Текст книги "Эрлик"

Автор книги: Андрей Зыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Что произошло дальше – никто не знает. Опять-таки, согласно слухам и обрывочным рассказам немногих, король находился в огромной дружбе со многими другими людьми – важными, великими, превосходными людьми. Среди них были не только монархи и президенты государств. Известнейшие и величайшие писатели, композиторы, артисты и ученые входили в круг его дружбы. Поэтому, вне всякого сомнения, король был очень образованным и интеллигентным человеком, чувствующим вещи подобно аскету и мыслителю – художественно, тонко, необыкновенно, – любознательным и внимательным. Настолько, что в нескольких строках этого письма от его мудрого взора не скрылся потаенный в них смысл. Монарх закрыл глаза и, запрокинув голову назад, преисполненный чарующей искренней радости, направился в свою опочивальню к дверям из чистого золота, заботливо отворенным пред ним его слугами. Выражение лица его стало напоминать лик путника, вернувшегося из дальних краев спустя многие десятилетия в удивительные места своего детства. Прогуливаясь по дорожкам вдоль реки, как и многие десятки лет назад, где путник этот гулял, будучи юным мальчиком, заново вбирал он в себя давно знакомые звучания, аромат луговых цветов и дивный шелест пресной воды в широкой реке. Или наследника древнейшего рода, каким государь, без сомнения, и являлся, нашедшего в покоях своего дворца древнейший фолиант, который в его семье считался забытым уже много веков.

Что последовало за этим, сказать чрезвычайно сложно. Известно только, что сразу после этого очень быстро в еще молодой, стремительно росшей науке генетике возникли слухи о новом тайном проекте, в который посвящены великие деятели нашего мира, – «Сумма Перфектионс». В него вовлекались лучшие генетики на свете, лучшие ученики известнейших в мире школ бесплатно обучались в величайших университетах планеты для того, чтобы затем работать в этом проекте. Предпочтение отдавалось детям-сиротам, у которых не было родителей. Будучи воспитанными при монастырях и медресе, эти дети не имели ни близких, ни друзей, доступ к ним извне был очень сильно ограничен. Их образование и вся жизнь тайно финансировались неизвестными источниками.

Проект действует до сих пор. Возможно, они разрабатывают еще что-то, точно я не знаю. Наука, та, которая была нам известна до сегодняшнего времени, Ким, та, которой нас учили, – это даже не вершина айсберга, это маленькая несовершенная снежинка с поломанными кончиками посреди этого грандиозного и величественного снежного поля, – при этих речах Аня обвела рукою окружавший молодых людей снежный простор. – Снежинка даже не видит, даже не чувствует поля, и вот это поле – ее открытая не для всех людей, ее тайная сторона – воистину огромна. Она приоткрыла свои двери только для нас, впустив к себе в день, когда мы все подписались на участие в этой экспедиции. Ну а мы теперь – ее часть, ее делающаяся история. Разве вы не ощущаете?

– Да, вы правы, Анна, ощущаю, и, больше того, подобные мысли приходят ко мне очень часто.

– И ко мне.

При этих словах юноша и девушка, одиноко находившиеся вдали от остальных, на несколько минут перестали разговаривать. Их взор не был устремлен друг на друга. Не смотрели они даже на это обширное поле, раскинувшиеся рядом. Каждый из них был обращен душою и сердцем в себя. Возможно, думали они оба о чём-то одном, а может быть, о разных вещах.

Несмотря на небесное чувство, которое испытывало на себе сердце Кима к Анне, воспитание и благородство не давало ему право выпустить на волю духовные устремления, очаровавшие его внутренний мир. А ученый в нем и вовсе удерживал их где-то очень глубоко внутри. Не в силах он был не только прикоснуться к ней, что для юноши интеллигентного вовсе было на природном, естественном уровне невозможно, но даже и назвать ее просто Аня, обратиться на ты, минуя и опережая официальный этикет, принятый в их кругу.

Что же думала Анна о Киме, известно было лишь ей одной. Приоткрыв завесу тайны сердца прекрасной девушки, можно предположить, что был он для нее дороже волшебства. Но она и подавно никогда не открылась бы никому в своих чувствах, даже самой себе, поскольку открытие это также послужило бы против духовного ее космоса.

