355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Зимний » Время людей (СИ) » Текст книги (страница 2)
Время людей (СИ)
  • Текст добавлен: 19 июля 2017, 22:30

Текст книги "Время людей (СИ)"


Автор книги: Андрей Зимний



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– ... избирается Каил из дома Щедрых людей.

Каил... Не Грир. Марлена изо всех сил удерживала на лице маску разочарования, чтобы спрятать переполнявшее грудь облегчение. Вместе со всеми она воззрилась на балкон, где, сгорбившись, сидел Каил. Он похоже дремал и даже не услышал о своём триумфе. Родня с соседних  балконов кинулась его поздравлять, трясти за руки, плечи... Он так и не двинулся. Триумвиратору, объявлявшему нового избранника, что-то шепнули на ухо, и он вновь заговорил:

– Мы все сожалеем о безвременной кончине Каила из дома Щедрых людей, но пока третье место в Триумвирате пустует, мы не можем позволить себе долго предаваться трауру. Новым триумвиратором избирается Грир из дома Смелых людей.

Маска равнодушия лопнула. Марлена вцепилась в руку мужа, оставив на его коже красные полумесяцы следов от ногтей. Пока её братца оглаживали льстивыми поздравлениями, она вонзала в его спину клинок:

–  Он полукровка, – Марлена заметила, как губы Велдона дрогнули от рвущегося вопроса, но не позволила себя перебить. Боялась остановиться, боялась растерять гнев и, вместе с ним, решимость. – Никто не знает. Мой отец спал со своей петкой, и она родила от него сына одновременно с моей матерью. Мне тогда было четыре, и я видела, как петка уложила своего выродка в колыбель моего брата, чтобы его растили, как человека. Я кинулась к матери, а она сказала, будто мне это приснилось!

Последние слова плеснули невысказанной детской обидой. Марлена знала, знала, что мать ей поверила! Но она так боялась отца, что не осмелилась защитить своего сына, что растила ублюдка, как своего.

– А твой настоящий брат?

– Он умер спустя два месяца.

Об этом она тоже не хотела вспоминать. Из-за этого ещё сильней ненавидела Грира. Он занял место её настоящего брата, того, о ком Марлена так мечтала, кого могла любить всем сердцем. И этот, такой желанный, брат умер, потому что выжил Грир.

Велдон казался разочарованным.

– И кто мне поверит? Тебе было четыре, Марлена. А если тебе и правда приснилось или показалось?

– Мне не показалось! Нужна лишь экспертиза дома Щедрых людей. Эту петку, его мать, не съели вместе с остальными. Когда всех забирали, Грир запер её в каверне. Я бы привела эту петку для тебя сама, но он забрал её. Он наверняка боялся, Велдон! Разве он стал бы бояться, если бы это была просто петка? – Марлена вцепилась в мужа, будто её несло вниз камнепадом, а Велдон был надёжным уступом. – Я знаю, где он мог её спрятать. Найди её и заставь Триумвират затребовать экспертизу, – а потом взмолилась шёпотом: – Обещай, что ублюдок своё получит!

Велдон произнёс заветное: "Обещаю", и Марлена бережно несла слово мужа с собой, покидая Колизей. И только оно, звенящее и тёплое, помогло сохранить приличествующее достоинство, когда они вместе с людьми из других домов поздравляли Грира с избранием в триумвираторы.

Ласка с радостью ощущала, что колено Грира болит всё меньше. Казалось, что когда ожог пройдёт совсем, разрешатся и все проблемы хозяина. Казалось ровно до этого утра.

Раз в два дня, пока Грир спал, она ходила кормить петку его отца. Молча вынимала припасы из ящика для образцов и возвращалась. Убирала хозяину волосы в хвост, помогала одеться, подводила глаза сурьмой и сопровождала его к завтраку. А этим утром Ласке пришлось прошептать:

– Её не было.

Хозяин дёрнулся.

– Дверь была открыта, петки не было. Замок...

– Хватит, – прервал он.

Ласка видела, как бледнеет его лицо, как стягиваются в скорбную нитку губы. Неужели какая-то петка, даже столь сильно к нему привязанная, могла значить для Грира так много? Но почему он тогда прятал её от всех? Разве только... Нет, невозможно.

– Это ведь Велдон увёл её, да? – спросила Ласка и сама сразу же всё поняла.

Зачем бы ещё второму кандидату красть какую-то петку? Только если это поможет уничтожить конкурента. Неужели Грир правда полукровка? Не может быть, они с этой петкой даже не похожи... Но другого объяснения нет.

