Текст книги "Закон Ломоносова-Селистратова (СИ)"

Автор книги: Андрей Сальков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Сальков Андрей Вячеславович
Закон Ломоносова-Селистратова

Сержанты полиции Чумаков и Вострикова на Патриарших прудах успели и наслушаться всякого, и повидать многое. Но, положа руку на сердце, беспокоиться им приходилось нечасто. Всё-таки не окраина московская, тут проблемы гости нечастые. Слухи и сплетни – дело журналистов и писателей, бог им судья. А вот порядок достойный обеспечивать – это не языком молоть.

Очередную неприятную странность первой заметила сержант Вострикова. Неприятность накатывалась издалека с шумом, гамом, матерной руганью и шараханьями гуляющей публики. Очень скоро неприятность оформилась в двух бегущих мужиков. Первый явно улепётывал от второго и пока держал вполне безопасную дистанцию. Был он немолод, лет под шестьдесят, но в хорошей форме. Или скорее – в глубоком шоке. Преследователь был гораздо моложе и, прямо сказать, – опасен до чрезвычайности. Мало того, что в одной руке он сжимал топор и размахивал им над головой. В другой его руке была тяжёлая трость с массивным набалдашником. Но хуже всего было с одеждой. Камзол восемнадцатого века навевал жуть. Этот наряд явно указывал на полную невменяемость и гарантировал окружающим кучу проблем. В том числе и наряду полиции. Немолодой дяденька явно понял это раньше и лучше других. Останавливаться не стал, даже поравнявшись с сержантами. Так и пробежал себе мимо, сверкнув очками и тихонько подвывая.

Оторопевший только на миг наряд сработал чётко. Пока Вострикова выхватывала пистолет, Чумаков уже летел под ноги окамзоленному маньяку. Немаленького, к слову сказать, роста и комплекции основательной. Но масса и скорость дают такую инерцию, что любое препятствие может стать непреодолимым. Чумакову некогда было вспоминать физику. Он на рефлексе вспомнил любимое дзюдо.

Результат получился сногсшибательным. Негодяй рухнул. Но топор и трость по-прежнему остались в его руках. Слава богу, не улетели в спину убегавшему и не повредили Чумакова. Ловкая Вострикова для надёжности немедленно приложила злодея рукояткой пистолета по затылку. А рука у Востриковой, несмотря на комплекцию, была тяжёлой. От удара человек в камзоле, как было задумано, должен был потерять сознание. Но сознания он терять не торопился. Вместо этого замотал головой, на которой, кстати, не было полагавшегося по этикету парика, и разразился отборнейшей бранью. Попытался было приподняться, но был немедленно скручен. Трость и топор благоразумно отобрали, подальше отодвинули.

Дяденька, издали наблюдавший за победой над его преследователем, приободрился и счёл нужным осторожно подобраться к победителям. Встал не слишком близко, потому что человек в камзоле попытался дотянуться до него хотя бы ногой.

– Вот и все, Михайло Васильевич, вот и всё! – скорбно констатировал очкастый дяденька. – А я ведь предупреждал вас, коллега.

Определение "коллега" не понравилось помятому в стычке сержанту Чумакову. Он резонно предположил, что одним безумным дело явно не ограничивалось.

– Что за ломоносовы тут разбегались? – строго осведомилась старший сержант Вострикова.

Обращалась она при этом сразу к обеим сторонам конфликта.

Скрученный, при камзоле и в узких штанах, и вправду походил на известного по картинкам учёного.

– Где-то сегодня день открытых дверей, – покачал головой Чумаков, – Но разберёмся!

Вострикова, как старший наряда, представилась чётко по наставлениям и предложила сторонам конфликта назваться.

– Селистратов Дмитрий Вениаминович, – бодро отрапортовал дяденька, – Физик, пенсионер.

Названный ранее Ломоносовым отозвался в адрес физика-пенсионера отборной бранью, отчего даже бывалая женщина немного смутилась.