Тем временем сумерки стали уже вступать в свои права, и так и расстались они до следующего дня, выдерживая вежливость и солидарность, достойную благородных коллег, не смев и думать друг о друге, что стали друзьями. В их обществе было это привычным вполне комильфо – подразумевать сей факт негласно и одновременно, будучи в обществе, равно как и по отношению друг к другу, отрицать наглядную и чудесную его очевидность.

9

С каждым днем приближался конец недели, когда Оливье Шарлегран должен был привезти на «Соколе» съестные припасы и другие необходимые вещи в лагерь. Пилота ждали все ученые без исключения, поскольку его прилет мог хоть как-то разнообразить степенные дни среди палаток и огромных сугробов. Дни эти проходили как один одинаково, им не дали даже художественных или научно-популярных книг, с ребятами были только их рабочие записи, которые прямо перед отъездом заботливо уложили в личный багаж каждого. Но, увы, их каждый уже и так знал наизусть.

Разумеется, темы для бесед среди ребят не заканчивались, а каждый из них понимал, что изоляция важна, она есть не что иное, как тренировка их душевного и телесного состояния для грядущих свершений, и всё-таки было скучно. Все неожиданные моменты, произошедшие во время их нахождения здесь, сводились к помощи маленькому мальчику. Так думали все, кроме Кима и Ани, но даже и для них двоих буран от более чем интересного и волнующего пережитого с каждым днем уступал чувству более обыкновенному и тихому – уже ставшей привычными тишине в округе и уюту, как и у всех остальных. Им было очень легко сохранить последний разговор в тайне. Укромные местечки в лагере среди палаток позволяли кому угодно уединиться и в комфорте поговорить о чём-нибудь, не вызывая у коллег подозрения. К тому же ребята проявляли воистину искренний такт по отношению друг к другу. Ведь ни у кого из них не было мотива скрывать что-то, угрожающее общей безопасности, и это было главным для ученых на сегодняшний момент. Разность же научных дисциплин и специализаций одновременно и сближала коллектив, и способствовала сохранению некоторой дистанции между участниками экспедиции.

Вечера проходили просто замечательно. Вот только привычных песен у костра не лилось, как-то ни одной гитары не было в багаже экспедиции. Правда так было даже к лучшему, все ребята уже не были студентами, да и в студенческое время не увлекались пением. Да и не только им, ни один из них никогда не испытывал привычных тягот студента – страха перед экзаменами, стресса от написания дипломных работ. Успеваемость всех в студенческие годы была идеальной, абсолютной – ни одного промаха, ни одного балла с минусом. Но, лишившись привычных для всех студентов Советского Союза бедствий, связанных с учебой, лишены они были и всех студенческих радостей – совместного времяпрепровождения, например. Вряд ли каждый из них был в студенческом коллективе изгоем. Просто с ними не дружили. К ним не тянулись. Сверстники – по каким-то одним им известным животным причинам, которые сами они не в состоянии были объяснить, преподаватели – в основном скрыто ненавидели, поскольку им неприятно было видеть, что их студенты в миллион раз компетентнее, чем они. Были, правда, преподаватели совсем иные – те, для которых успех этих ребят представал неприкрытой личной радостью, и искренним счастьем были для них беседы с этими прекрасными молодыми людьми, гордостью – честь быть их учителями. Это одно из величайших чудес, происходящих с людьми в годы их учебы, – быть студентом у такого преподавателя. Наверное, очень многие, если не каждый из нас, могут признаться самим себе, что в студенческие годы их посетило такое счастье. Память об этих учителях мы проносим, словно лучи света в мыслях, сквозь всю нашу жизнь. И даже не задумываясь об этом нарочно, стережем в своей душе, словно прелестнейшее сокровище, сотканное из златых нитей.

Наконец настал долгожданный день прилета Оливье, и в положенное время лагерь наполнился ветром, возникшим ниоткуда, словно поднятым заклинанием из сказки. В следующее мгновение из открывшейся в воздухе двери невидимого вертолета на снег ступил летчик. Лицо его сохраняло привычную бодрость духа и радушие, но не могло скрыть накопившуюся усталость.

– Добрый день, ребята! – воскликнул пилот. – За последние двое суток вы – первые люди, которых я вижу. Запасы на вертолете совсем не те, что были раньше. Я тут подумал и с позволения вашего руководства позволил себе внести некоторые изменения.

