Текст книги "Добрый убийца"

Автор книги: Андрей Анисимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Молодая женщина в этот момент и впрямь была удивительно хороша. Но реакции мужа Надя не дождалась. Он смотрел мимо.

– Что с тобой, Петя? Тебе нехорошо? – спросила она и опустилась в кресло.

– Нет, все нормально, – ответил Ерожин и взялся открывать водку.

– Что случилось? Почему ты такой злой и чужой? – прошептала Надя.

– Тебе показалось, дорогая. – Петр разлил водку в две рюмки и поднял свою:

– За все хорошее.

Он выпил залпом.

– Петя, я же водку не пью. Вот вино. Но я не умею откупоривать бутылки. – Голос женщины звучал обиженно и растерянно. Таким своего мужа Надя наблюдать не привыкла.

Ерожин взял вино и ввинтил в пробку штопор.

– Прости, я не сообразил, – сказал он и как бы между делом спросил:

– Ты давно видела Алексея Ростоцкого?

– Десять дней назад. А почему ты этим интересуешься? – в свою очередь спросила Надя и покраснела. Ерожин сделал вид, что смущения жены не заметил:

– Просто так. Он был в Москве?

– Да, он был в Москве и заходил сюда. – Надя не понимала, чего хочет муж, и потому терялась.

– В эту квартиру? – Ерожин снова наполнил свою рюмку и залпом выпил.

– Конечно. Он проверил, как идет ремонт, и связал Вольдемара с киевскими заказчиками, – ответила жена, с тревогой наблюдая, как Петр Григорьевич опять наливает себе водку.

– Ладно, давай выпьем, – предложил Петр и снова поспешил разделаться со своей рюмкой.

– Тебе нельзя столько пить после больницы. – Надю все больше удивляло его поведение.

– Мне ничего нельзя, а другим все можно, – не слишком трезвым голосом возразил Ерожин.

– Петя, я начинаю тебя бояться. В чем дело? – На глазах Нади выступили слезы.

– Меня бояться? Это что-то новое, – усмехнулся супруг. Водки в бутылке не осталось, он попробовал налить себе вина, но не попал в фужер:

– И что вы делали с Ростоцким?

Алексей принял ремонт и ушел?

– Нет. Он пригласил меня пообедать, и мы сходили в «Прагу».

– И все?

– И все. Петя, ты же напился. Ты ослаб после больницы, тебе будет плохо.

– Может, мне и так плохо. А почему мне должно быть хорошо? – вопрошал Петр Григорьевич пьяным голосом.

– Петя, если бы не твоя болезнь, я бы сейчас же уехала на Фрунзенскую. Я не хочу тебя видеть в таком состоянии. Мне больно, – сказала Надя и, заплакав, убежала в ванную. Когда она вышла бледная и без косметики, Петр Григорьевич сидел в кресле, откинув голову и прикрыв глаза.

– Если ты меня разлюбила, почему честно и прямо не сказать об этом? – Голос его звучал абсолютно трезво, и Надя опешила.

Только что ее муж был совершенно пьян и приставал с глупостями, а через пять минут перед ней сидел совсем другой человек.

А Ерожин, пока она в ванной боролась с обидой, вышел в кухню, подставил свой бобрик под струю холодной воды и через минуту протрезвел.

– Ты с ума сошел? С чего ты взял, что я тебя разлюбила? – искренне изумилась Надя.

– Нельзя любить двух мужчин сразу. Во всяком случае, я раньше так думал, – ответил Петр и внимательно посмотрел в глаза жены.

– Кого же я, по-твоему, еще люблю? – Надя начала догадываться, но поверить не могла.

– Алексея Ростоцкого, кого же еще? – устало ответил Ерожин:

– Я сам не святой, и много разного в жизни было. Поверь, я пойму и отпущу тебя. Я никогда не выпрашивал любви. Любовь не подают как милостыню.

– Ты с ума сошел. С Алексеем мы очень подружились. При чем тут любовь?! Да и он любит свою Шуру. Если ты ревнуешь, я могу с ним больше никогда не встречаться, но это же глупо.

