Текст книги "Слуга царю..."

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Михаил Семенович горделиво оглядел сотни лиц, внимавших его выступлению. Не часто удавалось повитийствовать вот так, при гробовой тишине в зале. Видимо, демонстративный разгон демонстрации властями (экий каламбур получился!) затронул за живое всех без исключения парламентариев.

Собственно говоря, ничего особенно страшного или даже вопиющего не случилось: отряды полиции в полной боевой экипировке – с прозрачными щитами, резиновыми дубинками и в противогазах на случай применения слезоточивого газа – преградили путь колонне думцев на Фурштатской, не доходя Литейного. Пока сбившиеся словно овцы без пастуха парламентарии пытались составить единое мнение относительно неожиданного препятствия (демонстрация была согласована на самом высоком уровне загодя), с тыла, со стороны Воскресенского проспекта, подтянулись две сотни верховых казаков, настроенных более чем решительно…

Да, кое-кого в давке помяли. Некоторые, как, например, глава Либеральной партии Иосиф Абрамович Горенштейн, его вечный соперник и оппонент конституционный монархист Иван Николаевич Рылов и еще два с небольшим десятка их соратников, попытавшихся качать права, попали в участок, правда, ненадолго. Лидеру Партии национальных меньшинств бессарабцу Иону Попеску, пытавшемуся со своими последователями просочиться сквозь оцепление проходными дворами, патриотически настроенные обыватели вульгарно начистили рыло, приняв за цыгана, которым он, кстати, по паспорту и числился…

Настораживало другое: никто со стороны власть предержащих даже не попытался придать случившемуся хоть какую-нибудь видимость пристойности, не то чтобы извиниться. Более того, утром в Думу прибыл дворцовый фельдъегерь, невозмутимо вручивший секретарю высочайший указ, запрещавший до особого распоряжения любые собрания, митинги и демонстрации, за исключением крестных ходов и погребальных шествий. Парламенту милостиво разрешалось продолжать заседания, но не выходя за пределы Таврической площади. Под издевательской бумагой, составленной по всей форме от лица ее величества, возвещая возвращение во власть светлейшего, красовалась известная всем размашистая, с брызгами чернил, подпись…

Михаил Семенович очнулся от минутной задумчивости и продолжил с удвоенным напором:

– Мы все как один, решительно отбросив межпартийные и межфракционные разногласия, должны сплотиться для отпора наглой и беспардонной политике…

– Как это «сплотиться»? – раздался недоуменный вопрос из стана социал-демократов. – Как это, позвольте, отбросить разногласия? Чтобы мы, скажем, сплотились с этими националистами?..

Соломон Моисеевич Кляйнерт, представляя собой живое воплощение недоверия, поднялся со своего места и вперил в председателя тощий пальчик с обгрызенным ногтем.

– А ты помолчал бы…довская морда, пся крев! – тут же откликнулись поляки, как истинные оппоненты всех и вся давно и прочно оккупировавшие галерку. – Чья бы корова мычала!..

– Правильно!.. Негодяи!.. Бей их!..– раздалось отовсюду.

Все. На трогательном единении всех здоровых политических сил перед лицом наступающей реакции, щерившей свою рыжую физиономию с Дворцовой площади, можно было, как и всегда в подобных случаях, ставить жирный крест…

14

Гурии так и не успели дотронуться своими нежными полупрозрачными пальчиками до изнывающего в томлении Фарук-аги…

Приглушенный переборками грохот выстрелов и гортанный боевой клич разом заставил его спуститься с заоблачных высот на грешную землю. Еще не успев до конца осознать реальность, его окружающую, бравый капитан ощутил, что левая ладонь сжимает рукоять верного ятагана, а в правую Идрис, уже успевший вооружиться устрашающего вида скимитаром, всовывает рукоять заморской новинки – шестизарядного револьвера.

«Неужели Мустафа, шайтан его задери, обос…! – пронеслось в голове Фарук-аги. – Пленники вырвались? Подкрался абхазский корсар? Разберемся!..»

