Текст книги "Время людей (СИ)"

Автор книги: Андрей Зимний

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Зимний Андрей
Время людей

Боль – это любовь. Лишь любя я могу жить.

Ласка ещё не жила. Она только молилась вот так и боялась, что начнёт жить. Хотя до сегодняшнего дня, дня похорон триумвиратора, страха не было, лишь стремление стать живой, полюбить кого-то из людей всем своим естеством. А сегодня её подарят, и она полюбит.

Она впервые оказалась в зале Триумвирата, самом огромном в пещерном городе. Здесь собрались все до единого люди, они гомонили, передвигались, и звуки просто ломались о звуки или тонули в нарядах из мягчайшей разноцветной кожи, в пышных причёсках женщин, в убранных в хвосты волосах мужчин. Единственными животными в почтенном собрании чистокровных людей были гвардейцы Триумвирата и три подарочных пета, одной из которых была Ласка.

К ним, трём лучшим в питомнике, никто не повернул головы. Люди смотрели лишь друг на друга, а ещё – на ярко освещённый электрическими лампами забальзамированный труп за столом триумвираторов. После избрания нового члена Триумвирата труп перенесут в склеп, усадят за иной стол вместе с прежними почившими правителями. Но пока он останется здесь. Их всегда трое. Всегда.

Заводчик, Вик из дома Щедрых Людей, впервые на памяти Ласки перестал следить за своими питомцами. Поэтому две петки, шедшие впереди Ласки, и посмели дотронуться друг до друга кончиками пальцев. Считали, что уже живут друг другом. Ласка презирала их, но не рассказывала никому. Всё равно когда петок подарят людям, они полюбят по-настоящему. Правда, перед тем, как обрести смысл жизни, им обеим придётся потерпеть. И Ласке тоже.

Боль – это любовь. Лишь любя я могу жить.

Мужчины тем временем усаживались за центральным каменным столом, а женщины, не имевшие права претендовать на должность триумвиратора, – за столами поменьше. Люди готовились принять угощение. Сегодня подавали петов, принадлежавших покойному правителю. Золотые блюда и подносы полнились подрумяненными окороками, копчёными рёбрышками, тушёными сердцами и лёгкими.

Обычно петов не ели, они считались домашними любимцами, роскошью, доступной лишь важнейшим представителям домов. Ласка всегда этим гордилась. Она не скот, не выращенный на ферме тучный веган, не знающий иных слов, кроме тех, что составляют его молитву: "Живя, я ем. Умирая, я даю пищу для жизни". Но поедание петов почившего триумвиратора – традиция.

Мужчинам подали блюда, и взгляд Ласки заметался между лицами людей, один из которых станет её хозяином, её любовью, её жизнью. Шестеро мужчин выглядели совсем старыми, вилки и ножи дрожали в их пальцах, ещё двое казались настолько юными, что их подбородки вместо щетины покрывал мягкий пушок. На них Ласка едва взглянула, вряд ли это будущие кандидаты. Среди оставшихся она с содроганием отметила тех, что выглядели некрасивыми или жестокими, зато один из молодых мужчин ей понравился. Голубоглазый, со светлыми вьющимися волосами, он сохранял на губах полуулыбку и тарелки касался бережно, почти нежно. Вот бы одна из трёх вещей бывшего триумвиратора, которую запекли с мясом, досталась ему. Вот бы ему подарили Ласку.

Мужчины приступили к трапезе. Заводчик Вик ел неохотно, будто боялся найти в куске мяса то, что другие найти жаждали. Ещё бы, все знали, какой кровожадной может быть борьба претендентов. А вот Ласка не боялась, хоть и знала, что для петов эта борьба страшна ничуть не меньше. Зато с какой завистью на неё смотрели в питомнике! С какой за...

– Что она здесь делает? – оборвал её мысли напряжённый голос.

Голос принадлежал молодой женщине, будто выточенной из кости – такая у неё была белая кожа и волосы, такие чёткие очертания тела. Взвившись со стула, она сверлила взглядом юношу, усаживавшего рядом с ней немолодую даму.

– Это моя мать, – сдержанно ответил юноша.

– Это петка твоего отца.

