – Я понял это, едва коснувшись вашей кожи. Тот, кто сумеет разбудить ваше очаровательное тело, дарует вам величайшее наслаждение.
– Замолчите! Не нужно так говорить! Я замужем, и вы знаете это, а супружеская неверность – грех.
– Но еще больший грех, что такая красавица выбрала себе в мужья колченогого сеньора.
– Я не выбирала, он меня купил.
Но тут же Анжелика пожалела об этих словах, потому что они нарушили ее безмятежное счастье.
– Спойте еще, – умоляющим тоном попросила она – В последний раз, а потом мы расстанемся.
Он встал, чтобы взять гитару, и что-то в его походке показалось Анжелике странным, смутило ее. Она пригляделась внимательнее. И вдруг, сама не зная почему, почувствовала безотчетный страх.
***
Пока он пел, пел очень тихо, с какой-то непонятной тоской в голосе, Анжелика внимательно рассматривала его. Еще тогда, когда он целовал ее, ей на один миг что-то показалось в нем знакомым, и теперь она осознала, что именно: в его дыхании смешивались аромат фиалки и своеобразный запах табака… Граф де Пейрак тоже сосал фиалковые пастилки… И курил. Ужасное подозрение закралось в душу Анжелики… И только что, вставая за гитарой, он как-то неловко качнулся…
Она закричала сначала от испуга, а потом от гнева и, в Ярости ломая ветки жимолости, принялась топтать их ногами.
– Нет, это уж слишком, слишком… Это чудовищно… Снимите вашу маску, Жоффрей де Пейрак… Прекратите маскарад, иначе я выцарапаю вам глаза, задушу вас, я вас…
Песня резко оборвалась. Гитара издала скорбный звук и замолкла. Под бархатной маской сверкали белоснежные зубы графа де Пейрака – он хохотал.
Припадая на одну ногу, он подошел к Анжелике. Ее охватил ужас, но с еще большей силой – ярость.
– Я выцарапаю вам глаза, – прошипела она сквозь зубы.
Граф, продолжая смеяться, взял ее за руки.
– Что же тогда останется от ужасного хромого сеньора, если вы еще выцарапаете ему глаза?
– Как бесстыдно вы обманули меня! Вы убедили меня, что вы… Золотой… Золотой голос королевства.
– Но я и в самом деле Золотой голос королевства.
Совершенно сбитая с толку, она смотрела на него.
– А что в этом удивительного? У меня был неплохой голос. Я занимался с самыми прославленными итальянскими маэстро. В наши дни пение – это искусство, принятое в свете. Скажите честно, дорогая, разве вам не нравится мой голос?
Анжелика отвернулась и украдкой смахнула слезы досады, которые текли по ее щекам.
– Но как же получилось, что я до сих пор не догадывалась о вашем таланте, даже не подозревала о нем?
– Я просил, чтобы вам об этом не говорили. А может, вы и не слишком стремились обнаружить мои таланты?
– О, это уж слишком! – повторила Анжелика. Но вспышка гнева уже прошла, и ей самой вдруг захотелось смеяться.
И все-таки до какого же цинизма надо дойти, чтобы толкнуть ее на измену себе с самим собой! Он и впрямь дьявол во плоти! Самый настоящий дьявол!
– Я никогда не прощу вам эту омерзительную комедию, – сказала она, поджав губы и стараясь сохранить достоинство.
– А я обожаю разыгрывать комедии. Видите ли, моя дорогая, судьба не очень баловала меня, и надо мной столько насмехались, что и я в свою очередь жажду посмеяться над другими.
Анжелика невольно с тревогой взглянула на его скрытое маской лицо.
– Значит, вы просто подшутили надо мной?
– Не совсем, и вы это отлично знаете, – ответил он.
Анжелика молча повернулась и пошла прочь.
Он тихо окликнул ее:
– Анжелика! Анжелика!
Он стоял на пороге беседки в таинственной позе итальянского Арлекина, прижимая палец к губам.
– Умоляю вас, сударыня, никому не рассказывайте об этом, даже своей любимой горничной. Если узнают, что я бросаю гостей, наряжаюсь трубадуром и надеваю маску ради того, чтобы сорвать поцелуй с уст собственной жены, меня высмеют.
