Текст книги "Сибирский изборник(СИ)"

ЯВЛЕНИЕ 1

ДЕНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

– УТРО

Утро встает над миром большим.

Свежий ветер врывается за ставни растворенные.

Потягивается юноша Григорий на постели,

Под одеялом, цветами вышитым, -

Крестным знамением осеняет себя:

Начинается день.

Растворены окна.

В доме бревенчатом, тесном, узком, – город большой живет.

Щупальца звуков городских в окна проникли -

С базара, с школ, с лагерей военных,

С колокольни

Никольского

собора.

Православие святое медными волнами по улицам течет -

Шире, шире,

Глубже, глубже,

Концентрическими кругами в пространстве расходясь...

Звонками школьными, трелями птичьими, ржанием лошадиным, молвой улиц шумных

Вращается, расширяется, углубляется в сердцах и в пространстве -

День широкий,

День светлый,

День земной.

А с другого конца проспекта Никольского,

Как стрела прямого,

С кладбища казачьего,

Звуки службы доносятся.

Пение звучит, и священник кадит тихо.

Льются слова песнопения:

"Идеже нет воздыханий"...

И тело земле предается...

Кто-то рождается на земле.

Кто-то к сердцу любимую прижимает.

Кто-то умер сейчас...

Жизнь течет.

Вращается колесо медленное.

– ДЕНЬ

На воробьиных лапах скачет день.

Перескакивает через купола и крыши, щебечет, журчит, смеется,

Пляшет в пыли,

Ведра щебета своего на людей опрокидывает.

Запрокидывает горло, пьет, на солнце молится.

Начинается день -

День трудов и забот, день волнений и треволнений,

Побед и поражений,

Потерь и свершений,

Боли острой и теплоты молочной -

День всея Земли,

День всея плоти.

На куполах, на крышах, на решетках оконных дробятся блики и отзвуки его.

А между храмом и кладбищем -

Казачья слобода, рынок, света, блеска и гама полный,

Толпой по края затопленный,

Пестрый, яркий, зовущий, кричащий, щебечущий.

На рынке пестром, на базаре казачьем -

Народное море колеблется, содрогается, преображается,

Себе лишь молится, в себя лишь верует...

Знайте, знайте, знайте, что ждет вас!

А где-то далеко,

За тысячи верст отсюда,

Разрываются бомбы,

Ржут кони раненые,

Кричат солдаты, окровавленными руками раны зажимая.

Идет война -

Война-Предвестница,

Война-Предварение:

Русско-Японская война.

Дрожит желтый воздух над Желтым морем.

Дрожат воздушные твердыни Порт-Артура.

Дрожит слава русская,

Мерную поступь на восток завершившая.

От взятия Казани – до падения Порт-Артура -

Спираль многовековая,

Раскаленная,

Светоносным железом в огне мерцающая.

И поднимается заря новая,

Заря кровавая,

С высоты востока, как пелось в тропарях,

И – по бездне стопами -

По океану Тихому и Великому

Идет весть о разрыве

России и Океана,

Двух миров Тихих,

Двух миров Великих.

Разрывом с высоты востока веет.

А в Сибири, на рынке – торговля идет,

Торговля бойкая, шумная, яркая,

Блестят вывески, зазывалы кричат,

Фрукты, плоды, овощи – сами людям в руки прыгают

В Стране

Изобилия

Последнего.

И -

На двух краях материка Сибирского,

Рассеченного венами рек, горбами гор, островками волос зеленых -

Одно и то ж творится:

Кричат люди, бегут люди, снуют люди -

купить, продать, занять, вернуть,

Прибыль получить!

Кричат люди, бегут люди, снуют люди -

Разить, колоть, стрелять, убить,

Победить и погибнуть!

И одинаково движение их, бессмысленных атомов, кровяных шариков

Мира

И войны;

Бегут они, складываются, уплотняют ряды свои, бастионы и крепости, вокруг пустоты

Сердца,

Разума,

Совести,

Вокруг ран гноящихся, вокруг разорванной плоти человечества,

Вокруг гибели своей,

Как пчелы, роем носятся юркие атомы человечества.

И строится улей единый,

Мощный, великий, богатый,

На крови, на слезах, на деньгах,

На порабощении душ и телес -

Улей грядущего человечества,

Улей Золотого Века.

Скоро поднимется до неба он,

Скоро солнце заслонит он -

Рой человеческий, рай человеческий,

Райский ад рукотворный.