– Именно так, Марлена. И это моя мать.

Вот тогда зал забурлил. Люди закричали, повскакивали со своих мест, кто-то выволок петку за шиворот из-за стола женщин, кто-то схватил за руки юношу. А Марлена кричала, пробиваясь через толпу:

– Мерзкий полукровка!

– Они ничем не хуже нас! – ответил юноша.

Ласка испуганно следила, как движется белая фигура, пока её не перехватила другая – чёрная. Там, за столом, он показался Ласке жестоким. Мужчина выглядел молодой копией покойного триумвиратора: те же чёрные брови, сведённые к переносице, узкое бледное лицо, угольные волосы. Он поймал руку Марлены и что-то торопливо заговорил, та зло огрызнулась.

Тем временем двое гвардейцев выволокли полукровку и его мать из зала. Мужчины, шумно обсуждая произошедшее, вернулись к трапезе. Голубоглазый человек с приятной полуулыбкой, который понравился Ласке, неохотно ковырялся в мясном рагу, будто привык к блюдам получше. Именно он первым поднял со дна тарелки перемазанный соусом любимый перстень почившего триумвиратора. Ласка возликовала.

– Велдон из дома Сильных людей, – объявили триумвираторы.

Велдон, это имя она бережно отложила в памяти. Вторым кандидатом стал немолодой мужчина с блестящим от пота лбом. Каил из дома Щедрых людей. Представить себя любящей Велдона было много проще, но Ласка постаралась думать с теплом и о Каиле.

– Грир из дома Смелых людей, – назвали третьего избранника.

Держа в руке гематитовые чётки, поднялся тот самый черноволосый мужчина, похожий на прежнего триумвиратора. Больше он не казался хмурым; едва скрывая триумф, Грир высматривал кого-то в толпе женщин. И когда нашёл, Ласка поняла, что этому человеку её точно не подарят. Вместе с прочей роднёй к нему подошла та самая Марлена. Если бы Ласке было позволено носить человеческую одежду и укладывать волосы в пышные причёски так же, как делают женщины, издалека она могла бы сойти за Марлену. Нет, дом Смелых людей не оскорбят подобным подарком.

Вик дёрнул её поводок и повёл к будущему хозяину. Ласка всеми силами старалась не влюбляться в возможность принадлежать Велдону. Он или Каил... Один из них, неважно который, станет её любовью, её жизнью. Но Вик подвёл Ласку к Гриру.

– Грир из дома Смелых людей, прошу принять в дар одну из моих лучших питомиц, Ласку, – начал Вик торжественно, – Ты нечастый гость в питомнике, но я заметил, как ты её разглядывал в свой последний визит. У тебя глаз-алмаз, Грир! Какой экстерьер, чудо как хороша! А глаза... Только посмотри! У неё гетерохромия, даже у беленьких нечасто встречается.

Ласка знала, что стоит очень дорого, очень, и получить её в подарок – большая удача, но Грир не выглядел довольным.

– У меня нет петов, и я не думаю, что они мне нужны.

– Триумвиратору нужны! – Вик буквально втиснул изящный кожаный поводок между худыми пальцами Грира. – Кого же мы будем есть, когда ты помрёшь? Ладно, друг, я шучу. Не обижай старину Вика. Ласка – хорошая девочка, вот увидишь.

И Грир принял её.

Оставшуюся часть трапезы Ласка сидела у его ног и старалась не смотреть на то, как Велдон из дома Сильных людей подкармливает с руки подаренную ему петку. Та принимала угощение равнодушно, а порой даже брезгливо, будто никогда не слышала лекций о поведении с хозяином. Да, Ласка старалась не смотреть, но всё же смотрела, и очень внимательно.

Когда люди стали расходиться, Грир и два других кандидата вновь вручили петок на попечение Вика из дома Щедрых людей. Сначала в них пробудят любовь и только после этого пустят на порог хозяйского дома.

В питомнике Ласка долго ворочалась на жёсткой кожаной подстилке. Раньше она мечтала, что попадёт к одному из тех хозяев, которые балуют преданных любимцев и ставят для них рядом со своей постелью мягкую лежанку, набитую волосом веганов. Сейчас же размышляла о том, как будет спать на голом каменном полу в комнате строгого Грира. Размышляла, пока не услышала в коридоре оры и ругань Вика.