– А вы, граждане, отойдите подальше и вообще проходите себе мимо! – порекомендовала Вострикова скапливающейся вокруг толпе. Толпа возмущённо зашепталась, но расходиться явно не спешила, заинтересованно сверкала вспышками фотокамер на телефонах, усиленно записывала видео.

– Съёмку прекращаем! – безнадёжно призвала Вострикова. Она была всегда строга к праздным зевакам, но сегодня в душе их понимала – случай действительно стоил быть записанным.

– Сейчас разберёмся, кто тут Ломоносов, а кто тут Кащенко, – пообещал Чумаков, вытягивая из кармана рацию.

Селистратов вдруг забеспокоился.

– Погодите! – взмолился дяденька, – Я могу всё объяснить...

– В участке разберутся, – пообещал ему Чумаков и вызвал оперативного дежурного. Селистратов сокрушённо вздохнул, но всё-таки замолчал. Только попытавшийся встать на ноги "Ломоносов" был немедленно осажен сержантом.

Подъехала группа оперативного реагирования, высыпала из машины и оттеснила толпу зевак подальше.

– Что тут у вас? – дежурно осведомился старший.

– Цирк тут, товарищ лейтенант, – признала Вострикова. – Статья тридцатая, похоже. Покушение на преступление.

Она многозначительно кивнула в сторону топора, лежащего на брусчатке. Селистратова и горе-преследователя ловко и быстро загрузили в машину, вместе с уликами – топором и тростью.

Вострикова и Чумаков проводили глазами отъезжавшую машину и порекомендовали взволнованной толпе, наконец, заняться полезными делами. Дождались, пока толпа не стала рассыпаться на обычных прохожих и потопали себе дальше. Теперь со странными людьми будут разбираться другие. Служба такая – сдал и давай, не забывай про работу, потом спросишь – что да как, кого куда определили.

Между тем доставленных в Краснопресненское отделение полиции надлежало зарегистрировать и определить согласно заслугам. Этим и занялся старший оперативный дежурный, назначив по одному сотруднику смены на каждого из участников происшествия. Опрос проводили разных кабинетах, конечно. Один из поступивших сидел строго в наручниках. А на входе на всякий случай ещё и сержанта дежурного обеспечили, на случай внезапного буйства. Другому участнику происшествия, как свидетелю и почти потерпевшему, повезло больше. Повезло и тому, кто его опрашивал.

– Видите ли, – втолковывал грустному лейтенанту Селистратов, – Я физик, доктор наук, в прошлом – профессор. Моё хобби то же, что и на работе – физика. И я изобрёл машину...генератор...Он вырабатывает энергию, много...Много больше того, что затрачено при запуске.

– Сверхединичность? – блеснул знаниями из интернета лейтенант и погрустнел ещё больше.

– Можно и так сказать, – ободрился Селистратов, почувствовав человека "в теме".

– Поздравляю, – ободрил его ещё больше лейтенант

– Ирония ваша законна, – понимающе кивнул Селистратов.

Он гордо воззрился на полицейского. Тот, конечно, не физмат явно не заканчивал, но про изобретателей генераторов был наслышан. Однако точно не предполагал, что может предложить миру Селистратов.

– Вас же не смущает, когда предприниматель вкладывает в дело рубль, а получает два? – задал он грустному лейтенанту риторический вопрос, как, бывало, огорошивал студентов. – Вот и в моём устройстве так! Система не замкнута, понимаете?

– При чём тут Cистема? – осведомился полицейский. С момента появления перед ним Селистратова он понял, что без веселья сегодня вечером не обойдётся. Хотя смеяться над такими вот людьми не очень, конечно, хорошо.

– Про деньги мне понятно ещё было, – кивнул лейтенант. – Но вернёмся к обстоятельствам происшествия.

– Да я к этому и подвожу! – просиял Селитратов. – Только не очень вам понятно будет, откуда Ломоносов взялся.

– Ломоносов, – кивнул лейтенант и старательно уставился в текст опроса на мониторе. Тот был немного в стороне – выручал при общении с...беспокойными людьми.

Селистратов заподозрил неладное и поспешил с дальнейшими пояснениями.