Грир ответил лишь:

– Молчи и делай то, что должна.

Она взяла кисточку, набрала на неё сурьму и повела по его верхнему веку. В питомнике Ласка целыми днями тренировалась красить глаза, и её всегда хвалили – за ровную линию, за плавность движения. А тут выходило криво.

Из её глаз текли слёзы оттого, что она когда-то с такой приязнью смотрела на Велдона, который вот-вот погубит хозяина. Ей следовало быть осторожнее, нужно было следить за позорной тайной Грира – матерью-петкой!

"Простите, простите меня", – повторяла Ласка лишь мысленно, ведь он приказал ей молчать. Молчать и делать то, что должна.

Ласка решилась сразу же, не размышляя. Не о чем тут было размышлять – либо сможет спасти хозяина, либо жить ей уже будет не для чего. Поэтому она спешила в каверны дома Сильных людей и надеялась лишь, что Грир простит, если всё у неё получится. Страшный, жестокий план, но другого Ласка придумать не успела, поиск припрятанного хозяином железного ящика и так занял слишком много времени. Только бы получилось, только бы найти мать Грира и успеть бросить в неё содержимое сумки, которую Ласка опасливо держала подальше от ног.

– Я принесла вещи госпожи Марлены, – произнесла она много раз отрепетированную фразу.

Слуга дома Смелых людей потянулся к сумке, но Ласка спрятала её за спину и часто-часто замотала головой.

– Это личные вещи госпожи! Дорогие и ценные, она строго приказала, чтобы я своими руками донесла их до её новой каверны и сама же разложила. Если с ними хоть что-то...

– Ладно-ладно, пойдём, – перебил её слуга и жестом велел следовать за собой.

Ласка хотела поспорить, ведь провожатый был ей совсем не нужен, но вовремя закрыла рот: и так пустили её слишком легко, ни к чему вызывать подозрения. Надо только остаться одной в каверне, а там...

Но её не оставили. Слуга застыл в проходе и лениво пялился на Ласку, ожидая, что та разберёт принесённые вещи и провалит. Она медлила. Поставила сумку на кровать Марлены, оглядела каверну. Её удивило, что здесь было слишком холодно и пыльно, набитый волосом матрас пах сыростью и затхлостью, будто покоями давно не пользовались и ещё долго не собирались. Ласке некогда было размышлять об этом.

– Вы оставите меня? – решилась она на прямой вопрос.

– Зачем это? Делай своё дело.

– Это личные вещи и госпожа Марлена...

Ласка запаниковала. Почувствовала, как прилившая к лицу кровь зажгла щёки, как пунцовыми стали шея и плечи. Чтобы не выдать себя с головой, она кинулась развязывать шнуровку на сумке, та не поддалась, и тогда Ласка вдруг поняла, что делать. Она просительно воззрилась на слугу:

–  Не поможете? Слишком туго затянула...

Тот хмыкнул, маскируя деланным раздражением удовольствие выказать силу. Подошёл, без труда справился со шнуровкой, а когда он склонился, раскрывая сумку, – Ласка втолкнула его голову внутрь. Он дёрнулся, Ласка удержала. Его встретил открытый железный ящик, полный чистого яда – смертоносного, разлагающего всё, чего коснётся. Ласка ожгла пальцы, отпустила голову слуги и тот, мыча и сипя, кинулся прямо на неё.

Она шарахнулась в сторону. Для неё – маленькой, ловкой – ничего бы не стоило сбежать от полуослепшего, харкающего болью слуги, но руку... Другую, не ту, что она опалила ядом, будто ошпарили. Чужая боль, но такая же острая, как своя – Грир. Ласка застыла, казалось, лишь на миг, но слуга схватил её. Схватил, пачкая лицо, грудь, плечи рвущим на клочки ядом.

Ласке удалось вырваться. Израненной, изуродованной, никчёмной. Ей уже не найти петку, не помочь Гриру... Лучшее, что она могла сделать – сбежать, пока никто не увидел.

Сильнее всего Марлена боялась пожалеть. Нет, не Грира, конечно же, его было жаль не больше, чем поданного к столу вегана, а семью, весь дом Смелых людей. Помимо одного выродка, к нему принадлежали ещё и мать, и прочая родня. Но, проверяя, аккуратно ли сложены в сумки её наряды, и не забыла ли бестолковая служанка любимую шаль, Марлена поняла, что не испытывает и капли жалости. Разве что к матери немного... Но ведь она сама, сама виновата! Даже теперь, когда отец умер и притворяться больше не за чем, она продолжает делать вид, будто ублюдок триумвиратора имеет к ней хоть какое-то отношение. Наверное, даже приди к ней Марлена сейчас, мать опять принялась бы утверждать, что увиденное было лишь дурным сном, что материнское сердце не обманешь и прочую подобную чушь! Значит, пусть завтра разделит позор вместе с любимым сыночком. Вот так.