Расти, расти, улей черный,

Расти, расти, Вавилон, город крепкий,

Расти – и знай, что дни твои придут,

Когда погаснут огни твои,

Когда замолкнут песни твои,

Когда заплачут сыны и дочери твои

И над пустотой улья мертвого ветер черный прозвучит -

Ветер будущего,

Ветер солнечный,

Ветер, в розу сложившийся

И расцветший, -

Ветер духа Божия.

А пока – снуют люди, бегут люди, кричат люди, свои дела справляя,

А пока – вершатся дела торговые, и вершатся дела кровавые, и вершатся дела железные,

А пока – бьют часы над городом, и воздух сотрясается, и солнце медное блестит,

А пока – длится он, Великий Полдень,

Полдень надежд и мечтаний,

Полдень трудов человеческих.

Люди! Не будем забывать о трудах наших!

– ВЕЧЕР

Вечер на мягких лапах по земле крадется,

Зелеными глазами смотрит,

Тихим веянием на лица людей дышит.

В саду за большим домом -

Качели высокие,

И на них парень с девушкой раскачиваются,

Гришка с Любовью своей,

Рыжеволосой, солнечноглазой, -

Быстро, весело,

Только косы рыжие в два ручья по воздуху носятся,

Только пятки голые девичьи сверкают.

То вверх, то вниз,

То вниз, то вверх, -

Летят друзья, хохочут, друг другу в глаза глядят

Сияющие...

Ветер,

Ветер,

Клубись, извивайся, налетай,

Рви, круши, оглушай, зачаровывай -

Раскачивай нас!

Я – есть, ты – есть, мы – любим!

То вниз, то вверх,

То вверх, то вниз,

Срывая покровы с души, проникая в улыбки и очи -

Вей, ветер,

Вей, ветер,

Раскачивай нас!

Я – есть!

Ты – есть!

Мы – едины!

Едины в движении, в полете качелей,

В коловращении времени,

Налетай, ветер,

Рви веревки на качелях,

Круши, рви, уноси нас в воздух -

Раскачивай нас!

Я – есть! Ты – есть! Мы – любим!

Спрыгнем с качелей, на траву душистую прямо -

И – в пляс!

Без музыки, только ветру покорные, только порывом живые!

В пляс!

Как я люблю легкий человеческий танец!

Как я люблю движения проворных ног между жизнью и смертью!

Как люблю я прыжки, повороты, неожиданные перестановки,

Превращение плоти в душу, -

Шаг за шагом, вспышка за вспышкой -

С самого детства, с поры чистых глаз,

С первого взгляда на просторную дорогу,

По которой ползет, идет, бежит, мчится к нам -

Смерть.

Как люблю я легкий человеческий танец!

Пляши, совершай движение, преломляй грани

Между жизнью и смертью,

Иди вперед, мелькай в круговороте дней

Пестрым знаменем,

Под огнями черных небес, над камнями черной земли,

Танцуя,

проходи путь скорбей и радостей,

взлетай к небу, вздымай руки, бейся, как птица, в своих же объятиях -

и взлетай

выше танца,

выше жизни,

туда, где только ветер пляшет над мертвой равниной земли.

Как люблю я легкий человеческий танец!

Как люблю я танец проворных ног

Между жизнью и смертью,

Между вечером и ночью,

Между любовью и разлукой – приходящей и уводящей нас друг от друга,

В ночь,

В черноту последнюю,

В черноту безвыходную -

Навек!

– НОЧЬ

Ночь, черная, смолистая, липучая, вязкая, как деготь, -

Приди скорей!

Ночь, скрытная, мощная, загадочная, двери сердец отворяющая, -

Приди скорей!

Твоего прихода ждем мы, твоих медленных шагов, шепота сухих губ твоих -

Ждем, ждем, ждем!

Приди, ночь-дарохранительница!

И приходишь ты, и видимость цвета с лиц снимаешь человеческих -

Ты, только ты!

И лишаешь людей укорененности в земном, и деревья заставляешь корни в небо пускать -

Ты, только ты!

И ждём мы тебя, как целительницу, как чудотворицу, как берегиню -

Тебя, только тебя!

Все в мире тобой дышит, во всех вещах темная кровь струится -

Твоя, ночь человеческая.

Огни в окошках темных, дверей громыхание и черная ворожба ветвей -

Во имя твое!

Воронья черный грай, блеск ножевой смурной и песни гуляк пьяные -

Во имя твое!

Засасывающие сны пьяные, бессвязные крики в бреду, умирающих стоны острые -

Во имя твое!

Все – во имя твое,

Во имя твое,

Ночь русская,

Ночь всея Земли!

В ночи молимся мы,

В ночи верим,

В ночи любим.

И в ночи – бескрайней, изредка лишь мелеющей – поэт стихи свои пишет.