А потом заводчик пришёл узнать, жива ли она. Потому что две другие покончили с собой.

На поминальной трапезе, посвящённой отцу, Марлена ничего не ела. Руки так дрожали, что она держала их под столом. Визит юнца, притащившего за стол женщин свою мамочку-петку, стал последней каплей. По крайней мере, так Марлене казалось до того, как Грира объявили кандидатом. Как она ненавидела его... И его, и слабовольную мать, и тираничного отца-триумвиратора, забальзамированного и потому будто и не умершего до конца.

Ей нестерпимо захотелось рассказать обо всём этом Велдону. Но пока что было нельзя.

– Это хорошая сделка, – только и сказала Марлена.

– Это крайне подозрительная сделка, не находишь?

Велдон улыбнулся ещё шире. Ещё – потому что он всегда улыбался, и Марлена презирала его за вечное довольство на лице. Она не терпела любой фальши, а каждую секунду улыбаться искренне было просто невозможно. Но всё же радостное выражение лица Велдона было менее лживым, чем любой жест людей в доме Марлены.

– Помнишь, что ты говорил обо мне в детстве? Марли такая честная, что сама ставит себя в угол, – Марлена улыбнулась тоже. – Поверь, я дам тебе смертоносное оружие против моего брата. А когда узнаешь, какое, поймёшь, что не он меня подослал. Женись на мне. Я хочу покинуть дом Смелых людей раз и навсегда.

– У меня и без твоей подсказки довольно много шансов стать избранником Триумвирата.

– И довольно много шансов не стать. Если не женишься на мне до объявления избранника, я не скажу тебе ничего.

– Ты по-прежнему не любишь меня? – спросил Велдон.

– Полюблю, – пообещала Марлена. – Только забери меня оттуда.

Вик ужасно злился из-за самоубийства двух лучших питомиц, подаренных триумвираторам, и Ласка злилась вместе с ним. Две никчёмные смерти вместо двух жизней, наполненных счастьем принадлежать хозяину. И хотя Ласка была умницей и не подвела Вика, он слишком резко дёргал поводок, ведя её в красную комнату.

Через эту каверну проходил каждый обитатель питомника, и всё равно Ласка понятия не имела, что ждёт внутри. Комната и правда оказалась красной. По стенам тянулись гипнотические узоры, выложенные красной яшмой, она же украшала шторку из крашеной шкуры, загораживающую проход. Грир о чём-то беседовал со свежевальщиком, готовившим инструменты для работы. Лица обоих мужчин казались обескровленными в стерильно-белом свете большой лампы, висевшей над длинным столом, испещренным желобками. На их краях Ласке померещились тёмные засохшие потёки. Вик отстегнул поводок от ошейника и подтолкнул её в спину.

Увидев приближающуюся Ласку, Грир кивнул свежевальщику и занял место на скамье для хозяев. Вот и всё, сейчас будет боль. А любовь... Любовь только после, но сейчас, когда Ласка видела шприц в руках свежевальщика и набор хорошо заточенных ножей на столе, думать о любви она не могла.

– Раздевайся и ложись на спину, – буднично велел ей свежевальщик.

Украдкой поглядывая на Грира, Ласка сняла сандалии и размотала широкий кожаный кушак, охватывающий бёдра. Она вскарабкалась на стол, легла на спину и постаралась не дрожать ни от страха, ни от холода, вливавшегося из камня в обнажённое тело.

Свежевальщик ввёл ей иглу под кожу на груди и впрыснул какой-то препарат. Проделывая то же самое с ногами и руками Ласки, он пояснил для Грира:

– Мы используем миорелаксанты, чтобы петы не дёргались во время процедуры, иначе можно их повредить. Но она будет в сознании и всё почувствует.

Свежевальщик демонстративно приподнял руку Ласки, и кисть безвольно повисла. Ласка попыталась шевельнуть пальцами – ни один не двинулся. Тогда стало страшно по-настоящему, будто, лишившись контроля над телом, она осталась без последней защиты. Холод каменного стола добрался до самого сердца. А потом Ласка ощутила давление ножа.

