Текст книги "Пока горят поля (СИ)"

Автор книги: Ангер Юрген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Бася кивнула.

– Я зайду за тобой через пять минут, – Иму окутало облако вишневого белого дыма, и Бася вспомнила о своей несчастной машине, – вот докурю и сразу же зайду.

Экскурсия на подводную лодку закончилась если не позором, то конфузом. Има, перемещавшийся с медвежьей грацией внутри узких отсеков, зачем-то устремился вверх по лесенке и по пояс застрял в овальном люке, или в переборке – бог знает, как они в подводных лодках называются – как медведь в кроличьей норе. Басе пришлось тянуть его за ноги, пока никто не увидел. Хорошо еще, туристов поутру было не так много.

– И все оттого, что у кого-то слишком узкие двери, – ворчал Има, оправляя задравшийся свитер.

– Я не буду продолжать, – миролюбиво отвечала Бася, – но в подводники тебя бы не взяли.

– Я и не претендую, – отозвался Има, – у меня французское подданство.

– Что же ты здесь делаешь, Има?

– Мне здесь веселее. И у меня здесь невеста, – Има покопался в карманах куртки и вытащил полароидный снимок, – смотри, какая красавица.

Они уже выбрались из лодки и стояли на причале, на ветру, под пронзительным, болезненным мартовским солнцем. Бася взяла снимок – на нем запечатлена была девушка столь зазывного вида, что Бася еле сдержалась от возгласа "Это же проститутка!". Одни чулочные резинки напоказ чего стоили... Но на вкус и цвет, как говорится, товарища нет.

– Два вопроса, Има, – Бася вернула снимок, – Почему вы не уедете вместе? И как наличие невесты сочетается с нашей совместной поездкой?

– Первый ответ – она не хочет уезжать. По крайней мере пока. Она актриса, снимается в фильме. А второй – так я же не клею тебя, Басенька. Вот поверь.

– Спасибо, – скромно потупилась Бася, – ты настоящий друг. Что у нас на очереди – могила Канта?

– Кафедральный собор, ты хочешь сказать? Мы к нему и идем.

Они шли по мосту, и бешеный ветер бил в лицо – Басе пришлось натянуть капюшон, чтобы уберечь уши. Кисти Иминой шапки взволнованно трепетали.

– А Альбертину мы разве не пойдем смотреть? – спросила Бася.

– Ох... – тяжело вздохнул Има, – ну ты даешь. Альбертину разбомбили еще во вторую мировую. А в Вену или где она там сейчас я тебя не повезу.

– Ну я и дура! – застыдилась Бася.

– Ты знаешь слово "Альбертина" и что это такое, а это уже само по себе неплохо, – утешил Има.

В кафедральном соборе Басе непременно загорелось подняться на самый верх башни. Има еле поспевал за нею – куртку ему пришлось снять, а свитер на спине сделался влажным от пота. Бася неслась по винтовой лесенке как горная коза.

– Все, я больше не могу, – Има остановился на полпути к вершине, а Бася понеслась дальше – и выше. Здесь, на полпути, оборудована была уютная комнатка с диванчиком и столиком, и даже стояло пианино. Има подсел к пианино, поднял крышку. В детстве мама-француженка водила его к учителю музыки. В колониальной гостиной стоял белокрылый раскрытый рояль, за окном шумели пальмы и цвели бугенвиллии, колибри порхали над цветами, проносились кабриолеты и в них – дамы в очках и в шарфах. Все мешало Име заниматься. И выучил он всего одну мелодию – "I got you under my skin" – такой уж странный вкус был у его преподавателя.

Бася, раскрасневшаяся и довольная, возвращалась с вершины башни. Ничего интересного на вершине не оказалось, но главное – она добралась туда и посмотрела. Откуда-то снизу неслась тихая, умиротворяющая мелодия, напоминающая одновременно о детстве и о гангстерах. Бася замерла на ступеньке – зрелище поистине потрясающее открылось ее взору. В чопорной немецкой гостиной за пианино сидел высоченный, чернейший негр в жизнерадостной перуанской шапочке с кистями, и наигрывал, поминутно сбиваясь и начиная снова, и напевал тихонечко себе под нос:

I'd tried so not to give in.

I said to myself: this affair never

will go so well...

