Текст книги "Альтернативный солдат (СИ)"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

  – Полина Валериановна, вас в кабинет директора приглашают!

  В глазах вспыхивает огонь любопытства, укрытое тональным кремом лицо расплывается фальшивой улыбкой, розовые ушки топорщатся, как у юной бегемотихи. Полину нисколько не смутило внезапное появление чужого человека. Еще плотнее прижимается к молодому человеку, рука обвивает шею.

  – Сейчас идти или можно потом? – спрашивает она, глядя в окно.

  – Вам виднее, – еще шире улыбнулась санитарка, дверь захлопнулась подчеркнуто громко.

  – Вот видишь, теперь еще и дуры прибавились, – вздохнула Полина. – Надо идти.

  – Да … наверно, что-то срочное … – охрипшим голосом ответил Стас.

  Когда девушка вышла из комнаты, он вздохнул так, что жалюзи на окнах колыхнулись.

  Вырваться на «волю» удалось только в субботу вечером. Дабы побывка не сорвалась, пришлось упираться рогом всю неделю, не допускать ссор и конфликтов. Клыкова отпустила Стаса без вопросов. На этот раз он благоразумно не сообщил о прибытии друзьям и знакомым, поэтому спокойно проспал ночь. Воскресное утро выдалось ярким, солнечным и тихим. Зима решила передохнуть, наступление холодов остановилось. Улица залита светом, робкое тепло греет землю, на прогулку выбрались уличные коты и собаки. Свежий и бодрый, как колобок, Стас быстрым шагом идет к остановке. Нужный ему человек живет на другом конце города в частном доме, маршрутка доберется только за полчаса. Железная коробка на колесах с поэтическим названием «Газель» притормозила возле остановки ровно настолько, чтобы успеть впрыгнуть в салон. Раздвижная дверь с лязгом становится на место, будто выпавшая челюсть старика. «Водила» врубает передачу, автомобиль прыгает с такой прытью, словно за ним гонится падший трансформер. Стас по инерции пробегает в конец салона, разворачивается и мягко приземляется на свободное сиденье. Газель мчится, будто пожарная машина к горящему зданию Государственной Думы. Водитель давит педаль газа изо всей силы, руки мертвой хваткой держат руль, взгляд тверд и целеустремлен, как у строителя коммунизма. Самоуверенный дурак не понимает, что за спиной люди, которые вовсе не хотят умирать раньше срока. Наконец, одна женщина не выдерживает, салон маршрутки оглашает надрывный визг:

  – Что ж ты мчишься, ирод? Убить нас хочешь?

  Шофер был настолько увлечен скоростью, что не сразу сообразил, в чем дело. Женский крик он принял за визг тормозов. В глазах вспыхнул интерес, голова завертелась, словно радарная антенна, уши навострились в ожидании гулкого хлопка. Не обнаружив признаков катастрофы, шофер небрежно бросает через плечо:

  – Я от графика отстаю, терпи.

  Женщину фраза не убеждает, крики продолжаются, в маршрутке явно назревает скандал с вероятностью рукоприкладства. Стас упирается руками в спинку сиденья, пальцы крепко сжимают поручень, голова опускается. В таком положении больше шансов выжить при столкновении, поэтому именно так и надо ездить в наших маршрутках.

  Скромный кирпичный дом огорожен от улицы деревянным забором. Калитка не заперта. Стас толкает, входит во двор. За спиной раздается урчание, следует стук захлопнувшейся калитки. Стас оборачивается и вздрагивает – возле забора сидит крупный ушастый пес. Его было не видно за калиткой, зато теперь выход закрыт, псина хмуро глядит на незнакомца и один Бог знает, что у животного на уме. Отступать нельзя, но и к дому идти тоже опасно – зубастый сторож может счесть незнакомого человека врагом. Стас замирает на месте в неудобной позе – ноги полусогнуты, спина прямая, подбородок опущен. В голове вихрем проносятся мысли, одна другой фантастичнее, но ни одной умной. Стас теряется. Если бежать в дом, то успеть можно, но дверь-то наверняка заперта! Тогда песик оторвется по полной программе. Идти обратно – прямо ему в пасть. Лоб покрывается испариной, вдоль спины бегут противные струйки пота, в ушах появляется тихий перезвон – верный признак паники. Неожиданно пес зевает. Длинные клыки сверкают, словно кинжалы. Пасть захлопывается, розовый язык убирает слюни с нижней губы. У Стаса чуть отлегло от сердца. Он где-то слышал, что если собака зевает, она не злится. Ноги выпрямляются, звон в ушах пропадает, руки перестают дрожать. Тем временем псу наскучило рассматривать незнакомца и он решает познакомиться поближе. Мощные лапы легко поднимают массивное туловище. Пес подходит, громадная, как посылочный ящик, голова приближается. Стас с ужасом видит, что ростом пес ему едва ли не до пояса, то есть пасть, полная крокодильих зубов, находится как раз на уровне промежности. Холодея от понятного страха, Стас медленно сдвигает ладони. Когда мокрый нос пса тычется в пальцы, Стас застывает скульптурным изваянием. Со стороны он похож на гипсовую статую футболиста в штрафной площадке.