Когда лезвие только взрезало кожу у ключицы, она молилась шёпотом, когда окровавленная полоска стала длиной с палец – сбивчиво, во весь голос, путая слова. Когда Ласка в первый раз заорала, напряжённый голос Грира пробился к ней через спеленавшую тело боль.

– Я хочу сам. Оставь инструмент и уходи.

– Но...

Ответ свежевальщика Ласка едва слышала. Раздирающую пульсацию на груди на мгновение потопил новый ужас. Ей доводилось видеть петов, ошкуренных лично хозяевами, ей доводилось слышать, как они страшно выли в красной комнате и скулили в своих маленьких кавернах после. Некоторых из них хозяева потом не желали забирать из питомника.

Ласка слышала удаляющиеся шаги свежевальщика и приближающиеся – Грира. Видела его голову, обрамлённую венцом белого света, и его руку, поднявшую нож.

Для пета без боли нет любви.

И сознание на мгновение выжгло новой вспышкой. Ласка зажмурилась, вжалась затылком в камень. Грир сдирал с неё лоскут кожи бесконечно медленно, или ей изменило чувство времени. Будто уже полжизни её терзали дикое жжение и колющие удары боли. Будто внутри метались заряды электричества, дёргали нервы.

Наконец нож оставил её тело, хотя и не забрал боль. Лицо Ласки стало мокрым от слёз, слюны и пота, и ей было стыдно за это перед хозяином. Она заставила пересохшие губы разомкнуться:

– Прости...те. Я буду... Буду служить лучше.

– Не нужно извиняться, – отозвался Грир и коснулся её искромсанной плоти кистью, смоченной в его крови.

Вытесняя боль, сознание Ласки затопила благодарность. За то, что хозяин принял её там, в зале триумвирата, за то, что заживляет её раны, за то, что он сейчас рядом. Его лицо больше не казалось жестоким, на нём читалась лишь строгость отца, которого у Ласки никогда не было. Комната поплыла, красноватые отсветы со стен забирались прямо в глазницы, заслоняя это лицо, и Ласка попыталась дотянуться до него, коснуться, остановить, но рука не двинулась.

Грир отложил кисть и ушёл. Ласка голодными глазами смотрела на пол, туда, где он ступал, и ей мерещилось, что на полу остались алые отпечатки его сапог. Хотелось скатиться со стола, ползти по цепочке следов.

Грир приходил ещё четырежды прежде, чем старая кожа полностью сменилась на новую. Ласка знала, что уже с первого свежевания установилась нейропсихическая связь с хозяином: как бы далеко тот ни был, пет чувствует, если хозяину больно. Ласка постоянно прислушивалась к ощущениям, мечтая уловить что-нибудь. Конечно, ничего хорошего, если хозяин поранится, но осознание того, что она – его первый и единственный пет, что больше ни с кем он не делит боль, вызывало радостный трепет. Но до сих пор она не ощутила ничего.

И всё же связь возникла, Ласка не сомневалась. Её идеально восстановившаяся кожа говорила о том, что кровь Грира вступила в реакцию с её организмом. Ласка стала, пожалуй, ещё красивее. Через неделю после завершающего свежевания она полностью восстановилась, и за ней пришёл Грир.

Ласка помнила, что нельзя без конца улыбаться, благодарить его, быть навязчивой. Но при виде его она ощутила такую радость, что не смогла сохранить спокойствие, не смогла не смотреть на него по пути в новый дом. И Грир, кажется, даже не сердился. Наоборот, он будто вбирал в себя её плещущий через край восторг, не позволяя пролиться мимо ни капле. Какой же глупой она была, когда боялась, когда не верила. Правила и традиции мудры, гораздо мудрее её, Ласки. И теперь, когда ей позволено делить с Гриром каверну, жизнь станет ещё лучше.