Бася сидела на лавочке и все пыталась осилить своего Гантенбайна. Сердобольные реквизиторы пожертвовали ей полотняный зонт от солнца, но к полудню солнце вознеслось в зенит и жарило совсем уж невыносимо. Лита блистала в свете софитов – без перекуров и перерывов – а на балконе ворковали по-французски актер Юго и продюсер Либерман, то ли мирились, то ли ссорились, кто их, влюбленных, разберет. В книге сюжет заворачивался, как лента Мебиуса, и Бася подумывала уже, не сбежать ли домой, пусть Литка сама добирается после съемок. Черная тень закрыла солнце – стало полегче дышать.

– Привет, Има.

– Почему ты не сидишь на аллее, в тени?

– Я смотрю на балкончик, – Бася поясняюще кивнула. Двое на балконе то ли обнимались, то ли толкали друг друга.

– На этих двух голубцов? Зачем?

– Не на них, я жду, не выйдет ли моя Литка. Предваряя твое осуждение – да, такая я маниакальная мать.

– Да я и не осуждаю, – сокрушенно отвечал Има. Бася подняла голову от своей книги и внимательно на него посмотрела:

– Что, Вася, репка?

– Убит ли я? Увы, – поморщился Има, – Бась, как ты с этим жила? Оно вообще когда-нибудь кончится?

– Не-а, Имаш, не кончится, – отвечала Бася, – но потом привыкаешь. Мы не можем вылечиться, но можем научиться жить со своими болезнями. Ты на машине? – Бася захлопнула свою книгу.

–Да, а что?

– Знаешь, я тебя не особо тогда расспрашивала – просто пошла за тобой и все. И ты не спрашивай. Стартуем?

Бася поднялась со скамейки, отбросила в один куст книгу, в другой – нелепую шляпу. Очки сверкнули на солнце голубоватым бликом, как у анимешного злодея.

– Стартуем, – подтвердил Има. Влюбленные на балконе прекратили драться и смотрели на них сверху вниз с живым интересом. Бася обернулась и крикнула по-французски как можно громче:

– Юго, скажи Литке, что я уехала! Срочное дело!

Потом протянула Име руку и повела за собой – вдаль по тенистой аллее. На выходе из аллеи Има полуобернулся назад:

– Бась, за нами бежит твой гусар.

Конский топ слышался по аллее. Бася остановилась, посмотрела – к ним несся кавалергард в белом мундире, с развевающимися волосами, красный и запыхавшийся.

– Юго? Ты что, смылся со съемок? – спросила Бася, когда кавалергард, наконец, добежал до них и остановился, переводя дыхание.

– Я больше не снимаюсь, – забыв про все уговоры и про изучение русского языка, на своем родном французском выпалил Юго, – меня больше не будет в фильме.

– Выгнали? – тоже по-французски спросил Има.

– Нет, просто Дантес им больше не нужен. Его роль кончилась. Бася, можно я поеду с тобой?

– Мы не домой, Юго, – Бася на какой-то миг ощутила себя Дамианом де Вестером в окружении толпы прокаженных, – и потом, на тебе эта форма...

– На мне еще и грим господина Дантеса, – уточнил Юго, – но форму я верну им завтра. Не прогоняй меня, Бася...

Бася хотела возразить – ты даже не знаешь, куда мы едем. И на фига ты нам там сдался? Но Има сочувственно глянул на красного растрепанного Юго и произнес:

– Сцена затянулась. Если вы с нами, барон, то прошу поспешить, – и быстрым шагом направился к выходу из парка.

– А что, Дантес барон? – спросила Бася у Юго.

– Вообще-то да.

В машине Юго угнездился на заднем сиденье – жестком, узеньком, предназначенном скорее для чемодана. Бася отняла у Имы ключи и села за руль со словами:

– Так будет быстрее. Иначе замучаюсь повороты показывать.

Има с недовольным лицом уселся рядом с нею, и машина рванула с места – именно рванула, как могут только спорткары. Была – и уже нет.

Иму терзало дежа ву – Бася за рулем, прекрасный блондин на заднем сиденье... Басе оставалось только запеть. Но она не запела, спросила:

– Юго, тебя Либерман выгнал из фильма?

– Да нет же! – отмахнулся Юго, – Меня уже отсняли, я свободен, как ветер.

– Что-то ты темнишь, шевалье, – не поверила Бася.