  – Есть кто дома? – раздается полустон-полукрик.

  Пес поднимает голову, собачьи глаза удивленно смотрят в лицо человеку. Стас старается как можно меньше шевелить губами – вдруг это не понравится собаке! – поэтому звуки получаются тягучие, словно теленок пытается говорить. Пес шумно выдыхает воздух и принимается обнюхивать незнакомца еще раз, тщательнее. Стас осмелел, позвал громче:

  – Хозяева!

  Дверь распахивается, на пороге появляется женщина в цветастом халате, поверх накинут желтый фартук.

  – Вам что надо, молодой человек? – спрашивает она, подозрительно сощурившись.

  – Я сотрудник интерната, в котором проживает Николай Кувалдин. Мне нужна его дочь, – отвечает Стас, потихоньку отступая от страшного пса. Собака, увидев хозяйку, виляет хвостом и вопросительно глядит в глаза, будто ожидая команды. Женщина оценивающе смотрит на Стаса, после секундного колебания машет рукой:

  – Джин, фу! Идите в дом.

  Пес тотчас теряет интерес к незнакомцу и бежит к хозяйке. Наверно подумал, что теперь этот парень будет сторожить дом. Лежать на земле под забором придется тоже ему.

  – На место, на место … на, ешь! – женщина достает сухарик из фартучного кармана, сует псу в пасть.

  Собака радостно хрустит угощением. Стас опасливо обходит животное, почти впрыгивает в дом.

  – Кто вы, что вам нужно? – спрашивает женщина.

  Из комнат в глубине дома доносится шум, радостные крики детей звенят в воздухе, с кухни тянет ароматом борща. В доме явно нет мужчин, но женщина без опаски смотрит на щуплую фигуру Стаса, в глазах только вялый интерес. Чувствуется, что хозяйку оторвали от дела и она хочет побыстрее разобраться с неожиданной помехой.

  – Меня зовут Станислав Куренков. Я работают в интернате для престарелых, где содерж … э-э … проживает Николай Кувалдин. Он ваш отец?

  – Да. И что? – с вызовом спрашивает женщина.

  Глаза сощурились, руки, до этого висевшие вдоль тела, упираются в бока.

  – Ну, вашему отцу плохо, – замялся Стас, – он все время молчит, смотрит в окно. К нему никто не приходит.

  – И что? – снова повторила женщина. – Вам-то какое дело?

  – Не знаю. Я всего лишь уборщик … э-э … временно работаю уборщиком и сторожем, – смутился Стас. – Мне его жалко. Я не понимаю, почему он один …

  – А-а, не понимаешь …

  Женщина вздохнула, на лице появилась снисходительная усмешка.

  – Разувайся, проходи в комнату, – сказала она и мотнула головой, указывая, куда идти. Стас послушно снимает обувь. Он уже сто раз пожалел, что пришел сюда, в чужую семью и теперь похоже, ему предстоит узнать то, что посторонним людям обычно не рассказывают. Мы ведь любим хвастаться успехами, а вот вытаскивать скелеты из шкафа никому не хочется. Разве что выдуманных и за большие деньги, как звезды шоу-бизнеса. Стас садится на диван, застеленный зеленым покрывалом – чтобы обшивка не портилась! – осматривается. В комнате царит тот беспорядок, который всегда бывает там, где есть маленькие дети. То есть вещи разбросаны где попало, валяются игрушки, в углу, возле шкафа пыжится горшок. Из-под неплотно уложенной крышки выбивается запах мочи. В соседней комнате, куда перебрались дети, шум и крик достигают крайних пределов, словно там проводится выездная сессия парламента, посвященная урезанию льгот народным избранникам.