– Пожалуй, глупо, если так, – согласился Петр.

– Какой же ты дурачок. Такой взрослый и такой ребенок. – Надя подошла к мужу, уселась ему на колени и разревелась. Петр Григорьевич прижал Надю к себе и начал целовать:

– Как же я давно тебя не видел, – прошептал он и снял с Нади платье.

– Глупенький, тебе же пока нельзя, – ответила она еле слышно.

– Почему нельзя? Я еще не умер, – так же тихо заверил Ерожин, поднял жену и, прихрамывая, понес на тахту.

– Выключи свет. Мне стыдно, – попросила Надя.

– Что стыдно? – не понял супруг, целуя ей грудь и шею.

– Стыдно, что я такая зареванная и некрасивая.

Петр не дал Наде договорить, он взял ее за плечи и поцеловал в соленый от слез, заплаканный рот. Надя обвила своими руками его белобрысую голову и задохнулась от счастья.

Слова им больше были не нужны.

6

Небольшой зал Театра современной пьесы не мог вместить всех желающих. Для блатных поставили ряд стульев впритык к сцене. Зрители сидели в проходах, подложив под себя сумки и портфели. Некоторые кавалеры держали подруг на коленях. Слабая вентиляция не могла справиться с духотой. Спектакль шел второй час, но в партере сохранялась напряженная тишина. На затемненной сцене царила Нателла Проскурина. Ерожин не ошибся, что примадонна предстанет перед столичной публикой нагишом. Но он не догадался, что при этом костюм на ней будет, только он окажется нарисованным.

От Булгакова Марк Захарович Тулевич оставил не много. Пожалуй, лишь имя героини и ее реплику «Мы в восхищении!». В негодяях, явившихся на бал Сатаны, публика без труда угадывала типы сегодняшней России. Олигархи хвалились Маргарите, как разворовывали и грабили страну, как убивали друг друга ради наживы. На что она и отвечала гостям фразой булгаковской Маргариты.

В финале дали полный свет и в зале и на сцене, но потрясенная публика продолжала молча взирать на артистов. Наконец кто-то нерешительно хлопнул. И тут началось невообразимое. Народ кричал «Браво!», подпрыгивал, аплодировал, свистел.

Бледная, вымотавшаяся от роли, но счастливая Нателла вглядывалась в ряды партера и пыталась отыскать глазами одного зрителя.

Его она заметила, как только первый раз вышла на сцену. Анвар достал билет во второй ряд. Он занял то самое место." с которого любил лицезреть свою богиню ее погибший поклонник Руслан Ходжаев. А сейчас публика бесилась и загораживала горца. Наконец Проскурина увидела Анвара. Он застыл и смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Рядом неистово кричали и прыгали, а он сидел неподвижно, как будто спектакль не закончился.

Потом Нателле понесли цветы и Анвара опять от нее заслонили. Публика требовала постановщика. Марк Захарович поднялся на сцену и, жмурясь под прожекторами, поправил рукой седеющую гриву и поклонился. Потом он подошел к Проскуриной, поднял ее и поцеловал. В зале снова начались крики. Артистов не отпускали. Они уже устали раскланиваться и собирать со сцены цветы. На Проскурину накинули халат. Из-под него странно выглядывали два огромных глаза, нарисованные на ее грудках. Наконец занавес опустился, в зале погасили свет, и публика понемногу потянулась к выходу.

Нателла сидела в гримерной. Ее туалетный столик был завален цветами, а возле ног стоял тазик с теплой водой. Костюмерша Зина старательно смывала с примадонны ее театральный костюм.

– Не холодно, детка? – спрашивала Зина.

– Ничего. Я привычная, – ответила примадонна.

– Теперь ты станешь знаменитой, – пообещала костюмерша. – Потерпи, я сейчас.

– Терплю. Только, если можно, побыстрей, – попросила Нателла.