– А почему вы за двое суток так и не встретили ни одного человека, Оливье? – с искренней улыбкой спросил Карл. – В ангаре, где хранился «Сокол», совсем не было народу?

– О нет, – добродушно рассмеялся пилот. – Народу в ангаре почти всегда присутствовало ровно столько, сколько было нужно. Хотя посетил я и еще один ангар вчера, в котором народу не было, но в том случае так было необходимо. Не встречал людей я оттого, что двое суток провел на борту «Сокола», в полете, который длился почти непрерывно.

– Как? – неприкрыто удивился Степан.

– Очень-очень просто. Длительное испытание летных характеристик машины, был определен специальный маршрут. Ах да, – улыбнувшись заметил летчик, – разумеется, пока я спал, полностью полагался на автопилот. Но в небе я почти всегда сплю мало, в особенности было непозволительно для меня уходить в сон, пилотируя эту «птицу», когда в полете видно все вокруг и внизу, на земле. Рассказать, никто не поверит.

– А мы, между прочим, с удовольствием хотели бы послушать, – раздался веселый голос Кима.

– Ведь правда, друзья? – поддержал товарища по великому делу Степан.

– Да-да! – все как один воскликнули радостно молодые ученые.

– И чем больше, чем неторопливее и дольше мы будем слушать ваш рассказ, тем лучше! – добавил, озвучив негласную мысль всех ребят, Геннадий.

– Ну так и что же получается, – ответил собравшимся Оливье, – желания наши полностью, всеместно совпадают! Так и свершиться же этому! А я, уж поскольку это совпадение предугадывал, позволил себе захватить по пути все эти лакомства, запахи которых королевски томятся в трюме «Сокола». Вы ведь не обделите русским гостеприимством романтичного летчика и позволите погреться с вами у костра и рассказать море интересного? В свою очередь обещаю, как это у вас замечательнейшее принято говаривать даже в быту, пир на весь мир! Именно пир! – пилот сделал паузу, одарив ученых взглядом залихватского небесного пирата, и захватывающе весело добавил: – У костра!

– Да-да-да! – с еще большим счастьем на лицах вторили ему ребята.

– Тогда помогите мне, пожалуйста, разгрузить всё в ваши палатки и сделать последние приготовления к чудесному ужину. Не за горами сумерки и зимний закат.

С этими словами началось в лагере ученых веселье. Припасы, лежавшие в трюме, словно в дворцовых кладовых Альгамбры, воистину потрясали всю душу без остатка королевским своим благолепием. Источали они запах, прелестный настолько, что очаровывал он сердце вошедшего в «Сокол», унося все чувства и мысли его в райские дали.

До того богат едою был этот схрон, что переносили его ребята в палатки без малого добрых полчаса. И не оттого, что столь много покоилось в трюме самых разномастных угощений да лакомств, а оттого, какими эти угощения были. Ведь держать в руках и переносить такую роскошь требовалось более бережно, чем самые дорогие материальные сокровища. Даже не зная, что точно приготовлено для них пилотом, молодые люди негласно поняли это. Таким же образом переносил припасы и сам Оливье. Вне всякого сомнения, та еда, которая отправлялась для них в лагерь, была бесподобна и так. Она весьма походила на ту, которая была подана им в комнаты в Хабаровске, и лишь представляла собой походный вид. Но то, что привез с собою Оливье, было ярким, манящим, затмевающим всё на свете, олицетворявшим в себе неизведанную для молодых ученых роскошь средневекового пиршества.

Скоро настала зимняя тьма. Оставались считанные дни до того, как в краях этих начнут таять снега, сменяя грозное и спокойное свое величие на божественное благо, данное свыше всему живому, дабы дарить ему небеснейшую радость существования – воду. Возможно, оттого, что вечер в такой чудесной компании, в обрамлении снежного великолепия и раннего волшебного мрака был столь неповторим и чудесен, в души всех ребят закралось необыкновенное чувство и мысли, не посещающие их разум до этих зимних мгновений. О нет. Не было чувство это какой-либо сложной тревогой, могущей нарушить грядущее отдохновение сердец путников науки. Напротив, было оно простым до необычайности. Хотелось им уберечь в воспоминаниях своих как можно более надежно счастье этого дня и предстоящего ужина. И этим, словно золото, сохранить то краткое, что в этот миг они имеют. В следующее мгновение чувство это испарилось, как будто и не было, не существовало его доселе.