  – А ну, тише там! – раздается окрик. Из детской не последовало никакой реакции. Женщина машет рукой, входит в комнату. Шум тотчас стихает. Через несколько секунд она возвращается. Вымытые руки блестят каплями воды, женщина неспешно вытирает ладони фартуком.

  – Получше работы не нашлось? – чуть насмешливо спрашивает она.

  – Я студент, подрабатываю по будущей специальности, – соврал Стас.

  – Ладно, студент … Меня зовут Евгения, ты наверно знаешь, раз искал. Муж есть, сейчас на работе. У меня двое детей, да вот еще соседка подкинула своих, надо срочно уйти куда-то по делам. Дом большой, места всем хватает, – сказала женщина.

  Руки давно просохли, пальцы продолжают бесцельно мять фартук, в глазах появляется тоска.

  – Не знаю, зачем мне этот разговор с чужим человеком? Ну, какое кому дело!

  Дочь Кувалдина скомкала фартук, потом, словно спохватившись, расправила, пальцы нервно прошлись по складкам.

  – У тебя есть отец? – неожиданно спросила она.

  – Конечно.

  – Нет, не в том смысле. Он живет с вами?

  – А-а, нет. Ушел, когда мне было десять лет.

  – Вот. А меня бросил в два года. Другую женщину полюбил, – с горькой иронией произнесла Евгения. – А чем моя мама не угодила? Та, другая, была на четырнадцать лет моложе, почти подросток. Мама долго забеременеть не могла, лечилась, по докторам ездила. Все деньги уходили на врачей этих бестолковых! А помогла бабка простая, в деревне фельдшером всю жизнь проработала. Уж не знаю, что там присоветовала, только у мамы появилась я. Родила хорошо, без осложнений, в декрет ушла. Только вот годы, что потратила на мужа да на лечение, даром не прошли. Постарела мама за десять лет, морщины появились, фигура оплыла от той дряни, которой доктора пичкали. А кобелям-то тело давай! В общем, бросил нас папаша, к другой ушел. Жили сами, бабушка с дедом помогали. А он, – кивнула Евгения куда-то в сторону, – жизнью наслаждался с молодой девкой. Работящий был мужик. Квартиру от завода дали, обустроил все сам, вкалывал днем у станка, ночью ремонт делал. Только вот девка та его не любила. Она деревенской была, хотела в городе жить. А самый простой способ – выйти замуж за городского парня и прописаться на его жилплощади! Она так и сделала. Когда все устроилось – новая квартира, мебель, ребенок в детсад пошел, начала гулять. Папаше-то моему к тому времени сороковник стукнул, условия работы сказались – на химкомбинате трудился. Одним словом, ни туда, ни сюда, только ладошкой похлопать может. Выставили его на улицу, так он к нам пришел … Ну, мама простила. Одной трудно жить. Дело даже не в деньгах. Сколько б не зарабатывала, в каком бы высоком кресле не сидела, если никому не нужна – жизни нет. А мама к тому времени уже начальником цеха стала, единственная женщина на весь завод, дом вот этот обустроила. Приняла она его. Вначале все было хорошо, а через пару лет или больше, не помню – пить начал. Он и раньше «опрокидывал» рюмку, две по выходным, праздникам. Как все. Но тут дома самогонный аппарат появился. Ладно бы сам хлебал, так он и мать приучил. Ну, сколько веревочке не виться, конец будет. Пришлось лечиться. Только мама все время срывалась. Из-за него! Одним словом, спилась она. А этому вшили «торпеду» и он каким-то чудом удержался. После смерти мамы я с отцом отношений не поддерживала. Вышла замуж, живу вот здесь. Отец какое-то время работал, потом ушел на пенсию по выслуге. Здоровья становится хуже, он давай ко мне проситься. Мол, буду с внуками нянчиться … А мне такой няньки не надо! – озлобленно произнесла женщина.