– А почему шевалье? – не понял Има.

– Оттого что де Лоррен. Это сценический псевдоним нашего пупусика, – пояснила Бася.

– Занятно, – оценил Има и посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы оценить – похож, не похож? Юго на заднем сиденье поднял подбородок и приосанился.

– А настоящее имя ваше как? – спросил Има.

– Не скажу, – отвечал Юго.

– Не скажет, – подтвердила Бася, – так что у тебя вышло с Либерманом, Юго?

– Уже ничего, – Юго с любопытством смотрел в окно на деревенские домики – машина неслась по загородному шоссе, – Меня пригласили в полный метр, а у бедняги Либермана были на меня какие-то свои нелепые планы. Но сама понимаешь – где сериалы, и где полный метр. Главная, между прочим, роль.

– Поздравляю, – с чувством проговорила Бася, – нам с Литкой о полном метре только мечтать. А что за фильм?

– "Spirited head". Могу показать тебе сценарий.

– Борони бог, – отмахнулась Бася, – боюсь, меня тогда совсем жаба задушит. Давайте остановимся, купим поесть. Шаурма или Макдо? Голосуем, мальчики!

– Макдо! – хором отвечали "мальчики".

Машина свернула с шоссе на дорогу поменьше, затем на совсем плохую дорогу и, наконец, на проселочную.

– Подвеска, – вздохнул Има.

– Я аккуратненько, – утешила Бася.

– Сколько мы проехали? – спросил Юго. Он лежал на заднем сиденье в странной позе, задрав ноги в кавалергардских ботфортах, и Има не на шутку опасался за потолок машины.

– Двести километров, – Бася вырулила на ровную, с зеркальным асфальтом дорогу. По правую руку расстилалась водная гладь, – Вот наша дорога.

– Наша – в смысле приехали? – уточнил Има.

– Наша – в смысле Полковник ее асфальтировал. Полковник – это мой муж.

– А почему Полковник? – удивился Юго.

– А почему ты де Лоррен? – Бася остановила машину перед закрытыми воротами, – Вот ты у нас де Лоррен, а он – Полковник. Нравится так человеку.

Бася пошарила в своей торбе, нашла на дне здоровенный ключ, как от каморки папы Карло, вылезла из машины и пошла открывать ворота. После недолгой возни ворота распахнулись, Бася вернулась в машину:

– Закрывать не будем, кому мы нужны.

Машина медленно вползла за забор. Впереди расстилался луг, заросший высокой травой, и кисточки тимофеевки трепетали на ветру. За лугом металлически блестела вода, и над водой возвышался небольшой, в облупленной краске дебаркадер.

– Твой? – спросил Има.

– Нравится? Третий год пытаюсь продать, – Бася вышла из машины. Има и Юго вылезли следом за ней. Юго шагнул в высокую, по пояс, траву и бродил среди травы, как звезда эстрады в клипе. Сорвал травинку, потянул в рот. Бася пожала плечами:

– Странный парень, – и пошла к дебаркадеру, открывать. Има взял из машины пакеты с едой и последовал за ней. Оглянулся на Юго:

– В этой форме он как будто с Репербан.

– Он и есть с Репербан, – ответила Бася, – если не любишь мальчиков, поосторожнее с ним. Юго собирает головы.

Бася пошла дальше, Има встал на причале со своими пакетами – хотел окликнуть Юго, но не решился. Юго бродил по берегу в своей белой форме, играл травинкой и смотрел мимо Имы, мимо дебаркадера – какой-то синтез происходил в это время в его актерской голове, возможно, выстраивались какие-то следующие уже роли. Има не стал его будить и направился вслед за Басей.

Внутри дебаркадера было сумрачно и печально. Мебель накрыта была пыльными полотняными чехлами, на обеденном столе валялись остатки каких-то предыдущих трапез.

– Мы живем в Словении, – объяснила Бася, – и сюда почти не приезжаем. А муж мой и вовсе в России в федеральном розыске.

– За что?

– Организация заказного убийства. Он у меня социопат, – криво усмехнулась Бася.

– Может, позовем нашего принца? – предложил Има.

– Захочет – сам придет. Юго мальчик самостоятельный. Надо только еды ему оставить, а то неудобно, – Бася вытащила из пакета гамбургер и принялась жевать.