– Вы невыносимы! – крикнула Анжелика.
Подобрав юбки, она бросилась бегом по песчаной аллее. И, только поднимаясь по лестнице, вдруг заметила, что смеется. В своей комнате она разделась, выдирая застежки и в своем нетерпении исколов себе руки булавками. В постели она долго ворочалась с боку на бок. Тело ее пылало. Сон не шел к ней. Лицо в маске, лицо в шрамах, чеканный профиль – все это одно за другим мелькало перед ее глазами. Какая же загадка кроется в этом непонятном человеке? Ее то охватывало возмущение, то – тут же – воспоминание о наслаждении, которое она испытала в его объятьях, снова погружало ее в негу.
– Вы созданы для любви, сударыня… Наконец она уснула. Во сне она видела глаза Жоффрея де Пейрака, «освещенные пламенем камина», видела, как в них танцуют огненные языки.
Глава 18
Анжелика сидела во дворце, в галерее с венецианскими окнами. Она не знала, как ей быть теперь, как держаться с Жоффреем де Пейраком. Она вернулась из домика на Гаронне утром, но еще не видела мужа. Клеман Тоннель сообщил ей, что мессир граф заперся с мавром Куасси-Ба в лаборатории, где он обычно занимается алхимией. Анжелика в досаде кусала губы. Жоффрей может просидеть там много часов. Впрочем, она и не жаждала его видеть. Ей все равно. Она еще не простила ему его вчерашнюю мистификацию.
Анжелика решила пойти на кухню, где в тот день разливали по бутылкам первую наливку. Стол Отеля Веселой Науки считался самым утонченным во всем Лангедоке. Жоффрей де Пейрак сам принимал участие в составлении меню для своих гостей, и Клеман Тоннель, который, бесспорно, был отличным дворецким, великолепно вел хозяйство.
Однако едва Анжелика вошла в кухню, пропитанную запахами апельсинов, аниса и ароматных специй, как вбежал запыхавшийся арапчонок с вестью, что прибыл мессир барон Бенуа де Фонтенак, архиепископ Тулузский, и хочет видеть госпожу и мессира графа.
Обычно гости приезжали не утром, а к вечеру, когда спадала жара. Кроме того, уже несколько месяцев, после какой-то очередной ссоры, когда его преосвященство обвинил графа в дурном влиянии на умы жителей Тулузы, архиепископ не бывал в доме графа де Пейрака.
Заинтригованная и несколько обеспокоенная Анжелика сняла фартук, который она только что приколола к корсажу, и поспешила в гостиную, на ходу взбивая волосы, которые у нее, согласно моде, длинными локонами спадали на кружевную пелеринку.
Она дошла до прихожей и увидела у входа высокую фигуру архиепископа в красной мантии с белыми брыжами.
Внизу, в саду, стояла карета с шестериком вороных, а вокруг Шумела свита архиепископа, его лакеи со шпагами на боку, пажи и знатные сеньоры верхом на лошадях.
Анжелика поспешно опустилась на колени, чтобы приложиться к пастырскому перстню, но архиепископ поднял ее и поцеловал ей руку, как бы давая понять этим светским жестом, что визит его неофициален.
– Прошу вас, сударыня, не надо, слишком большая почтительность только подчеркивает, насколько я стар по сравнению с вашей юностью.
– Ваше преосвященство, я лишь хотела выразить уважение, которое питаю к такому выдающемуся человеку, удостоенному высокого духовного сана самим его святейшеством папой Римским и даже самим богом…
Каждый раз, когда Анжелике приходилось произносить подобные слова, она невольно вспоминала сестру Анну, которая в монастыре вела уроки светского воспитания. Да, сейчас сестра Анна осталась бы довольна своей некогда слишком строптивой ученицей.
Прелат снял свою шапочку, перчатки, передал молодому аббату из своей свиты и жестом руки отослал его.
– Мои люди подождут меня во дворе. А мне бы хотелось, сударыня, побеседовать с вами вдали от нескромных ушей.
Анжелика бросила насмешливый взгляд на аббата, обвиненного в нескромности, и он залился краской.