Сидит за столом в каморе своей, на двойной ключ запертой,

Сидит, губами шевеля, слова тонкие повторяя,

Сидит, и ложатся на бумагу слова нелепые, слова живые,

Слова нездешние:

Ночь,

Во тьме твоей

Жизнь моя горящей молитвой свечи зазвучала.

Верно звучит она –

Между степью, дымом молящейся,

И молчащей тайгою,

Где царским воротам дубов трава кланяется,

Где тёмные лики деревьев всё суровей, и строже, и тоньше...

В тишине этой

Из молитв, и шорохов, и стуков ночных

Я ковчег полнозвучный творю

Для родины,

для родиночества,

для Сибири, врученной мне.

Я создаю тебя, моя Сибирь!

Я творю тебя заново – из стоустой молвы,

Из иероглифов снега на окнах зимних,

Из междуречий рек, междометий листвы, беглого говора ветра.

...Свет заливает наш мир. Процветает потоп.

Солнечным ливнем течёт с неба кара Господняя.

И тысячи троп проложены меж облаками

К русскому солнцу, над небом Икара светящим.

Я создаю тебя вновь, мой звучащий ковчег,

Стонущий, плачущий, блеющий, мычащий, ржущий.

Лес мирозданья к зиме повернулся лицом.

Всякая тварь да хвалит Господа вьюг и метелей!

Всё, что мы здесь не спасли, все, что утрачено нами,

К нам возвратится – во тьме, за краем надежды.

Я за тобой опускаюсь на самое тёмное дно,

Алую жизнь расточая огнями червонца.

Только дано нам в последнем видении это –

Вечер, и красные лужи, и солнце чёрное...

Жизнь застывает зелёной молитвой воды.

Чёрные лица камней от крови зацветают.

Сталь и бетон – сквозь века – не затмят волчьего воя,

Не утаят пламени скифских могучих костров.

Свет, колобродящий над темной страною моею!

Виноградом бродящие звезды! Слушайте нас!

С миром идёте ли вы или с предвестием смуты-

Я зарифмую с землею исполненный тяжести воздух –

Воздух хореический, ямбический, звучащий!

Небо хмельно. Плывет по нему мой ковчег –

Искрой в вине, пузырьком в чане темном, дощатом.

И непрестанно кочевье ковчегов сквозь небо,

Строгого неба движенье,

Вращенье,

Блужданье

во мраке

последнем...

Дописаны стихи.

Прорвалось сердце в небо сокровенное,

В небо потаенное,

Во внутреннее небо человеческое.

Совершилось.

Окунает руки в слезы людские

Звездный Пилат.

Копья деревьев плоть неба прободают.

Человек сказал свое,

Отговорил,

Отзвучал.

Совершилось!

И теперь,

Когда все сказано,

Одно остается сыну человеческому -

Забыть себя,

Забыть жизнь,

Забыть смерть.

Отложить тетрадь. Крестным знамением осенить себя трижды.

Преклониться долу перед сном.

Лечь в постель теплую.

И лежать в ночи.

Глухо.

Слепо.

Безвыходно.

Как камень.

Как камень...

Окончен День человеческий!

ЯВЛЕНИЕ 2

ЛУННАЯ ПЕСНЬ

Ночь стоит над Атаманским хутором.

Ночь над степями Иртышскими.

Ночь над Сибирью.

Большая ночь, просторная,

Стосонная, столикая, тысячеглазая,

Колоколом молчаливым края родные покрывшая.

Ночь предопределения,

Ночь предзнания.

Ночь – пророчица.

Стоит в ночи храм Казанский,

Стоит, как резная фигура шахматная,

Как пешка, которую вот-вот в ферзи проведут.

Стоит, молчит, ждёт хода своего.

Но медлит рука играющая.

Стоят вокруг храма дома деревянные,

С резными ставнями,

С теплыми завалинками,

С воротами, хитро украшенными.

Спят люди в домах -

Казаки и крестьяне,

Молитвенники и матершинники,

Пьяницы и постники,

Грешники и пророки -

Все в лице одном,

Все в теле едином:

Вольное, лихое племя, неукротимое.

И в одном доме,

Махоньком, бедненьком,

С крышей покосившейся,

Что на самом краю хутора притулился, -

Спит казак молодой, Арсений.

Спит, разметался,

Чуб черный на лоб отбросил,

Руку за голову положил.

Дышит глубоко, трепетно:

Тяжёлое ему снится.

А что на свете правды тяжелее? А что легче её к небесам поднимает?

Глубок сон его, глубок и вязок,

Как небо ночное, луной затопленное,

Как неба колодец, тайного света полный.