– Так он актер или хастлер? – уточнил Има.

– Он актер, и совсем не плохой, но в жизни чего только с человеком не бывает, – пояснила Бася, – Литка говорит, что он очень хорошо играет.

Има взял пакет с едой и уселся в кресло.

– Чехол бы снял, – сказала Бася, – попу потом не отстираешь.

– Переживу.

– Можно выкатить катер и покататься, – предложила Бася.

– Давай. А что это – река, озеро?

– Водохранилище.

Юго белой тенью возник на пороге – в ботфортах, с травинкой в зубах. Что-то было в нем потустороннее, из-за белой формы, наверное.

– Юго, ты будешь кататься на катере? – спросила Бася.

– Спасибо, на воде меня укачает и моя форма перестанет быть белой, – церемонно ответствовал Юго.

– Оставайся на берегу, сухопутная крыса.

Юго зябко передернул плечами, взял со стола милкшейк и начал пить, пачкая губы белой пеной – и не исключено, что нарочно. Он взглядывал исподлобья то на Басю, то на Иму.

– А почему де Лоррен, Юго? – спросил Има, – Почему вы выбрали именно этот псевдоним?

– Моя родина – Лотарингия, – пояснил Юго со сдержанным достоинством, – ну, и в память о знаменитом негодяе. А Има Собо – ваше настоящее имя?

– Я не актер, чтобы брать псевдонимы, – отвечал Има чуть брюзгливо, – Собо – фамилия моей матери, а в России разве что Бася знает, что она означает.

– Я знаю, – возразил Юго, – и в какой-то мере я сейчас одержим именно вами, лоа французского офицера, – Юго дотронулся до своей белой формы. Голос его при этом был самый русалочий, и в самом Юго было что-то от русалки, вот-вот готовой увлечь на дно зазевавшегося купальщика.

– Юго, окстись, – по-русски одернула его Бася, – хватит кадрить моего старого друга.

Юго рассмеялся таким же русалочьим, горько-зовущим смехом, и тут же – словно отключил в себе соблазнителя, как будто лампочка в нем моргнула и погасла – и с безучастным уже лицом присосался опять к своему милкшейку. Има с интересом следил за этой внезапной переменой.

– Мы едем кататься? – напомнила Бася, – одной мне не выкатить катер.

Катер нарезал фигуры по серо-стальной глади водохранилища. Солнце, скрытое рваными тучами, светило с небес слабо и неясно. Дебаркадер со своей облупившейся краской и старомодным деревянным декором – резные колонны, полукруглые арочки – выглядел в сумеречном свете и вовсе как тревожная картина художника Хоппера.

В раскрытые ворота въехала стремительная черная машина, затормозила в сантиметре от Иминого спорткара. Из машины вылез человек, тоже с ног до головы в черном, с нахмуренными изломанными бровями, и летящей походкой направился к дебаркадеру. Все было в нем от аллегории возмездия и даже от демона смерти – черный костюм, длинные черные волосы и раскосые черные глаза, горящие гневом. Волосы его и пиджак хищно трепетали на резком речном ветру. Ангел гнева взошел на пирс, пересек дебаркадер и в недоумении остановился на пристани:

– Это что еще за блядский цирк?

Он замер, потрясенный открывшейся картиной. Вдали в призрачных водах таял уходящий катер, на пристани в эффектной позе и в белой форме красовался кавалергард Юго де Лоррен – точь-в-точь как мужик в чулках на причале, из "Гибели богов".

– Как вы вошли? – на своем картавом русском спросил Юго, и аристократическим жестом выбросил в воду окурок, свинья такая.

– Вы не закрыли ворота, – отвечал черный ангел. Он словно раздумывал – сейчас начать все крушить или дождаться возвращения катера. Юго, впрочем, смотрел на него бесстрашными широко раскрытыми глазами, и если чего и боялся – только того, что прекрасный принц вдруг уйдет.

– Вы Полковник? Муж Баси? – уточнил Юго, он уже знал, что это так. Полковник не удостоил его ответом.

– Моя жена там? С негром? – спросил он, гневно указывая на водную гладь.

– Вам не о чем беспокоиться, – Юго говорил, с трудом подбирая русские слова, – Это ... мой негр.