  Она замолчала. Было видно по лицу, что ей неприятен этот разговор, но в то же время чувствовалось, что наступает какое-то облегчение. Женщина словно освобождалась от тяжкого груза, который давил на нее долги годы, не позволяя дышать и жить. Стас сидел ни жив ни мертв, боялся пошевелиться и дышать старался в полсилы. Он и предположить не мог, что так получится. Думал, ну приду, спрошу, как дела. А вот не могли бы вы прийти в следующие выходные к нашему пациенту, он скучает и все такое … Бывает, заедает текучка – работа, дети, проблемы со здоровьем. Часто ли мы пишем письма старикам, бабушкам, дедушкам или престарелым родителям? Да никогда! Разве что позвоним на новый год или поздравим с днем рождения. Облом нам писаниной заниматься. Вот если бы ноутбук деду купить, да по скайпу или аське поболтать, это другое дело. А уж тащиться на другой конец города в интернат, да еще в воскресенье … Нет, надо детей в аквапарк отвести, самому искупаться, на других баб – или мужиков – посмотреть, себя показать. Еще в кино можно сходить, если фильмец путевый. Например, «Дневник нимфоманки». Все в цвете, крупным планом. А если на 3 D, то полный улет! Или просто валяться на диване перед телевизором с бутылкой пива и порцией поджаренных сосисок, просматривая все те же приключения нимфоманки. А старики, они же просить начнут. То очки новые купить, потому что на старые сел случайно и раздавил. То белье постирать, потому что машина сломалась, за ремонт дерут три цены да и вообще боязно связываться с чужими людьми, последнее время так много мошенников развелось и воров, каждый день по телевизору сообщают, как обманывают старых людей. Сходить в магазин, купить нужное лекарство, да просто поговорить с человеком, который заперт в четырех стенах! Нет, некогда. Есть дела поважнее, чем люди, которые истратили свою жизнь на тебя. Стас был уверен, что надо всего лишь напомнить дочери, что отец нуждается в общении с родным человеком. Она выберет время, придет, поговорит и все. Оказывается, не все так просто.

  – В суд обратился, мол, взрослые дети по закону обязаны содержать престарелых родителей, – горько усмехнулась Евгения. – Ну, районный суд стал на его сторону. А я обжаловала в городском. Помню, как смотрели на меня все – судья, секретарша … Злодейкой считали. И соседи, как узнали, что сужусь с собственным отцом, тоже морды поотворачивали. Им же не объяснишь! – почти выкрикнула она.

  – Одним словом, доказала я, что не могу. Дети, работа … Еще на лапу дала, кому надо. Постановили организовать уход на дому при помощи приходящей сиделки. Только кому это надо? Сиделке надо хорошо платить или квартиру отписать. В общем, предложила в интернат убираться по добру, по здорову. Он кочевряжился, жалобы писал, да все без толку. Суд решение вынес, обжаловать его выше никакого терпения и денег не хватит. Ушел в интернат. А мне и ладно. И квартира его мне не нужна, я и не хожу туда.

  Женщина еще раз вытерла фартуком чистые руки, вздохнула.

  – Разные они, родители-то …

  – Я разговаривал с вашим отцом. Он ничего не сказал о том, что уходил от вас, – осторожно сказал Стас. – Работал пятнадцать лет на вредном производстве ради квартиры.

  – Ну да, для девки своей! – вскинулась женщина. – Она отсудила у него почти все, только комната осталась в коммуналке.

  – А говорят, квартира, – удивился Стас.

  – Да врут, не знают ничего!

  – Не мое дело судить вас, – неуверенно произнес Стас. – Но можно хоть раз сходить к нему. Он и так уже наказан … ну, хуже некуда. Знаете, интернат это такое заведение … даже не знаю, как объяснить. Не тюрьма, но …

  – Очень похоже. Если не хуже, – с усмешкой продолжила женщина. – И тюрьма, и дом престарелых – это наказание за неправильную жизнь. Ты еще молодой, не поймешь этого. Думаешь, преступление – это когда украл или убил?

  Женщина встала, из груди вырвался тяжелый вздох. Детские крики в соседней комнате усилились, появились нотки нешуточного возмущения. Евгения с беспокойством оглянулась. Стас понял, что пора уходить.

  – Ну, я пошел. Спасибо, что выслушали.

  – Ага, иди. Я, может быть, зайду к вам, посмотрю на отца. Только не знаю, когда, – рассеянно ответила Евгения.

  Было видно по лицу, что мысленно она уже там, в детской, решает большой конфликт маленьких людей. И на кухню еще надо, приготовить на всех …

  Стас вернулся домой засветло. Тусклое зимнее солнце освещает замерзающую ноябрьским вечером землю, словно загаженная мухами лампочка. Нечеткие тени деревьев расплываются по стылой траве, кусты похожи скелеты инопланетных чудовищ, на тонких ветках леденеют капли утреннего дождя. Идти никуда не хочется. Телефон Стас отключил. На столе мерцает индикатор ноутбука, приглашая зайти на скайп поболтать с подругами. Телевизор блестит полированной мордой, в погасшем экране отражается шкаф, диван и сам Стас, сидящий в кресле. В доме тихо, если не считать далекого бурчания перфоратора – тремя этажами выше кому-то неймется делать ремонт на ночь глядя. Счастливая матушка на днях вернулась с отпуска, вся загорелая и знойная. Сидеть дома, само собой разумеется, не пожелала. «Улетела» к подруге хвастаться настоящим загаром и приобретенными по дешевке безделушками с претензиями на драгоценности. Провести вечер дома, с сыном не захотела. Стас раньше не осуждал мать за достаточно свободный образ жизни. Нельзя же ставить крест на личной жизни только потому, что у тебя взрослые дети. В конце концов, Стас тоже предпочитал болтаться по дискотекам и ночным клубам вместо посиделок на кухне за чашкой чая с матушкой. Но сегодня, после разговора с дочерью Николая, почувствовал себя … ну, трудно объяснить. Словно бы выпал из мчащегося вагона и оказался посреди степи, ночью, один … Отполированные тысячами колес железные полосы дороги холодно сверкают ледяными искорками при свете луны, тихо шуршат ветви придорожных кустов, пространство вокруг скрыто черной мглой. Ночь, тишина и ты. Унеслась вдаль яркая, веселая жизнь, твое место занял другой. Он радуется, этот счастливчик, не подозревая, что срок отмерен, время неумолимо отсчитывает мгновения и однажды он тоже окажется в пустоте. Слабый, беззащитный, испуганный … Догнать поезд жизни нет сил, отойти от проложенного пути страшно. Остается только плестись по шпалам в тщетной надежде, что кто ни будь подберет и все будет как прежде. Что бы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, Стас берет пульт, палец давит первую попавшуюся кнопку. Черный экран с готовностью вспыхивает яркими балаганными красками, из динамиков выплескивается натужно-веселая песенка. Очередные «поющие трусы» кричат в микрофон про любовь и счастье, что-то вытрясывают из ягодиц и грудей. Идя навстречу пожеланиям слабовидящих зрителей, часто наклоняются задом и передом. Интересно, что сейчас делают мои старики? – подумал Стас. «Своими» он называл обитателей четвертой палаты. Тоже, наверно, смотрят этот вот «субботний вечер», жалкую пародию на старый «Голубой огонек». Стас как-то видел эту передачу по каналу Ретро. Тоже не подарок была, задалбывали своим бормотанием передовики производства, всякие доярки, трактористы и прочие ударники. Но там хотя бы не было пошлости, жлобской вульгарности и откровенного эксгибиционизма. Глядя на полуголых певичек, так и кажется, что все они страдают бешенством матки в особо тяжелой разновидности.

  Палец нажимает следующую кнопку, разноцветный балаган исчезает, вопли обрываются, словно фанатики-террористы перерезали горло сразу всем «орущим трусам». Так бы на самом деле! Экран расцветает зеленым и голубым цветом, появляются джунгли, их сменяет саванна, по которой бродят громадные двуногие ящерицы. Твари размером с карьерный экскаватор дерутся друг с другом, орут, как бешеные паровозы, от стереофонического рева стены вздрагивают. «Уж лучше это, из жизни динозавров, – подумал Стас. – От попсовой дряни дебилом станешь»!