– Система – это, знаете ли, сам генератор и разлитая вокруг энергия, – торопливо продолжил втолковывать ему Селистратов. – В замкнутой системе энергия остаётся неизменной и просто перетекает из одной формы в другую. Движение – в тепло, тепло – в движение. Но с потерями!

Он взглянул в глаза офицеру полиции и предостерегающе поднял руку, потому что терпение того было на исходе и даже в лёгкие воздух набран, чтобы сообщить это. Пора было переходить к сути. Ну не мог этот молодой полицейский решить дело без настоящего понимания! Не мог, не понимая истинной сути, на которую всё нанизывается и всё становится тривиальным. Тут явно надо бы проще и быстрее. Не ровен час, и вправду заподозрят в шизофрении какой-нибудь. Селистратов нашёлся быстро. Недаром он когда-то учил студентов и недаром жил на Патриарших!

– Замкнутая система – она как пруд, знаете ли, – верно найденное сравнение переполняло Селистратова тихой радостью пополам с преподавательской гордостью. – В нём сколько есть воды, столько и есть...Конечно, если не бьют в нём ключи и не было дождей. То есть это замкнутая, упрощая, система. А разомкнутая – она река! Вливаются новые порции воды. Колесо на плотине крутится, не переставая. Пока вода льётся. В пруду колесо поставишь – крутиться не будет. А в реке можно и даже нужно!

– Дмитрий Вениаминович, – завершил своё просвещение лейтенант, – вы гражданина, именуемого Вами Ломоносовым, ранее видели?

– Нет, конечно! Я ...

Лейтенант, в свою очередь, предостерегающе поднял руку. Вечер, как и многое в этом мире, не был бесконечным.

– Гражданин Ломоносов сам вам представился? Михаил Васильевич? Так и сказал?

– Да, – согласился Селистратов.

Лейтенант скорбно вздохнул и со всей вежливостью продолжил:

– При каких обстоятельствах состоялось ваше знакомство с гражданином Ломоносовым?

– Сегодня, при очередном пуске моего генератора. А он меня за это убить пытался!

Далее Селистратов детализировал эти самые обстоятельства. Картина выходила красочная.

Некоторое время назад непризнанный московский гений, проживая недалеко от Патриарших прудов и пребывая на заслуженном отдыхе, затеял осчастливить мир идеей нового генератора энергии. Собрав хитрую комбинацию из текстолитового диска, исчерченного узором медных полос, толстых проводов и неодимовых магнитов, подключил к известному всем ещё со школы высоковольтному генератору – с щётками и стальными шариками. Запустил. Диск начал вращаться, но останавливаться не собирался. Даже когда пусковое напряжение сняли не останавливался, а напротив, сам стал от души вырабатывать высоковольтное электричество. Да так, что Селистратов счёл за благо немедленно отказаться от услуг Мосэнергосбыта. И отказался. Диск без устали крутился и равномерно, раз в секунду выдавал на выходе электрические разряды вместе с иллюминацией – яркими голубыми вспышками. Такое недалёким соседям лучше не показывать – испугаются за сохранность всего дома и засудят гения.

Нет, Дмитрий Вениаминович спешить с объявлением о своей победе не стал. Он вполне здраво рассудил, что нужно всё должным образом оформить и, чем чёрт не шутит, даже обогатиться. Селистратов был изрядно наслышан про горький опыт предыдущих поколений изобретателей, которые с жаром бросались в омут бюрократии со своими неподготовленными должным образом идеями. Неудачники прозябали в неизвестности, бедности и бесконечном глумлении. Не таков был Селистратов. Наученный эпохой, где умение зарабатывать деньги считалось едва ли не главным достоинством всякого уважаемого человека, Дмитрий Вениаминович корпел над бумагами. Выправлял себе будущий приоритет, славу и финансовое благополучие. А генератор исправно крутился, обеспечивая электроэнергией будущего магната.