И видится ему старуха,

Белая, круглолицая, в шали серой,

В юбке домотканой – с лебедями белыми по подолу.

Стоит в доме его,

Прямо у кровати,

Покрывало цветастое белой рукой гладит.

«Кто ты? Откуда?» – спрашивает Арсений.

"Неважно, кто я, мил человек,

Важно, кто ты, – колос, к жатве назначенный,

Золотое зерно свое скопивший,

Солнце свое впитавший,

Отдать его долженствующий.

Два месяца тебе дано, два только.

Пройдет сей срок – упадет колос на землю.

А пока – живи, дыши,

Да меня не забывай".

Сказала сие – и растворилась,

Столпом лучей лунных обернулась.

Прошел по дому лунный столп – и в небо вышел.

Смотрит Арсений -

До Луны дорожка по воздуху идет,.

Чистая, серебристая,

Только человечьими стопами неисхоженная,

Неистоптанная,

Людям неведомая пока...

Кто, когда по ней в верный путь наконец шагнет?

Просыпается Арсений.

Крест нательный целует.

Молитву Михаилу Архангелу читает.

И тихо становится ему,

Так тихо, словно все мысли его, все дела и дни его

Лесом тысячелистым на краю христианства застыли -

И не пошевелятся.

Затишье в душе его, мир и покой -

Как перед бурей или перед вечностью.

Тишина.

Вновь засыпает Арсений -

Мирен сон его и безмятежен,

Как озеро ночное.

И стоит лунный столп над изголовьем его,

Избранника своего примечая.

Проходит два месяца.

Август настаёт – щедрый, буйный,

На дары обильный.

Месяц жатвы, месяц урожая,

Месяц принесения плодов.

Арсений живет – не тужит, о сне не помнит.

Ходит по граду, по миру, смотрит – не насмотрится:

До чего мир этот щедр, разымчив, неимоверно благ!

Липучая смола черных очей его каждой девке мила,

Каждый конь зрак огнен на него косит, хочет, чтоб оседлал его казак.

И живет Арсений, случайничает,

По течению времени течет,

А щедро оно, время сибирское, его наделило!

Только перед грозой щедрость такая у неба бывает,

Только перед грозой.

Настает пора – ярмарка на Атаманском хуторе творится.

Приезжают купцы со всего Иртышу,

Товары свои раскладывают,

Побойчее их нахваливают,

Парни на балалайках играют,

Цыгане медведя водят, скоморохи песни поют -

Красота, пестрота, ярое солнце торжествующее!

И Арсений на ярмарку пришёл,

Хочет коня купить – лучшего, породистого,

Чтоб сила в каждой жилочке пела,

Чтоб стремление в коне было,

Чтоб шары под кожей мелодией звучали.

Идет по ярмарке, среди солнца щебечущего,

На воробьиных лапах прыгающего,

Идет -

Солнечные зайчики от глаз черных так и скачут!

Все засматриваются:

– Вот красавец! Вот парень! Мою Марьку бы за него на выданье!

Улыбается Арсений,

Солнцем улыбается,

Зубы крепкие скалит.

– А вот конь так конь! И недорого... Взял бы такого, пожалуй!

– А и бери! Для такого казака ничего не жалко!

– купец говорит.

– Да, только оседлать бы коня мне этого, посмотреть, смирен ли,

– улыбается Арсений.

Осёдлывает коня.

Красный зрак у коня, красные лучи, грива гнедая,

Шея радугой изогнута,

Ноги тонкие, сильные, – грация, быстрота и блеск!

Только ретив конь, что взять с него, -

Встает на задние ноги, будто кто ущипнул его,

Ржет, зубы скалит – череп вот-вот изо рта вылетит...

И падает Арсений.

Падет наземь,

Об камень в пыли головой ударяется.

Черная кровь из раны глубокой по чубу бежит.

Зубы скалятся,

Словно улыбается Арсений – от боли...

И видится ему:

В небе, синевой расплесканном,

В море разливанном сини августовской -

Вместо солнца луна светит.

Щербатая луна, полная,

Как лицо человеческое,

Как лик старухи из сновидения того -

Луна– судьба, луна – пророчица,

Луна – предсказательница.

Расступается толпа.

Арсений лежит, глядя глазами мертвыми.

Пульс-живчик не бьется уже.

Голова в крови, рубаха разорвана.

– Кто б знал – чтоб вот так, с коня падучи... Глупо, глупо, глупо...

– течёт молва.