  Удивительно, как много людей с удовольствием поглощают – иначе не назвать! – продукты примитивной культурки. Жрут, и не давятся! Увлечение начинается в раннем подростковом возрасте. Там, в безмятежном детстве, это простительно, человек только начинает взрослеть, однако все имеет начало и конец, стадии развития накладываются одна на другую, мыслящее существо растет. Увы, большая часть людей останавливается там, в детстве. То есть физические процессы продолжаются, организм растет, матереет, потом стареет, а вот душа или дух или … словом, то, что составляет сущность человека, созданного по образу и подобию Бога, не развивается. Похожа на надутый до половины воздушный шарик. Вроде объем есть, в руки взять можно, но какой-то он мягкий, вялый, маленький и немудрящий. Дети такие шары выбрасывают за ненадобностью или просят папу надуть как следует. Посмотрите, как много вокруг постаревших малышей! И не важно, какой высоты и ответственности должность занимает ребенок, сколько у него жен, детей или мужей, какие дипломы и ученые степени имеет. Он дите, всего лишь научившееся вести себя по-взрослому. Потому так много вокруг глупости и несправедливости, необъяснимой – то есть детской! – жестокости и эгоизма. Именно такие вот дитятки, пробравшись на царский трон, затевают никому ненужные войны, разоряют собственную страну, приводят нацию к катастрофе, а жадные до денег и чинов историки выдумывают идиотские теории про заговоры жидомасонов, классовые противоречия или планетарное правительство подпольных миллиардеров. Слава Богу, нашлись умные головы и придумали ядерное оружие. Упершись голой жопой в атомную бомбу, не расшалишься и поневоле начнешь взрослеть!

  Тем временем телевизионная драка динозавров достигает кульминации, надсадный рев чудовищ стихает. Звучит нежная музыка, вкрадчивый голос диктора сообщает, что в продаже вот-вот появятся новые, необыкновенные прокладки с крылышками улучшенной конструкции. Стас вздрагивает, он настолько погрузился в мысли, что перестал видеть и слышать окружающее. Плюс ко всему телефон разразился заливистой трелью звонка – Стас не любил мелодии – и заурчал, как злобный кот. Ругаясь в полголоса, Стас давит пульт, телевизор немеет. На экране телефона высвечивается номер абонента, имя и маленький букетик роз. Это условный символ знакомой девушки, означает – я готова на все!

  – Иди ты … – хмуро бормочет Стас и отключает телефон. Настроения развлекаться с глупой телкой нет абсолютно. Реклама кончилась, на экране топчутся динозавры, но включать звук не хочется. «Интересно, а где мой отец? – подумал Стас. – Должен же быть у меня папа. Куда он подевался? Геройски погибший летчик испытатель, что ли? Иль боец невидимого фронта? Матушка ничего не рассказывала о нем». Мать действительно избегала разговоров об отце Стаса. А он не очень-то и спрашивал. Ну, нет и не надо, у многих семьи неполные. Стас взглянул на часы – половина одиннадцатого. Надо бы ложиться спать, но сон не идет. Поток мыслей опять возвращается к старикам, осужденных судьбой на пожизненное проживание в интернате.

  Так ли? Некоторые утверждают, что судьбы нет, мы сами делаем свою жизнь. Ошибаются и те, и другие. Судьба или суд Божий это как общее направление движения. Ты словно идешь по широкой дороге. Можно взять правее, левее, шагать посередине. Только вот остановиться нельзя и невозможно вернуться назад – дорога движется тоже. Даже если упадешь на жесткий асфальт и ладони закроют уши, а веки сожмутся до рези в глазах и появятся красные круги на черном, все равно понесет тебя в неизвестное. И обратно не беги, дорога быстрее. Так что лучше тебе идти вперед. Все знают – что посеешь, то и пожнешь. И сеют, не понимая, что за саженцами надо ухаживать, иначе вырастает чудовище. Чего ждет старая мать, если вся жизнь прошла в пьяном дыму? На что надеется пожилой отец, бросивший детей именно тогда, когда они особенно нуждались в помощи и защите? Верно, есть закон, обязывающий взрослых детей заботится о престарелых родителях. Но не зря говорится – закон что дышло, куда повернешь, то и вышло. Вот и поворачивают … Интернатов для престарелых людей в нашей стране много, они переполнены, от того условия содержания ужасны. Но так же много и приютов для сирот и условия в них мало чем отличаются. У многих стариков есть взрослые и вполне обеспеченные дети. У сирот тоже есть папы и мамы.