Деньги Селистратову были нужны, и притом хорошие. Жил он давно один. Жены и детей не имел, а лет уже было немало. Квартира в одном из самых дорогих мест в Москве, было, пожалуй, единственным его богатством. Но хотелось ещё радостей жизни – признания, славы, общества молодых красивых женщин, настоящих денег, наконец! Возможности открывать любые двери, знакомиться с недоступными когда-то известными людьми. Да хоть бы и Чубайсу дать щелбана! Потом, конечно, заплатить штраф за эту выходку и окончательно стать для миллионов людей героем, посрамившим бывшего главного энергетика страны по всем статьям. С генератором все мечты оказывались просто на расстоянии вытянутой руки! Оставалось её протянуть и забрать положенное по праву.

И всё бы хорошо, но случилась одна неприятность.

Сегодня днём была гроза. Ну гроза и гроза, казалось бы – для мая в Москве ничего не обычного. Так рассудило большинство москвичей. Даже из тех, кто беззаботно оставил зонт дома и вымок под дождём. Но селистратовский генератор с очередной молнией за окном тоже решил сыграть по-крупному и поддержал стихию самым эффектным образом.

Устройство выдало особенно мощный заряд, да такой, что между шариками разрядника сверкнула здоровенная искра. Она не погасла сразу, превратилась в долго не затухавшую, тревожно гудящую дугу. Селистратов набирал в соседней комнате текст очередного важного документа и, когда за спиной ярко сверкнуло и взревело, подскочил. И даже выругался, что себе позволял не часто.

После вспышки показалось было, что с глазами что-то нехорошее сделалось – по углам комнаты разлился какой-то белёсый туман. Словно это туча вплыла в квартиру. Видал подобное Селистратов в горах, когда облака наплывали на перевал и становились туманом, а потом снова на другом склоне скручивались в клубы и барашки.

Показалось ещё – не случился ли в квартире пожар? Но нет, запаха горелой проводки не чувствовалось. Только привычный резкий запах озона. А потом накрыло последовательно волнами холода, жара и опять холода. После чего в одном из углов в белёсом мареве проступила вдруг человеческая фигура. С перепугу, в странном тумане она показалась огромной – под потолок, не меньше! Медведь, йети, Хищник из старого американского блокбастера – всё вместе взятое, в одном образе.

Селистратов, хоть и растерялся поначалу, но чувства самосохранения не утратил. В шкафу с инструментом у него давно был припрятано оружие. На всякий случай – вдруг воры или кто похуже, до его генератора охочие явятся – тут-то им и сюрприз! Селистратов метнулся к шкафу и выхватил топор – небольшой плотницкий, но крепкий, острый, надёжный.

Белёсый туман иссяк. Комната приобрела привычные очертания, даже зловещая фигура чуть уменьшилась в размерах и обернулась мужиком в дорогом камзоле восемнадцатого века. В руке он держал трость с массивным набалдашником и настороженно всматривался в Селистратова. Вид при этом имел обалделый, взъерошенный какой-то – редкие волосы стояли дыбом. Ростом и мощью гость всё-таки явно удался.

Обомлевший Селистратов аж присел, как его разглядел. За окном полыхнула молния, громыхнуло и Дмитрий Вениаминович несолидно вздрогнул. Топор придавал немного уверенности, но гарантировать победы над здоровенным мужиком с тростью не мог.

– Вы кто? – шёпотом спросил изобретатель.

– Михаил Васильевич Ломоносов, – ответствовал мужик в камзоле, изрядно окая. – Профессор Императорской Академии наук и художеств.

Селистратов от волнения икнул.

– Тот самый? – уточнил изобретатель и сам понял, что выглядит странно.

– А вы, сударь, кто таков? – вместо ответа сам настороженно спросил человек.

Трость его по-прежнему грозно смотрела в сторону хозяина квартиры.

– Селистратов Дмитрий Вениаминович, – представился изобретатель и, подумав, добавил: – Ваш коллега. Бывший, правда...

Топор он тоже счёл нужным опустить, но из рук пока не выпускал.

– Бывших профессоров не бывает, – отрезал Ломоносов и, оглядевшись, спросил: – Тоже Рихманов опыт повторять сподобились?