А в небе полуденном

Луна светит,

Луна красуется,

Круглая, белая, полнолицая,

И воздух ею разъят,

И посреди воздуха – столп лучей лунных,

Дорога незнаемая,

Чистая, серебристая,

Только человечьими стопами неисхоженная,

Неистоптанная,

Людям чужая пока -

Но вот по ней первые следы человечьи пролагаются...

И лето вокруг бессловесно шумит, -

Лето лунное,

Лето грозное,

Лето бурное,

Жаркое лето четырнадцатого года.

Лето предопределения,

Лето предзнания.

Лето пророчества.

ЯВЛЕНИЕ 3

ГЛИНЯНЫЙ РЫЦАРЬ

Вике Сенькиной – с любовью и надеждой

...Сирень за окном.

Запахи тонкие, чистые, неуловимые.

Весна. Весеннее солнце. Весеннее одиночество...

Сидит девушка Марьяна у окна,

на улицу смотрит.

Яблоня там благоухает, пьянеет, полыхает,

ветку Марьяне протягивает:

"Лети за мной!"

Не летит Марьяна.

Нет ей дороги в мир большой.

Живет она взаперти уже семнадцать лет почти,

шагу из дома ступить не может -

ноги не ходят.

Бабушка ухаживает за Марьяной, кормит ее, одевает,

а больше нет у девушки никого...

только солнце за окном да яблоня на улице,

только небо да печаль весенняя.

Нечем заняться Марьяне.

Фигурки лепит она из глины,

маленькие, с ладонь величиной, -

лепит свои мечты и видения сказочные,

что по ночам к ней приходят.

Глиняные мечты, глиняные чувства, глиняная жизнь -

хрупкие, бесполезные,

но красивые, как сны по весне.

Вот они, мечты Марьяны-затворницы,

Вот они, стоят на полочке, лицом к свету обернувшись.

Стоят и молчат, потому что – нечего говорить им,

и так все слишком ясно, слишком верно, слишком жестоко.

Вот рыцарь -

латы крепкие, копье вострое, щит прочный,

а на щите – сердце, огнем объятое.

И взгляд из-под забрала – тонкий, одинокий,

словно вопрошающий о чем-то.

Сиротство любви земной – во взгляде этом.

Чёрт -

маленький, юркий, красный,

с рожками на голове, копытцами на ногах,

глазками острыми, смеющимися,

зубами оскаленными,

носом длинным, крючковатым.

Изогнулся черт вопросительным знаком,

словно сам за собой хочет что-то худое подсмотреть

да исподтишка гадость какую сделать.

Смерть -

высокая, тонкая, бледная.

Плащ белый, капюшон на голову накинут,

в руках иссохших – коса да часы песочные.

Сыплется песок из чаши в чашу,

текут мгновения, летят годы, уходят жизни...

а она все та же, -

высокая, тонкая, бледная.

Безликая. Жестокая. Святая.

И Дама прекрасная -

в платье старинном, на колокол похожем,

с прической высокой, веером в руке лицо прикрывает.

Раскрывается в ладони тонкой веер цветной,

на веере – дракон извивается,

за веером – пустота прячется.

Нет лица у дамы:

просто гладкая поверхность на голове глиняной...

Не смогла изобразить лицо ее Марьяна.

Не видела она лица этого в мечтах своих.

А лгать – не смела.

....................................................................................................................

Вот приходит к Марьяне бабушка.

Старая бабушка, сгорбленная, седая, -

восемьдесят лет ей скоро,

всех друзей и врагов пережила давно,

муж еще молодым на войне погиб.

Что для бабушки, что для Маришки -

весь мир большой, чистый, опустошенный.

И слова молвить не с кем.

Вот и приходит к Марьяне старушка

и рассказывает, как с мужем прощалась, -

одно и то же рассказывает, слово в слово, каждый день.

И страшно Марьяне, и неприятно, а приходится слушать это.

А душа чего-то другого просит,

а душа в полет просится...

Лучики солнечные по деревянным половицам да по подоконнику ходят,

по резному окошку прыгают,

гуляют вдоволь, – веселые, шаловливые,

как дети, от родителей сбежавшие...

А яблоня за окном облетает, лепестки мимо окна летят -

а не поймаешь, не догонишь, не сохранишь их,

радости весенние, мечты мимолетные...

И ходит тишина вихрями по земле,

ходит, не останавливаясь,

и только попади в столп тишины -

закружит она тебя,

над землей вознесет, от жизни оторвет, солнце покажет -

да и бросит с седьмого неба на скалы

где-нибудь за тридевять земель...

И вспоминай потом всю жизнь

болью костей и души разбитой,

как легко и счастливо было в вихре тишины над землей нестись.

Нету счастья для Марьяны.

Горько ей, горько и пусто на свете.