В гостиной Анжелика распорядилась, чтобы принесли освежающие напитки, и попросила гостя извинить ее мужа за то, что он до сих пор не вышел. Она сейчас пошлет сказать ему.
– Я очень огорчена, что и сама заставила вас ждать. Я отлучилась на кухню, чтобы присмотреть за изготовлением наливки. Но я злоупотребляю вашим временем, ваше преосвященство, рассказывая вам о таких пустяках.
– Для господа бога нет пустячных дел. Вспомните историю служанки Марфы. В наши дни такая редкость, чтобы знатная дама сама вела хозяйство. А ведь именно от хозяйки зависит достойный тон дома и поведение слуг. Если же в ней, как в вас, графиня, к тому же сочетаются очарование Марии Магдалины и мудрость Марфы…
Однако голос архиепископа выдавал его рассеянность, и светская болтовня, судя по всему, не принадлежала к тем видам занятий, которые увлекали его. Несмотря на величественную осанку и подчеркнуто прямой взгляд голубых глаз, в нем всегда сквозила какая-то подозрительность, и это смущало его собеседников. Однажды Жоффрей де Пейрак в беседе заметил, что архиепископ обладает удивительным даром внушать человеку чувство вины.
Задумчиво потерев ладони, архиепископ сказал, что для него большая радость снова увидеться с молодой дамой, которая с того давнего дня, когда он венчал ее в соборе святого Северена, весьма редкая гостья в этом соборе.
– Я иногда вижу вас в церкви и могу только воздать вам хвалу за то, что вы усердно посещали службы во время поста. Но должен признаться, дочь моя, меня несколько разочаровало, что я не слышал вашего голоса в моей исповедальне.
– Я исповедуюсь капеллану монастыря визитандинок, ваше преосвященстве.
– Он достойный пастырь, но, по моему мнению, сударыня, ваше положение в обществе…
– Простите, ваше преосвященство, – рассмеялась Анжелика, – но я вам объясню, чем я руководствуюсь: мои прегрешения слишком незначительны, так зачем же я буду отнимать время для исповеди у такой особы, как вы, – мне было бы неловко.
– Мне кажется, дитя мое, вы неверно понимаете самую суть таинства исповеди. Не грешнику судить о тяжести его проступков. Городская молва доносит до меня слухи об оргиях, которые устраивают в этом дворце, и, на мой взгляд, молодая и прелестная женщина едва ли может остаться здесь столь же невинной, как в день своего крещения.
– Я и не притязаю на это, ваше преосвященство, – прошептала Анжелика, опустив глаза, – но думаю, что молва преувеличивает. Да, это верно, праздники во дворце бывают веселые. Здесь слагают стихи, поют, пьют вино, говорят о любви, много смеются. Но я ни разу не сталкивалась с распутством, которое возмутило бы мою совесть…
– Пусть я останусь в убеждении, что вы скорее наивны, чем лицемерны, дитя мое. Слишком юной отдали вас в руки супругу, чьи речи не раз были близки к ереси, а его хитрость, его богатый опыт общения с женщинами позволили ему без труда ввести в заблуждение вашу податливую еще душу. Возьмем хотя бы печально знаменитые диспуты о любви, которые он ежегодно устраивает в своем дворце и на которые собираются не только знатные тулузские сеньоры, но и жены именитых горожан и юные дворяне со всей провинции, и я содрогаюсь, я дрожу от ужаса, видя, как он благодаря своему богатству с каждым днем оказывает все большее влияние на город. Главные капитулы – а они, как вы знаете, являются консулами наших провинций, – эти суровые и неподкупные магистраты, обеспокоены тем, что их супруги посещают Отель Веселой Науки.
– Не поймешь этик людей, – проговорила Анжелика, делая вид, что она задета, – я вечно слышу разговоры о том, что богатые горожане, наоборот, стремятся быть принятыми в кругу высшего дворянства в ожидании дня, когда король в своей милости пожалует и им дворянский титул. Мой муж не кичится ни своим гербом, ни древностью рода Он принимает всех – и мужчин и женщин, лишь бы они не были глупы. И то, что господа капитулы выражают недовольство, меня просто удивляет.
– Прежде всего – душа! – прогремел архиепископ, словно проповедуя с кафедры. – Прежде всего – душа, сударыня, а уж потом титулы.