Гость тоже опустил трость.

– Рихманов? Опыт? – эхом повторил за ним обалдевший Селистратов.

Меж тем Ломоносов (если это был он, а не галлюцинация) начал вполне осваиваться. Ещё раз с любопытством оглядел убранство жилища, снова уставился на изобретателя.

– Или сон это, сударь, или разума помрачение от удара электрическаго!...Извольте объяснить – где я, что за место сие престранное и не в наказание ли наслан морок за грехи мои?

– Сам не понимаю. Но подозреваю, – обнадёжил его Селистратов и подошёл к генератору. Индикаторы показывали половинную мощность, диск крутился, энергия шла. По-прежнему пахло озоном. Ничего явно не горело, прочих катастроф не предвиделось.

Селистратов, как мог, попытался объясниться. Ввести, так сказать, в курс дел. Гость внимал с вежливостью, изумлялся по-детски и всё восклицал то "великолепно!", то "мудрёно!". А когда гордый хозяин ещё и показавшийся гостю "престранную картину" оживил, тот выдал совсем простецкое "охренеть!". Телевизор с плоским экраном показывал движущиеся картинки и поразил Ломоносова чрезвычайно. После долгого рассказа о привычных Селистратову вещах, гость окончательно уверился, что, скорее всего, спит. Немного поспорили о методах отделения яви от снов. Мимоходом Ломоносов рассказал, как, собственно, он здесь оказался.

"Явления престранные, на болотах и заброшенных прудах происходящие" были тому виной. Дело было на окраинах Москвы, в болотистом местечке, среди заброшенных ещё при Петре I прудов. В доме мещанина Урываева посередине мая случился жуткий холод, быстро распространившийся сначала на двор его, а потом и на окрестные дома. Жильцы бежали, оставив заиндевевшие избы и застывшую животину. Еле спаслись, гонимые молниями и ледяным дождём. Местечко окутал туман, озаряемый откуда-то изнутри сполохами молний и ворчанием грома. Сполохи имели цвет синий и раз в секунду следовали, как потом по хронометру замерили. Но хуже всего было то, что туман медленно растекался по округе, неся страх и холод.

О происшествии быстро дошли слухи сначала до военной заставы на выезде из Москвы, а уже оттуда – и до самого начальника канцелярии тайных розыскных дел, графа Шувалова. Александр Иванович по совместительству курировал Императорскую Академию наук и художеств. Он лично благоволил к Ломоносову. Так что срочно, по личному распоряжению Его Сиятельства, Ломоносов вместе с профессором физики Рихманом и мастером Соколовым немедленно выехали на окраину Москвы.

Собирались осмотреть чудеса и сделать вердикт-заключение для самой Императрицы. Составить разъяснения в заботе о пресечении волнений всяческих и москвичей страха небывалого.

Только накануне Ломоносов опубликовал очередной труд "Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих". Только накануне Рихман чуть не погиб, проводя опыты с молниями. И вот прекрасный случай подвернулся – и молнии, и снег посреди мая, явление небывалое. Для учёного – прелесть несказанная!

Добрались до места, электрические указатели, Рихманом лично изобретённые развернули. Не забыли и машину громовую, недавно собранную. Начали замерять на квадранте деревянном по градусной шкале силы электрические, к густому туману с "осторожностию преизрядной подступая". Но труды им завершить не удалось. Ломоносову, по крайней мере. Налетел ветер, нагнал тучи и не только впереди, но и вокруг молнии засверкали, дождь стеною полил. В один из ударов так полыхнуло, что Рихман и Соколов из виду исчезли – заклубился туман престранный и оказался Михаил Васильевич в гостях у Селистратова. И как это прикажете, сударь понимать и что теперь делать?