В личной каверне Грира было столько всего удивительного! Не то, что Ласкина конура в питомнике, где стояла лишь узкая койка да сундук с одеждой, служивший ей и столом, и стулом. Мягкая постель хозяина могла вместить троих, вездесущий серый камень стен скрывали яркие крашеные кожи, а в нишах гнездились самые настоящие бумажные книги. Ласка даже смотреть на них боялась, но Грир просил читать ему вечерами, и она читала. В них рассказывалось о животных. Не таких, как в пещерном городе, а тех, вымерших древних, в честь которых Ласка и другие петы получали клички. Книги завораживали, но Ласка их не любила: переворачивать пожелтевшие сухие страницы было страшно, будто и сама книга вот-вот исчезнет, а её именем назовут блёклое подобие.

Что Ласка по-настоящему любила в каверне Грира, так это ростовое зеркало. Конечно, пету не полагалось пялиться в хозяйское зеркало, поэтому Ласка могла глянуть на себя лишь украдкой, проходя мимо. Но сегодня ей было дозволено всласть полюбоваться своим отражением, чтобы примерить подарок Грира. Два чудесных полумесяца из красной эмали, оправленной в серебро, плавно качались в её ушах. Хозяин сделал ей подарок!

Конечно, Грир заботился о её нарядах и раньше, даже, несмотря на недовольство прочих обитателей дома Смелых людей, подбирал ей одежду так, чтобы та отдалённо напоминала человеческую. Но подарок сделал впервые.

Ласка огладила кончиком пальца прохладную красную эмаль, будто, с нежностью касаясь серёжек, она благодарит самого хозяина. Грир тоже казался довольным:

– Закрой глаза и повернись ко мне.

Он часто просил Ласку закрыть глаза, наверное, ему не нравились её радужки разных цветов. Она послушалась и повернулась в сторону хозяина, на голос, звучание которого мчалось вместе с кровью по её венам. И даже вот так, вслепую, Ласка ощущала свет его одобрения. Она могла бы вечно стоять с закрытыми глазами, слушать ровное дыхание Грира, но его заглушил шум шагов и разговора в коридоре.

– ... и я думаю, мне уже пора, – это говорила старшая сестра Грира. Ласка хорошо запомнила голос той, кого старалась избегать из-за оскорбительного сходства.

– Марлена, – а теперь ей отвечала мать, Ивон, – мы обсудим это потом. Сперва пусть решится с твоим братом.

Ласка без разрешения открыла глаза, когда обе женщины зашли в каверну хозяина. Она всегда удивлялась, насколько Ивон внешне отличалась от сына: невысокая, светловолосая, с плавным овалом лица и серыми глазами. Обращённый к ней голос Грира всегда был полон непривычной почтительной мягкости, слушая его, Ласка ощущала не страх, но что-то очень близкое к нему: человек, почитаемый ею за бога, почитает за бога кого-то другого.

Ласка отступила на крошечный шажок, надеясь остаться незаметной и для матери, и тем более для сестры Грира, но Марлена ринулась прямиком к ней. Лишь когда та приблизилась, Ласка рассмотрела её серьги – алые полумесяцы в серебре, только украшены не эмалью, а рубинами. Что-то зажглось в Марлене, то самое, что заставило Ласку бояться её ещё в зале триумвирата, единственную из всей толпы.

– Думаешь, тебе ничего за это не будет? – бросила Марлена в сторону Грира. – Думаешь, можешь заткнуть любого в этом доме, как и отец? Ты ещё не сел в кресло триумвиратора.

Она дёрнула серьги в ушах Ласки. Та вскрикнула от боли, а Марлена – от злости. Она сжала серьги в кулаке. Ласка была готова к тому, чтобы поймать украшения, когда те полетят в Грира. Но Марлена швырнула их в мать:

– Я выхожу замуж за Велдона!

Она плотно запахнулась в алую шаль и удалилась из комнаты. Ивон с несвойственной ей неловкостью подняла серьги и спрятала в карман.

– Ты дразнишь огонь.

Грир продолжал смотреть на кожаную портьеру, на её угасающие колебания, рождённые уходом сестры. Губы хозяина подрагивали, будто он мысленно посылал вслед Марлене целую заготовленную тираду. На Ласку, готовую разрыдаться – не от боли, от рвущей сердце обиды за потерянный подарок – хозяин даже не взглянул. Он никогда не обращал на неё внимания, если рядом была сестра.