Полковник усмехнулся и смерил его оценивающим взглядом. Юго задрал подбородок и надменно глянул на Полковника сверху вниз – хотя были они одного роста – так смотрит вельможа на смерда под копытами своей лошади. На Полковника, впрочем, роковые взгляды не очень-то действовали.

– Оба полупокеры, – пробормотал он, и Юго непонимающе поднял соболиные брови, – Ничего, подождем.

Полковник подошел к самому краю пристани и помахал далекому катеру. Кожаные подошвы бесценных итальянских ботинок заскользили на мокром, отполированном дереве, Полковник пошатнулся, Юго ринулся было его поддержать, но черный принц отпрыгнул от него, как ошпаренный:

– Не трогай меня, парень, – тихо и грозно проговорил Полковник сквозь зубы, – Просто не трогай.

Юго пожал плечами и снова принял позу, как для фотосессии. Катер приближался к пристани. Полковник ждал, и огненный взгляд его вспарывал водную гладь.

– Мон колонель! – прокричала Бася, высовываясь из катера, – Кажется, мы продали дебаркадер!

Полковник молча подал ей руку, помог выбраться. Име он предоставил вылезать самостоятельно.

– Ничего не хочешь мне сказать? – со зловещим спокойствием спросил Полковник у Баси.

– Только давай тет-а-тет, – Бася взяла его под руку и увлекла за дверь. Има и Юго переглянулись, и Юго драматически закатил глаза.

– Как ты это объяснишь? – сурово спросил Полковник. Бася смотрела ему в глаза – так дрессировщик смотрит на готового прыгнуть хищника:

– Има сегодня похоронил жену. Как ты думаешь, могут у нас с ним быть после этого шашни?

– Зная тебя... – начал было Полковник.

– Ну да, ты меня знаешь – я дурная мать Тереза для всех страдальцев мира. А ты хочешь – чтобы только для тебя.

– Да, – подтвердил Полковник с некоторым смущением, – И что? Ты же моя.

Бася рассмеялась и сжала ладонями его виски – так, что раскосые глаза сузились и разъехались еще дальше:

– Как ты приехал? Ты же в розыске?

– Так приехал не я, а белорус Левон Жидович. Нормально, на автобусе через Польшу, – Полковник смотрел на Басю узкими глазами, и злоба и животная ревность уходили из него через Басины ладошки – растворялись без следа в бесконечности вселенной, – Лита сказала, что ты на нашем причале с двумя педрилами, тут у меня говно и вскипело.

– Один из педрил покупает у тебя этот гребаный причал, – напомнила Бася.

– Не факт, что я его продам, – насупился Полковник.

– Да пожалуйста, – разрешила Бася, – сто тысяч долга за электричество, еще сотня – налоги. Конечно, не продавай. Жди, когда государство отберет.

– Поклянись, что у тебя ничего с ними не было, – проговорил Полковник, – ни с одним из этих полупокеров. Поклянись ребенком.

– У меня не было ничего ни с одним из этих полупокеров, – спокойно ответила Бася, – и ты знаешь, что ребенком клясться нельзя.

– Поклянись моим здоровьем.

– Идиот, – вздохнула Бася, – пожалуйста – клянусь. Поехали домой, они уже решили, что ты меня убил.

Има и Юго подслушивали под дверью – не началась ли драка? Не пора ли вмешаться? Правда, Юго мало что понимал.

– Не нравится мне, что нас назвали полупокерами, – прошептал Има.

– Незачем было подслушивать, – тоже шепотом отвечал Юго, – и пусть он считает себе что хочет. Он просто ебобо, а на дураков не обижаются.

– Может, скрутить его, пока не поздно? – предложил Има.

– Бася нам этого не простит, – предостерег Юго. Бася выглянула на палубу:

– Чего не прощу?

– Има предлагает скрутить твоего мужа, – ехидно ответил Юго.

– Вы не справитесь, – с сожалением признала Бася, – он уголовник, а вы – обычные люди.

– И? – не понял Има.

– Воин, чей жизненный путь – бесконечный вызов, – монотонно пояснила Бася, – ты же поклонник бусидо.

– Это не бусидо, это дурацкий Кастанеда, – возразил Има.

– Вы все тут психи, – капризно проговорил Юго, – я хочу домой.

– Сейчас, Юго. Пусть господа договорятся о купле-продаже, а мы с тобой пойдем побродим в высокой траве. Полковник, выходи!

Полковник спустился по лесенке, почему-то с верхней палубы:

– Он знает, что земля в аренде и наша только пристань?

– Знает, – отвечал Има, – и он хотел бы увидеть все документы, прежде чем что-то обсуждать.

– Пойдем, Юго, – Бася взяла Юго под руку и потянула прочь – Полковник зыркнул на них огневыми своими очами, но сдержался, промолчал, – не будем мешать нашим лендлордам. Пусть торгуются с миром.

Солнце клонилось к закату. Бася и Юго встали на пирсе, и Юго признался:

– Я сказал твоему мужу, что Има мой парень.

– Я догадалась. Глупо, но спасибо.

Бася оглянулась, мысленно прощаясь с пристанью. Это место помнило и лучшие, и худшие годы ее бестолковой жизни. А Има откроет здесь ресторан, или гостиницу, или бордель – а может, и все это сразу.

Дети хоронят останки коня,

Там лишь кишки и шкура его...

Басе пришлось возвращаться домой на машине Полковника в компании с Юго. Полковник так увлекся разговором с Имой и возможностью прокатиться с ветерком на спорткаре – ему удалось запугать Иму трудностями обратного пути, и бедняга доверил Полковнику ключи от своей машины. Не зря Полковник давным-давно начинал свою криминальную карьеру как аферист на доверии. Бася с тоской следила за их сближением. Все внезапные дружбы Полковника заканчивались чем-нибудь неприглядным, хорошо, если просто дракой.

Бася вела машину по сумеречным загородным дорогам – Имина машина давно умчалась, оставив далеко позади скромный арендованный рыдван, в котором ехали Бася и Юго. В меркнущем свете дорогу перебегали зайцы.

– У нас дома тоже полно зайцев, – вспомнил Юго.

– У вас во Франции?

– В Лотарингии, – уточнил Юго, – как думаешь, твой муж уже понял, что Има никакой не гей?

– Я думаю, он понял это сразу, – ответила Бася, – иначе бы не сел в его машину. У Полковника мозги очень своеобразно устроены.

– Он сказал, что до него нельзя дотрагиваться...

– Нельзя дотрагиваться, нельзя брать его вещи и есть из его посуды. Это криминальная культура, Юго, и я вряд ли смогу тебе объяснить, зачем это все. Это идиотизм, да. И я не знаю, как вы будете жить с ним в одной квартире.

– Я завтра улетаю, – напомнил Юго, – а до завтра как-нибудь продержусь. Хотя это, конечно, унизительно.

– А кто спорит, – вздохнула Бася, – криминальная культура – здание, возведенное на фундаменте шовинизма и неравноправия.

– Это, наверное, не мое дело, – начал было Юго, – но твой Полковник – ревнивое злобное чудовище.

– Это не твое дело, Юго, – ответила Бася, – и я знаю, что у меня за муж.

Когда они приехали домой, в квартире была только Лита. Смотрела на кухне фильм с ведром попкорна.

– А где папа? – спросила Бася.

– Они с негром зашли и тут же ушли, – поведала Лита. Без грима ее лицо казалось совсем детским, и ничего в этой бледной лохматой девчонке не было от блестящей придворной дамы в белом муслиновом платье.

– Не нравится это мне, – задумчиво проговорила Бася.

Юго уселся на банкетку в коридоре и с трудом тянул с себя ботфорты.

– Лита, сможешь завтра вернуть эту роскошь реквизитору? – по-французски спросил он Литу.

– По-русски, Юго, – напомнила Лита.

– Уже не надо, – отвечал Юго. Он победил один сапог и принялся за второй. – Завтра я улетаю. Поздравь меня.

– Утвердили? – не поверила Лита. – В "Spirited head"? Ты же просто зашел покидать реплики Клаусу... Ну почему! – Лита упала в отчаянии на кухонный диванчик, взметнулись ноги в ушастых заячьих тапках.

– Главная роль, Лита. Демон, – добил ее Юго.

– Демон – в смысле черт? – уточнила Бася.

– Это имя главгероя, – обяснила Лита, – в этой его засраной "Голове". Вот почему Юго все хотят, а меня никто? За него все дерутся, а меня берут в фильм, только если папаша угрожает расправой?

– Не преувеличивай, – робко начала Бася.

– Горький опыт продажи себя, – Юго взял из чемодана футболку и джинсы и встал на пороге ванной, – Ты уверена, Лита, что хочешь иметь подобный опыт?

И скрылся в ванной, взметнув полотенца. Бася и Лита переглянулись.

– Не завидуй, – наставительно произнесла Бася, – при ближайшем рассмотрении выясняется, что нечему завидовать. Видишь, его взяли не за актерский талант, а совсем за другое. Ты что, тоже так хочешь?

– Мне не предлагают, – надулась Лита.

– Пусть бы только попробовали!

В ванной зашумела вода. Лита взяла свой попкорн и включила по-новой фильм. Бася подсела к ней:

– Что папа говорил, когда уходил?

– Чтобы мы ложились и его не ждали.

– И не сказал, куда уехал?

– А он обычно что – говорит?

В пять утра за Литой и Басей приехала машина и увезла – Литу сниматься, а Басю – сидеть на скамейке с новой книгой. Тогда же, в пять утра, явился домой и Полковник, побродил, покачиваясь, по квартире, поматерился, помешался под ногами у злобной ненакрашенной Литы и повалился спать – с храпом и поперек кровати.

Юго проснулся от этого его храпа и оттого, что за несколько месяцев съемок приобрел привычку вставать рано. Полковник за стеной выдавал сложнейшие рулады – что полностью соответствовало его злодейскому образу. Юго влез в джинсы, раскрыл сценарий предстоящего ему "Spirited head", прочитал несколько листов и соскучился. История юного военного, которого любовник-покровитель пристроил в секретари к своей молодой жене – будто и не догадывался, что люди по природе свой как минимум бисексуальны. Как ни банально, герой тут же влюбился в свою высокую патронессу – впрочем, фильм основан был на историческом материале, а тут банальность неизбежна.

Юго задумался о рисунке роли, о парадоксальной способности гомосексуалистов обожествлять некоторых женщин и о том, что сценарий дерьмо. Впрочем, начинающему актеру грешно капризничать. До самолета оставалось восемь часов. Юго отложил сценарий, раскрыл на коленях ноутбук – коллега Клаус обещал прислать запись их совместных проб, и не обманул. Юго воткнул наушники – чтобы не разбудить чудовищного Полковника – и открыл первый из присланных файлов. Больше всего на свете он любил себя – на сцене, в зеркале и на экране.

Режиссершу звали Кара Ян – почти как знаменитого дирижера. Пока Клауса гримировали для проб, Юго слонялся бессмысленно по съемочному павильону, и Кара Ян узнала его и попросила – не сильно, конечно, упрашивала – покидать Клаусу ответные реплики. «Ты знаешь немецкий, ты учился в Сорбонне и твоя мама графиня – кто лучше тебя подыграет претенденту на роль камер-юнкера».

Юго пробежал глазами текст – он запоминал такие небольшие отрывки после четвертого прочтения, театр давал о себе знать – и спросил со смехом:

– Кариш, я не вижу ремарки – "отоваривает в грызло".

– С чего это? И где? – удивилась манерная черноглазая Кара Ян.

– Смотри, они оба мальчики, один из них впридачу слегка гоповат, и когда собеседник его спрашивает – "Говоришь ли ты по-гречески?" – в ответ должна быть соответствующая ремарка. Ведь он его как-никак клеит...

– Сорбонна тебе только навредила, – отвечала сердито Кара Ян, – Актеру вредно быть излишне образованным. И вся соль в том, что клеит-то он клеит, а собеседник его не понимает. Ты знаешь, что значит говорить по-гречески, а он – нет.

– А кто они вообще такие?

– Камер-юнкер герцогини и камер-юнкер малого двора. Что-то вроде двух вермфлаше для высоких особ с функцией камердинера. Миньоны.

– То-то знакомое слышится в их диалоге. Словно два хастлера на бульваре Санта-Моника договариваются провести вместе вечер, если не дождутся клиентов.

– Странные у тебя ассоциации, Юго, – поморщилась Кара Ян, – Ты не отыгрывай слишком ревностно, а то у меня Клаус потеряется.

Клауса тем временем загримировали. Он сидел на высокой банкетке – банкетка должна была изображать подоконник – дворца или замка – и сосредоточенно читал что-то из раскрытой папки, и задумчиво крутил в пальцах цепочку серебряной закладки. Как гопник четки.