Гость обратил внимание Селистратова на совпадение замеренных им с Рихманом сполохов на окраине той Москвы, откуда он явился и сверкания машины изобретателя. Синие сполохи, частота одинаковая, обстоятельства появления одинаковые – и там, и здесь не обошлось без атмосферного электричества, молнии. Приходилось признать, что явления эти как-то связаны друг с другом и сомнений в том ни у кого не было. Конечно, начитанный Селистратов немедленно озвучил теорию множественных вселенных и проблему субъективности прошлого и будущего. Помянул квантовые парадоксы в приложении к наблюдаемым явлениям и в довершение, посетовал на непонимание электричества современными физиками. Ломоносов, кажется, проникся вариантами разных миров, которые существуют, изредка пересекаются в особых точках при совпадении нескольких особых событий.

Заспорили о толковании того, что обычно именуется "временем" и "пространством". В ход со стороны Селистратова пошла тяжёлая артиллерия в виде Эйнштейна. Гостю даже была продемонстрирована фотография. На ней гений был с высунутым языком – другой быстро не нашлось. Но гостя уверили, что это не самое вопиющее в новом для него мире. Есть ещё и другие странные и непривычные вещи. Гость, разглядывая с открытым ртом телевизионную рекламу, где как раз некая девица размазывала по оголённым донельзя ножкам крем, решительно согласился. И немедленно выпил.

Наступал уже ранний вечер, но о многом ещё надо было поговорить, поспорить, расспросить, узнать и осознать. Порадовались тому, как один к одному постепенно складывается цепочка причинно-следственных связей, как укрепляется на глазах нить понимания и возможного объяснения. По случаю даже коньяк распили, на радостях. Селистратов к Ломоносову всё "Михайло Васильевич" норовил называть, как ещё в школе привык. Против такого обращения гость не возражал, вспоминал свои посиделки с регулярно гостившими у него в доме поморами. Идиллия: два учёных человека, рассуждающие о мироздании и делах житейских на равных!

Однако далее Ломоносов неожиданно потемнел лицом и предложил немедленно отключить машину. Вспомнил он, мол, своё старое письмо к Эйлеру, и недавний труд "Об отношении количества материи и веса", где упоминался всеобщий закон природы. Да, тот самый: "если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимается у чего-то другого. Так, сколько материи прибавляется к какому-либо телу, столько же теряется у другого, сколько часов я затрачиваю на сон, столько же отнимаю у бодрствования и т.д. Так как это всеобщий закон природы, то он распространяется и на правила движения...". Память у Михайло Васильевича, на зависть Селистратову, оказалась отменная. Выходило так, что энергия забиралась оттуда, откуда прибыл Ломоносов и тем обеспечивалась изумительная "сверхединичность" устройства. А заодно – и полнейшая независимость от Мосэнегосбыта.

– Нет, – попытался изобретатель остановить порыв Ломоносова, – нельзя сейчас генератор выключать – он даёт свет во всей квартире. К тому же, канал с вашим временем может окончательно прерваться.

Ломоносов задумался на мгновение.

– Плевать! Останавливай свою машину! Не то мои там от холода помрут!

– Да поймите же, Михайло Васильевич! – взмолился Селистратов, – Я же вам говорил про перемещения во времени! Всё, всё уже изменилось, знаете ли, как только вы сюда, к нам переместились!

– Это я здесь, а они там и сколько им жить остаётся – один бог то ведает!

– Но пусть они там немного потерпят – я здесь машину зарегистрирую и права справлю, – пообещал ему Селистратов, даже архаизм какой-никакой припомнил для пущей убедительности.

Ломоносов не послушался и решительно направился к устройству. Тут уж Селистратову пришлось решительно пойти на хитрость.

– Михайло Васильевич, коллега! – схватил он его за отворот камзола. – Никак нельзя машину останавливать! Государево дело – ему и надо челом бить, он разрешит! Только сам!

Ломоносов, воспитанный в нравах восемнадцатого столетия, сразу остановился.

– А ты прямо к государю вхож?

– Безусловно! – заверил его Селистратов. – Надо нам к нему непременно пойти, прямо сейчас.

И подтолкнул к двери, объявив, что надо только собрать бумаги для доклада. Вместо бумаг сунул в пакет топор, резонно предполагая, что если обман раскроется, то придётся несладко. А топор – он во всяком споре аргумент весомый.