Слезы текут из ее глаз -

молодые, жгучие, чистые...

Слезы ее в губы целуют, потому что – некому больше...

Берет девушка с полочки и ломает фигурку рыцаря.

"Что ты сломала его, детонька?

Хорошая такая игрушка была...

Рыцарь глиняный..." -

ворчит старая бабушка.

"То-то и дело, что глиняный.

А мне бы живого...

Но нет их, рыцарей, в жизни...

нет..." -

ломается Марьянин голос, хрустит, как тростинка сломанная...

...Не плачь, Марьяна, не плачь: придет к тебе рыцарь твой.

Нет его на свете, но придет он.

....................................................................................................................

...Сон глубокий, древний, таинственный -

до недр земли глубиной, до облаков высотой.

Весенний сон...

Клонится к земле под дождем молодая яблоня.

Клонятся тучи к горизонту.

Клонит старушка луна белую, седую голову свою на плечо облаку.

И падает время дождем из туч небесных на землю,

в долины и реки,

и шумит за окнами, как прилив, одиночество ночное.

Запахи идут из окна в комнату,

запахи цветов майских, сирени да яблонь.

Проходят в дом, как гости, стараясь не шуметь,

и с Марьяной спящей беседы долгие ведут -

что видели они, пока над землею плыли,

воздушным кораблям подобно...

Как хотела бы Марьяна хоть во сне

на запахе цветочном, как на корабле, над землей проплыть!

...Спит земля, звуками дождя убаюканная.

Спит дом старый, деревянный, поскрипывая во сне.

Спит Маришка.

Голова ее – у одиночества на груди.

Душа ее – в небе блуждает.

И снится ей рыцарь, тот, кого сломала она вчера, -

но не глиняный, а живой,

высокий, красивый, с локонами белыми, глазами благоухающими, -

приходит к ней, становится на одно колено и руку целует...

Обжигает тонкую ладонь девушки горячими устами своими...

Ворочается во сне бабушка за стеною.

Недовольно тикает будильник на столе,

словно сон чужой подсмотрев ненароком.

Шкафы стоят плотным строем, охраняя книги старые во чревах своих, -

книги о путешествиях, подвигах, сказания о чуде.

Спокойно все, тихо,

и словно вовек не изменится ничего в мире этом.

И не слышит никто в дробной тишине этой,

как хрустит половица под ногами рыцаря,

как улыбается и шепчет во сне девушка,

как большими и глубокими, глубже неба, становятся глаза ее,

и расцветает она,

и новое, незнаемое чувство поселяется в ней...

Через несколько месяцев спросит бабушка:

– Как ты могла?!!

От кого это ты, Маришка, могла ребенка зачать?

Ведь и не зналась ни с кем...

А врачи говорят – беременна...

...Не надо гадать, не надо спорить, откуда дитя, -

сама об этом узнает Марьяна по голосу из недр своих.

От Рыцаря Весеннего Сна,

от глиняной поделки,

от мечты девической...

от любви, которая ничуть не меньше без любимого.

Живи, Марьяна, живи.

Будет тебе любовь и семья -

как на иконах, под светлой звездой Вифлеемской.

И мечта будет.

....................................................................................................................

..."И утрет Господь всякую слезу с очей их,

и плача и смерти не будет уже:

ибо прежнее прошло".

Откровение Иоанна Богослова.

ЯВЛЕНИЕ 4

ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ

Бабочке-смерти

– ПРЕЛЮДИЯ. ЗИМА ТРЕВОГИ НАШЕЙ

 Зима тревоги нашей,

 Зима Господня -

 Тяжела она, тяжела для плеч человеческих,

 Непостигаема для ума слабого.

 Зима, как шуба, на плечи давит,

 Душу придавливает.

 Тяжесть грехов летних снегом выпадает

 На поля русские. Зима велика.

 Зима всея земли,

 Зима Господня настала. Гуляет вихрь по Сибири,

 Стоят ночи, от метелей рябые,

 Небо, как омут, смутное над страною,

 Темное небо, злое небо,

 Небо тревог и горестей наших.

 И тростинками в омуте этом колышутся судьбы человеческие,

 И три тростинки дрожат особливо ото всех -

 Отец, мать, сын,

 Три ветви рода казачьего,

 Три листа на дереве зимнем,

 Вьюгою занесенном.

 Отец, мать, сын.

 Семья русская.

 Семья единая.

– ОТЕЦ И МАТЬ

 Отец героя нашего надвременья -

 Красный казак, офицер,

 Крепкий, статный, коренастый,

 С густыми бровями, высоким морщинистым

 Лбом,

 Глазами, горящими двумя огоньками

 Из тьмы под густыми кронами бровей.

 Широкие плечи. Солидный живот -

 Вспоротый штыком в империалистическую,

 Избитый прикладом в гражданскую.

 Большие пятерни, в шрамах, мощные, пятивластные,

 Способные разогнуть подкову и выпрямить полукольцо судьбы,

 Могущие любому сдавить горло

 И любого отправить в обморок, -

 Камень,

 На котором царства строятся

 И которым судьбы разбиваются,

 Хрупкому стеклу подобно.

 Мать -

 Женщина смирная, кроткая,

 Тишайшая тварь божия,

 Страдалица и богомолица, терпящая мужнее неверие,

 Врачующая раны мужние,

 Серым крылом шали своей

 И серой метелью глаз бесцветных своих

 Ограждающая дом от ветров враждебных.

 Седеющие волосы. Сутулые плечи.

 Тяжкая походка. Располневший с годами стан.

 Сочащиеся без причины глаза -

 Большие, круглые,

 Словно в сон смотрящие.

 Руки нежные, тёплые, ласковые.

 Морщинки тонкие поперёк лба

 И поперёк судьбы, -

 Голубица,

 В плену пребывающая,

 Плен прославляющая,

 Плен освящающая.

– КОМНАТА СЫНА

 Дощатые стены.

 Крепко-накрепко запертая снаружи дверь.

 Полумрак.

 Вдоль стен -

 Полки с книгами:

 Блок, Белый, Брюсов,

 Декаденты всех мастей и пород,

 Толстой и Ницше, Гауптман и Рембо,

 Книги по истории, тома философии,

 Книги, книги, книги – как маленькие кирпичики,

 Как хлебы в пустыне, как камни мёртвые

 В основании Вавилонской башни.

 Шкафы, шкафы. И рядом – узкая кровать,

 Грязный от чернильных пятен стол,

 Покрытый небрежно брошенными

 Тетрадями,

 Стулья с беспорядочно брошенной одеждой,

 Неделями не подметённый пол.

 И сидящий в углу, сжав голову руками,

 Хозяин комнаты -

 Философ в осьмнадцать лет, доморощенный литератор,

 Сибирский Ромео,

 Юноша, влюбленный в любовь...

 В любовь. В Любовь,

 Дочь священника, живущего на другом конце города

 И на другом краю жизни,

 Дочь другой веры, другой породы,

 Девушку, ненавидимую отцом его и матерью.

– БЕГСТВО.

 Ждёт сына Любовь.

 Ждёт мечта – мечта жгучая, неизбывная.

 Ждёт – на другом конце дороги,

 На краю жизни другом.

 А двери заперты. И крепче дверей -

 Руки отцовские, слова материнские,

 Взгляды горькие родительские,

 Корни глубокие, в землю сибирскую вросшие.

 Не выйти за дверь. Не разрушить стен.

 Стены – в душе они,

 А не вокруг жизни.

 Стоят годами, прочны, непоколебимы.

 Но не смириться юнцу. Не к лицу смирение юности.

 Не к лицу терпенье дерзкому.

 Не к лицу благоразумие храброму...

 Бежать! Бегство! Бегство от прошлого,

 От настоящего,

 От будущего! Бегство в мечту,

 В любовь, в страну неизвестную,

 В Город-Сон,

 Над явью возвышающийся! Вот окно,

 Выбей ставни, набрось что на плечи -

 И в метель! В мечту! В любовь,

 В небо, от вихрей пестрое,

 В мир неизмеримый, вихрями воющий,

 Поющий, скрежещущий, благоухающий,

 Пронзающий душу насквозь!

 Вперёд!

– СНЕГ

 Вперёд! Метелям наперекор,

 Сквозь судьбу, сквозь природу, сквозь все препятствия -

 К мечте, к любви своей,

 К Любови,

 Птице-звезде своей,

 Голубице, в метели мечущейся!

 Вперёд! А вьюга злится,

 Дороги снегом заметены,

 Летит размолотое ветром время белое -

 Под ноги прямо! В лицо! В глаза!

 За шиворот! В грудь раскрытую!

 Насквозь! Насквозь! Не преодолеть

 Времени, в лицо бьющего,

 И задыхается человек жизнью,

 И с дороги сходит,

 И бредет в бреду от края родного,

 И уходит, уходит, уходит -

 Вроде и недалеко, да жизни дальше,

 В сугроб, в снег серебряный,

 Под луной блистающий,

 Узорами стелящийся

 Над жизнью юной.

– ВИДЕНИЕ. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ

 Сон. Оцепенение.

 Холод, теплом оборачивающийся.

 Полное тепло смерти. Тёплое тело сугроба.

 Сон, голосом становящийся. Ветер,

 В слова превращающийся. Сон, сон, сон.

 Приснись, небо! Приснись, чистота

 Простора сердечного, приснись, чистая голубень!

 Сон.

 Снится человеку жизнь,

 И смерть снится,

 И метель, крыльями машущая,

 И ветер благоухающий,

 И воздух – плотный, вязкий, кусками стынущий.

 И – крылья бабочки,

 Белые, белые, узорные,

 Поднимающиеся над миром.

 То – метель. То – смерть.

 То – зима, над краем встающая.

 Зима тревоги нашей,

 Зима Господня,

 Зима вечная,

 Кристаллическая,

 На мириады миров рассыпающаяся.

 Бабочка-смерть.

 Бабочка созвездий снежных.

 Голос поющий:

 "Любовь моя, смерть моя,

 Бабочка-мечта, в небе порхающая,

 Длинными путями шёл я к тебе,

 Дорогами далекими,

 Тропами трудными;

 Сто преград преодолел я,

 Тысячу мостов перешёл,

 Десять тысяч перевалов совершил,

 Прежде чем добраться к тебе, любовь моя,

 Любовь, доселе невиданная,

 Бабочка-смерть моя!

 Метель моя, бабочка,

 Крылья твои покрывают меня,

 Крылья твои веют в воздухе надо мной -

 Белые и стоцветные,

 Прозрачные и непреодолимые,

 Узорные, хитро разукрашенные,

 Как платки павлодарские в праздничный день!

 Метель моя, бабочка,

 Уста твои целуют меня,

 Руки твои гладят меня,

 И сплю я в ледяных объятиях твоих.

 В коконе из снега растворяюсь я,

 Тобой становлюсь я,

 Дабы стать бабочкой-жизнью

 Через тебя, бабочка-смерть!

 Любовь моя, смерть моя,

 Одиночество мое метельное!

 В тебе жив я..."

– ПРОБУЖДЕНИЕ И НАЧАЛО ЖИЗНИ

 Ветер поёт.

 Ветер поёт песнь песней свою,

 И бабочка метели складывает крылья.

 Сон отступает. Так уходит волна,

 Волна снега уходит от берегов тела,

 Человека достают из сугроба, несут домой,

 Растирают, греют, чем только возможно;

 Вот и сознание приходит к юноше

 В крестьянской избе, среди незнакомых людей,

 Среди беспорядка земного,

 Хаоса житейского.

 Слышен голос: "Это Ванька Морошкин, из соседского дома,

 Бежал, видимо, к Любке своей...

 Мог бы замёрзнуть... Могла сгубить его метель.

 А спасла. Взяли вчера Любку,

 Отца её взяли, беляка, контру, попа старого.

 Не вернутся уже, небось.

 Был бы у них Ванька – точно погиб бы...

 А так – палец отморозил и всё.

 Судьба, судьба...

 Эх, зима-зимушка!"

 Человек просыпается,

 Таращит глаза, видит бородатые лица,

 Грубую мебель, бревенчатые стены.

 Человек силится понять,

 Что происходит с ним, с жизнью его,

 С дыханием живым.

 И – боль внезапная пронзает мозг,

 И – слёзы иголками в глаза вонзаются,

 И текут, и текут,

 И плачет человек, прошлую жизнь оплакивая,

 И дрожит.

 Так дрожат, умирая.

 Так плачут, рождаясь.

8.БАБОЧКА-СМЕРТЬ. МЕЛОДИЯ ВЬЮГИ

 А за окнами – небо смутное,

 Небо тёмное,

 Небо враждебное.

 И смотрят огни из домов соседских,

 Как глаза времени из-под бровей густых.

 И снег наносит, наносит на дорогу,

 И позёмкою земля дышит,

 И вьются змейки над землёю, как узоры на крыльях бабочки.

 И песня звучит,

 Песнь песней,

 Ветром напеваемая:

 "Метель моя, бабочка,

 Крылья твои покрывают меня,

 Крылья твои веют в воздухе надо мной -

 Белые и стоцветные,

 Прозрачные и непреодолимые,

 Узорные, хитро разукрашенные,

 Как платки павлодарские в праздничный день!

 Метель моя, бабочка,

 Уста твои целуют меня,

 Руки твои гладят меня,

 И сплю я в ледяных объятиях твоих.

 В коконе из снега растворяюсь я,

 Тобой становлюсь я,

 Дабы стать бабочкой-жизнью

 Через тебя, бабочка-смерть!

 Любовь моя, смерть моя,

 Одиночество моё метельное..."