* * *

Завидев вонючего темнолицего мертвеца, показавшегося из люка, матросы, повинуясь естественной человеческой брезгливости, отступили и, конечно, не так старательно целились в выползших следом за ним двоих невольников, растерянно щурившихся на вечернее солнце, нижним краем уже коснувшееся воды. На то, что руки членов «похоронной команды» свободны от оков, никто внимания не обратил: всех больше заботило, как бы не оказаться с подветренной стороны от «чумного» трупа. Невнимательность им дорого стоила…

Едва почувствовав босыми ступнями (он предусмотрительно разулся еще в трюме) доски палубы, Владимир ракетой рванулся вперед, в перекате свалив с ног сразу троих конвоиров, а четвертого достав своим импровизированным кастетом куда-то в живот, как он надеялся, в печень, и, не дав барахтавшимся матросам опомниться, тут же завладел абордажной саблей одного из них, сразу пустив ее в ход… Откуда-то слева раздался запоздалый выстрел, но пуля только опасно зыкнула возле виска, не причинив никакого вреда.

«Ох и неудобны же эти однозарядные винтовки, – пронеслось в голове Бекбулатова, ловким ударом снизу не давшего неудачнику перезарядить свой „самопал“. – Особенно в ближнем бою…»

Хотя с того момента, как он очутился на палубе, прошли всего какие-то секунды, лицо, руки и одежда Владимира уже были сплошь залиты чужой горячей кровью. Все его цивилизованное существо вопило о недопустимости подобного, но штаб-ротмистр намеренно дал дремучему варвару, обычно ютившемуся где-то на задворках сознания, мстительно запихать своего соперника в только что оставленный закуток и развернуться вовсю. В данный момент его занимало только одно: не зарубить случаем кого-нибудь из своих товарищей по несчастью, лица которых он так и не смог толком разглядеть в темноте, теперь кишащих повсюду, размахивая трофейным оружием и пугая морских обитателей в радиусе морской мили воинственными воплями. Равно не улыбалось ему самому попасть под «дружественный» клинок.

На то, чтобы очистить палубу, ушло чуть больше пяти минут, причем обороняющиеся матросы успели выстрелить всего два раза, к счастью никого не задев. Судя по выкрикам, доносившимся с юта, куда выходил люк матросского кубрика, разъяренные горцы завершали разгром неприятеля в его логове, и Бекбулатов смог наконец с горем пополам стереть с лица кровь и пот.

Зрелище, которое представляла собой палуба, явно предназначалось не для слабонервных.

Повсюду в лужах крови валялись тела матросов, кое-где еще проявляющие признаки жизни, но в большинстве неподвижные. Увы, они были не одиноки на этом театре смерти: бывалые морские волки, ходившие по краешку не первый год, явно владели холодным оружием лучше, чем огнестрельным… У подветренного борта, с торчащим из спины окровавленным острием, лежал, подмяв под себя врага, старый Мовсар, и после смерти продолжавший сжимать его горло мертвой хваткой…

– Бедный старик…

Ашот, опровергая своим видом басни о миролюбии своих соплеменников, картинно опирался на длинный тесак, зажимая свободной рукой кровоточащее бедро.

– Вы ранены? – Владимиру пришлось приложить усилие, чтобы оторвать окровавленную ладонь юноши от раны. – Присядьте, я попробую вас перевязать…

– Пустяки! – Пребывающий в хорошо знакомом штаб-ротмистру боевом запале молодой армянин, видимо, пока почти не чувствовал боли. – Царапина… Лучше займитесь капитаном: он, похоже, в своей каюте на корме…

Едва произнеся эти слова, Ашот мешком осел на палубу, внезапно лишившись чувств.

Разорвав пропитанную кровью штанину шаровар негоцианта, Бекбулатов убедился, что рана, несмотря на величину и обилие крови, не опасна, и с легким сердцем сдал его с рук на руки опасливо выбирающимся из трюма «мирным» невольникам, в числе которых, естественно, был и Войцех, находящийся на грани обморока.