Как в воду глядел. На улице, только отойдя от нового шока, Ломоносов вернулся к теме остановки генератора. Селистратов опять принялся его увещевать, но неудачно – вышло так, что изрядно Михайло Васильевич разозлился.

–Да ты, шельмец, обманом взять меня удумал! – закричал он на весь переулок, выводящий прямо к Патриаршему пруду.

Исчерпав всё своё красноречие, хмельной Селистратов вытащил свой последний аргумент, решительно отбросил ненужный пакет и тем сразу напугал прохожих.

Только крепкая трость спасла Ломоносова. Превосходя противника ростом, массой и ловкостью, он решительно выбил топор из рук оппонента, подхватил новое оружие и сам бросился на Селистратова. Тот проявил чудеса сноровки и, не медля, рванул бегом на стратегический простор – на дорожку вдоль пруда.

Не случись встречного полицейского наряда и сержанта Чумакова, неизвестно ещё, до чего дошло бы. За то и благодарен родной полиции, и рад несказанно!

Такую историю поведал Селистратов. В конце же совершенно неожиданно предложил освободить и человека, ему угрожавшего. Дмитрий Вениаминович, видите ли, одумался и против своего обидчика зла не держат – то просто вспыльчив, но учёный большой и в клетке сидеть не заслуживает. А генератор Селистратов теперь и сам собственноручно готов выключить. Что ему лейтенант и порекомендовал, отправив домой. Человека же, называемого Ломоносовым, объявил лейтенант, придётся ещё на какое-то время задержать, для окончательного разбирательства. Робкие попытки Селистратова вызволить недавнего обидчика были решительно пресечены. Незадачливый изобретатель пообещал вскоре вернуться. Лейтенант вздохнул и искренне порекомендовал ему не торопиться.

В другом кабинете допрос задержанного, одетого по моде восемнадцатого века, происходил не столь плодотворно.

Прежде всего, старший лейтенант Корсантия сразу столкнулся с проблемой идентификации личности.

– Михаил Васильевич Ломоносов. Профессор Её Императорскаго величества Академии наук и художеств, – представился ему задержанный.

– Ага, и артист больших и малых театров, – усмехнулся Корсантия. – Давай-ка пальчики тебе откатаем, клоун.

– Пытать меня удумал, тать! – возмутился задержанный. – Меня, статского советника!

– Издевается гад, – констатировал офицер и вдвоём с подоспевшим сержантом не без возни, но обеспечил дактилоскопию. В картотеке уголовного розыска отпечатки не числились.

База данных жителей Москвы выдала множество фотографий полных тёзок с краткими пояснениями. Похожей физиономии среди фотографий не нашлось. Старлей вздохнул и для очистки совести запросил последние сообщения из психушек. Нет, не сбегал! Даже из тех, кто тоже записывал себя в настоящие Ломоносовы. Что же, не повезло следакам – туго придётся им с этим амбалом.

– Хорошо, Михаил Васильевич, где проживаете? – Корсантия сделал последнюю попытку.

– Лавроникольская улица, – сообщил задержанный.

– Номер дома?

– Номера нет, там всякий знает мой дом! – гордо заявил ряженый в камзол.

Старлей снова тяжело вздохнул и набрал поисковый запрос.

Результат оказался предсказуем на сто процентов.

– Нет даже такой улицы в Москве, дорогой вы наш господин, Михайло Васильевич! – торжественно объявил Корсантия.

– Как же нет, ежели живу я там?! – возмутился задержанный.

– Ладно, – сдался наконец Корсантия, – веди, сержант, этого клоуна в аквариум. Пусть следак завтра с этим разбирается. По статье тридцатой пойдёт как минимум...

Амбал начал было возмущаться, упирая на то, что негоже, мол его к рыбам отправлять, не заслужил он такого вопиющего отношения и вообще требует уважения. Но его огрели дубинкой и успокоили.

Старший лейтенант Корсантия, разобравшись с протоколом, прошествовал к оперативному дежурному и доложил о результатах. Вернее, об их отсутствии. Сошлись на том, что псих достоин Кащенко, но завтра сутра придётся сдать следаку.