Когда портьеры застыли, гася напоминание о присутствии Марлены, Грир повернулся к матери:

– Глупое совпадение, ты же знаешь, она только и ищет случая лишний раз меня обвинить.

– Мне жаль, что я не смогла помирить вас. Древние бы сказали, что вы как кошка с собакой, с самого детства... И вот к чему это привело. Подумай, брак может стать основой союза наших домов.

– А может и не стать, – Грир нервно сжимал кулаки, а потом неестественно прямо разгибал пальцы. – Я устраню его до объявления избранника, всё уже готово...

– Замужество Марлены даст привилегии вам обоим в случае избрания. Сейчас же ты должен не нападать, а обезопасить себя. Любые секреты, о которых, как ты думаешь, не подозревает никто, включая меня – от них не должно остаться никаких следов. Иначе Велдон узнает.

На мгновение, всего на мгновение, Ласка заметила страх Грира. Она видела такой в глазах петов, которых никак не хотели покупать, а потому пускали на мясо.

Ласка никогда не спрашивала у Грира ничего. Но сегодня молчать было сложнее обычного, ведь вокруг оказалось слишком много такого, чего раньше Ласке видеть не приходилось.

После освещённых каверн и длинных коридоров они оказались в анфиладе естественных подземных залов, тянувшихся в темноту один за другим. Их чёрное нутро было наполнено движущимися огнями фонарей и влажным липким звуком, который создаёт масса движущихся дышащих тел. Дышащих и поглощающих пищу.

– Это веганы? – Ласка знала, что они, но хотела услышать ответ Грира, его голос. Шевелящаяся животная масса, скрытая темнотой, источающая запахи, будто навалилась на Ласку.

Грир ничего не ответил. Мимо проехала телега с силосом. Возница, освещённый фонарём, почтительно приподнялся, заметив Грира. Впряжённые в телегу веганы даже не поняли, кого встретили. По пути возница разбрасывал растительный корм. Веганы вяло подтягивались к еде, брали в руки желтоватые стебли и затягивали молитву: "Я зивэ штоб еть..." Ласка поняла, что для них это был просто набор звуков, правильную очередность которых они не могли запомнить.

Ласке всё сложнее было не смотреть на них. Она придумывала им другие молитвы – те, что подходят живущим и умирающим в темноте. Представляла, что ощутит веган, попав в каверны людей. Ей стало казаться, что правы мудрые мужи, предрекающие, что через несколько столетий эти животные выродятся в тех, что были до конца света. В какой-то момент она поняла, что не видит перед собой спины Грира. Ласке показалось, что она задыхается, что запахи и звуки затекают ей в лёгкие. Она широко открыла рот и просипела имя хозяина. И тут же ощутила, что он взял её за руку, развернул в нужном направлении.

– Осталось немного.

Больше она не смотрела ни на что, кроме его силуэта. Вскоре веганы остались позади, и под ноги Ласке пролился свет. Она едва могла держать глаза открытыми. Но всё же сквозь застлавшие их слёзы разглядела в потолке несколько круглых странных ламп, ярче тех, что работали от гидроэлектростанции в недрах горы.

Грир натянул Ласке на голову какой-то плотный колпак. Глаза закрыли затемнённые стёкла.

– Слюдяные вставки в потолке, – он указал вверх, на лампы. – Их чистят наши рабочие, когда выходят на уборку кормовых. Этот свет – свет солнца.

Свет солнца... Кроме животных и Смелых людей, выращивающих кормовые культуры, никто и никогда его не видел. И вот свет солнца касается Ласки.

Грир помог ей полностью облачиться в защитный костюм из обработанной химикатами кожи, сам надел такой же, привязал к поясу металлический ящик с инструментами. Ласка удивилась тому, что хозяин сам выходит в поля, а тут он ещё зачем-то велел:

– Смотри внимательно и запоминай дорогу.

Перед ними распахнулись ворота. Ласка приготовилась к встрече с внешним миром, но за воротами оказалась маленькая каверна, по которой ходили работники в спецкостюмах и что-то распрыскивали на стены и пол. Грир сказал им:

– Это Ласка. Она будет называть свою кличку, а вы будете её выпускать.