В кормовой части «Роксоланы» и в самом деле царила подозрительная тишина. Несомненно, Фарук-ага, не производящий впечатления глухого, отлично слышал выстрелы и вопли и имел достаточно времени, чтобы забаррикадироваться в каюте. Вот бы еще выяснить, сколько с ним людей и, главное, как они вооружены…

– Ашот, дорогой, – обратился Владимир к смертельно бледному армянину, пришедшему в себя и теперь болезненно кривящемуся, так как лапам перевязывавшего его горца, похоже, было более привычно лишать жизни, чем оказывать помощь. – Спроси, остался ли в живых хоть кто-нибудь из матросов.

Страдалец, по белому в синеву лицу которого градом катился пот, кивнул и принялся что-то втолковывать своему мучителю. Тот закивал головой и затараторил, перебив его на первых же словах.

– Он говорит, что люди гор никогда не добивают поверженного врага, – принялся переводить юноша, зрачки которого опасно плыли, показывая готовность последнего снова удалиться в Страну Забвения. – Считая это недостойным мужчины…

– Пожалуйста, покороче, – попросил Бекбулатов, небезосновательно опасаясь, что повторный обморок будет не столь коротким: болевой шок явно проходил и раненый балансировал на грани забытья.

– В плен захвачено пять или шесть человек… – прошептал храбрый армянин, отключаясь.

– Войцех, – распорядился штаб-ротмистр. – Помоги нашему другу отнести раненого вниз и разыщи для него чего-нибудь укрепляющего. Вина там или водки… Только сам: ни-ни!

– Слушаюсь, командир! – Пшимановский несколько повеселел при мысли, что ему не придется находиться на залитой кровью палубе среди мертвых и умирающих.

Вручив заряженные винтовки перемазанным кровью горцам, Владимир на пальцах втолковал им, чтобы не спускали глаз с люка, ведущего в кормовые помещения, и скрепя сердце отправился на ют «допрашивать» пленных, в основном полагаясь на тот же «язык», так как насчет своего владения местной «мовой» даже не заблуждался.

«Моряки все-таки, – думал он, спускаясь по крутой скрипучей лестнице, помнится, у водоплавающего люда именуемой трапом, в душную клетушку, мало чем отличающуюся от невольничьего трюма. – Свет повидали… Может, кто-нибудь из них понимает европейские языки? В конце концов, попробуем на пальцах…»

* * *

– Капитан Фарук! Отзовитесь!…

«Что-то знаком мне этот голос! – подумал Фаук-ага, притаившийся за баррикадой из дивана, сундуков, кресла и прочей мебели, загромождающей дверь капитанской каюты. – Чертов „пассажир“, не иначе!»

Да-а… Похоже себе на беду позарился он, старый прожженный работорговец, на эту залетную птичку. Как бы птичка не заклевала охотника… Но рано отчаиваться.

Слава Аллаху всемогущему, Фарук-ага не был чужд новых веяний техники и кроме револьвера обзавелся другой чудо-новинкой – радио. Сейчас верный Идрис, не покладая рук, стучал ключом, раз за разом выдавая в эфир сигнал бедствия. Если где-то рядом (а до пролива Йолишке[34]34
  Йолишке (Чочка) – Керченский пролив (турецк.).


[Закрыть] и турецкой крепости, закрывающей проход из Азовского моря в Черное рукой подать) окажется военный корабль, то он, конечно, придет на помощь. Работорговля? Какая еще работорговля? Пираты напали на мирное торговое судно, перебили команду… Выкрутимся, не впервой! Денег, слава Аллаху, полная шкатулка в тайнике. И связи кое-какие есть… Лишь бы продержаться до подхода помощи.

– Капитан Фарук! Вы меня слышите?

Экий вы неугомонный, господин Бекбулат…

– Слышу. Ну и что?..

– Сдавайтесь, господин капитан. Выходите, так сказать, с поднятыми руками.

– А если не выйду?