– И вы действительно думаете, что моей душе и душе моего мужа угрожает серьезная опасность, ваше преосвященство? – спросила Анжелика, широко раскрыв свои глаза цвета морской волны.
Анжелика покорно выполняла все, что церковь требовала от женщин ее круга
– посещала службы, постилась, исповедовалась, причащалась, – но, от природы обладая здравым смыслом, она яростно бунтовала, когда сталкивалась с ее деспотизмом.
Сейчас же, сама не зная почему, она чувствовала, что архиепископ неискренен.
Опустив веки, положив руку на свой усыпанный брильянтами и аметистами крест, архиепископ, казалось, погрузился в раздумье, стараясь отыскать в глубинах своей души ответ всевышнего.
– Разве я могу это знать? – вздохнул он наконец. – Я не знаю ничего. Все, что происходит в этом дворце, долгое время оставалось для меня тайной, и с каждым днем тревога моя все возрастает.
Неожиданно он спросил:
– Сударыня, а вы осведомлены об опытах вашего супруга в области алхимии?
– Нет, не осведомлена, – невозмутимо ответила Анжелика. – Граф де Пейрак увлечен наукой, но…
– Говорят даже, он крупный ученый.
– Я верю в это. Он по многу часов проводит в своей лаборатории, но ни разу не пригласил меня заглянуть туда. По-видимому, он считает, что подобные вещи не могут интересовать женщин.
Она раскрыла свой веер и поднесла его к лицу, чтобы скрыть улыбку, а может быть, и замешательство, в которое приводил ее пристальный взгляд архиепископа.
– Изучать человеческие души – моя обязанность, – сказал он, словно угадав ее смущение. – Но пусть вас это не беспокоит, дочь моя. Я вижу по вашим глазам, что вы честны и прямодушны и, несмотря на свои юный возраст, характера незаурядного. А вашему супругу еще, может быть, не поздно раскаяться в своих прегрешениях и отказаться от ереси.
Анжелика даже вскрикнула от возмущения.
– Ваше преосвященство, клянусь, вы заблуждаетесь! Возможно, мой муж не является примерным католиком, но его совершенно не интересует ни Реформация, ни прочие гугенотские ереси. Я даже слышала, как он насмехался над этими «мрачными бородачами из Женевы», на которых, по его словам, небо возложило миссию отбить у человечества охоту смеяться.
– Лживые слова, – мрачно изрек прелат. – Разве в доме у него, у вас, сударыня, не бывают постоянно самые ярые протестанты?
– Но это ученые, с которыми он беседует о науке, а не о религии.
– Наука и религия тесно связаны. Недавно мне сообщили, что у него был с визитом небезызвестный итальянец Берналли. А знаете ли вы, что этот человек после конфликта с Римом из-за своих святотатственных сочинений бежал в Швейцарию, где перешел в протестантскую веру? Впрочем, не будем задерживаться на этих доказательствах прискорбного, с моей точки зрения, состояния духа. Но есть один вопрос, который интересует меня уже много лет. Граф де Пейрак очень богат, и с каждым годом богатство его возрастает. Откуда у него столько золота?
– Но, ваше преосвященство, разве он не принадлежит к одному из древнейших родов Лангедока, к тому же породнившемуся со старинным родом графов Тулузских? А графы Тулузские были в Аквитании столь же могущественны, сколь в свое время короли в Иль-де-Франсе?
Архиепископ презрительно усмехнулся.
– Это верно. Но ветви генеалогического древа ни дают богатства. Родители вашего супруга были настолько бедны, что великолепный замок, где вы сейчас царите, лет пятнадцать назад начал превращаться в развалины. Граф де Пейрак никогда не рассказывал вам о своей юности?
– Н-нет, – тихо ответила Анжелика, сама удивляясь своей неосведомленности.
– Он младший сын в семье и, повторяю вам, был так беден, что в шестнадцать лет отправился в плавание в дальние страны. Долгие годы от него не было никаких вестей, и все уже считали, что он где-нибудь сложил свою голову, как вдруг он вернулся. Его родители и старший брат к тому времени умерли, кредиторы забрали родовые земли. Он все выкупил, и с тех пор его богатство все растет. А ведь он не получает никакой пенсии от короля, его никогда не видели при дворе, и он даже подчеркивает свое нежелание там бывать.