Костер заполыхал, с неистовым благодушием и щедростью раздаривая взору исследователей и летчика волшебные искры, словно выбиваемые копытом мифического огненного коня. А мирный треск, сопровождающий его волшебство, неторопливый как вечность, лишь подогревал незримой теплотою грядущее счастье.

Когда все расположились у огня, а на тарелках были заботливо разложены лакомства и на низких подставках поставлен чай того же сорта, что они пили еще в Хабаровске, бережно разлитый в стаканы с бронзовыми подстаканниками, Оливье как гость первым начал свою речь:

– Итак, позвольте вам представить, хамон, иберико, восхитительнейший из всех, достать такой – самая редкая удача гурмана, – произнес он, указывая на волнистые и тонкие кусочки изящного и благородного мясного деликатеса. – Он согреет ваши души, друзья мои, во время моего рассказа до тех пор, пока не приготовятся шашлыки. О! Кстати, шашлыки, как многие из вас уже успели заметить, совсем из другой баранины, не из той, которая у вас была на этой неделе, также из испанской, и, поверьте мне, такой великолепной баранины не отведаете вы нигде в мире, лишь в Андалузии. Ну а вот сейчас, когда я уже рассказал вам о лакомствах, позвольте начать мне мой рассказ? Как же обожаю я моменты эти, сравниться в силах с ними могут лишь полеты!

– Конечно! – воскликнул Геннадий. – Скажите, Оливье, а сколько полетов всего совершил «Сокол» на сегодняшний день? Ну… включая тот, что вы завершили сегодня и когда нас сюда привезли. Разумеется, если это не секрет.

– Четыре.

– И во всех из них пилотом были только вы?

– Уж так получилось, – слегка заметно улыбнулся летчик. – Мне предложили обкат машины, первые полеты в разных условиях, изучение ее повадок, и я не отказался.

– А как… сделали его? То есть… хм… как долго длилась разработка такой машины? – спросил Станислав.

– А вот это уже секрет.

После этих слов Оливье уже вполне заметно улыбнулся и промолвил:

– Ничего такого страшного, что смог бы я утаить по правде, говорят, не существует. Просто дело в том, что я и сам не знаю ответ на вопросы, которые вы задали. О… думаю, я могу к вам всем обращаться на «ты»?

– Ну конечно же, – выразил мнение всех ученых Степан, – просим вас, обращайтесь и, пожалуйста, чувствуйте себя среди нас как дома, вы можете полностью во всем довериться нам.

– Мерси, – искренне ответил пилот, – вот это мне известно, в противном случае я не согласился бы на предложение обкатать вертолет. Я не летаю с неудобными людьми.

При этих последних словах на краткий миг улыбка с уст Оливье сошла, сменившись ледяным взглядом и напрягшимися, отвердевшими, словно бастионы из темной морозной стали, скулами. Но эту внезапную перемену сложно было заметить, так как уже в следующее мгновение на лицо его вновь вернулась прежняя добродушная улыбка.

– А вы разве знаете нас? – продолжил диалог юноша.

– Ну разумеется, ознакомился со всеми досье, так же, как и вы с досье друг друга, думаю. Я очень ценю ваше радушие, поверьте.

– Оливье, а эти четыре полета «Сокола», о которых вы говорили, по каким маршрутам они проходили?

– Первый из них я совершил из города Мирный в Архангельской области в Хабаровск. Наверное, все вы не ожидали такого большого расстояния для первого полета, но технологии позволяют совершать такие шаги. То, что рассказывают вам об авиации, то, что пишут в книгах… Не будет преувеличением сказать, что это «липа». Для большинства гражданского населения планеты это правда. Но на самом же деле авиация настоящая обгоняет авиацию ту, к которой вы все привыкли, примерно на тысячу лет. Так устроено общество. Без этого не быть научным открытиям. Говорю вам, потому что вы все уже из гражданского населения ушли безвозвратно. Не буду дальше вторгаться в эту тему. Скажу лишь, что первый полет в несколько тысяч километров для воздушной машины – реальность.

– Но «Сокол», даже если учесть то, что вы говорите, уникальная разработка, ведь это правда?