В камере предварительно задержанных, или аквариуме "Ломоносов" явно приободрился. Видно, и вправду решил, что его топить вели.

В камере уже разместился один сиделец – лет пятидесяти, с наколками на руках. Кличка у него имелась-Кефир. От любимой присказки "это вам не кефир чифирить".

Ему явно было скучно, а новенький был слишком колоритен, чтобы смолчать.

– Физкультпривет, зёма! – приветливо улыбнулся сиделец.

– Здравствуй, – буркнул новичок и уселся на скамье напротив.

– Кличут-то как?

– Михайло Васильевич.

– Пётр Андреевич, – представился повеселевший Кефир и продолжил выведывать:

– Чем, зёма, промышляешь?

– Не занимаюсь я промыслами. Батюшка мой в море ходил, а я науку выбрал.

– Доцент, значит? – подмигнул Кефир.

– Профессор, – не понял новичок шутки.

Кефир ещё раз внимательно оглядел наряд гостя и констатировал:

– Лепёха у тебя знатная, но разбитая.

– Речи у тебя, паря, особенные...Не Ваньки ли Каина друг?

О чём ещё они беседовали потом разбиралась служба собственной безопасности. Потому что задержанный Ломоносов просто исчез на полуслове, чем изрядно напугал сокамерника.

– Эй, начальник, заморочка у вас! Обхезаетесь!– громко заорал Кефир, указывая на пустую скамью напротив.

А потом явился Селистратов, требуя освободить Ломоносова. Мол, генератор, причина ссоры, теперь выключен и претензий к обидчику нет. Если что – шутка была обоюдная и за это сажайте обоих на пятнадцать суток! Но исчезновение пояснить толком не смог. "Сцепленность потоков и производных" в лице Ломоносова! Короче, определили профессора в психушку. Вскоре объявились в отделении и ССБ, и даже ФСБ. Среди прочих к подполковнику ФСБ Иванову пригласили на беседу и сержанта Чумакова.

– Sprechen Sie Deutsch? Do you speak English? – рявкнул Иванов.

– Ja! Yes, I do! – на рефлексе отрапортовал ему Чумаков и напряжённо спросил: -А что?

– Ничего, – успокоил его Иванов. – Это я так, из любопытства. Про туристическую полицию Москвы слыхал, но лично не проверял

– Я меньше года работаю, товарищ подполковник, – на всякий случай сообщил ему Чумаков, – а до этого в школе географию преподавал.

– Ну да, ну да, – рассеянно покивал головой Иванов. Не интересовали его признания бывшего географа в причинах и обстоятельствах овладения иностранными языками.

– Вы через сутки в наряд заступаете?

– Да, у нас двое суток отдыха межу сменами, – настороженно подтвердил Чумаков.

– Значит, не знаете ещё, – констатировал Иванов.

Чумаков был наслышан про любовь спецов к интригам и загадкам. Он мужественно решил пересилить себя и не выдать банальное: "А что я такого ещё не знаю?".

Иванов понимающе улыбнулся. Но скупо – не до радости ему видно было.

– Вы Ломоносова первые брали?

– Так точно, – признал сержант.

– Не надо официальщины, – скривился Иванов. – У нас беседа доверительная.

Беседа, по мнению опытного сержанта, явно клонилась в нехорошую сторону. Если такие люди начинают мягко стелить – жди беды.

–Только это какой-то сумасшедший был и гипнотизёр, – озвучил Чумаков заученную официальную версию.

– Конечно, – легко согласился Иванов, – ведь Ломоносов -наш, настоящий, он в Москве и не жил толком – всё в Санкт-Петербурге. Когда-то учился – да, но потом где только не был – от Киева до Марбурга. В Санкт-Петербурге, до конца дней своих...от воспаления лёгких умер...

– Вот и я говорю, что не нестоящий, – кивнул Чумаков

– А с другой стороны, – продолжил Иванов, – Ну что мы знаем об этом мире и других мирах, временах, слоях реальности, а, сержант?