– Но у него много земель, – сказала Анжелика, чувствуя, что ей становится трудно дышать, возможно, из-за все усиливающейся жары, – а в горах пастбища, где пасутся стада овец, которые дают шерсть, и большая мастерская, где из этой шерсти ткут материю, у него оливковые и тутовые плантации, прииски, где он добывает золото и серебро.
– Вы не оговорились, золото и серебро?
– Да, ваше преосвященство, граф де Пейрак владеет во Франции приисками, на которых, как он утверждает, добывают много золота и серебра…
– Сударыня, вы употребили совершенно правильный глагол, – медовым голосом заметил прелат. – Он именно утверждает, что добывает там золото и серебро… Вот это я и хотел услышать. Ужасное предположение подтверждается.
– Что вы хотите сказать этим, ваше преосвященство? Вы меня пугаете.
Архиепископ Тулузский снова устремил на нее взгляд своих слишком ясных глаз, которые порой становились холодными как сталь, и медленно проговорил:
– Я не сомневаюсь, сударыня, что ваш супруг – один из крупнейших ученых нашего времени, и именно потому подозреваю, что он действительно нашел философский камень, то есть открыл секрет, которым владел царь Соломон, секрет превращения металла в золото. Но каким путем он достиг этого? Я очень опасаюсь, что ради достижения такого могущества он вступил в сделку с самим дьяволом.
Анжелика снова прикрыла веером лицо, с трудом сдерживая смех. Она ждала намека на торговлю, которую вел граф и о которой она знала по рассказам Молина и отца; она беспокоилась, зная, что коммерция – недостойное занятие для дворянина, и это могло бросить тень на имя графа. Но нелепое обвинение архиепископа, который как будто слыл человеком большого ума, показалось ей сначала чрезвычайно смешным. Но может быть, он пошутил?
Мысли Анжелики невольно обратились к прошлому, и она вдруг вспомнила, что Тулуза – французский город, в котором инквизиция еще сохраняет свою власть. Чудовищный суд инквизиции над еретиками, который в прежние века свирепствовал повсюду, еще существовал в Тулузе, и его прерогативы не осмеливался оспаривать даже сам король.
Тулуза, этот веселый город, был также городом кровавым, именно здесь за последние сто лет умертвили гугенотов больше, чем в каком-либо другом городе Франции. Еще задолго до Парижа здесь была своя Варфоломеевская ночь. В Тулузе особенно часто устраивались всевозможные религиозные церемонии. Это был воистину «звенящий остров», где колокола, не умолкая, созывали верующих на молитву, город, утопающий не только в цветах, но и в распятиях, святых образках, мощах. Пламя костров испанской инквизиции испепелило истинно латинский дух, занесенный сюда римскими завоевателями. Наряду с такими легкомысленными братствами, как «Властелины любви» и «Вожаки юности», которые славились своими веселыми проделками, на улицах города можно было встретить процессии флагеллантов – с горящими глазами фанатиков они истязали себя хлыстами и терниями, обагряя своей кровью булыжную мостовую.
Анжелика, захваченная вихрем развлечений, не обращала внимания на эту сторону жизни Тулузы. Но она знала, что именно архиепископ, вот этот самый человек, что сидит сейчас перед ней в высоком, обитом штофом кресле и попивает ледяной лимонад, и есть Великий инквизитор Тулузы.
Вот почему у нее действительно дрогнул голос, когда она тихо спросила:
– Надеюсь, ваше преосвященство, вы не собираетесь обвинить моего мужа в колдовстве?.. Ведь добыча золота – занятие не столь редкое в нашей стране, которую бог так щедро одарил, рассыпав его в чистом виде по земле!