– Ваша команда частично пленена, частично… Скажем, уничтожена. У вас остался всего один человек – ваш слуга.

– Ну и что?

– Численный перевес на нашей стороне. Сдавайтесь. Гарантирую вам…

– Себе гарантируй! Через час тут будет сторожевой корабль, и тогда проверим, кто, что и кому гарантирует!..

* * *

– … Через час тут будет сторожевой корабль и тогда проверим, кто, что и кому гарантирует!..– донеслось из капитанской каюты.

Что-то чересчур он самоуверенно себя ведет. Может, действительно ждет подмоги? Каким образом?

– Господин Мустафа, – обратился Владимир к несколько полинявшему толстяку, выковырнутому с большими трудами из камбуза (каким образом такая туша втиснулась в наполовину пустой ларь с мукой – одному богу известно), которого, приставив к горлу кривой кинжал, держали под белы рученьки два страховидных окровавленных горца. – А нет ли у вашего господина какого-нибудь средства связи с берегом?

Чем черт не шутит, что-то там Мишка Королев рассказывал про чудо здешней техники, напоминающее детекторный приемник. Может быть, турки дальше запорожцев ушли в технологическом плане и сейчас из капитанской каюты на весь свет несется: «SOS… SOS… SOS…»

– Какой такой господин? – перетрусивший помощник капитана почему-то начал изъясняться на ломаном немецком, хотя еще несколько минут назад тараторил вполне грамотно. – Шайтан, собак, не господин! Рабовладелец! Преступник!..

– Ну мы еще разберемся, кто из вас больший преступник, – туманно пообещал Бекбулатов и заорал: – Есть связь с берегом или нет, подонок?!

– Есть, есть!..– испуганно закивал толстяк, на глазах становясь раза в полтора меньше оригинального размера, так, что удивленному горцу пришлось передвинуть кинжал, чтобы снова приблизить его к горлу пленника. – Такой маленький штучка с проводами… Стучишь железка, она пищит, а далеко-далеко из такой же слышно…

Так и есть – радио…

Владимир и сам теперь видел тонкую, тянущуюся из отверстия над дверью капитанской каюты к грот-мачте[35]35
  Грот-мачта – кормовая мачта двухмачтового парусного судна.


[Закрыть] проволоку, на которую сначала не обратил никакого внимания. Обрезать ее было секундным делом, но сколько турецких и крымских кораблей уже успели поймать призыв Фарука о помощи? Похоже, на нейтрализацию засевшего в своей берлоге главаря остаются считаные минуты.

– Что, Фарук-ага, не работает радио, а? – поинтересовался он, чтобы по звуку голоса определить, далеко ли от двери находится капитан.

Дверь, конечно, забаррикадирована, но… Много ли барахла наберется в каюте моряка-аскета? А что, если через кормовое окно? Или как оно там у моряков называется? Привязать веревку к кормовому поручню и, как тогда, на Серафимовской, когда брали Никишку Картавого? Правда, тогда операция завершилась неудачно…

– Слушайте, Ашот, – обратился он к армянину, уже перевязанному и бодрому, хотя и бледноватому. – Я сейчас попробую подобраться с тыла, а вы с горцами пока тревожьте капитана всеми силами. Постреливайте, возитесь у двери… Только под пулю не подставьтесь – у него пистолет там многозарядный…

– Револьвер, – кивнул Ашот. – У моего дяди тоже есть такой.

– Тем более… Значит, с его действием вы знакомы. Осторожнее, запомнили?

Еще один кивок.

– Тогда я пошел. Не поминайте лихом…

Пшимановский тут же вцепился в рукав Бекбулатова:.

– Не ходите, Владимир! Бог с ним, с капитаном…

Поляка пришлось отцеплять деликатно, но с заметным усилием.

– Так нужно, Войцех… Пожелайте мне лучше «ни пуха…».

Клинок сабли, зажатой в зубах, не дал закончить…

* * *

Идрис на пальцах показал хозяину, что радио не работает, но Фарук-ага уже и так понял, что восставшие рабы перерезали провод. Сам виноват: не нужно было чересчур распространяться на эту тему…

Пуля рванула обшивку возле двери и впилась в противоположную стену с чмокающим звуком, заставив капитана инстинктивно пригнуться. Перешли к решительным действиям? Ерунда! Добротно сложенную баррикаду не снести и тараном. А вот на выстрел нужно ответить… Диван, правда, жалко…

Сделав два прицельных выстрела в середину двери, Фарук-ага швырнул простые, однозарядные пистолеты Идрису, чтобы перезарядил. Револьвер он пока пускать в ход не собирался – патронов не так уж много – все никак не собрался пополнить запас: дорогие, шайтан их побери!

Еще пара выстрелов снаружи, еще две дыры в дорогом сердцу капитана диване, к тому же одна пуля рикошетом свалила на пол кальян. Неужели испортили дорогую вещицу? Из самого Эр-Рияда привезена, триста курушей отдал за нее. Да за это на кол мало посадить мерзавцев! Тщательно оструганный и хорошо смазанный бараньим салом…

Фарук-ага кошкой подскочил к баррикаде и выстрелил в самый угол двери, туда, где, по его мнению, должен был находиться один из стрелков. Короткий стон подтвердил правильность его предположения.

– Ага! Дети шайтана, вы мне ответите за свои штучки!

Ответом был целый шквал выстрелов, пережидать который обороняющимся пришлось лежа ничком на полу, пока над их головами роем разъяренных пчел жужжали пули.

– Что, отродье Иблиса,[36]36
  Иблис – в мусульманской мифологии ангел, противопоставивший себя Богу, то есть дьявол.


[Закрыть] не сладко получать такие подарки? Я убью каждого…

– Не успеете, уважаемый Фарук-ага! – раздалось сзади.

Капитан едва успел повернуться на звук голоса, как какая-то неведомая сила вырвала у него из руки револьвер улетевший в угол каюты. Вид крови, хлещущей из обрубков двух пальцев, снесенных почти под корень, смутил бывалого головореза лишь на мгновение, и секунду спустя в каюте вовсю звенели клинки.

«Каким образом этот ифрит[37]37
  Ифрит – демон в мусульманской мифологии.


[Закрыть] появился в тылу? – пронеслось в голове капитана, с некоторым трудом отражавшего фейерверк незнакомых фехтовальных приемов со стороны неведомо как возникшего за спиной Бекбулата. – Творить такие чудеса простой абордажной саблей? Да это же просто отточенная железяка – никакого баланса! Не иначе ему помогают темные силы! Но ничего, дамасская сталь возьмет его не хуже чем любого смертного…»

Краем глаза Фарук-ага нашел оглушенного Идриса, залитого кровью, струящейся из раскроенной гардой бекбулатовской сабли головы, тяжело ворочающегося на полу. Ладно, пусть слуга немного оклемается, а против двух добрых клинков этому безрассудному храбрецу не устоять, будь он хоть сам турпал[38]38
  Турпал Эла – «витязь», «богатырь». Зять пророка Мухаммеда, прославленный своей доблестью.


[Закрыть] Эла…

Это настоящая песня – звон певучих клинков в руках мастеров! Никакой танец не сравнится с поединком…

* * *

«Хороший все-таки бинокль у капитана! – думал Владимир, озирая пустынную полоску кирпично-красного обрывистого берега, о который с шумом разбивались густо-синие пенистые валы. – Был…»

«Роксолана», кашляя слабосильным движком и мучительно содрогаясь, плелась вдоль восточного, почти незаселенного берега Азовского моря. Увы, для управления парусным судном, кроме покойного капитана, подло жившего, но павшего в честном бою, специалистов на борту не нашлось, а пленные матросы то ли были полными идиотами, то ли хорошо ими прикидывались, бестолково суетясь без всякого толка. Жирный Мустафа клялся, что Фарук-ага, чтоб ему вечно гореть в аду, и близко не подпускал к управлению судном, свалив на его слабые плечи все хозяйственные заботы, поэтому от него в качестве шкипера тоже было мало толку.