Тулевич после спектакля пригласил артистов на банкет, но Проскурина не боялась на него опоздать. Она боялась, что Анвар не дождется ее и уедет. Теперь она знала, что горец дал деньги Марку Захаровичу на постановку, но с условием, что именно Проскурина получит главную роль. Покончив с гримом, Зина растерла Нателлу полотенцем, и та быстро оделась. Артисты уже собрались в буфете, и оттуда слышался смех и восклицания. Нателла сразу не пошла к коллегам. Ей почему-то казалось, что горец остался в зале и ждет ее там. Актриса вышла из-за кулис, раздвинула занавес и посмотрела в партер. На кресле второго ряда действительно сидел Анвар Чакнава. Он сидел в той же позе, в которой Нателла видела его со сцены. Проскурина спустилась по ступенькам и медленно пошла между кресел.

– Анвар, это я, Нателла. Вставай, выпьем по бокалу с нашей труппой, – сказала она.

Но Анвар молчал. Нателла приблизилась, заглянула в широко раскрытые глаза горца и закричала. Закричала так, что самой показалось, будто ее перепонки сейчас лопнут. На крик прибежал пожарник Федя. За ним в зале стали появляться другие работники театра.

У Проскуриной началась истерика. Она упала на свободное кресло. Руки и ноги актрисы тряслись и дергались. Она не могла остановить их и заставить слушаться. Рядом сидел красавец Анвар и широко открытыми, мертвыми глазами смотрел на сцену.

7

Иван Григорьевич Грыжин поднялся затемно.

– Время – семь. Куда ты в такую рань? т – проворчала Галина Игнатьевна и отвернулась к стенке.

– Надо, мать. Надо, – ответил генерал, надел халат и отправился в душ. Намывал он себя дольше и тщательнее, чем обычно. Долго брился, широко расставив кривоватые ноги.

Закончив, оросил щеки и шею из аэрозольного пузыря французской туалетной водой. Покончив с бритьем, внимательно оглядел себя в зеркале и вразвалочку двинул на кухню. Варя давно проснулась. Домработница по деревенской привычке и в городе вставала ни свет ни заря. Увидев хозяина, спросила, не отрываясь от чистки картошки:

– Не спится, старый хрыч? Пришел" мешаться?

– Не лайся, Варька. Дай кофейку, – добродушно пробасил Грыжин и уселся за стол.

Варя с притворной сердитостью полезла в холодильник, достала пакет молока, вылила его в кофейник и поставила на огонь. За много лет она изучила привычки Ивана Григорьевича и знала по его настроению, чем баловать хозяина. Сегодня ему понравится кофе «по-варшавски». Домработница давно выучилась варить кофе на молоке. Напиток был не сложен в приготовлении, но требовал внимания. За кофейником приходилось непрестанно следить, чтобы не прозевать момент закипания.

– Куда надушился? – уже более миролюбивым тоном поинтересовалась Варя, наливая кофе в любимую кружку генерала.

– Сегодня начальника жду. Надо все в офисе приготовить. Петро после ремонта своего сыскного бюро не видал. Вот уж рот-то разинет, – ответил Грыжин, прихлебнув из кружки.

– Чего подать? Сыра, ветчины? Творог хороший вчера из «углового» принесла, – спросила Варя, стоя возле холодильника.

– Садись со мной, Варюха. Одному кусок в горло не лезет. А чего подать, сама решай, – сказал Грыжин.

Варя достала и сыра, и ветчины, и творога, после чего присела на краешек стула и налила себе чаю.

– Кофейком моим брезгуешь? – усмехнулся генерал, покосившись на чашку прислуги.

– Никак я к вашим кофеям не привыкну.

Горек он для меня, – призналась Варя. – Выходит, ты, Григорич, теперь в подчинении?

– Выходит так, Варька. У нас ведь работа будет сдельная. Найдем – заработаем. Не найдем – нет. У Петрухи нюх. А я так, в помощниках. Может, тоже пригожусь. Зря хлеб есть не буду, – пояснил Грыжин.

– Сутками, как давеча, начнешь пропадать? Не мальчик ты уже для таких гулянок. – Варя вымыла свою чашку, поставила ее в сушилку и, вздохнув, уселась к недочищенной картошке.

– Ты, старая, поменьше языком мели. Наказал, чтобы помалкивала. Нигде я сутками не пропадал, – насупился Грыжин.

– Я только тебе сказала. Что же я, глупая, с чужими о твоих делах трепаться? – оправдывалась домработница.

– Ладно, проехали. – Грыжин допил кофе и вышел в коридор. Возле шкафа он задумался, не надеть ли для первого дня генеральскую форму, но махнул рукой и достал штатский костюм.

Снежок, выпавший под утро, жильцы затоптать еще не успели. Иван Григорьевич постоял возле подъезда, вдохнул свежий утренний морозец и огляделся. Сосед из нижней квартиры пытал стартером свою «Волгу». Машина за ночь остыла и не желала заводиться.

– Ты ее, Андреич, примусом под картером погрей, как в войну полуторки оттаивали, – посоветовал Грыжин и, засунув руки в глубокие карманы своего полушубка, решительно зашагал со двора.

Небо над Москвой только начало светлеть, и фонари еще горели. Иван Григорьевич протопал по Казарменному переулку и повернул к Чистым прудам. Бульварное кольцо, несмотря на раннее время, превратилось в сплошную пробку. Грыжин порадовался, что добыл помещение у себя под боком и может за пять минут пешком добраться до офиса.

«Петруха на машине минут за сорок тоже подтянется, не помрет. Молод еще. А для офиса нужен центр. Кто в Чертаново потащится?» – мысленно оправдывал себя генерал. За размышлениями он не заметил, как дошагал до дубовой двери с медной ручкой. Небольшая солидная вывеска золотыми буквами сообщала, что здесь находится «Частное сыскное бюро подполковника милиции Петра Ерожина».

Замок открывался кодовой карточкой. Таких карточек Иван Григорьевич заказал семь – себе, Ерожину, Глебу и Наде. Остальные припрятал на всякий случай, про запас.

Для посетителей имелся мегафон с кнопкой.

Генерал рассудил, что охрану нанимать дорого. Надо обходиться техническими средствами. Желание супруги подполковника работать с мужем Иван Григорьевич одобрял. Пока Петр лечился в больнице, генерал с молодой женщиной успел подружиться и сделать вывод, что мадам Ерожина не только красива, но и сообразительна.

Войдя в офис, Иван Григорьевич отключил сигнализацию и хотел снять дубленку, но зазвонил телефон. Генерал взглянул на часы.

Стрелки показывали без десяти восемь. Грыжин побежал к телефону.

– Это офис Ерожина? – спросили в трубке.

– Так точно. А кто нужен? – поинтересовался генерал, стягивая с себя полушубок.

– Это вы, Иван Григорьевич? Бобров беспокоит. – Генерал узнал голос полковника с Петровки.

– Тебе тоже не спится, Никита Васильевич? – Грыжин уселся в директорское кресло и обтер лоб платком. В офисе было тепло.

– Где Ерожин? Звоню домой, никто не подходит. – Никита Васильевич Бобров был раздосадован.

– Петро вчера привезли из больницы, а сегодня он уже сюда на работу хотел приехать,.

Жду к девяти. А ты на мобиль пробовал?

– И мобиль молчит.

– Я его сейчас найду. А в чем дело, Никита Васильевич? Что всполошился так рано? – спросил Грыжин и достал из кармана записную книжку.

– Убийство у меня. Горца из Новгорода вчера в театре зарезали. Подполковник его знает. Тут знакомая убитого, актриса – в истерике всю ночь билась. Требует следователя Ерожина. Мы сейчас приедем, а вы, Иван Григорьевич, уж разыщите Петра.

Грыжин положил трубку и углубился в записную книжку. Отыскав номер, генерал позвонил на Фрунзенскую. Подошла Марфа Ильинична:

– Нет Глеба. С полчаса назад к другому зятьку покатил. Ищи его, генерал, у Петра.

Грыжин набрал номер мобильного телефона Михеева.

Глеб откликнулся сразу. Но ничего хорошего Грыжин от него не услышал.

– Договорились, что я к восьми буду в Чертаново. Вот я тут. Сейчас звоню в квартиру.

Никто не открывает. Телефон молчит, – пожаловался Глеб.

– Что хочешь, то и делай, а вези его сюда, – разозлился Иван Григорьевич.

– Постараюсь, товарищ генерал, – неуверенно пообещал Глеб.

Грыжин положил трубку, встал с директорского кресла, снял наконец-то полушубок и повесил его на вешалку в стенной шкаф. Не успел генерал хозяйским оком окинуть офис, как опять зазвонили. Иван Григорьевич бросился к телефону.

– Товарищ генерал, Петр Григорьевич нашелся, – доложил Глеб.

– Где же, позвольте поинтересоваться?

– В квартире нашелся, товарищ генерал. – Голос молодого человека звучал смущенно.

– Чем мотивировал, что не открывал дверь? – раздраженно спросил Грыжин.

– Ничем не мотивировал, товарищ генерал. Они с Надей улыбаются и молчат.

– Давай сюда Петра. Я ему сейчас поулыбаюсь! – грозно потребовал Грыжин.

Петр взял трубку.

– Что случилось? Почему владельцу частного сыскного бюро спать не дают? – обиженно задал вопрос Ерожин.

– Время – восемь. Мы на девять с тобой договорились о встрече. Хватит дрыхнуть, – возмущался Грыжин.

– Мы с Надюхой полночи отношения выясняли. Я еле глаза продрал, – оправдывался подполковник.

– Нашли время. Если бы ты был здоров, а не после больницы, выпорол бы, не моргнув глазом. Честное слово! Я уж и не знал, что думать, – проворчал генерал. – Дуй сюда быстро. Сейчас в офисе будет Никита Бобров. Вчера в театре убили новгородского парня. С Бобровым едет актриса Проскурина. Она тебя хочет видеть.

– Выезжаю. – Голос Ерожина сразу зазвучал по-военному жестко.

Не успел Иван Григорьевич закончить телефонные переговоры, как мегафон донес голос полковника с Петровки. Генерал открыл дверь. Никита Васильевич ввел в офис молодую женщину. Генерал раньше не знал актрису Нателлу Проскурину, поэтому, увидев бледное заплаканное существо с побелевшими губами, он не мог представить себе, как она на самом деле выглядит. Но то, что женщина находится в тяжелом шоке, Иван Григорьевич понял. Он принял Нателлу из рук Боброва, снял с нею шубку из синтетической чернобурки и усадил в директорское кресло.

– Ерожин здесь? – всхлипывая, спросила Нателла.

– Сейчас приедет, – ответил Грыжин.

– У вас тут совсем неплохо", – оглядевшись, заметил полковник Бобров. – Может быть, ей водички…

– Я знаю, что ей надо, – подмигнул Грыжин и полез в свой необъятный карман. Достав из него плоскую фляжку, он взял с подноса тонкий стакан, предназначенный для минеральной воды, и налил в него на четверть своего любимого коньяка. – Выпей, дочка.

– Что это? – тихо спросила Нателла.

– Лекарство, – ответил Грыжин и бесцеремонно влил в Проскурину содержимое стакана. Нателла закашлялась, но через минуту щеки ее немного порозовели и губы проявили естественный цвет.

– Он был не такой, как все, – вдруг сказала женщина и разрыдалась.

– Хоть плачет, как нормальная баба, а то дергалась и тряслась, – вздохнув, сообщил Никита Васильевич.

– Когда это случилось? – спросил генерал.

– Вчера на премьере. Говорят, спектакль имел успех. Народу в зал набилась тьма Публики было чуть ли не в два раза больше, чем кресел. Во время действия этой произошло, – пояснил Бобров.

– А как она попала к тебе? – Грыжин представлял себе следственные действия ребят с Петровки Они редко возятся с родственниками и друзьями потерпевших. Возможности такой нет, да и к чужому горю привычка вырабатывается.

– Мне позвонили домой и сообщили об убийстве в театре. Я решил, что дело чрезвычайное и скандальное. Надо заниматься им самому. Прислали машину. Приехал, а она талдычит про Ерожина. Я понял, что эта девушка – знакомая Петра. Зная о его болезни, я беспокоить ночью никого не стал, да и не был уверен, что он уже дома. Вот и таскаю за собой свидетеля со вчерашней ночи. Спала у меня.

Одну ведь ее не оставишь. Моя Кира до утра пыталась ее успокоить. Но не смогла, – поведал полковник.

– Пусть выплачется. Кто он ей? Жених?

Муж? – Грыжин старался спрашивать тихо, но Нателла услышала.

– Он мой ангел! Вот кто он! – , крикнула актриса и еще горше зарыдала.

Петр Григорьевич Проскурину видел один раз в лесу. Там же лицезрела Нателлу Надя.

И только Михеев видел актрису на сцене. Но ни чета Ерожиных, ни Глеб в бледной рыдающей женщине не нашли никого сходства с хорошенькой примадонной. Горе сильно меняет людей.

Она подняла голову, утерла слезы платком и оглядела вошедших. Взгляд актрисы остановился на подполковнике. Ерожин, опираясь на трость, подошел к Проскуриной и виновато улыбнулся:

– Нателла, мы с женой вчера получили приглашение на вашу премьеру. Но я только выписался из больницы и не решился идти в театр. Сейчас я пять минут побеседую с полковником Бобровым, а потом мы с вами все обсудим.

Нателла согласно кивнула.

– Где мы могли бы поговорить? – спросил Ерожин, нетерпеливо оглядывая офис.

– Ты тут хозяин, тебе лучше знать, – ответил Грыжин.

Присутствующие переглянулись. Если бы не плачущая женщина, хохот бы стоял долго.

– Мы сейчас отправимся всей толпой в магазин и купим чего-нибудь на завтрак. А вы тут беседуйте на здоровье, – сказала Надя.

Предложение было принято, и в офисе остались только Бобров и Проскурина. Ерожин провел Никиту Васильевича в большую комнату, предложил сесть в кресло, а сам устроился напротив:

– Выкладывай, полковник, что, по твоему ведомству известно.

Бобров с кресла встал и, подойдя к окну, поглядел на заснеженный сквер.

– Зарезали парня сзади. Удар пришелся в сердце. Заключения медицинской экспертизы, как ты понимаешь, еще нет. Но и так все ясно. Грузина зарезали умело. Трудно предположить, что это случайное хулиганство. Но самое интересное – это его документы. Паспорт на имя Анвара Чакнавы фальшивый.

Я побеседовал с директором труппы. Яков Михайлович Бок сообщил, что человек, называвший себя Анваром Чакнава, финансировал постановку, на премьере которой его убили. Пока это все. Поговори с девушкой. Она желает твоего участия. Согласишься – будем работать вместе. – Бобров попрощался и заспешил в управление.

Оставшись один, подполковник оглядел комнату для сотрудников. В комнате стояло три стола. На одном лежал телефонный справочник. На втором разместился компьютер и факс. Третий оставался стерильно чистым, если не считать фотографии. Снимок стоял в деревянной рамочке. Петр Григорьевич подошел ближе и обнаружил знакомую карточку Райхон. Жена уже завела себе в офисе рабочее место и украсила его снимком своей мамы.

Петр Григорьевич вышел в коридор и остановился перед дверью с табличкой «ДИРЕКТОР Петр Григорьевич Ерожин». Петр Григорьевич открыл дверь и вошел в кабинет.

В его начальственном кресле сидела артистка Нателла Проскурина. Полюбоваться офисом после ремонта Ерожин не успел. Первый рабочий день частного сыскного бюро начинался с убийства.