  Домофон орет, словно испуганная лягушка. Стас вздрагивает, сердитый взгляд останавливается на пластиковой коробочке, что злобно мигает красным глазом и гадко квакает. «Зараза, надо скинуть с телефона что ни будь приличное. Эта мерзота достала визгом»! – подумал Стас.

  – Кто? – спросил он в трубку.

  – Это я, Стасик, открывай, – раздался мамин голос.

  Стас нажимает кнопку, по привычке открывает дверь квартиры. Он всегда так делал, когда мама возвращалась с работы. На лестничной площадке постоянно темно. Какой-то урод тырит лампочки на следующий день, как их установят. Дворник махнул рукой, жильцам нет дела, поэтому на площадке только естественное дневное освещение. Вой лифта обрывается, с лязгом расползаются двери, темноту режет напополам прямоугольник тусклого света. Появляется мама. В руках громадный букет, на лице улыбка.

  – Сегодня праздник, мама?

  – У сотрудницы день рождения, отмечали.

  – А цветы тебе?

  – Их было так много, что досталось всем. Поставь пожалуйста в вазу.

  Стас принял букет, цветочный запах плеснул в лицо душистой волной, в носу защекотало и Стас с трудом удержался, чтобы не чихнуть.

  – Как у тебя дела? Как твоя служба? – спросила мама.

  – Ничего. Ужинать будешь?

  – Спасибо, нет. Я так наелась торта, что с завтрашнего дня сажусь на самую строгую диету, – трагическим голосом произнесла мама.

  – Так то завтра …

  – Не смей искушать меня! – притворно сердится мать.

  Она подошла ближе, посмотрела в глаза.

  – Тебя что-то беспокоит. Трудно там, в этом интернате? Может быть, надо было все-таки идти в армию? Всего год.

  – Да ладно, поздно уже что-либо менять, – махнул рукой Стас. – Просто … ну, невеселое это место, интернат для престарелых. Настоящий клуб одиноких сердец сержанта Пеппера.

  Мама села в кресло, щелкнул выключатель, свет торшера упал на лицо и сразу стало видно, как постарела мама – появились мешки под глазами, выступили морщины по углам рта.

  – Битлз пели о другом одиночестве, – тихо сказала она. – Там была надежда. А в жизни все по-другому.

  – Ты давно видела папу?

  – Несколько лет назад. Случайно встретились в супермаркете.

  – И что?

  – Ничего. Кивнули друг другу и пошли по своим делам.

  – Кто он?

  – Ты имеешь в виду, кем работает? В милиции или что-то в этом роде … Ему всегда нравилось искать, ловить и не пущщать.

  – Почему вы разошлись.

  – Из-за статистики, – горько улыбнулась мама.

  – Что? Причем здесь статистика? – удивился Стас.

  – Женщин в стране больше, чем мужчин, вот причем. Встретил моложе, красивее и ушел к ней. У мужчин есть выбор.

  – Так он женат … ты не говорила об этом.

  Мама вздохнула.

  – А зачем? Что это меняет?

  – Ну … – пожимает плечами Стас.

  «А действительно, что меняет»? – подумал он.

  Многое! Рушатся детские мечты, что папа не ушел к другой женщине, а живет в одиночестве. Горько сожалеет, кается, хочет вернуться домой, но не решается попросить прощения. Мама ведь строгая, может не простить. Вот бы разыскать его и все объяснить! Многие дети живут с такими мыслями, не в силах понять, что отец просто вычеркнул их из своей жизни. Дети растут, взрослеют, раны затягиваются. Но душевные травмы имеют свойство не рубцеваться. Они все время кровоточат. И если встретится на пути тот, кто предал, пощады не будет!

  – Расскажи что нибудь о нем.

  Мама недовольно пожимает плечами, на лице появилась гримаса недовольства:

  – А что рассказывать … Познакомились в институте. Я только поступила, он был на третьем курсе. Поженились на четвертом и я сразу ушла в академический отпуск из-за тебя, – улыбнулась мама. – Отец твой уже работал, жили на его зарплату в общежитии. Потом …

  – Что он за человек, мама? – перебил Стас. – Я знаю только его имя.