В конце концов Бекбулатов плюнул на попытки использовать команду захваченного судна по назначению и, велев загнать ее в «рабский» трюм, взял командование на себя. Не Тихий же океан, это даже не Черное море – миниатюрное Азовское! Керосиновая «лобогрейка», приводящая суденышко в движение, тоже ничуть не сложнее танкового двигателя…

Горцев было решено высадить на пустынном восточном побережье, чтобы не везти во враждебный Азов, а самим подниматься до устья Дона. Судя по времени, которое было затрачено на переход до берега, сражение произошло в самом центре моря, может быть, даже ближе к Керченскому проливу. Пару раз вдали появлялись пароходные дымы, но принадлежали ли они безобидному транспорту, турецкому сторожевику или пресловутым генуэзским броненосцам, так и осталось неизвестным.

Владимир почесал в затылке, разглядывая лежащую перед ним карту, пестрящую десятками маловразумительных значков, цветных линий, сплошных и пунктирных, каких-то заштрихованных секторов и окружностей. Пометок, конечно, имелась масса, но с арабской вязью (хотя и в ней Бекбулатов большим экспертом не был) они имели мало общего, равно как с латиницей, кириллицей, а также, по словам Ашота, с армянским, грузинским и еврейским письмом.

– Я, конечно, не могу утверждать с уверенностью, – заявил молодой армянин, изучая загадочные закорючки едва не на просвет. – Но на индийские и китайские иероглифы тоже не похоже. Может быть, цейлонские или индонезийские…

Сошлись на том, что это, скорее всего, какая-то пиратская тайнопись, поэтому карта в качестве средства навигации годилась даже меньше, чем декоративный глобус размером с кулак, найденный в капитанской каюте. Слава богу, компас оказался интернациональным.

Неслышно подошедший к двум «навигаторам» Магома, главный среди горцев после гибели старого Мовсара, прочирикал что-то на своем языке и указал пальцем на далеко вдающийся в море мыс, который предстояло обогнуть по пути на север.

– Он говорит, что узнает эту местность, – перевел Аванесян. – Скоро Балзимахи,[39]39
  Балзимахи – турецкое название Ейска.


[Закрыть] и он просит, чтобы всех горцев высадили на сушу.

Армянин помолчал, задумчиво любуясь разбивающимися о подножие обрыва волнами.

– Кстати, я думаю, что и нам не стоит показываться на этой посудине на виду у всего города. Приметная она…

Как и подобает капитану, пусть даже временному, Владимир покинул медленно погружающуюся «Роксолану» последним. Скрестив руки на груди, он грустно следил, как исчезает под волнами корпус, настройка, мачты… Всегда жаль смотреть, как гибнет такое прекрасное создание человеческих рук, как корабль, пусть даже служивший столь низменному делу, как торговля людьми… В конце концов, он-то ни в чем не виноват.

Конечно, можно было оставить судно болтаться по волнам «без руля и без ветрил», но тогда у первого же, кто заметит его, возникнет масса ненужных вопросов. Оставить на нем пленную команду – еще то решение: освободятся моряки едва ли не быстрее, чем покинет борт последний из бывших пленников… Кстати, остаток экипажа «Роксоланы» было решено передать горцам – не убивать же их или отпускать на все четыре стороны безнаказанными?

Хотя Бекбулатов и потребовал на прощание полушутя-полусерьезно от предводителя «команчей» клятвенного обещания, что с моряков не будут сняты скальпы, но на душе у него все-таки скребли кошки. Чем таким уж особенным он отличается от покоящегося на морском дне Фарука-аги: тот невольников продавал в рабство, Владимир отдает просто так… Слабым утешением служило то, что, по словам Ашота, горцы почти сразу продадут их в Азау или обменяют на своих и уж точно не будут их мучить или тем более убивать.

Два небольших пеших каравана расстались возле одинокого домика, зияющего пустыми провалами окон, и еще долго оглядывались вслед друг другу…