Марлена расправила края нежно-голубой юбки, расшитой золотым волосом, которую ненароком смяла, пока злилась на Грира. Даже и тут он сумел всё испортить. В последний раз – поклялась она себе. Вещи почти собраны, новый дом уже ждёт. Велдон должен стать ей хорошим мужем, а если и не станет – в конце концов, быть женой триумвиратора ценно само по себе. Марлена взглянула на последнюю свою вещь, оставшуюся в печально пустой комнате – лазуритовая шкатулка с гербом дома Сильных людей. Свадебный подарок от Велдона. Густо-синяя с вязью белых прожилок, отделанная серебряным кружевом с узелками сапфиров, она сама по себе могла быть достойным подношением, но внутри было ещё кое-что. Марлена уже успела заглянуть под крышку, но достать решила только сейчас. Серебристая шаль из тончайшей кожи, похожей на те воздушные ткани, которые она видела на иллюстрациях древних книг из отцовской библиотеки. Нет, она не ошиблась, выбрав Велдона. И зря волновалась, что он отречётся от неё, побоявшись, что грядущий позор дома Смелых людей через жену перекинется на него.

Марлена бережно извлекла из шкатулки аккуратно сложенное полотно. На ощупь оно оказалось нежным и бархатистым, оставляющим на подушечках пальцев след, похожий на невесомую пудру. Легонько встряхнув шаль, Марлена набросила её на обнажённые плечи, укуталась, будто не в полотно, а в саму заботу Велдона. Вокруг лица закружились сверкающие пылинки...

А потом Марлену обожгло.

Резко, остро – тысяча обточенных граней, сдирающих кожу. До самых костей, до дыхательных путей. Марлена не могла вдохнуть, воздух стал горячее углей. Плечи, горло будто ободрали до мяса и растёрли грубым волосом. И с лицом, что-то с её лицом... Она заорала, завыла, голосом, который не узнала. А потом и он оборвался. Кричать – слишком больно.

Марлена принялась тереть руками лицо, но стало хуже, а пальцы будто сами драли кожу ногтями. Кто-нибудь, кто-нибудь... Она не слышала своего шёпота, только бессильный хрип. Значит, никто...

Шаги. Сначала далёкие, а потом близкие и частые. Марлена разлепила веки и застонала. Не он, только не он... Ей показалось, что в руках Грира нож. Что сейчас этим ножом брат её прирежет. И пусть, пусть уже. Терпеть – тоже слишком больно.

Грир метнулся куда-то в сторону, закрывая лицо рукавом – у него не было никакого ножа. Через миг Марлену снова обожгло, но уже ледяным. Мокрым, холодным... Благословенно холодным. В лёгких всё ещё нестерпимо горело, но ей больше не казалось, что она расползается на части. Грир содрал с неё шаль, сдавленно вскрикнув, когда край отравленного полотна скользнул по коже. Потом он нёс Марлену куда-то, снова омывал водой, уходил сам, а, возвращаясь, чем-то смазывал кожу. Он говорил что-то о спорах баранца, о том, какой Велдон ублюдок, и что его дорогая сестра обязательно поправится. Марлена чувствовала своими лёгкими, изодранными ядом, что не поправится. Но за обещание выздоровления, данное Гриром с отчаянной любовью, она хотела испытать к брату благодарность.

– Я перестала ненавидеть тебя, – солгала она.

Но даже этого оказалось достаточно, чтобы последние минуты Марлены стали важными хотя бы для одного человека.

Ласка так подвела его, так подвела! Вот почему Грир – человек, а она – лишь пет. Недалёкий, рождённый лишь слушать и исполнять распоряжения хозяина. Сама она могла придумать только самоубийственную и бесполезную глупость. И то, что она выжила, всего-навсего ошибка, насмешка. Такая она Гриру уж точно не нужна, разве что он будет так добр к ней, что примет в качестве пищи. Ласка была готова и на это, но всё же содрогнулась: стать, как веган, даже хуже – то, чего она страшилась больше всего.