– Да, безусловно. Можете поверить мне, аналогов ему нет в мире. Всё, что вам говорили о нём, – истинная правда. За мою карьеру я видел очень много потрясающей воображение техники. Но «Сокол» по красоте и возможностям не сравнится ни с одним виденным мною ранее аппаратом. Я хотел лишь сказать, что на самом деле подготовка к полетам подобных самолетов, вертолетов, космических аппаратов ведется совсем по-другому. Не требуются скучные часы практических полетов испытателей. Теоретики конструкторских фирм и бюро и так тщательно просчитывают, на что способен летательный аппарат. Именно поэтому его первые полеты сразу носят практический характер. Второй полет был значительно короче, думаю, что о нём вам известно, ведь вы сами были его непосредственными участниками.

– Тот, во время которого нас доставили сюда? – спросил Ярослав.

– Да, именно. Третий полет я совершил по нулевой широте, обогнув земной шар по экватору. Так, первое свое кругосветное путешествие вертолет совершил менее недели тому назад. Более того, это был первый беспосадочный кругосветный перелет на вертолете в мире. Это точно. В ощущениях всё-таки была масса потрясающего, когда видишь сквозь прозрачную кабину, как всё проносится мимо тебя с такой скоростью, захватывает дух. Бездна романтики в таком путешествии и таком полете. Вы ведь летели с такой скоростью только ночью пока еще. Поверьте, дневные впечатления не менее ошеломительны. Даже в тех случаях, если человек уже сталкивался с высокими скоростями.

– Извините, Оливье, а на какую самую большую высоту может подняться «Сокол»? – вновь задал вопрос Станислав.

– 40 000 метров приблизительно.

– Но это просто немыслимо, ведь это здорово, вы даже не представляете себе! – радостно воскликнул юноша. – 40 000 метров – это примерный потолок высоты полета реактивных военных самолетов. Стратосфера, где воздух разряжен, он там настолько разряжен, что его почти что нет.

– Верно, мон ами! Ты очень хорошо для ученого, не связанного с воздухоплаванием, ориентируешься в этом знании, не скрою, я приятно удивлен твоей увлеченностью! Все, что ты говоришь, верно, за исключением того, что в реальности потолок полета самолетной техники гораздо выше, но ты не мог этого знать. Это уже другая история, привычные всему населению планеты военные самолеты летают приблизительно до 40 километров ввысь. Продолжай свою мысль, мой друг!

– Так вот, разве на такой высоте летать не выгоднее? Вы только представьте, над облаками, там, где можно развить большую скорость полета вследствие низкого содержания воздуха, где топливо расходуется наверняка в разы меньше, нежели в тропосфере, вблизи у земли, где не бывает ни гроз, ни молний, ни турбулентности или оледенения, это великое открытие в вертолетной технике и, без сомнения, в летательной технике вообще. Вертолет с такими потрясающими техническими данными, способный лететь так высоко над землей, поражает! Все трудности, которые могут возникнуть в таком полете, это снабжение кабины кислородом и установка в ней земного давления, привычного нам, но затраты на это окупятся сторицей, обязательно. И вот, когда мы летели, то, если я не ошибусь, не поднимались высоко, почему?

– Невероятно верный вопрос, друг, и верна твоя мысль. Да, действительно, реактивный военный истребитель обычно летает в стратосфере, над облачным покровом планеты, но легко ли этому самолету внезапно снизиться или рассмотреть близко то, что происходит на поверхности? И я сам отвечу – нелегко. Прежде чем включить форсаж, он должен выйти на максимальную высоту, а это сравнительно сложный технически процесс, требующий большой отдачи и от летчика, и от самолета. Процедура снижения так же технически непроста, поверьте. «Сокол» – совсем другая машина, созданная исследователями, которые смотрят на вещи по-иному. Представьте, что проще для исследователя мирового уровня, чье изобретение станет наследием всего человечества и останется в веках, изобрести технологии, позволяющие всем летательным аппаратам нашей планеты летать только в стратосфере, на невозможных высотах, или же научить воздушные машины идеальному полету в тропосфере, под облаками, побеждая турбулентность, оледенение и любое сопротивление воздушных масс? Какая изобретенная технология будет сильнее, совершеннее? А теперь постарайся вообразить, друг мой, может ли вертолет или даже реактивный истребитель развить стабильно такую скорость, которую развивает «Сокол»?

– Нет, не может. Теперь я понимаю вас, это великолепно! Я… геоморфолог по профессии и могу нелогично мыслить в других областях знаний.