  – Да, ты Константинович. Что за человек? Ты похож на него и внешностью и характером. Ну, это естественно …

  Мама замолчала. Было видно, что ей неприятен разговор, взгляд скользит по комнате, перебегая с предмета на предмет, словно разыскивая что ни будь такое, что позволит сменить тему.

  – Мама! – тихонько позвал Стас.

  – Мы расстались с твоим отцом еще до твоего рождения, – глухим голосом ответила мать. – Я была беременна тобой, а у него уже была другая. Я только потом узнала об этом. Успевал на два фронта, – горько усмехнулась мама. Немного помолчала, произнесла: – Та оказалась лучше.

  Мать встала, подошла к окну. Из распахнутой форточки хлынул стылый воздух, по ногам прошла волна холода. Щелкает замок сумки, в руках появляется пачка сигарет, вспыхивает огонек зажигалки. По комнате ползет табачный дым пополам с запахом зимы – за окном идет снег.

  – Мам, ты знаешь, что курить вредно? – попробовал пошутить Стас.

  – Знаю. Кофе пить вредно, чипсы плохие, автомобили отравляют воздух, которым мы дышим … Говорят, что жизнь это дорога к смерти. Если так, то какая разница?

  Стас не курил уже очень долго, с позавчерашнего дня – дал себе слово бросить гадкую привычку. Сейчас так захотелось подымить! Но в присутствии матери не решился. Ему и раньше было неудобно курить при матери – ну вот стеснялся почему-то! – а сейчас тем более не станет. Не разрешает что-то внутри.

  – А что было потом?

  – С тобой нянчилась. Как твоя бабушка говорила: сраньки выносила, пеленки стирала. На памперсы денег не было. Когда подрос, сдала в ясли. Надо же было институт окончить. А дальше проще. Девчонки с общежития помогали, родители … Так вот и вырастила.

  – А почему еще раз замуж не вышла? Ты ведь красивая.

  – Женихи мои тебе не нравились, – усмехнулась мама.

  Недокуренная сигарета летит в форточку, красный огонек описывает полукруг, по крутой дуге падает на асфальт и разлетается микроскопическим фейерверком.

  – Ладно, хватит разговоров на сегодня. Тебе завтра рано вставать, мне тоже на работу. Спокойной ночи.

  Мама ушла, плотно притворив за собой дверь. Стас сидит в полутьме, комната слабо освещена торшером, из-за неплотно закрытой форточки тянет холодом. Последняя фраза мамы про женихов все объяснила. Только сейчас Стас понял, почему все эти годы мама оставалась одна, хотя возможность создать новую семью была и не раз. Как и многие женщины, оказавшиеся один на один с житейскими проблемами, она отдала всю любовь ребенку. Любое событие, любой мужчина рассматривается такими женщинами через призму отношений с единственным чадом. Отношения с мужчиной строятся по принципу – ты полюбишь моего ребенка, я полюблю тебя. Только так и никак иначе. И если пятилетний малыш заявит, что ему этот дяденька не нравится – все, кандидат в мужья безжалостно изгоняется. При этом совершенно не важно, по какой причине не понравился – игрушка не такая или сделал – совершенно справедливо! – замечание за неряшливость. Как малыш сказал, так и будет. Несмышленый карапуз превращается в домашнего диктатора, тирана, чья власть не ограничена ничем. Нет, его заставляют кушать и вовремя ложиться спать, но в главном, в том, что составляет смысл жизни любой женщины, он властвует безраздельно. Трудно осуждать мать за любовь, но! В этой жизни за все надо платить. И за любовь тоже. Особенно за неразумную. Незаметно пройдут годы, ребенок вырастет. А каждый ли сын или дочь по достоинству оценят жертву матери? Не скажет ли: « Тебя никто не просил сидеть дома. Надо было устраивать личную жизнь, когда была возможность. А сейчас в мои дела не лезь»! Бывает и совершенно по-другому. Малолетний тиран как-то незаметно перерождается в раба, а любящая мама в деспота, который решает все – где учиться, с кем встречаться, какого цвета покупать носки. Взрослый мужчина превращается в маменькиного сынка, который не мыслит себя без опеки родительницы, боится жизни и во всем полагается на мнение мамы. В итоге страдают все.