Он взял её за шиворот и протащил сквозь последние двери.

И там на Ласку рухнуло небо. Даже затемнённые линзы в защитной маске не смогли скрыть, какое оно яркое, бескрайнее, невероятное. Ласка ощутила дрожь в ногах, голова закружилась. Но Грир держал крепко, не давая упасть.

Не сразу удалось ей оторвать взгляд от неба. Но когда удалось, голубой цвет сменился невиданным ранее многообразием зелёного. В кавернах и люди, и петы избегали этого несчастливого цвета. А здесь, во внешнем мире, он наползал со всех сторон. Казалось, что резные листья деревьев тянутся вниз, чтобы сжечь безумных двуногих, осмелившихся жить на их земле. Кислотно-яркие травы льнули к защитным костюмам, цеплялись за высокие сапоги. Казалось, ещё немного, и уронят в зелёную подушку под ногами, растворят в яде и поглотят.

– Там когда-то жили люди, – вдруг сказал Грир и показал вдаль.

Было трудно угадать здание в упавшем бетонном костяке, поглощённом мхами и лианами. Ласка мысленно наложила на него одну за другой картинки, которые петам показывали на лекциях по истории – не вышло.

– В юности я ходил туда. Но...

У Грира, похоже, тоже не вышло восстановить прошлое человечества внутри его поверженного скелета.

Они шли, и Ласка запоминала: мимо кустарника с ярко-жёлтыми шипами, с которых сочатся капли, мимо фиолетовых цветов с лепестками размером с её голову, мимо рощи деревьев, ветви которых колышутся даже без ветра...

– Сюда, – объявил Грир, дёрнул ручку металлического люка в земле, который Ласка, конечно, даже не увидела.

Они спустились внутрь. Привычная атмосфера подземного города – темнота и ограниченное пространство – сразу успокоили Ласку. Грир включил фонарик, прошёл в конец обваливающегося коридора и отпер дверь. Петли и проём перекосило, ему пришлось приложить немало усилий, чтобы отворить её.

– Справишься сама?

Ласка кивнула, вошла за ним. Луч фонаря пробежался по стенам, грудам битого кирпича на полу и остановился на скрюченной фигуре человека.

Точнее, петки. Когда она повернула лицо, Ласка узнала её. Любимица почившего триумвиратора, получавшая лакомые кусочки на пиршествах из рук хозяина. Как Ласка завидовала ей, находясь в питомнике... Почему её не съели с остальными? Зачем она Гриру?

Хозяин, тем временем, открыл пристёгнутую к поясу металлическую коробку, достал флягу с водой и еду, протянул петке. Та подползла, глядя на него с любовью.

После смерти триумвиратора, своего господина, она не должна так смотреть ни на кого. Быть не может, чтобы так привязалась к хозяйскому сыну. Просто физически не может быть!

– Я больше не приду. С ней не разговаривай, поняла?

Петка кивнула, и Грир с Лаской направились обратно в пещерный город.

– Еду будешь прятать в коробке, а если кто спросит – собираешь образцы для...

Грир вскрикнул и, вместе с ним, – Ласка. Она почувствовала, как жжёт колено, будто кипяток вылили, глянула – раны нет. А Грир топтал сапогом пышную траву, листья которой от ударов свивались в спирали, съёживались и превращались в плотный клубок.

– Даже через защиту, зараза... – Он вручил Ласке лопатку, поставил ящичек на землю. – Выкапывай. На этот раз и правда принесём из вылазки образец.

Ласка выполнила приказание, не прекращая смотреть на его колено. Боль была сильная, а дыру в костюме прожгло совсем крошечную.

– С тобой всё будет хорошо, Грир?

– Да, – бросил он, глядя в сторону железного люка в земле.