– Ничего, Станислав, ты высказал очень умную идею, – ответил юноше летчик. – Кстати, запас воздуха на «Соколе» есть, и немаленький, и средства стабилизации давления в кабине, позволяющие подниматься на огромную высоту, но они требуются иногда не только на ней. На таких больших скоростях и при таком ускорении они тоже используются. Только представьте себе, какие перегрузки испытываются, когда «Сокол» летит так быстро. При всём при этом можно передвигаться в кабине без скафандра, без дыхательных приборов. На нём установлены самые совершенные системы такого рода в мире, какие только способен создать на сегодняшний день человеческий гений.

– Поразительно! А тот последний полет, четвертый, длившийся так много, где пролегал он?

– О, ну, это был и вправду самый длительный полет, на котором сразу установлено было немало рекордов среди вертолетной техники и среди техники вообще. Как и все полеты до него, этот полет на «Соколе» совершался при полной невидимости. Вылетев из Хабаровска, я направился прямиком на Южный полюс и, пролетев над ним, устремился на север, взяв курс на остров Огненная земля, что лежит на юге Южной Америки. Это одно из моих любимых мест, там чувствуешь себя на окраине всех земель, в царстве покоя. Но там я не стал ни задерживаться, ни садиться, а пролетел через весь материк с юга на север, а затем и через Северную Америку до Северного полюса. Здесь стоит отметить тот очень важный факт, что в США используются одни из самых безупречных радарных установок в мире. То, что ни одна из них не смогла меня обнаружить, было ожидаемым явлением, особенно для вашего руководства, но всё-таки поразительным. Даже инфракрасного излучения от несущейся с немыслимой скоростью тяжелой машины не было, таков режим защиты от лишних глаз, установленный на вертолете. Затем, пролетев над Северным полюсом, я вновь преодолел весь земной шар, но уже через Индию, двигаясь по 80-му меридиану восточной долготы. Достигнув берегов Антарктиды, я обогнул материк с востока на запад, развив самую большую скорость в тропосфере, на высоте двух с половиной километров, двигаясь в круговом направлении. Почти обогнув Антарктиду, я вновь повернул на север, но уже взяв курс к африканскому побережью, на город Ломе, что в Того. Впоследствии, преодолев всю Западную Африку с юга на север, пронесясь над песками Сахары, я сделал посадку впервые за весь полет, в Андалузии, где находился один из ангаров организации… Можно сказать, что там находился один из ангаров вашего руководства. Но, поверьте мне, остановился лишь затем, чтобы пополнить багаж вертолета божественными лакомствами, предвкушая наш пир! Я вполне мог и не совершать остановку, сделав полет безпосадочным, но… это было мое скромное желание, которому ваше руководство любезно позволило осуществиться. Из Андалузии я через всю Евразию пролетел прямо сюда, прибыв, как все вы успели заметить, в расчетное время, успев до наступления сумерек…

– Но что за двигатель установлен на этом вертолете? – спросил Ярослав. – С самого прилета сюда меня не покидали раздумья, что за могучее сердце должно быть у машины, работающей так надежно и долго и притом развивающей такие невозможные не только для вертолета, но и для очень многих самолетов скорости. Признаюсь, мне не приходило в голову до этого ничего, что я бы знал ранее. Из моих скудных знаний, лишь ядерный двигатель способен дать характеристики, чуть близкие характеристикам «Сокола». Это слишком простое решение задачи, без всякого сомнения «если не можешь объяснить природу огромной мощи, то представь, подумай, что она ядерная, и не ошибешься». Но уже интуитивно понимаю, что никаких технологий, задействующих ядерную энергию здесь нет, ведь так?

– Конечно это так, Ярослав, – отвечал летчик. – Разумеется, никакой ядерной энергии здесь и в помине нет. На самом деле она – нечто вроде устаревшей неудачной гипотезы вчерашнего дня в мире авиации – никогда не использовалась, и никогда не будет использоваться впредь. Уж слишком опасна для жизни, притом не только для жизни небесной техники, но и всего мира. Слишком вредна, даже в том случае, когда не создает никакой опасности, и требует чересчур много волнений в использовании, да к тому же сама по себе несовершенна и нестабильна. Силовая установка здесь задействует сложное сочетание кинетических энергий. Проще говоря, хитрое использование энергетического потенциала. Но здесь, возможно, самые главные скрыты трудности – уж слишком много энергозатрат требуется этому двигателю, хоть и не раз можно с ним без всяких дозаправок обогнуть земной шар. Невероятно много, столько, что сложно себе представить. Значительно больше, чем запуск космической ракеты, например. Это цена, которую приходиться платить, нерешенная пока техническая проблема.

При этих словах все без исключения ученые вспомнили слова Андропова, в которых так и виделась надежда на чудо – грезы о том, что они найдут что-то, что раз и навсегда решит все проблемы и трудности. Что именно они найдут там, за сотнями километров непроходимых лесов? Наверняка к разгадке этого вопроса уже привлекали статистиков, которые представили вероятную картину, разложив возможное будущее по полочкам с процентным соотношением вероятности. Стоит только представить, что будет это неистощимый источник энергии, по-настоящему вечный двигатель! И такие небесные корабли смогут летать! Жизнь человечества изменится полностью, к словосочетанию «подводная лодка» никогда больше не будут добавлять слово «атомная», и словосочетание это навсегда утратит свой зловещий оттенок. Не будут использоваться ни газ, ни нефть. Наша природа заиграет разноцветием жизни, стерев с себя последствия ее загрязнения, воздух в мире станет чистым, термин «смог» останется навсегда достоянием истории. Сколько можно представить вариантов развития событий, и сколько бы ни было их – всё будет мало! Разгадка становится ближе. С каждым днем. Наверное, единичны в мировой истории человечества моменты, когда положительное будущее, преисполненное светом, надвигалось вот так неминуемо…

Между тем беседа Оливье и ученых все длилась и длилась, не зная себе завершения. Получилось так, что затронута в ней была только лишь одна-единственная тема – технические аспекты воздушных полетов, строение грандиозного вертолета, покоившегося рядом с ними в своем невидимом величии. Она не прекратилась, даже когда ужин уже закончился и все полакомились досыта чудесными деликатесами, привезенными Оливье из Андалузии, восхищающего чувства и душу края, даже название которого летчик произносил с таким благоговением, что сказочной прелестной страною представал он в сердцах молодых ученых.

Стоит отметить, что беспримерный интерес к другим отраслям знаний, помимо наук, которые изучали ребята, на протяжении всей учебы проявлялся в них гораздо меньше, нежели сейчас, когда не прошло и полумесяца с начала экспедиции. Сей факт как ничто иное выдавал в них русских ученых, ведь именно эта традиция отличала светил русской науки во все прежние времена. Таким видением окружающего мира обладали Михаил Ломоносов и Дмитрий Менделеев. Его пронес сквозь время и эпохи Владимир Вернадский. Русское, истинно русское непостижимым чудодейственным образом просыпалось в них ото сна в эти дни, тотчас сбрасывая с себя тонкий выжженный слой всего инородного, наносного, системного.

Но вот, наконец, беседа и подошла к концу, счастливые и сытые молодые ученые стали расходиться по своим палаткам. Заранее было оговорено, что Оливье переночует в лагере. Вежливо отказавшись от предложения разместиться в одной из уютных монументальных палаток, он пожелал расположиться в салоне «Сокола». «Летчику не должно предпочитать землю своему летательному аппарату», – гордо произнес отважный пилот. Костер не тушили на ночь… ни в один из дней, так было удобнее для всех – хотя освещение было превосходным и могло быть включено в любую секунду, его огонь олицетворял для ребят торжество победы над тьмой, которое не заменит и тысяча самых совершенных софитов, дающее столь необходимое чувство безопасности, спокойствия и уюта.

Ким один из всех так и не сомкнул глаз. Обычно он засыпал очень быстро, сказывался безупречный режим дня, которому он следовал и который совершенствовал дома на протяжении всей подготовки к предстоящим исследованиям. Но сейчас не спалось. И ночь эта была не единственной из проведенных здесь с тех пор, как разбили лагерь. Ведь здесь… здесь всё не так, не так, как ранее было. И даже регулярное употребление чудесного чая давало в этих местах отдохновение, идеальное самочувствие, но не сон. Юноша сам не мог сформулировать как можно более конкретно, какова была причина этих ночных бессонниц…

В надежде, что, быть может, смена чувств подарит ему сон, он поднялся с походной кровати и, накинув на плечи куртку, направился наружу, туда, где так манил его свет необычайно крупных для этих мест месяца и звезд, видневшихся изнутри в разрезе выхода из огромной темной палатки.