Ненужная, ненужная, ненужная... И почему Грир не разъярился, увидев её? Будто даже испытал облегчение. Ласка застыла перед ним, преисполненная униженного стыда, изуродованная и жалкая, а он сказал, что это хорошо. "То, что нужно", – вот, как он сказал.

Нужно для чего? Ласка, конечно же, не спросила. Послушно подавала ему увечные руки, чтобы он мог их перевязать. Грир наложил повязки и на горло, и на нижнюю часть лица. Сам! Не прося никого, собственными руками! Ласка едва постанывала от боли и радости.

Боль – это любовь.

Дальше было совсем странно: Грир велел ей надеть платье своей сестры. Ласка затравленно глянула на хозяина, она боялась вещей Марлены ничуть не меньше, чем её саму.

– Надень, – настойчиво повторил он, а потом добавил неожиданно мягко: – Не бойся ничего.

И тогда она без страха приняла одежду, как приняла бы поток расплавленного железа или нож под левую грудь. Как приняла бы всё, что угодно – не боясь. Потому что Грир так сказал.

Ласка едва держалась на ногах, когда хозяин, наконец, остался доволен её видом и снова куда-то повёл. Ей хотелось попросить немного отдыха, но она не смела. После того, как Ласка подвела Грира, а он не отрёкся от неё, она готова была идти, ползти за ним так долго, как он велит.

– Мама, я привёл Марлену.

Ивон казалась едва живой и, как только увидела Ласку в одеждах дочери, безвольно осела в кресло. Потом она распрямилась, глубоко вдохнула и очень долго смотрела в разноцветные Ласкины глаза. Та совсем-совсем ничего не понимала, мать ведь не могла не узнать свою дочь. Даже во всех этих повязках, в уродующих кожу нарывах. Хоть бы даже по глазам! Но Ивон кивнула, будто перед ней и правда стояла настоящая Марлена.

– К сожалению, – нарочито спокойно произнёс Грир, – нам придётся уведомить всех, что из-за полученных травм моя сестра больше не может говорить...

Ласка не возразила. Если Грир хочет, с этого момента она станет немой.

– И видеть, – чуть слышно добавила его мать.

А потом Ивон завязала Ласке глаза широкой кожаной лентой.

Носить одежды Марлены в каверне – совсем не то же самое, что войти в её наряде в зал триумвирата, и всё же Ласке пришлось. Перебарывая стылый ужас, гоня мысли о том, что сейчас кто-то из толпы ткнёт в неё пальцем и заорёт, что она мерзкая зарвавшаяся петка. Хорошо, что ей пришлось изображать слепую – слепой позволено медлить и спотыкаться, никто и не подумает, что от страха.

На самом деле Ласка почти всё видела – к торжеству для неё приготовили плетённую из волос повязку, сквозь кружево которой можно было разглядеть если и не всё, то многое. Главное. Как Грира приглашают за стол триумвираторов, на то место, где ещё недавно восседал труп его отца, как вручают символы власти: серебряный обруч с тремя зубцами, золотую чашу и стальной кинжал. Мудрость, щедрость и силу. Грир принял их как должное, и никто-никто бы не сказал, что этого мужчину что-то тревожит или угрожает его власти. Знала только Ласка. Знала, боялась, но совершенно ничего не могла сделать, вернее могла, но уже всё испортила.

– Речь триумвиратора! – громогласно объявили, и слова в мгновение подхватила толпа. – Речь триумвиратора!

Грир поднялся, обвёл глазами людей, Ласке показалось, что на неё он смотрел на секунду дольше других, и его взгляд остановился на тех, кто сидел за столом Сильных людей.

– Прежде, чем я произнесу благодарности и обещания, – говорил он, – я буду обвинять. Я обвиняю Велдона из дома Сильных людей в том, что он, желая навредить мне, обманом женился на моей сестре, а потом пытался её убить. Марлену из дома Смелых людей спасла моя питомица Ласка, пожертвовав собой. Я потерял имущество и едва не потерял сестру. К счастью, она выжила и способна подтвердить, что именно Велдон вручил ей отравленный подарок, но никто не вернёт ей голос, зрение и прежнюю красоту. За покушение на Марлену из дома Смелых людей, а также за попытку причинить вред избранному триумвиратору я требую для Велдона из дома Сильных людей строжайшего наказания.

Сквозь повязку Ласка следила за тем, как меняется улыбка на лице Велдона – из лукавой и беззаботной становится злорадной и торжествующей. Ласке вспомнилось, как она мечтала принадлежать ему, этому красивому и доброму человеку. Он всё ещё казался ей красивым, но теперь она точно знала, что Велдон не добрый. Как и Грир. Но Ласка принадлежит Гриру и любит его всем сердцем.