– Юго, пошел, – скомандовала Кара Ян.

Юго выдохнул, отбросил волосы со лба чуть истерическим движением и бесшумно приблизился. Перетек, как ртуть – куда только делась его угловатая мальчишеская пластика. Клаус читал, не обращал на него внимания. Юго несколько раз щелкнул пальцами – так, словно одновременно отбросил кружевной манжет.

– Порода... – прошептала довольная Кара Ян.

Клаус поднял голову, захлопнул папку. Юго отвесил церемонный полупоклон.

– Хороший секретарь всегда на службе? Изучаешь документы?

– Изучаю руководство по конной выездке. Дрессировка и фигуры над землей, – Клаус продолжил играть серебряной цепочкой закладки.

– Если ты хочешь, я могу показать тебе нашего Плювинеля, "Наставление королю в искусстве верховой езды". При условии, конечно, что ты читаешь по-французски.

– Если я француз и умею читать, читаю ли я по-французски? – с оттенком обиды отвечал Клаус, – Не думал, что господин, вчера на прогулке летевший с коня, интересуется подобными книгами.

– Мой старший брат, неистовый Гасси, блестящий офицер и дипломат, интересуется подобными книгами. А господин, летевший вчера с коня, может показать тебе эту книгу, если прекратишь вредничать. Ты прав, меня не интересуют ни выездка, ни Плювинель. Верховая езда, охота, – Юго сощурил глаза, как сытый кот, – Интересно становится, если вложить в эти понятия другой смысл. Нечто совершенно иное...

– Неужели ты философ, Рене?

– Если говорить о философии глубокого погружения, пожалуй, я и в самом деле философ, – Юго двумя пальцами взял из руки Клауса серебряную цепочку и потянул к себе, – Милый мой, образованный Эрик, ты читаешь по-гречески? Ведь те, кто читает по-французски, часто знают и греческий язык.

– Увы, – рассмеялся Клаус, – Я и на латыни читаю с трудом. Если бы окончил курс в Альбертине – может, и знал бы твой греческий.

Юго выпустил цепочку из пальцев, и та повисла, раскачиваясь. Юго спросил – глаза его смеялись, но голос звучал чопорно и прохладно:

– Как здоровье вашей божественной супруги? Помнится, она вот-вот должна была разрешиться от бремени?

– Не знаю, Рене, – мрачно отвечал Клаус, – писем от нее нет, и я не знаю.

– Давно ли нет писем?

– Две недели.

– Ты паникер, Эрик. Почтовая карета увязла в майской грязи и застряла. Завтра вытащат ее из лужи, и ты узнаешь, что у вашего древнего рода появился наследник. Или наследница.

Клаус пронзительно глянул снизу вверх на Юго, тот улыбнулся ему нежно и ободряюще...

– Стоп! Спасибо, ребята, – Карая Ян подошла к ним, – Юго, ты бог эпизода. Затер-таки беднягу Клауса. Жаль, что ты слишком высок для этой роли и к тому же блондин.

– А в твоем фильме нет высокого блондина? – поинтересовался Юго.

– Есть, главная роль, – усмехнулась Кара Ян, – так что не раскатывай губу.

– Кариш, пришли мне эти пробы, мне кажется, забавно вышло.

Юго не слышал – из-за наушников – что храп в соседней комнате давно стих. Полковник постоял на пороге, заглянул в ноутбук из-за спины Юго и остался недоволен увиденным. Побрел на кухню, напился молока из холодильника – с кашлем и с матерком. Ввалился в туалет, закрылся там и затих. «Мужчина-загадка. Такой красивый и такой мудак» – подумал Юго. У него оставался еще один файлик с пробами, снятый сразу вслед за первым – уж неизвестно, что Кара Ян хотела себе этими пробами доказать...

Предполагалось, что действие происходит на крыше праздничного павильона, под сполохами ночного фейерверка. Клаус стоял, задрав голову и утирая предполагаемые слезы.

– Отчего ты плачешь? Кто-то арестован? – Юго бесшумно появился у него из-за спины. Впрочем, во время салюта это было несложно.

– Я получил письмо, – отвечал Клаус и взволнованно высморкался, – у меня родился сын, поздравь меня, Рене.