И она лукаво добавила:
– Я слышала, что у вас тоже есть золотоискатели, они промывают в корзинах гравий из Гаронны и зачастую приносят золотой песок и самородки, которые вы жертвуете на благотворительные цели…
– Ваши слова не лишены здравого смысла, дочь моя. Но именно потому, что я знаю, сколько добывается золота на приисках, я вправе утверждать следующее: даже если промыть гравий всех рек и ручейков Лангедока, все равно не собрать и половины того золота, которым, судя по всему, владеет граф де Пейрак. Я прекрасно информирован, поверьте мне, «В этом я не сомневаюсь, – подумала Анжелика. – И впрямь махинации с испанским золотом ведутся уже давно…»
Взгляд голубых глаз подстерегал, не выдаст ли она свою растерянность. Анжелика немного нервным жестом захлопнула веер.
– Ученый – не обязательно пособник дьявола. Ведь говорят же, что при дворе есть ученые, которые установили подзорную трубу и разглядывают через нее небесные светила и горы на луне, и дядя короля, герцог Гастон Орлеанский, ведет эти наблюдения под руководством аббата Пикара?
– Да, это так, и я даже знаком с аббатом Пикаром. Он не только астроном, но и главный геометр короля.
– Вот видите…
– Церковь, сударыня, обладает широтой взглядов. Она разрешает вести всевозможные научные исследования, даже столь смелые, как те, что ведет упомянутый вами аббат Пикар. Я скажу еще больше. В архиепископстве под моим началом работает один ученый монах-францисканец, некий Беше. Он уже многие годы занимается проблемой превращения металла в золото, но он получил на это благословение мое и самого Рима. Не скрою, пока его труды обходятся мне очень дорого, особенно много денег ушло на особые ингредиенты, которые мне приходится заказывать в Испании и Италии. Этому человеку ведомы все самые древние правила его ремесла, и он утверждает, что для достижения успеха необходимо просветление свыше, то есть просветление, ниспосланное богом или сатаной.
– И он достиг успеха?
– Пока еще нет.
– Бедняга! Несмотря на ваше высокое покровительство, к нему плохо относятся и бог и сатана.
Анжелика прикусила губу, тут же пожалев о своей язвительной реплике. У нее было такое чувство, будто она задыхается, и она готова была нести любую чепуху, лишь бы выйти из этого состояния. Разговор казался ей столь же глупым, сколь и опасным.
Она повернулась к двери в надежде услышать в галерее характерные шаги мужа и вздрогнула, увидев его самого:
– Как, вы здесь?
– Я только что вошел, – ответил граф и обратился к архиепископу. – С моей стороны было непростительно, сударь, заставить вас ждать так долго. Не скрою, мне доложили о вашем прибытии около часу назад, но я не мог остановить очень тонкий процесс в одной из реторт.
Граф де Пейрак так и пришел в своем длинном, до пят, балахоне алхимика, похожем на широкую рубаху, на которой вышитые знаки Зодиака смешивались с разноцветными пятнами от кислот. Анжелика была уверена, что он нарочно не снял халат и нарочно, обращаясь к архиепископу Тулузскому, назвал его «сударь», подчеркнув тем самым, что говорит с ним как с бароном Бенуа де Фонтенаком, то есть как равный с равным.
Граф знаком подозвал слугу, находившегося в прихожей, чтобы тот помог ему снять балахон.
После этого он подошел к прелату и поклонился. Луч солнца осветил его темные волосы с крупными блестящими локонами, за которыми он тщательно следил, и они могли бы с успехом соперничать с лучшими парижскими париками, начинавшими тогда входить в моду.
«У него самые красивые волосы на свете», – подумала Анжелика.
Ее сердце трепетно забилось, хотя она и не хотела себе в этом признаться. В памяти всплыла вчерашняя сцена.
«Это не правда, – снова упрямо повторила она. – Пел кто-то другой. О, я ему никогда этого не прощу!»
Тем временем граф де Пейрак приказал придвинуть высокий табурет и сел около Анжелики, чуть позади нее.
Она не видела мужа, но до нее доходил аромат его дыхания, который сейчас напоминал ей только одно – то сладостное мгновение. К тому же она инстинктивно чувствовала, что Жоффрей де Пейрак, обмениваясь незначительными фразами с архиепископом, не отказывает себе в удовольствии взглядом ласкать затылок и плечи своей молодой жены и, более того, что его взгляд дерзко погружается в манящую глубину корсажа, скрывающего ее безупречную грудь, которой граф любовался накануне.