– Как кстати... – Велдон тоже поднялся со своего места и упёр кулаки в столешницу. – Почтенные люди, у меня тоже есть, в чём обвинить новоизбранного триумвиратора. Он кое-что скрыл от вас, и теперь за одним столом с людьми сидит животное.

Собравшиеся зашумели, а Ласка готова была сорваться и бежать, бежать, бежать. Она осталась на месте только потому, что ноги стали такими же каменными, как стул под ней. Сейчас с неё сдерут одежду и вышвырнут, а потом...

– Грир из дома Смелых людей – ублюдок-полукровка, и я могу это доказать

Ласка так и не успела испытать облегчения, всё оказалось ещё хуже. В зал втолкнули петку, и Ласка тут же её узнала. Велдон же торжественно продолжал:

– Знакомьтесь, почтенная родительница нашего нового правителя. Расскажи, как ты подменила законного наследника своим выродком.

Петка вжала голову в плечи, сгорбилась, будто ждала жгучий удар – ещё один после множества других. Ласка хорошо знала этот жест.

– Я подменила, – затравленно пробормотала та.

Прежде, чем кто-либо возмутился, что запуганный пет – свидетель похуже покойника, Велдон заявил:

– Я требую проведения экспертизы в доме Щедрых людей. У вас не останется сомнений, что в Грире из дома Смелых людей течёт кровь этой петки.

Ласка изо всех сил надеялась, что Грир сейчас скажет или сделает нечто такое, что растопчет любые обвинения, но он молчал и выглядел так, будто уже заранее смирился с приговором. Она с мольбой смотрела на других людей – может, хоть кто-то вступится, спасёт её хозяина. Но все в жадном молчании взирали на Грира и Велдона, будто только и ждали, кто проиграет и достанется им на растерзание.

Вдруг Ласка услышала голос, откуда совсем не ждала. Поднялась и заговорила Ивон.

– Грир мой сын. Ты, Велдон, правда считаешь, что мать может не узнать своего ребёнка? Кормить его, целовать, ласкать – и не заметить, что он чужой? Ты не мать и никогда не поймёшь. Я знаю, что она, – Ивон небрежно, как на нечто незначительное, указала рукой на петку, – сделала. Догадалась, когда увидела в колыбели похожего, но совсем не моего сына. Но я вернула Грира и жалею лишь о том, что утаила это от всех, даже от него самого, чтобы эта безумная ему не навредила. Прости меня, – тут Ивон посмотрела на Грира с нежностью и заговорила так, будто в зале и не было никого, кроме них двоих: – Соглашайся на любые проверки, они ничего не покажут. Ты мой.

Она говорила, и никто не смел ей не поверить. Ласка дрожала от пережитого страха, от напряжения, но ещё больше – от счастья. Да, экспертизы всё равно не избежать, одних слов матери, даже самых убедительных, для Триумвирата будет недостаточно, но Ласка не сомневалась, что Грир человек и только человек. Он в безопасности, и всё у него будет хорошо.

Прошло столько дней, а Ласке всё казалось, что мало. Каждый из них – до экспертизы и уже после, когда чистокровный человек Грир по-настоящему стал триумвиратором – она проживала в радости и печали. В радости – потому что могла видеть того, кого любила. В печали – потому что каждый такой день мог стать последним. Ласка не обманывалась человеческими одеждами и обращением «госпожа», она пет, и это не изменится никогда. Скоро Грир решит, как с ней поступить, и Ласка примет от него то, что должно.

Но это "скоро" всё не наступало и не наступало, и однажды Грир назвал её "сестра". Она не знала, чем заслужила это обращение, за что хозяин так добр, так щедр к ней. А может, и вовсе не "за что"? Ведь Ласка сама видела, что любовь, настоящая любовь, может родиться просто так, и даже наперекор всему.

В тот момент она поняла, что всё может стать ещё лучше, чем она смела надеяться. Что она не просто будет ступать след в след за хозяином, радуясь его случайному взгляду или прикосновению, а, быть может, получит от него хотя бы крошечную часть той любви, которую она видела между Гриром и его матерью. И даже эта малость была бы огромной и горячей, как солнце.

Ласка всегда знала, что такое любовь. Любовь – это боль, как в молитве. Но она поняла, что ошибалась.

Боль приносит только любовь фальшивая. Настоящая же любовь, даже если чем-то ради неё жертвуешь, это счастье и свет.



    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю