Текст книги "Кровосмешение (СИ)"

Автор книги: Андрей Агафонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Андрей Агафонов
Кровосмешение

ГЛАВА 1. ЭТО БЫЛ ПОСЛЕДНИЙ СЕКС

– Вера, какого хера?..

– Не хочу.

Цыганистая темноволосая девушка лет 18 застегивает белую блузку. Рядом, раскрасневшийся, обиженно пыхтит ее ровесник, веснушчатый, светловолосый симпатяга. Они сидят в старенькой «Ниве-Шевроле», прощальном привете американского империализма, на фоне пламенеющего заката, в чистом поле с разбросанными там-сям стогами сена.

– Ну почему?

– Перестань.

– Это больно!

– Потерпишь.

Парень закуривает. Вера вырывает у него сигарету и выбрасывает в окно.

– А хочешь…

– Хочу!

– …я тебя с папой познакомлю? Он давно просил.

Парень досадливо пожимает плечами. Вера поворачивает ключ в замке зажигания.

* * *

Зеркало в темной комнате отражает освещенную прихожую. Открывается дверь, заходят Вера и блондин. Они хихикают и целуются. Вера бросает связку ключей на столик и кричит:

– Мы пришли!

В зеркале мелькает смутная тень.

Блондин обнимает Веру, прижимает ее к себе, его полные губы расползаются в улыбке. Лицо Веры становится серьезным. Блондин оборачивается. В полуметре от него, в ярко освещенной и мгновенье назад пустой прихожей, стоит Логан.

– Так вы, значит… – спрашивает Логан.

– Сережа, – блондин подозрительно осматривает Логана, не имеющего даже отдаленного портретного сходства с Верой. – Это твой папа?

– В каком-то смысле, – говорит Логан, жестом предупреждая Веру, – Верин папа погиб. Три года назад, да?

Вера молча кивает и уходит на кухню.

– Проходи, Сережа. Садись. Рассказывай.

Сережа осматривается. Дом Логана обставлен по меркам послевоенного времени просто роскошно – кресла, обитые белой кожей, тяжелая деревянная мебель, полки с книгами, плотные парчовые шторы. Мигают лампочки, работающие, очевидно, от генератора в подвале, и тени, изменяясь и дробясь, бегут по стенам, покрытым тиснеными обоями. Лицо хозяина, сидящего в кресле напротив, все время как будто в тени. То один, то другой глаз – кажется, черный, хотя это не наверняка – остро взглядывает на Сергея. В правой руке – бокал с красным вином. Голос мягкий, бархатный, почти усыпляющий.

– Где вы познакомились?

– Эээ… Вера?!

– Она ужин готовит. Ты же голодный? Я тоже.

– Странные вопросы задаете.

– То есть?

– Сейчас так не принято.

– Что именно?

– Вот это все. Рекомендации… Разговоры с родителями… Вообще разговоры. Кому какое дело, Господи. Познакомились и познакомились. Это моя личная жизнь. И Веры. Не ваша. Тем более что вы ей не отец.

– Воу, воу! Полегче. Я просто спросил.

– Я просто ответил.

– Ты ее любишь?

– ЧТО?!

– Ты. Ее. Любишь?

– Да, – несколько внезапно для себя говорит Сергей, – да, люблю. Очень люблю. Жить не могу без нее. Она часть моего сердца.

С коротким рыком Логан делает молниеносное движение вперед. В его левой руке подрагивает кусок мяса с обливающимися кровью трубочками. Сергей сидит в кресле с дырой в груди.

– Какая именно часть?

– Что? – спрашивает Сергей.

– Какая именно часть твоего сердца? – спрашивает Логан и вонзает зубы в дымящийся кусок. И запивает глотком вина. – Ох уж эта любовь, Сережа. Ненавижу ее. Лижет кости и кусает внутренности…

Сергей теряет сознание.

– Это отвратительно, – жалуется Вера, обвивая шею Логана руками. – Ты такой театральный!

– Ну прости. Мне просто нравится общаться с людьми, узнавать что-то новое. Теперь вот я знаю, что разговаривать неприлично.

Повернув голову, он целует ее руку. На руке остается след крови.

ГЛАВА 2. Я ТЕБЯ НЕ ОТПУСКАЛ

Обугленные остовы деревянных домов на фоне закатного розовеющего неба. Черные балки задраны в облака. Среди руин мигающая неоном вывеска СВЕЖЕЕ МЯСО. Перед магазином – кое-как наваленные бетонные блоки, бронетранспортер и джип. На броне скучают парни в камуфляже. Рядом с магазином, щегольски визжа колесами, тормозит автомобиль класса люкс с открытым верхом. Оттуда выпархивает женщина в коротком красном платье. Парни переглядываются.

В магазине беседует с продавцом в окровавленном фартуке узкобедрый статный красавец в черном:

– Э, брат, не абижайся, я просто спросил! Хочешь адин работать, адин работай! Ми тебе мешать не будем, да!

– Да какие обиды! – говорит продавец, покачивая топором в руке. – Ты спросил, я ответил

– Простите, вы уже все? – ласково спрашивает женщина в красном. – Мне вырезки пять кило, будьте добры!

– Хороший аппетит! – одобрительно цокает красавец. – Откуда ты, красивая?

– Нездешняя, – улыбается женщина.

– Я Анзор! – красавец протягивает руку.

– Алена, – она протягивает руку, и кавказец рывком притягивает ее к себе:

– Любишь красное? Я слышал, женщины в красном самые страстные!

Алена бьет кавказца коленом в пах, и, пока он корчится на полу, принимает из рук продавца пакет с вырезкой. Ее ноздри раздуваются.

* * *

Через несколько кварталов автомобиль Алены подрезает джип. Распахивается задняя дверь, оттуда вылетает Анзор с «Узи» в правой руке.

– Я тебя не отпускал! – цедит он, наведя на Алену ствол. – Пошла в машину, сука.

Группка идущих мимо оживленно беседующих молодых людей стихает, все они как по команде ускоряют шаг и продолжают что-то оживленно обсуждать, чуть отойдя.

Алена, зачарованная «Узи», послушно залезает на заднее сиденье джипа. Анзор следует за ней. Джип срывается с места. В окнах автомобиля как будто бьются крылья гигантской красной бабочки, слегка заглушенные тонировкой.

На заднем сиденье кабриолета лежит забытый сверток, потемневший от крови.

* * *

Глубокая ночь. На экране телевизора в синей студии вокруг красного стола расположились трое – ведущий и двое гостей в строгих костюмах. На красном столе стоят бутылки, которые кажутся то синими, то красными, в зависимости от того, как направлен свет.

– А я напоминаю вам, – медоточиво говорит в камеру ведущий в вязаном жилете, – что вы смотрите очередной выпуск программы «Полуночники». Это наш первый выпуск с 11 марта 2015 года, и он идет, разумеется, в прямом эфире. Как и все программы нашего канала. Постепенно мы вернемся к обычной сетке вещания, но пока…

– Думаешь, нас кто-нибудь смотрит? – перебивает второй собеседник, явно нервничая. – Перестань, людям не до тиви! Я сомневался, что тебя и раньше-то смотрели, а теперь вообще смысла не вижу.

– А чего ты тогда на программу приперся? – встревает третий. – Сиди дома, целее будешь.

– Господа, господа, коллеги! – ведущий покрывается пятнами и становится похож на персонажа «Игры престолов», – сегодня у нас не первое апреля, давайте смешить не будем народ.

– Какой народ, блин! Где он, этот народ?! Ты про оператора? Про что ты, су?..

На экране появляется заставка с букетом цветов. Льется тихая нежная музыка. В дверь звонят.

– Ты, – с непонятной интонацией говорит Логан, открывший дверь. – А по телевизору только что сказали, что людям не до тиви.

– И я рада тебя видеть, дорогой! – улыбается Алена. В ее руках потемневший от крови сверток.

* * *

– Символично, – Алена кивает на желтые купола за окном. В комнате темно.

– Смотря какой символ ты в этом видишь, – хмыкает Логан, сосредоточив взгляд на колокольне.

– Бесстыдник!.. Так и будем разговаривать?

– Нет, – мягко говорит Логан, разворачивая Алену лицом к себе. На ней другое платье, не то, что утром. Черное, на молнии спереди. Он берет пальцами замок молнии и медленно тянет его вниз. Замок застревает, и Логан разрывает платье одним движением. Алена стоит в свете окна как черная статуэтка. Как африканская богиня. Она тяжело дышит. Он бросается на нее.

В темноте мы едва различаем их схватку, которая больше похожа на драку, чем на секс. Оба рычат. Оба не щадят друг друга. Происходит что-то звериное. Логан переворачивает ее спиной к себе, прижимает сверху, и она впивается в его предплечье белыми острыми клыками. Он вскрикивает и начинает хохотать.

– А другим мужчинам не нравится, когда я их кусаю, – блестит зубами в темноте Алена.

– Ничего, – говорит Логан, – я переживу.

И бросает ее лицом в подушку.

* * *

Раннее утро. На набережной, почти заехав в воду, стоит с распахнутыми дверцами джип. Внутри кровавое месиво. На одной из дверец повисла половина Анзора. Идущая мимо наркоманка с букетом в руках отделяет от букета розу и бросает на труп.

Волны равнодушно бьются о берег.

ГЛАВА 3. АНАЛИЗАТОРЫ

Шаги в коридоре, скрип дверей, обыденность серого полудня, замызганные шторы, запах забычкованных сигарет. За столом – молодой полицейский в форме не по размеру, уже скурвившийся, казенный, деревянный, напротив – продавец из «Свежего мяса» в цивильном. Полицейский заполняет протокол.

– Пришел. Наехал, – монотонно гудит продавец, – К бабе пристал. Получил по яйцам. Встал. Ушел.

– Баба как выглядела?

– Лет 30—35, в красном платье, черные волосы, глаза то ли синие, то ли серые, не разобрал. Рост ну примерно 165. На каблуках.

– Ты ее знаешь?

– Она нездешняя.

– А ты сам здешний?

В кабинет входит мужчина в сером пиджаке с оранжевыми вставками на рукавах, спрашивает у продавца:

– Если ДНК твоего фартука сделаем, что найдем?

Тут же кивает двум вошедшим вместе с ним полицейским, один тыкает продавца электрошокером, другой бьет пистолетом по затылку.

* * *

Узкий коридор. Стены, покрашенные масляной краской неопределеного цвета. В небольшой квадратной комнате переминается и дышит несколько десятков человек, в углу комнаты – дверь, над дверью надпись «Диспансеризация в кабинетах 4, 35, 36, 81». Из кабинета, сжав кто правую, кто левую руку, время от времени выходят пациенты.

– На двойной есть кто? – слышится из кабинета. – На двойной без очереди!

– Мне развернутый! – суется было к двери суетливый мужичок.

– Всем развернутый! – осаживает его толпа.

Он отходит обратно и ехидно хрипит в первое подвернувшееся ухо:

– Что война, что не война, не пробьешься ни хрена!

Да паразиты! – с возмущенной готовностью отвечает ухо. – Ну видишь, у тебя народу полно, так посади еще врачей! Возьми девчонок-практиканток, не великая сложность иголку в руку воткнуть! Нет, набьют как сельдей в бочку, да еще в рабочее время. А если мне неудобно в рабочее время! Мне работать надо, не то что этим, – ухо повышает голос, – кошелкам старым, которым дома не сидится!

Кошелки молча жамкают губами, но чувствуется, ответ не замедлит.

– Осторожно! Пропустите! – кричат от дверей. Испуганный подросток тащит за талию бледную девушку, которая, выходя из кабинета, упала в обморок.

– Ты видал, что делают?! – сипит мужичок в Ухо. – Совсем стесняться перестали…

Кто-то из бабок тихонько крестится.

* * *

Подвальное помещение, продавец чуть ли не весь замотан скотчем, руки и ноги намертво зафиксированы и привязаны к стулу, по бокам, уткнувшись стволами в виски, напряженно замерли автоматчики. Для верности поверх скотча узника сковывают цепи. Напротив сидит мужчина с пистолетом на коленях, рядом с ним на штативе – работающая мини-видеокамера. Одна из стен представляет собой зеркало, за которым, вероятно, тоже находятся люди и записывающее оборудование. Продавец дважды моргает и открывает глаза. Охранники шарахаются в стороны. Мужчина с пистолетом вздрагивает, но только на мгновение. По всему видать, он не робкого десятка.

– Мы про вас пока что многого не знаем, – говорит он. – Но узнаем. С твоей помощью.

– Про кого… про нас? – хрипло интересуется продавец. Мужчина иронично смотрит на него долю секунды, потом, чуть повернув кисть руки, стреляет. Ухо продавца окрашивается кровью. Он досадливо вскрикивает.

– Пока можешь ничего не говорить, я засекаю время. Если я ошибся, разойдемся в разные стороны. Если нет, значит, не разойдемся. В общем, смотри. Сегодня утром на набережной найден автомобиль. В нем предположительно четыре трупа. Предположительно – потому что там месиво. Один из них – это твой посетитель, который пытался тебя крышевать. Люди говорят, что в машине с ним была какая-то девка в красном платье. А потом якобы некая неведомая хуйня вытащила девку, а все остальное в джипе превратила в фарш. Или как вариант, водитель потерял управление, джип несколько раз перевернулся, всех внутри поубивало о стойки и друг об друга, потому что ремни для лохов. А девка вылетела через крышу. Такая версия мне больше нравится. Но тут одна проблема – машина целехонькая. Только сиденья изодраны. И люди. И почему я думаю, что ты к этому как-то причастен?

– И почему? – разлепляет пересохшие губы продавец.

– Ты ухо свое потрогай. А, прости, ты не можешь.

Ухо продавца, поросшее рыжим волосом, блестит здоровым блеском и чуть подрагивает.

– Это один момент. Второй. Мы спросили у соседей, откуда ты взялся. Никто не знает. Полгода торгуешь, претензий к тебе нет, но есть непонятки. Где живешь? Кто покупатели? Откуда мясо?

Руки продавца вибрируют под скотчем. Мужчина покачивает пистолетом:

– Не советую. Одну пулю ты переваришь, а пару очередей вряд ли. Короче. У меня только один вопрос. КТО ВЫ, БЛЯДЬ, ТАКИЕ?!

ГЛАВА 4. ДУША

Ты выглядишь как обдолбанный вампир!

– Я не… вампир… – неуверенно говорит Вера, – я девочка.

Она сидит у стены в крайне запущенной квартире с покрывалом, растянутым на окне вместо шторы. На ней черные колготки, и это все. Темные волосы спутаны, щеки в потеках туши, на обкусанных губах остатки помады. На полу валяется пустая пластиковая бутылка с дыркой, прожженной в боку, на столе, на подоконнике – грязные тарелки, какие-то предметы. На кровати горой навалено тряпье.

– Оденься, девочка, – парень бросает Вере белую рубашку. – А где все?

– Выгнала. – Вера застегивает пуговицы рубашки. – Надоели… Там есть попить?

– Господи, Вера, – он уходит в кухню, звякает там посудой, видимо, ищет чистую кружку, наливает воду из крана, возвращается, ставит рядом с ней на пол. – Ты из дома когда выходила в последний раз?

– Не знаю. Вчера?

– Я тебя убью. Вот возьму и убью, – он легонько толкает ее ладонью в голову. Вера прижимается щекой к его руке. Он садится рядом, обнимает ее за плечи. Обводит взглядом квартиру, вскакивает:

– Нет, это невозможно! – хватает грязную посуду, тащит на кухню. Возвращается с веником. Щелкает выключателем – безрезультатно. Бросается к окну и срывает тряпку.

– Да блин! – за окном уже серые сумерки.

Вера улыбается.

– Я все равно тебя отсюда вытащу, – говорит он, – у тебя есть еще чистая одежда?

– Там, – кивает она в сторону кровати.

– Там, – обреченно повторяет он.

* * *

К старинному зданию с табличкой «Управление внутренних дел по Сибирской губернии» подъезжает мини-вэн с камуфляжным окрасом, оттуда споро, деловито выходят несколько солидных господ в форме и штатском. Полицейский у входа отдает им честь. Группа стремительно проходит внутрь по уже знакомому нам коридору, возглавляющий группу оказывается в кабинете, где за столом сидит мужчина в сером пиджаке с желтыми вставками на локтях, вошедший грохает кулаками по столу:

– На каком основании удерживаешь Мамедова?

Кабинет за его спиной наполняется людьми. Мужчина за столом невозмутим:

– Пробиваем по другим делам, товарищ полковник.

– Где он?

– Не знаю, товарищ полковник.

– Не понял?

– Не могу сказать, товарищ полковник.

– Так, – полковник багровеет, – ты с кем, блядь, в игры играешь, Крылов? Ну-ка встал на хуй!

Крылов, усмехаясь, встает.

– Ты охуел, Крылов, – убежденно говорит полковник, – ты, блядь, в конец охуел. Где Мамедов?!

– Не скажу, товарищ полковник.

Полковник наносит неплохой хук слева, Крылов ударяется затылком об стену, отлетает животом на стол и падает, роняя мебель. Один из полицейских, зашедших в кабинет следом за гостями, пытается вмешаться. Спутник полковника, лысоватый невысокий крепыш, берет его лицо рукой и прижимает к стене:

– ТЫ куда лезешь!

– Где Мамедов?! – гремит полковник, пиная Крылова в живот и в лицо. – Где он, сука?! Да я тебя растопчу на хуй, гнида, блядь! Пасть, блядь, закрой! Где он?!

– Соседи… соседи увезли… – хрипит с пола Крылов.

– Ах ты иуда, – улыбается, старея изрытым лицом, полковник. – Леша, блядь, ну как так…

Он садится на стул и смотрит на окровавленного Крылова с грустной улыбкой.

– Я с тобой двадцать лет работаю, блядь, двадцать, блядь, лет. Леша. Что ж ты творишь, блядь.

– Извините… товарищ полковник… Не было уже сил терпеть…

Полковник отмахивается, достает сотовый, находит номер, тычет крепким пальцем и подносит трубку к уху:

– Кто? Привет. Он у вас. Да, у тебя. Не знаю, кто. Ты сам у себя порядок наведи, а не меня учи. До связи.

Некоторое время полковник сидит молча.

– Ну все, Крылов. Свободен. Увижу здесь еще раз – не обижайся. Выебу и закопаю, снова выебу и снова закопаю. И тебя, и жену, и всех.

Машет рукой и выходит. Остальные следуют за ним. Остается один полицейский. Он садится на корточки рядом с Крыловым:

– Че делать будешь?

– В партизаны пойду, – ухмыляется Крылов разбитым ртом. – Сигарету дай.

Смачно затягивается, выпускает дым:

– С-сука, как после секса…

* * *

В плохо освещенной задней комнате ирландского паба за крепкими деревянными столами сидят юноши и девушки, среди них – Вера и ее спутник.

– Мы считаем, – тонко улыбаясь, говорит Предводитель, молодой человек в бабочке под горлом, – что возрождение культурной жизни нашего общества после войны не менее важно, чем запуск каких-то заводов, безопасность на улицах и тому подобное… Именно поэтому мы решили возобновить деятельность нашего клуба, как одного из институтов зрелого, взрослого, сильного государства.

– Влияние экономики сильно преувеличено, – согласно кивает сидящий справа мрачный качок, – Дмитрий Евгеньевич писал об этом. Сильное государство может любую экономику выстроить по щелчку. Вопрос в том, зачем ему это надо, насколько оно самостоятельно, а это как раз зависит от культуры.

– Благодарствуйте, – говорит Предводитель официантке-бурятке. На большой белой тарелке лежат дымящиеся позы. Юноши и девушки жадно поглядывают на тарелку. Вера рвет пальцами кусочек хлеба и катает шарики, которые проглатывает. В углу за другим столом время от времени взрывы хохота – там другая компания, повзрослее, позлее и поменьше. – Перекусим?

Взяв ножи и вилки, собравшиеся чинно приступают к ужину.

– Вот вы молчите, Вера, – говорит предводитель, обращаясь к ней с ножом и вилкой в руках, – а что вы думаете о происходящем? Вас оно задевает, трогает? Волнует?

– Я… Миша сказал, что у вас тут говорят о литературе. А тут в основном о политике, я в ней ничего не понимаю, – улыбается Вера.

– Но мы же как раз и говорим, что культура первична, – огорчается предводитель, – в том числе и литература, поэзия…

Взрыв хохота в углу. Вера вздрагивает. Мрачный качок поднимается, подходит с соседнему столику и что-то тихо говорит. Снова взрыв хохота, но уже слабее. Качок возвращается на место.

– Я люблю поэзию, – говорит Вера.

Глаза людей за столом загораются.

– Можете что-нибудь прочитать? – любезно и чуть насмешливо спрашивает Предводитель.

– Хорошо, – улыбается Вера, – слушайте. Это написал один мой знакомый. Могу наврать по памяти, но как-то так:

 
А что есть красота
И кто ее находит?
То, что вошло в уста,
Теперь уже выходит;
Душа твоя чиста —
Чисты ее обломки,
Как зеркальце у рта
Холодной незнакомки.
Ни слова, ни глотка
Не сделает, не скажет —
Когда моя рука
Тебе на горло ляжет.
 

Вера читает спокойно, ровным голосом, почти без интонаций. За соседним столиком все стихает. В конце одна из девушек ойкает. Качок морщится:

– По-моему, это графомания. Скрестили ежа с ужом.

Михаил смотрит на Веру не отрываясь. Предводитель тоже не сводит с девушки глаз, но на лице его читается нечто иное. Он поворачивается к Михаилу и говорит вздрагивающим голосом:

– Михаил, я глубоко и жестоко разочарован. Вы говорили, что Вера – думающий и чувствующий человек, а она…

Он поворачивается к Вере:

– Я прошу вас уйти.

Вера ошарашена и обижена:

– Почему? Вам не понравилось?

– Это… вампирские вирши.

В зале повисает молчание.

Вера встает, снимает с крючка свой плащ. Михаил пытается ей помочь, она отталкивает его руку. Она нагибается к столу с плащом на руке и говорит предводителю в лицо:

– Я знаю.

ГЛАВА 5. ОТЧИТКА

По главной городской улице движется колонна. Из репродуктора ползущего за колонной автофургона несутся искаженные до неузнаваемости песни советских лет. Крупным планом – армейские ботинки, полы священнической рясы, гриндерсы, туфли на стоптанных каблуках. Над колонной развернуты плакаты: «Всех не сожрете!», «Нет – фашистской темной нечисти!», «Губернатор! Ты за народ или берешь у народа в рот?», реют красные, желто-синие и черно-бело-желтые флаги.

У некоторых в руках – обрезки труб, стальные прутья.

В колонне – бывший мент Алексей Крылов с семьей, миловидной женой-блондинкой и двумя мальчиками. Глаз у Алексея заплыл, половина лица багровая, но двигается он довольно бодро.

На перекрестке, поджидая колонну, стоит цепочка «терминаторов» с щитами и дубинками.

– Вот этого парня возьми, – говорит оператору Алена Ахматова, показывая на Крылова. Тот приближает изображение. Съемка ведется с третьего этажа одного из правительственных зданий.

– Для кого снимаем-то? – бурчит оператор.

– Для будущего.

* * *

В проеме двери образуется сияние, в сиянии угадывается фигура в священном облачении.

– Отец Владимир! – радушно поднимается из-за стола хозяин кабинета и жизнерадостно целует протянутую руку служителя культа, после чего крепко пожимает ее: – Ну здравствуй, Сережа. Как работается?

– Спасибо, Василий Юрьевич, с Божьей помощью.

Оба садятся в низкие кресла.

– Скажи, Сережа, что ты думаешь о бесах?

– Нам не положено, – коротко регочет отец Владимир.

– Я серьезно. К тебе бесноватые приходят?

– Полно. Бешенство матки, в основном.

– А есть такие, про которых непонятно, люди они или… нет?

– А кто же еще, Василий Юрьевич?

– Ты, я смотрю, материалистом заделался. А здесь был мистиком.

– Простите. Но я правда не понимаю.

– Пойдем. Покажу тебе кое-кого. Поймешь.

* * *

Древняя «девятка» притормаживает рядом с тротуаром, водитель – неприметный молодой человек – сигналит идущей мимо девушке. Та оглядывается, вздыхает, неуверенно идет к машине.

Пацан лет десяти звонит в дверь, ему открывает парень постарше.

– Мать ушла, я перелезу?

– Ну лезь, – пожимает плечами парень.

Колонна демонстрантов подходит вплотную к ОМОНу. Младший Крылов юркает между ног омоновцев.

– Дима, стоять! – орет Крылов. Омоновцы начинают озираться. Несколько демонстрантов бросаются на оцепление с оружием.

* * *

Отец Владимир, в полном облачении, с большим позолоченным крестом в правой руке, стоит перед Мамедовым, прикованным к сооружению, напоминающему крест. Мясника трудно узнать – он смертельно бледен, кожа на лице висит лохмотьями, но глаза горят лютым огнем.

Царю Небесный, Утешителю, Душе истины… – начинает о. Владимир.

Пацан, перелезающий с балкона на балкон, хватается рукой за перила, напарывается на гвоздь, вскрикивает и летит вниз. Впустивший его сосед сидит в наушниках перед компьютером.

Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны…

Лицо Василия Юрьевича вытягивается. Мамедов не мигая смотрит в переносицу священнику. Тот поднимает крест и касается им лба Мамедова, слегка надавливая.

Металлический прут опускается на каску омоновца, в каске ослепительно играет солнце – и разлетается на множество радужных осколков.

И спаси, Боже, души наша…

Молодой человек неприметной наружности запирает изнутри гараж, садится в машину, опускает стекло и поворачивает ключ в замке. Девушка в полубессознательном состоянии лежит на заднем сиденье.

– ДИМА! – ребенок бросается прочь от потасовки, Крылов бросается за ним. Слышен отчаянный женский крик: второго сына топчет обезумевшая толпа.

– Ты снимаешь?

– Да, – глухо говорит оператор.

Верую во единого Бога-отца, Вседержителя, творца неба и земли…

– гудит отец Владимир, пристукивая Мамедова крестом по голове.

У Мамедова пузырится розовая пена на губах. Кожа на его левом запястье лопается до мяса. Доски, к которым он привязан, сотрясаются.

И паки грядущего со славою судити живым или мертвым, и царствию Его не будет конца…

С грохотом ломается доска, и левой рукой, на которой болтаются наручники и обломок дерева, Мамедов хватает отца Владимира за горло. В глазных белках священника лопаются сосуды, глаза заливаются кровью. Мамедов швыряет труп в стену, как тряпку, и сотрясается от автоматных очередей, прошивающих его насквозь.

* * *

На пустой улице, усеянной брошенными плакатами, прутьями, сломанными касками, чьей-то обувью, обняв труп сына, рыдает Крылов.