Марлена всем сердцем надеялась, что триумвиратором объявят Велдона. Не только потому, что стала его женой, пусть бы даже победил Каил... Лишь бы не Грир! Она не жалела и не простила его; если бы тайна принадлежала одному лишь братцу, Марлена вручила бы её Велдону, не раздумывая. Но это тайна могла похоронить весь дом Смелых людей. На такое можно пойти, только если не останется выбора. Только если изберут Грира. Таковы были условия их с Велдоном союза, и Марлена не сомневалась, что он эти условия примет. Если не ради своей давней влюблённости, то хотя бы ради собственной безопасности. Никто из кандидатов не боялся неглупого, но совершенно бесхитростного Каила, а вот Грира... Грир из дома Смелых людей обладал достаточной силой и влиянием, чтобы устранить Велдона, но ещё он был слишком предан матери, чтобы убить мужа её дочери. Даже сейчас, в Колизее, где взгляды всех людей прикованы к арене, Грир чаще смотрит на мать, чем на терзающих друг друга брутов.

Каверна Колизея уступала размерами разве что залу триумвирата. Она уходила вглубь ярусами балконов и заканчивалась круглой площадкой, где грызлись звери. Расположение балкона дома Сильных людей, хозяев Колизея, было самым лучшим. Марлена могла отчётливо видеть, как могучий брут зубами вырывает шматы плоти из жилистого и юркого противника, но при этом ей не приходилось вдыхать вонь животных. Впрочем, кому-то эта вонь нравилась. Сабина из дома Щедрых людей разве что не лизала воздух, напитанный потом и кровью. Кое-кто даже считал, что она спит с брутами. И не только она... Но Марлена не верила. Бруты – звери. С телами, похожими на обтянутую кожей груду камней, с неутолимым желанием убивать и жрать. Кто мог пожелать лечь с такими? Кто вообще мог пожелать лечь с животным? Марлена знала, кто...

Люди на балконах восторженно завопили. Громадный брут, наконец, свалил измотанного противника и пяткой превращал его лицо в окровавленный кусок мяса. Марлена не кричала вместе со всеми, не прянула к поручням балкона, когда победителю бросили награду. Ей хотелось просто узнать имя, имя нового триумвиратора. Узнать, что этим именем будет не "Грир".

– Смотри-ка, – Велдон тронул плечо жены. – Думал, её убили сразу же, как выволокли из зала.

Марлена проследила за его взглядом. Под ноги зверю с арены бросили немолодую петку, мать полукровки, которую тот собирался усадить за стол людей в зале триумвирата. Она попыталась отползти, но споткнулась о мёртвого брута, её рука заскользила по вмешанной в песок крови. Победитель бросился на неё сверху, дёрнул в стороны ноги. Мощная туша вдавила петку в песок  и вдалбливала всё глубже, глубже. Та даже не кричала. Может она  уже и не была живой. Умерла от ужаса, когда брут врезался в неё. Люди улюлюкали, и Марлена впервые с начала боёв влилась в общее торжество.

Так ей и надо, безмозглой суке! Захотела посидеть за столом людей, отведать их еду... Вот её место – быть объедками другого тупого животного. Петки не смеют садиться за стол людей. Не смеют ложиться в кровать с человеком! И ублюдок этой суки – он тоже не человек. И теперь, наконец, займёт положенное ему место – место животного в своём бывшем родовом доме. Марлена до побелевших костяшек впилась в каменные перила, она не заметила, как перестала жадно следить за брутом, жрущим куски сочащегося кровью мяса, и нашла глазами брата. Он не ликовал с остальными, ещё бы... Пусть знает. Именно так следует поступить с каждым, кто выдаёт себя за человека. С каждым!

Когда Велдон тронул её предплечье, Марлена ещё не успела согнать с лица злобный оскал, но он продолжал улыбаться. Как и всегда.

– Ну что, готова узнать, кто ты: жена триумвиратора или сестра триумвиратора?

Его голос звучал так беспечно... Ещё бы, ведь он знал, что так или иначе избранником станет он. Убийством ли, раскрытием ли семейной тайны... И Марлена поняла, что она обманула, едва ли не впервые в жизни обманула. Она его не полюбит. Могла бы полюбить того, влюблённого и открытого Велдона из детства, но не этого. Новый взрослый Велдон и сам-то её вряд ли уже любил. Ну и плевать, лишь бы не жить под одним сводом с Гриром и не видеть его триумвиратором.